Марк выскочил из «убежища» и осмотрелся по сторонам. Луна, пусть плохо, но светила. Тем не менее, даже в полумраке улицы уже угадывалось изменение картины.
Тревожный взгляд, брошенный на небо, помог заметить, что скоро улицы окрасятся в предрассветные тона. Станет светлее, по стенам городских домов загуляют тёмно-розовые пятна. Не поздно ли идти за припасами?
Марк глядел по сторонам, отыскивая, где затаился его друг. Увидел тень у стены, присмотрелся и обнаружил чудную картину. Друг Алекс сидел спиной к стене дома, свесив голову на грудь. Надетый на голову берет норовил свалиться и упасть на расставленные ноги.
Подойдя к другу, Марк осторожно потрогал его носком ноги. Друг спал, и не думая просыпаться. Марк схватился за плечо, потряс немного. Не помогало! Что делать, в самом деле, не в «убежище» же возвращаться, брать кадку с водой и обливать Алекса?
Марк наклонился к уху Алекса и, приблизив губы, громко закричал: «Пожар!». Алекс, еще не до конца проснувшийся, резко отреагировал на эти слова. Он замахал руками и попытался встать, чтобы убежать от опасности.
Схватил Марк друга за плечи, ещё раз встряхнул. Заметил, что взгляд того проясняется, на нём остановился, осмысленным стал. Берет, между тем, всё-таки упал в пыль городских улиц.
– Ты чего? – спросил Алекс.
При этих словах он посмотрел испуганно на друга, пытаясь одной рукой оттолкнуть, а другой – нащупать берет. Нащупал, на голову приладил, от Марка совсем оттолкнулся. Стал себя в порядок приводить, поглядывая на обидчика.
– С ума, что ли сошёл? Умереть мог от разрыва сердца! – сказал Алекс.
– Сидишь, не шевелишься, – ответил Марк. – Трогаю тебя, трясу, ничего не помогает. Думал, что и впрямь ты того.
– Чего «того»?
– Помер тут, пока я трудами занимался.
– Трудами? Это ты-то?
– Полагаешь, творить любовь – это лёгкое дело? Ещё какое сложное! Сам бы если не отлынивал…
– Сколько раз тебе говорил: не хочу продажных. Тошно мне, словно с куском мяса общаешься.
– Вот поскольку ты к людям, как к мясу, относишься, то и к тебе они также. Любить надо людей, любить!
– Говорю же, не могу!
Марк встал во весь рост, упёр руки в бока, расставил пошире ноги. Постоял, укоризненно посмотрел на друга и проговорил:
– Так может не в деньгах дело-то?
– В чём тогда?
– Может вообще девушки не нравятся тебе?
– Как это?
– Вот так! Содомский грех, может, на уме у тебя? Скажи мне, как другу, пойдём, лечить станем.
– Нешто лечится содомия?
– Другими словами, не отрицаешь факта?
– Брось ты, в самом деле! С чего взял?
– Не помню, когда с девушкой тебя не то, что в последний раз, а и вообще видал.
– Говорю тебе…
– Что ты мне говоришь? Деньги мешают любить? Не смешно ли это? Шёл бы через забор монастырский, монашки истосковались по вниманию мужскому. Друг на друга поглядывают, примеряются, кто из них на мужчину более смахивает.
– Ты взбесился, Марк?
– Чего так думаешь?
– Монашки, шлюхи… Меня в содомии упрекаешь. Может, на себя взглянешь?
– Со мной-то что не так?
– Зачем к Повелительницам рвёшься?
– На место их поставить хочу, дабы знало женское племя, зачем мужской род на земле присутствует.
– Думаешь один справиться?
– Хотя бы начну.
– Подумал просто: вдруг надоело тебе житьё нормальное.
– И? Договаривай!
– Хочешь в содержаны, а то и сразу в евнухи податься, вкусно есть, сладко спать…
– Вижу, разговор наш совсем в дурную сторону пошёл.
– Сам начал!
– О тебе же забочусь.
– О себе я сам как-нибудь позабочусь. Пошли уже в лавку старика Германа. Посмотрим, что для дела будущего есть там у него.
