Кейси Уэст
Любовь, жизнь и далее по списку
От этих слов мне стало легче, но они не вселили в меня уверенность, что я найду способ доказать мистеру Уоллесу его неправоту. Чего я точно не умела, так это влиять на чувства других людей.
Шесть
Я задержала взгляд на чистом полотне. Опыт. Глубина. Я думала о словах Купера. Нужно доказать, что мистер Уоллес неправ. Тогда для меня откроются двери выставки, и я смогу записаться на зимнюю программу; тогда и мистер Уоллес, и Купер, и все вокруг увидят во мне настоящую художницу. Я нарисую что-нибудь новое. Что-нибудь выдающееся. Окончательные решения по участникам принимаются за две недели до самого мероприятия, а значит, я успею убедить мистера Уоллеса, что способна на большее.
У меня был план – превзойти себя в новых работах – и четыре недели в запасе. В зависимости от размеров, проработанности деталей и часов непрерывной работы на картину уходило от одного до четырех дней. И, раз уж было лето, чего-чего, а времени у меня было вдоволь. Но в моей груди поселился тугой комок чистой паники. Я совершенно не представляла, что хочу нарисовать. Я совершенно не представляла, что нового или тем более выдающегося могу создать.
Я листала свой альбом с вдохновляющими фотографиями и вырезками. Обычно он служил мне хорошим источником идей, но сегодня был не тот случай. «Кроме того, – напомнила я себе, – сейчас моя задача – создать что-то неповторимое».
Я вернула альбом в комод и бросила кисть в банку. Потом развернулась к выходу и вскрикнула, обнаружив, что мама все это время наблюдала за мной.
– Ты меня напугала, – сказала я.
– Ты ничего не нарисовала.
– Я знаю.
– Купер рассказал мне о мистере Уоллесе.
– Что? Предатель. И когда он только успел?
– Написал сообщение сегодня утром.
– Теперь ему не жить.
– Почему я не узнала это от тебя – вот, что интересно.
– Не знаю. Чем чаще я произношу это, тем сильнее верю его словам. Я даже не собиралась говорить Куперу. Он меня вынудил.
Она покачала головой.
– Этому парню нет надобности тебя к чему-либо принуждать.
– Знаю. Я особо не сопротивлялась. Когда дело касается его, я теряю всякую силу воли. Только никому не рассказывай.
Она улыбнулась. Мама знала о моих чувствах к Куперу. Это у нее на плече я рыдала прошлым летом после роковой прогулки по пляжу, после моего признания, от которого он предпочел отшутиться.
Я протиснулась мимо мамы и направилась в гостиную, где дедушка дремал в кресле. Я села на диван, надеясь, что мама не посмеет тревожить дедушкин сон своими разговорами. Как же плохо я ее знала.
Она присела рядом со мной.
– По-моему, ты рисуешь прекрасные картины.
Дедушка всхрапнул и открыл глаза.
– Я не спал, – сказал он.
– Все нормально, дедуль, люди твоего возраста такое не контролируют.
– Будь добра, накажи свою дочь за меня, – попросил он маму.
Мама хихикнула.
– У нас здесь речь о мистере Уоллесе.
– Не хватает глубины, да? – спросил дедушка.
– Ты и ему рассказала? – Я вскинула руки в воздух.
– А мне нельзя было знать? – возмутился дедушка. – Почему это мне нельзя знать?
– Потому что у меня нет души, – ответила я.
Мама погладила меня по плечу:
– У тебя есть душа, малышка. Мистер Уоллес имел в виду твое искусство.
– Так ты с ним согласна?
– Я такого не говорила. Мы с папой любим то, что ты делаешь, и ты это знаешь.
– Подожди-ка, ты и папе рассказала? Ему и так сейчас не просто.
– Но он тоже хочет быть в курсе событий.