Алекс встал, отряхнулся, поправил берет. На Марка, меж тем, поглядывал зло, обиды ему прощать не собираясь.
– Ладно, – сказал Марк, – разговор наш позже продолжим. Добьюсь я правды от тебя, либо с девушкой какой жить будешь, либо в монастырь – мужской, понятное дело – отправишься. Там станешь грехи замаливать и о душе думать.
– Знаю я, что там в монастырях этих.
– Откуда?
– Слухами земля полнится. Ты уж опять что дурное надумал? Вижу, смеёшься просто надо мной.
– С чего ты взял?
Друзья пошли по ночным улицам, двигаясь к намеченной цели. Вдруг услышали в подворотне какой-то шум. Марк сделал Алексу предупредительный знак. Сам за пояс схватился и обомлел: забыл у подруги свой надёжный кинжал! Напрасно он это, ой, напрасно.
– Ты при оружии? – спросил Марк.
Алекс тревожно взглянул на друга, считая, что шутит тот, не иначе.
– Взял с собой лишь нож перочинный и отмычки – замки вскрывать. Ты, главарь наш, всегда за спокойствие отвечал.
– Мой клинок в «убежище», – сказал Марк.
– Кто ещё теперь рассуждать о девушках будет? Совсем со своей любовью головой тронулся. Ладно, пошли потихоньку, может ещё обойдётся.
Друзья направились к «шумной» подворотне. Подойдя ближе, они поняли, что не ошиблись. Из-за угла выглянуло грязное, забинтованное лицо. Вероятно, это был дезертир из имперской армии. Он сбежал из казармы и теперь занимался разбоем по ночам.
Если бы Марк и Алекс шли, пусть ночью, но со своими разбойными друзьями, то сидел бы дезертир в углу тёмном тихонечко. Но сейчас он увидел людей без алебард, шпаг или мечей. Как было на таких не напасть?
Дезертир выставил давно не точенный меч. Тем не менее, острота оружия мало кого сейчас волновала, ибо колоть им можно же было. Нападавший вышел из тени подворотни и сказал:
– Стоять на месте! Отдавайте, что есть у вас собой. А не то…
– Что «не то»? – рассмеялся Марк.
– Ты с ума сошёл, пёс шелудивый? – удивился дезертир.
Встал перед друзьями, взял меч обеими руками, замахнуться готовится.
– Оставь страсти свои для не пуганных детишек! – проговорил Марк.
Алекс посмотрел с удивлением на друга. Подумал, что прав дезертир, сошёл его разбойный друг с ума и несёт всякую чепуху. Быть может, от страха это у него? Такая перемена в жизни случилась: от любви к смерти двигается. Всякий бы тут от испуга умом тронулся.
– Боже ты мой! – сказал Марк. – Алекс, неужто ты не узнаёшь Феликса?
– Откуда знаешь меня? – спросил дезертир.
Он опустил меч, удивлённо посмотрел, напрягая неповреждённый глаз и стараясь разглядеть Марка получше.
– Марк Разбойник, ты ли это?
– Конечно я, бедовая твоя башка. Алекс, это мой непутёвый кузен. Наслушался баек вербовщика имперского, записался… Куда ты пошёл?
– В меченосцы!
– Вот эта ржавая штуковина?
– Нет, это я у интенданта украл, когда бежал из лагеря.
– С глазом-то что?
– Ячмень сел, выводил я его, да воспаление схлопотал.
– Вижу, кузен, не меняешься ты!
– Зачем мне меняться?
– Затем, что жизнь впустую прожигаешь.
– Чем ещё мне заняться? Кузнечным ремеслом, как отец велел, не овладел. Пахать идти, так не в деревне родился, не умею. К тому же там не просто всё, придётся в аренду коня и плуг брать…
– В своём ли уме ты, кузен? Кто про столь скучные дела говорит?
– Что же остаётся? Из армии я убежал, ищут меня, повесить грозятся. На земле осесть не могу. В городе ни один цех меня к себе не возьмёт…
– Дурья твоя башка! Я зря что ли «Разбойником» кличусь?
– Чем прозвище твоё детское нам во взрослой жизни поможет?