Я вздохнула:
– Вот уж точно, кто рано встает…
Мама обвела рукой все картины, развешенные по стенам гостиной. Они были щелочками во внешний мир, которые, хоть и не впускали свет, но стирали ощущение закрытого пространства. Я рисовала оживленные места вроде Таймс-Сквер и Лас-Вегас-Стрип и умиротворяющие пейзажи вроде французских пригородов или зеленых утесов Ирландии. Правда, знакомы они мне были только по фотографиям. С самого переезда я начала завешивать эту стену картинами и уповать, что они пробудят в маме жажду путешествий. Но в действительности пользы от них было мало. Возможно, именно из-за них мама никуда не выходила – зачем, если весь мир и так был перед ее глазами.
– Только посмотри, какая ты талантливая, – сказала она.
Изображения выглядели очень реалистично. Но разве не об этом говорил мистер Уоллес? В них не было ничего уникального. Ничего личного. Просто копии. И что я чувствовала, глядя на них? Говорят, настоящие художники своим искусством могут заставить зрителя чувствовать порывы ветра на лице и остроту воздуха на языке. Мои картинки напоминали фотографии из путеводителя: побывать внутри них хотелось, но воздух оставался безвкусным.
Вероятно, в словах мистера Уоллеса был смысл. Но, думаю, у меня еще был шанс все исправить.
– Мне нужен опыт.
– Ты рисуешь, сколько я тебя помню, – отметила мама.
– Нет, я о жизненном опыте. Что нужно пережить, чтобы найти глубину, найти свою душу? – Я должна найти озарение в жизни, а не в чужих рисунках. И не только озарение, эмоции тоже.
– По-моему, у тебя замечательная душа, – заверила мама.
Я томно прикрыла глаза.
– Ты моя мама, тебе приходится так говорить. Но я серьезно. Мне нужно что-нибудь с этим сделать. Видимо, даже много чего-нибудь. Но чего?
– Что бы ты хотела в себе воспитать? – спросил дедушка.
Я задумалась и начала постукивать пальцами по подлокотнику. Мой взгляд скользнул в сторону дедушки. Не многих людей в этом мире я люблю так же сильно, как его. Но что в нем я люблю больше всего?
– Отвагу. Как у тебя, – решила я.
– У меня? – спросил дедушка.
– Да, ты говоришь что думаешь, невзирая на мнения окружающих. Ты умеешь отстаивать свои взгляды. Где ты этому научился?
– В лагере для новобранцев у меня был по-настоящему злобный сержант-инструктор по строевой подготовке.
– Так мне идти в армию? Шагать следом за тобой и папой?
Он кивнул.
– Однозначно. Как только исполнится восемнадцать. Армия сделала меня мужчиной.
– Ты хочешь, чтобы я пошла в армию и стала мужчиной?
Дедушка заворчал:
– Не делай вид, что воспринимаешь меня так буквально.
– Ты не идешь в армию, Эбби, – сказала мама. – Дедушка просто говорит, что набрался храбрости через противостояние другим людям даже при условии, когда это было непросто.
– Допустим. Я совершенно этого не умею.
– Ты справишься, – заверил меня дедушка.
– Что еще? – спросила мама. – Какие еще черты тебе нравятся?
– Мне нравится то, что ты такая всезнайка, мам.
Она рассмеялась.
– Была уверена, что ты это ненавидишь.
– Ну, я и правда не назвала бы себя фанаткой историй о коричневых пауках-отшельниках.
– Она говорит, что не фанатка твоего параноидального увлечения такими историями, – пояснил дедушка.
Я махнула на него рукой.
– Это не то, что я сказала.
Мама похлопала меня по ноге.
– Ладно, как бы там ни было, чтение полезно. И книги помогут тебе по-новому взглянуть на вещи. Что-то ты уже читала, так, может быть, выберешь такую книгу, которая не входит в твою зону комфорта? Классику, например.
– Подожди, подожди. – Я вскочила с места. – Сейчас сбегаю за листочком. Это нужно записать. – В ящике со всякими мелочами я нашла ручку, достала бумагу из принтера, а на обратном пути захватила еще и журнал с кофейного столика. Устроившись на диване, я положила журнал на колени, а поверх него – бумагу. Я вывела заголовок – «Список для души» – и дважды подчеркнула его.
– Итак, противостоять кому-нибудь и прочитать какое-нибудь старье.
Мама закатила глаза, но не стала протестовать.
– Что еще ты ценишь в людях?
– Папа постоянно бывает в новых местах и пробует что-нибудь новое. Думаю, поэтому он так легко адаптируется и всегда готов к приключениям.
– Значит, попробовать что-нибудь новое? – спросил дедушка.
– И он сейчас не говорит о наркотиках, – добавила мама.
– Конечно, что же еще могло прийти мне в голову.
– Попробуй не одну вещь. Пусть будет пять. Попробуй пять новых вещей, – предложил дедушка.
– Пять? Я же не вчера на свет появилась. Пять лишком много. Где мне набрать пять вещей, которые я еще не пробовала?
Мама снова всем своим видом показала несогласие.
– Ты ведь шутишь? Найдутся сотни вещей, которые ты еще не пробовала.
– Хорошо-хорошо. Ты права. – Я добавила строчку в список. Там уже было три пункта. Слишком мало. Чтобы кардинально поменять свое мировосприятие, а через него и стиль, мне нужно было больше опыта. Я задумалась о друзьях и о том, что я в них ценю.
– Рейчел добра ко всем. Думаю, поэтому ее все любят в ответ. Не представляю, через что мне нужно пройти, чтобы хотя бы приблизиться к такому.
– Может быть, узнать историю незнакомца? – посоветовала мама.
– Что ты под этим подразумеваешь? Просто подойти к случайному человеку и узнать, как дела?
– Нет, настолько проникнуться чужим делом, что ты захочешь получше узнать того, кто это делает. Позволить истории поменять тебя.
– Итак, узнать чью-нибудь историю. – Я дописала ниже. – Что еще? – Моей руке не терпелось впитать их мудрость. Мудрость, с которой я стану лучшим художником в мире и успею посоревноваться с другими авторами за участие в выставке.
– Это ты нам скажи, – попросил дедушка.
– Мой друг Джастин улетел в Южную Африку со служебной миссией. Готова поспорить, он вернется таким глубоким человеком, что я и близко не стояла.
Дедушка хмыкнул.
– Не обязательно лететь в Южную Африку, чтобы принести пользу своей службой. Здесь она тоже пригодится.
– Например?
– Ты найдешь себе что-нибудь подходящее, я совершенно уверена, – согласилась мама.
Я добавила «принести пользу» в список и дописала имя Джастина напротив. Остальные пункты я тоже пометила именами идейных вдохновителей. У меня уже были дедушка, мама, папа, Рейчел, Джастин…
– Купер, – произнесла я.
– Что «Купер»?
– У меня еще нет ничего от Купера.
– Чем он тебя привлекает больше всего? – спросила мама.
Я закрыла глаза на какое-то время. Что в нем меня не привлекало? Все наши шутки и разговоры кружились у меня в голове. Я сдержалась, чтобы не сказать: «Всем».
– Он бесстрашный. Нет ничего, что могло бы его напугать. Возможно, и мне не помешает побороть парочку страхов.
– Как? – резонно спросил дедушка.
– Я встречусь с ними лицом к лицу.
– Мне не нравится этот план, – сказала мама.
– Ничего опасного.
– Да, неплохо, – одобрил дедушка, и моя ручка снова скользнула по бумаге.
– Не хочешь побороть еще и какую-нибудь дурную привычку заодно? – вдогонку спросил дедушка. – Это точно поможет сформировать характер.
– Я не пью и не курю, дедуль.
– Скажешь, этим мир дурных привычек ограничивается? Как насчет этого твоего ужасного сарказма? Хорошо бы пресечь его на корню.
– Кто вообще говорит «пресечь на корню»? И я избавлюсь от сарказма, но только после тебя.
Он надул губы.
– Или ты можешь выбрать что-нибудь другое.
– Так и думала. – В моем списке появилось «бросить вредную привычку».
– Если хочешь сформировать характер, тебе нужно дописать «влюбиться», – сказала мама.