Алекс увидел, что по обыкновению своему Марк сейчас кузена настроит против них. Решил он вмешаться, пока Феликс ни в ком не наделал лишних отверстий ржавым мечом.
– Слушай, братец…
– Какой я тебе «братец»? – огрызнулся Феликс.
«Упёртый, похоже, как баран», – подумал Алекс. В слух же проговорил:
– Хорошо, дружище. Марк теперь – главарь банды. Промышляем мы разбоем лихим, правда, без тяжёлых увечьев обходимся.
– Потому в одиночестве по улице бродите?
– Это долгая история, просто совпало так. Идём мы сейчас…
Марк схватил Алекса за рукав, дёрнул и сказал:
– Феликсу не обязательно глупости твои о монастыре женском слышать.
Алекс удивлённо глянул, но решил не возражать. Марк продолжал:
– В другой раз кузен составит нам компанию. Сейчас иди, Феликс, в таверну «Лихая Орлица». Знаю, название так себе. Но вполне пристойные комнаты вверху над трактиром. Так вот, иди туда, дорогу же знаешь?
– Знать-то знаю, только не будет ли меня там ловушка ждать?
– Обижаешь! Когда я кого предавал, во-первых? Во-вторых, знать не знал, что именно сегодня встретимся.
– Это верно.
– Иди в «Орлицу», спроси одноглазого Конрада.
– Издеваешься?
– Конрад вправду глаза лишился, совсем не так, как ты.
– Хорошо, спрошу. Что сказать этому Конраду?
– Скажешь, Марк прислал принять и рассчитать.
– Разве речь о деньгах меж нами велась?
– Так принято в банде нашей! Запомнил, что сказать?
– Запомнил.
– Ступай, не медли. Мы утром придём, лично проверю, что всё справлено.
– Рад был встретить тебя, кузен.
– А уж как я рад!
Феликс развернулся и побрёл в направлении таверны. Алекс и Марк какое-то время стояли в проулке. Наконец, Алекс спросил:
– Ты же сказал, он тебе кузен.
– Кузен, точно.
– Зачем же отправил его к нашему верзиле, научив паролю, по которому тот должен убить пришедшего?
– Подозрительна вся история, рассказанная Феликсом о службе в армии да бегстве оттуда. Ловят дезертиров споро, казнят ещё быстрее.
– Думаешь, он разыграл сценку перед нами с ограблением?
– Именно это и пришло в голову.
– Так ведь ты его первым узнал, не он тебя.
– И что? Не уверен я, что не наняли его, чтобы ближе подобрался и удар нанести неотразимый. Я же, поддавшись детским впечатлениям, подпустил бы его.
– Что-то всё-таки в твоём детстве не то было! Вот бы узнать, что именно.
– Не дорос ещё, чтобы в чужие дела нос совать. Помнишь, куда шли?
– Помню.
– Вот и пошли, пока светать не начало.
Марк и Алекс редко посещали этот город. Они бывали здесь только тогда, когда заканчивались запасы, добытые в набегах на обозы и склады. В остальное же время старались обходить стороной. Город их тоже почти не знал, а потому встречал тёмными окнами с опущенными ставнями, словно незнакомец, который смотрел и оценивал гостей сквозь прищуренные веки.
Город будто спрашивал: «Кто такие? Чего хотите? Можно ли вас пустить свободно по улицам гулять или отдать ночной страже – пусть расспросит с пристрастием?» Не одни лишь горожане, что обладали разумной душой, в приезжих сомневались. Сам город принимал далеко не всякого.
Кто-то мог бы спросить, как так – город выбирает кого казнить, а кого миловать? Он же не зверь или человек. Вместе с тем иначе и быть не могло в мире, который наполняла магия. Потусторонние духи здесь принимали активнейшее участие во всех делах.
Неудивительно поэтому, что бездушные с виду камни улиц и стены старинных домов имели подобие человеческой души.
Впрочем, теперь уже мало кто верил в то, что вещи одушевлены. Люди склонялись к мысли, что не сами по себе вещи обладают жизнью, а управляют ими знатоки древней магии, придавая вещам подобие жизни. Эти знатоки незаметно жили среди горожан и помогали им в трудные моменты.