Когда я внесла и этот пункт, дедушка поинтересовался:
– Разве она уже не влюблялась?
Я едва не поперхнулась.
– Ты и это рассказала?
Мама взглянула на дедушку, прищурилась. Теперь пришла моя очередь закатывать глаза.
– Тогда, думаю, это можно вычеркнуть сразу.
– Влюбиться в того, кто любит тебя в ответ, – уточнила мама.
– Ауч. Ты просто злюка.
Она ласково потрепала меня по ноге.
– После этого ты уже не будешь прежней.
– Ладно, значит, я запишу «разбитое сердце», это уже выполнено.
– Ты подбираешь выполненные задания? – спросила мама.
– Нет. – Но я все равно добавила этот пункт и поставила аккуратную галочку напротив него, а рядом дорисовала смайлик.
Мама не смогла сдержать легкий смешок.
– Может быть, «увидеть, как жизнь приходит в этот мир»?
– Хм… Теперь ты меня пугаешь. Предлагаешь мне походить по больницам? И, кстати, фу.
– Это можно интерпретировать по-разному, и я точно не советую тебе ходить по пятам за какой-нибудь беременной женщиной.
– Хорошо, пусть будет. Хотя я пока могу представить только самую очевидную интерпретацию.
– Тогда как насчет «увидеть, как жизнь покидает этот мир»?
– Вот и закончили за упокой. Почему люди всегда сводят разговоры к смерти?
– Смерть меняет человека, внучка.
– Я не хочу этого видеть. Даже если на кону глубина моего искусства.
– И я тебя понимаю.
К тому же мне казалось, будто этот пункт я тоже могу отметить галочкой. Конечно, я не застала смерть бабушки, но чувства других часто отзывались во мне болью. Этот пункт стал заключительным, но я не стала отмечать его как выполненный. Возможно, найдется другая трактовка. Надеюсь, я ее найду. В противном случае, возможно, меня нельзя назвать художником. А если я не художник, то кто?
Семь
На следующий день я снова перечитала список. Хотелось верить, что такое полотно из достоинств превратит меня в некоторое подобие монстра Франкенштейна. Не жуткого, но тоже скроенного из лоскутков, чтобы я стала воплощением лучших качеств моих близких. Впереди меня ждали одиннадцать заданий. Точнее, фактически, десять, если опустить вычеркнутое. Как достичь глубины за десять шагов… или меньше? Я надеялась на «меньше».
Теперь я понимала, почему на зимнюю программу художественного института нельзя попасть без истории продаж. Организаторы знают, как сложно выставить свои работы в галерее, и это требование существенно сокращает круг претендентов.
Я выудила кнопку из контейнера на столе и подыскала свободное место на стене. Список удачно приютился между цитатой о любви и фотографией почти лысенького одуванчика – на нем осталось одно-единственное семечко, все остальные ветром уносило вдаль. На моей стене можно было найти что угодно: рисунки, цитаты, стихотворения, пейзажи. Мои музы, нашептывающие сюжеты для рисунков. Они попадались мне в журналах или в интернете – какие-то отправлялись в скрапбук, другие находили свой приют на стенах. Я попыталась охватить глазами все, что там было, и от внезапного осознания выронила смешок. Все, что окружило меня, оказалось на стене неслучайно. Все это наполняло меня эмоциями. Как иронично, что мои работы не могли пробудить чувства в других.
Я сделала снимок списка и по привычке уже собиралась отправить его в групповой чат с Рейчел, Джастином и Купером, но остановилась, когда вспомнила, что Рейчел его не увидит, а Джастину-филантропу сейчас просто не до моих погружений в глубину. Вместо этого я переслала фотографию самой себе, а потом села перед компьютером, чтобы набрать письмо папе.
Привет, папуль!
В приложении ты найдешь список дел, которые из меня сегодняшней сделают меня великодушную. К твоему приезду все уже будет выполнено, поэтому не удивляйся, если увидишь перед собой незнакомку. Хотя я просто восстанавливаю справедливость, потому что обычно это к тебе приходится привыкать снова и снова. Теперь будем квиты. И еще, я придумала, какой сувенир хочу получить. Привези мне камушек в форме сердца. В поисках его тебе придется хорошенько порыскать по пустыне, но только так я поверю, что ты обо мне не забываешь. А еще он будет символизировать то, что мое сердце выросло на три размера. Так ведь было у Гринча? Постоянно забываю. Помнишь, раньше мы всегда смотрели его на Рождество и ты говорил, что едва не назвал меня Синди Лу Ху? Я до сих пор бесконечно благодарна, что ты этого все-таки не сделал (хотя теперь я и знаю, что эта история – выдумка).
С любовью, твоя дочь, довольная своим именем.
Я дотянулась до пузырька с песком, который папа привез мне из последней поездки. Он всегда привозил мне что-нибудь. Иногда я заказывала что-нибудь сама, иногда получала то, что напомнило ему обо мне: бусины с рисунком или художественное стекло.
Наклоняя пузырек в разные стороны, я наблюдала за движением песка по стенкам.
Внезапно раздался стук в дверь, а за ним и голос Купера:
– Ну что, художница Эбби, готова показаться миру?
Я поставила бутылочку на место, нажала «Отправить» в окне с сообщением и закрыла ноутбук.
– Художница или Эбби?
– Не вижу разницы.
– Ну, если ты спрашиваешь о художнице, то нет, она не готова, а вот Эбби – вполне, значит, все-таки есть разница.
Его театральный вздох был слышен даже из-за двери.
– Ладно, Эбби, ты одета?
– Да.
Он открыл дверь и почти с прохода бросился на постель, потом перевернулся с живота на бок и поздоровался:
– Привет.
Он заметил мой список на стене и прищурился.
– Что это?
– Мое руководство: «Десять шагов на пути к глубине».
– Всего десять шагов? Наверное, мне тоже стоит попробовать.
– Определенно стоит. У нас как раз есть лето для этого.
Он сполз с кровати и подошел ко мне, все еще держа список в поле зрения. От Купера приятно пахло. Ванилью и апельсинами. Его обычный запах. Иногда к этим ароматам примешивались нотки пота или смягчителя для белья, а иногда – зубной пасты и геля для умывания или вишневого «ЧапСтика» и солнцезащитного крема. Или шоколада. Или… стоп, сказала я себе. Ни к чему хорошему это не приведет.
– Предупреждаю сразу, я не лучшая компания, если ты собираешься на чьи-нибудь роды, – предупредил он.
Точно, список. Я постаралась снова сосредоточиться на нем.
– Я сказала то же самое. Но мама уверена, что этот пункт можно понять по-другому.
– Мне все кажется предельно однозначным.
– Понимаю. Ну, не важно. Не обязательно выполнять все задания. Если мое предчувствие не врет, глубина появится после пяти.
Он посмеялся.
– Отлично, потому что я бы предпочел никого не убивать.
Я улыбнулась в ответ.
– Не думаю, что дедушка предлагал мне пойти на убийство.
– Твой номер шесть беру на себя.
– Да? – я глянула на список, чтобы вспомнить, что же там такое в номере шесть. Столкнуться со своим страхом. Конечно, это. Я должна была догадаться.
– Почему там мое имя? – поинтересовался он.
– Потому что на некоторые пункты меня надоумили определенные люди. – Я ткнула пальцем в злополучную шестую строчку. – И благодаря тебе, мой бесстрашный друг, появился этот пункт. Но выбор страха я тебе не доверю, с этим я справлюсь сама.
– Да ты чего. Выберешь ведь самое простое.
– А ты придумаешь что-нибудь невозможное.
– Нет ничего невозможного.
Я уставилась на него в ожидании.
– Что? – спросил он.
– Ты собираешься закончить мысль? Нет ничего невозможного…
– И точка. Разве там чего-то не хватает?
– После этих слов всегда следует что-нибудь еще. Нет ничего невозможного, если ты усердно работаешь, или стоишь на своем, или никогда не сдаешься, или веришь в Бога.