Это в сельской местности, почти не скрываясь, обитали ведьмы, которые, правда, жили в основном в лесу, а не в самих сёлах. В городе сложилась иная ситуация. Нельзя было открыто промышлять магией. Испуганные потусторонними воздействиями горожане могли понять неправильно, накинуться на знатоков магии и жестоко покарать.
Маги обладали великими силами, но не черпали их из природных источников, таких как леса или горы. Город, в котором они обитали, не имел лесов и гор. Однако, здесь жили люди, которые питали злобу. Маги подкреплялись потоками дурных мыслей и чувств, исходивших от жителей города и направленных на тех, кто казался непохожим на остальных.
Действуя в тайне, маги скрывали подлинное своё предназначение. Они жили в обычных домах, либо же снимали угол у хозяев. Старались выбрать помещения с удобными подвалами, чтобы через них с заповедными землями связь всё-таки совсем уж не терять.
Сила бежала по подземным жилам, подобно речным водам. Так маги связывались с лесными духами и горными призраками, пугающими путников. Связь получалась слабая, прерывалась, приходилось её поддерживать травами и настойками, а также вышеупомянутым способом.
Маги жили не просто в подвалах домов, разбросанных по городу. Часто жилище маскировалось аптекой над головой или лавкой благовоний из далёких стран. Проще тогда становилось выдать себя за торговца, что людям помогает, а не вредит. Что же изредка происходило, когда посвящённые в тайну к ним заходили с заказами, то значилось делом особым, широким кругам не доступным.
В городе, где Марк и Алекс желали запастись припасами для похода за сердцем Брунгильды, дочери герцога Алабая, исключения из правил не было. В разных концах жили несколько магов. Друг о друге они знали, но горожанам особо не показывались, хотя многие про них слышали.
Горожане, кто имел представление о магических делах, те ведали подлинное призвание странных соседей. Прочие же знали только про аптекаря Якова, сухого маленького старичка, исправно снабжавшего горожан травами и сборами. Ещё говорили про Михаила, торговца маслами и благовониями. Но сперва следует рассказать о Якове.
Яков жил в одном из концов города, ютился в малом домике неподалёку от «убежища для женщин». Аптека располагалась наверху, готовая всем раскрыть свои двери. Особенно же чудные дела умелец вершил в подвале. Лишь изредка из-под прикрытых ставен пробивался лучик света от странных свечей, сиявших нездешним светом.
Яков лечил едва ли не полгорода. Ходили к нему за средствами от насморка, кашля, чесотки или поноса. Иные приходили за ядами: крысы одолевали! То, что потом соседи или богатые родственники чахли и мёрли вместе с крысами, так связи между этим и покупками у Якова никто обычно не подмечал.
Захаживали к Якову и дамы разных сословий. Часть хотели мужей удержать, чтобы к девкам не бегали. Другие, напротив, мечтали, чтобы чужие мужья к ним перебежали. Впрочем, бывали и девицы, нежданно обнаружившие новую жизнь в своём чреве.
Странное ведь дело с девицами приключилось. Отцы за ними строго следили, из домов не выпускали, лишь в лавку и в церковь. Но отпрашивались дочери в сады погулять, либо же с подругами за городом встретиться – простое и безопасное дело, казалось бы.
Только вот дочери возвращались с загадочным видом и радостными улыбками. После прогулок на лицах отражалось неземное счастье. Ладно, если счастье потом сватами оборачивалось. Но случалось, что оно выходило просто задержками регул. Что же тогда было делать, если счастье бедой обернулось?
Надо сказать, что Яков принимал всех, кто к нему обращался, но помогал не каждому. На то были особые причины, и главное – не каждый, кто обратился за помощью, был готов оказать ответную услугу. Яков же помогал только тем, кто проявил отзывчивость.
Так, примерно за неделю до событий, связанных с Марком, к нему пришла дочь бакалейщика с соседней улицы. Все знали её как скромную и набожную девушку. В церкви её часто встречали, отмечали истовую веру во Всевышнего и обещанное им счастье.
Но случилась беда с девушкой. Ей приглянулся парень, который жил по соседству. Случай, к сожалению, до боли банальный, такое со многими случалось. Правда, обычно родители сами устраивали отношения между молодыми людьми, а дети только мирились с их выбором.