– Хм. Ну, ладно… Все возможно, когда ты рядом со мной.
Мои глаза закатились.
– Мои варианты были лучше.
– Допустим, но прямо сейчас подходит мой, потому что именно я буду рядом, когда ты встретишься со своим страхом.
– И во что я ввязалась?
Он злобно захохотал, когда мы выходили из комнаты.
* * *
Он протянул мне шлем.
– Нет. Нет, нет и нет. Я же говорила тебе, что просто посмотрю. Это не мое. – За его спиной виднелись другие квадроциклы, дрейфующие по песку на своих баггах. Из-за палящего солнца воздух рябел вдали, и это вовсе не шло на пользу моему самочувствию – меня и так подташнивало от мысли, что скоро я окажусь там, рядом с ними.
– А страх и не должен быть чем-то «твоим». Если тебе комфортно со страхом, это уже не страх.
– Мне не страшно. Я просто считаю, что это бессмысленно. И опасно.
– Да ты в ужасе. Я же вижу по глазам. Не притворяйся, что не боишься. А если это и правда не страх, засчитаешь поездку как новый опыт.
Я фыркнула и забрала у него шлем.
– Ладно. Мне страшно. – Я не раз становилась свидетелем аварий на гонках, когда приходила болеть за Купера, и мне очень не хотелось оказаться на их месте.
Он широко улыбнулся и зашагал к трейлеру, где квадроцикл в полной готовности ждал нас.
Один из его товарищей только закончил тренировку и предупредил нас, проходя мимо:
– Будьте осторожны. Ночь выдалась ветреная.
– Спасибо, – Купер поблагодарил его, а когда мы отошли достаточно далеко, добавил: – хотя и не за что.
– Сейчас нельзя ехать, – сказала я, догоняя его. – Я знаю, что такое ветер на дюнах. Я уже успела запомнить. Вся поверхность сейчас в стофутовых[8] рытвинах, и, стоит нам оказаться на краю, мы полетим вниз.
– Не слушай его. Все с нами будет хорошо. Я же родился на дюнах, забыла? – бросил он, слегка обернувшись ко мне.
– Теперь ты умрешь на них, и я смогу вычеркнуть последний пункт списка.
Купер остановился так резко, что я чуть не врезалась ему спину, и повернулся ко мне. Он опустил шлем на землю, между ступнями, потом выпрямился и положил руки мне на плечи, все это время поддерживая зрительный контакт.
– Я знаю, что это в твоих силах. Я знаю, что с нами ничего не случится. Но, если не хочешь, ты всегда можешь отказаться.
Вот и все. Мое сопротивление было сломлено. Понимал ли он, что эта близость, и эти глаза, и этот голос творили со мной? Даже если нет, я хорошо знала свою слабость, и теперь тонкий голосок в моей голове говорил: «Посмотри на него, он хочет, чтобы ты пошла с ним. Может быть, после этого он влюбится в тебя».
Могу сказать точно: осознавать слабость и противостоять ей не одно и то же. Эх. Я и не думала, что все еще так зависима от него.
Я кивнула.
– Попробую.
– Правда? – переспросил он, сияя улыбкой.
Я схватила его за футболку и сжала ее в кулаке.
– Да. Но потом ты угостишь меня молочным коктейлем.
– Только если тебя не стошнит, – сказал он, освобождаясь от моего захвата. Потом он сделал шаг назад, подхватил шлем и, наконец, приблизился к своему квадроциклу.
– Подожди, что?
Он взял шлем у меня из рук и сам водрузил его мне на голову.
– Ау. – Из-за шлема мой голос звучал глухо, но зато между мной и разбитым черепом была хотя бы какая-то преграда.
Он приподнял козырек.
– Что?
– Ничего. Давай скорее покончим с этим. – Мой желудок уже сжался от напряжения, и я поняла опасения Купера. Возможно, я и не осилю молочный коктейль, потому что меня точно стошнит.