Дочка бакалейщика росла свободолюбивой девушкой. Она слышала рассказы о царстве женщин, которые правят своей страной без мужчин. Эти истории вдохновили её на идеи, не очень одобрявшиеся в Восточной Империи. Девушка не стала обращаться за советом к отцу или матери, а встретилась с парнем и обсудила всё напрямую.
Однако встреча имела определённые последствия. К сожалению, парень не смог сдержать своих обещаний, данных девушке. Сваты от его родителей отправились не к бакалейщику, а на другую улицу. Он же оказался послушным сыном и выполнил волю своих родителей, поэтому, казалось бы, не было причин его винить.
Только вот след от встречи парня с дочерью бакалейщика остался. Этот след рос под сердцем и грозил разрушить репутацию девушки, которую она с таким трудом зарабатывала. Страшно показалось обращаться теперь к родителям. Оставался один выход – дом «аптекаря» Якова. К нему и пришла набожная, но оступившаяся в неверном понимании божественного счастья девушка.
Яков уже готовился ко сну, когда услышал робкий стук в дверь. Он не хотел принимать никого в этот вечер. Потому сначала даже не пошёл открывать. Вдруг люди ошиблись адресом, поймут это и уйдут по-хорошему?
Между тем, стук раздался снова. Яков понял, что встречи с запоздалым гостем или гостьей ему не избежать. «Ладно, возможно, это что-то срочное», – подумал «аптекарь», поднялся с уже расстеленной постели и отправился к входной двери.
На пороге стояла Беата, дочка бакалейщика. В полумраке, который всегда царил у входа из-за второго этажа, нависающего над ним, и который усугубился сейчас поздним часом, трудно было разглядеть выражение лица гостьи. Но прекрасно слышались глухие рыдания, вырывавшиеся из её груди.
– Что случилось? – спросил Яков.
Беата бросилась ему на шею и стала торопливо рассказывать о своей беде. Яков слушал девушку, не перебивая, и только гладил по волосам, чтобы успокоить. А в голове у мага, который ещё совсем недавно собирался спать, зарождалась интересная мысль.
Яков отодвинул слегка девушку от себя, взял осторожно за плечи и сказал:
– Успокойся, милая соседка. Могу же так тебя называть? Рядом же совсем живём. Есть у меня средство, вполне поможет в твоей беде.
Беата стояла, вытирая слезы с лица, и с надеждой смотрела на Якова. Тот тем временем отошел к ряду склянок и мешочков со снадобьями, которые стояли на стеллажах вдоль стен комнаты, немного поискал, ворча что-то себе под нос, и вскоре вернулся. В руке он держал мешочек со снадобьем, который и протянул Беате.
– В полнолуние разведи и выпей. Немного занеможешь, кровью чуть изойдёшь, да тем всё и разрешится.
– Чем же благодарить тебя, добрый Яков? – спросила девушка.
– Ничего мне, дитя, от тебя не надо. Ступай, дверь я не закрыл, чуть сильнее прижми лишь снаружи. Город у нас добрый, никто на меня не нападёт.
Яков отвернулся к стеллажам. Беата ещё немного постояла, смотря на своего спасителя преданными глазами, а затем повернулась и направилась к выходу. Тут Яков, словно что-то вспомнив, обернулся и добавил:
– Постой, по-стариковски забыл сказать кое что.
– Что такое, милый Яков?
– Не подействует снадобье без дополнительного дела.
– Что же мне надобно сделать?
– Как в церковь пойдёшь, плюнь в колодец во дворе при монастыре. И скажи слова заветные: «Дух сомнения войди, сору в братию внеси».
– Не грех ли то, милый Яков?
– Грех тут малый: не повредит ничего тому, кто истово верует. Кто же верует слабо, так тому себя прежде всего винить пристало. Тебе же прибыток выйдет значительный. А не хочешь, ну, верни снадобье. Даст Великий, сама как-нибудь справишься. Думал, правда, всерьёз тебе помочь. Но если не желаешь…
Яков протянул руку забрать снадобье.
– Что ты, что ты, добрый Яков! Согласна сделать пустяк, про который просишь.
– Ступай, дитя, отдыхать мне пора. Дверь открыта, прижми её снаружи посильнее.
Беата ушла в смешанных чувствах, а Яков, зная, что вскоре он почувствует прилив сил, вместо того чтобы лечь спать, к чему он только что готовился, отправился в подвал. Следовало срочно поставить тайные свечи и произнести клятвы верности перед начертаниями. Иначе ни магическое зелье не подействовало бы, ни польза от действий Беаты не пришла.
Вот так Яков вёл своё дело. Несколько иначе на другом конце города действовал Михаил. Он торговал знатными товарами из далёких стран, но к нему приходили не за средствами от поноса или приворотами, а по другим вопросам.
Михаил обслуживал богатых дам, которые присылали к нему слуг. Но также заходили состоятельные мужья, уставшие от сетований своих жен. Покупатели приобретали масла, ароматические палочки и другие ценные товары. Всё было честно и открыто.
Кроме того, Михаил торговал южными коврами, северными амулетами и западными книгами. Товары эти не все были приличные, некоторые оказывались со срамными изображениями. Но на срам закрывали глаза, ибо никто ведь не принуждал покупать такое, а купив – показывать.
Торговля у Михаила шла успешно. Его лавка имела два этажа и обязательный подвал. На втором этаже Михаил жил под присмотром слуг, которые заботились о нём. Лавку он держал на первом этаже. Всё было по закону, одобрено магистратом и подкреплено уплатой в городскую казну.
Впрочем, как и Яков, не все дела Михаил делал днём. Часть из них исполнялись ночью при свечах. Соседи иногда слышали доносившиеся из подвала крики и стоны. Но никто толком не ведал, что там происходило.
Поговаривали, что Михаил проводил в подвале любопытные обряды. Иной раз к нему гости заходили. Гости эти не только масла и благовония покупали, а ещё приносили тайные записочки. Потребности у людей бывали разные, не все изложишь устно. Вот на бумажках и пергаментах потому и царапали.
Михаил читал записки, хмыкал, морщился. Потом ночи дожидался, в подвал шёл. Там амулеты и прочие магические предметы развешивал и в руки брал. Свои уже, а не для горожан благовония зажигал, вступал в начертанный круг, произносил заветные слова.
К торговцу приходили создания из пентаграммы, нарисованной перед кругом. Михаил говорил с созданиями на их родном языке, непонятном обычным людям. Он пересказывал прошения из полученных записок, ждал ответа. Потом ритуал завершал, создания отпускал, огни гасил, благовония развеивал.
Утром заказчики приходили к Михаилу, спрашивали, как вчера, например:
– Могу ли рассчитывать на наследство?
– Велено передать, – ответил Михаил, – заручился Ваш дядя поддержкой новоприбывшей ведьмы, обитающей в землях Повелительниц, что над мужами господствуют к западу от нас.
– Что это значит?
– Значит, сейчас не помогу.
– Как быть?
– Нужно ждать прихода героя, что бросит вызов ведьминой власти.
– Справится ли тот герой?
– Будущее открыто, вероятности на успех и неудачу равные. От героя зависит, как испытания предварительные пройдёт.
– Вдруг не пройдёт?
– Вполне возможно.
– Делать-то что тогда?
– Другого героя ждать.
– Нет какой иной надежды? Может, Яков поможет?
– Не возьмусь за Якова отвечать, только больно уж силу ведьма набрала. Боюсь, откажет Яков.
– Быть может, Вы его попросите?
– Быть может, попрошу.
– Что надо сделать для того?
– Золота отсыпь, сколько не жалко. Но не сейчас! Ночью под дверь подбрось в мусор, что выбрасываю под окна. Если будет вечером золото, то ночью пойду к Якову.
– Будет, будет золото!
На том и сговорились. Заказчик сдержал слово. Михаил поднял кошель, подбросил на руке, пробуя вес, и одобрительно хмыкнул. Будет о чём сегодня с Яковом поговорить, лишь бы не помешал кто.
Надо снова сказать, что Яков жил недалеко от «убежища для женщин», ровнёхонька напротив лавки, куда Марк и Алекс направлялись. Сама судьба, казалось, толкало их навстречу, но сложилось всё несколько иначе.