Он запрыгнул на квадроцикл и завел его. Потом повернулся и похлопал по сиденью сзади. Я опустила козырек и забралась на него. Он взял мои руки и обхватил ими свою талию.
– Держись крепко, договорились?
Я кивнула. Об этом можно было и не говорить. Купер надел свой шлем, и мы поехали.
Лучше бы я была у руля. Лучше бы он научил меня управлять квадроциклом. Но он не научил, и я сидела за спиной Купера, завсегдатая гонок на дюнах. Прирожденного гонщика на дюнах. И он не играл на понижение. У меня во рту появился кислый привкус. Ландшафт впереди был ужасающий. Обычно гладкая песчаная поверхность сейчас пестрела ямами. Некоторые были мелкими и безобидными, но те, которые представляли интерес для Купера, простирались футов на тридцать[9] в ширину. Мы спускались по их склонам на самое дно. Выбираться из них нужно было мгновенно, поэтому Купер разгонялся так сильно, что я вцеплялась в него еще крепче. Возможно, такое положение радовало бы меня больше, если бы не страх.
– Ненавижу тебя. Ненавижу тебя. Ненавижу тебя, – повторяла я, пока он продолжал разгонять двигатель. Он не мог меня слышать, но мне становилось лучше оттого, что слова эхом гуляли по моему шлему.
В какой-то степени этот эксперимент мне даже нравился – я редко добровольно отправлялась на поиски адреналина, так редко, что и не помнила, когда меня в последний раз охватывал такой сильный страх. Но и такая ненависть к Куперу тоже была для меня нечастым явлением, и я робко начала надеяться, что она поможет мне справиться с моими чувствами.
Купер заехал на верхушку холма и приостановился. Две передние шины стояли на самом краю песчаного обрыва. Если бы он слегка поддал газа, мы бы рванули вниз по восьмидесятифутовому[10] склону. Если бы не я, он бы с радостью попытал удачу, полный самодовольства и надежды, что не полетит кубарем.
Он повернулся ко мне, не вставая с сиденья.
– Тебе весело? – крикнул он.
Я покачала головой вместо того, чтобы сказать «нет», в страхе, что меня вырвет.
– Да ладно? Я был уверен, что тебе понравится.
Я снова покачала головой.
– Ладно, тогда, думаю, мы возвращаемся.
Он дождался моего кивка и стартовал с прежней скоростью. Когда мы остановились возле трейлера, я на ватных ногах слезла с квадроцикла и опустилась на землю.
Он снял шлем и присел сбоку от меня.
– Значит… ты действительно трусиха. Я шутил, когда назвал тебя так перед Амелией, но сейчас вижу, что не ошибся.
Я швырнула в него горстью песка, а потом стянула свой шлем с головы.
– Мне могло понравиться больше, если бы вела я.
– Желаешь сесть за руль? – Он покачал ключами у меня перед лицом.
Я протестующее подняла руки.
– Нет.
– Итак, что думаешь? – Он кивнул на отрезок песка со следами квадроцикла. – У этого твоего списка есть потенциал?
Я вспоминала об испуге, который сковывал мою грудь, когтями раздирал мои внутренности. Никогда прежде он не атаковал меня так сильно. Зато сейчас его будто и не бывало. Я столкнулась с ним и победила. Меня охватила гордость.
– Да… кажется.
Я снова посмотрела на него. Дразнящая улыбка застыла на его губах. Купер тоже должен был испытать – тогда уж его ухмылка точно долго не протянет. Я рассказывала маме с дедушкой о бесстрашии Купера, потому что верила в него. Но я, похоже, ошибалась. Все чего-то боятся.
– Теперь твоя очередь. Чего ты боишься?
Он приподнял шлем и держал его на весу.
– Я ничего не боюсь, Эбби.
– Нет, я не шучу. Ты сказал, что будешь выполнять задания вместе со мной. С каким страхом ты собираешься бороться?
Он разок подбросил ключи, поймал их.
– Хм. Правда, ничего приходит на ум. Но я еще подумаю об этом.
Я протянула ему шлем.
– Я тоже.
