Кир Булычев
Глубокоуважаемый микроб (сборник)
Глава пятая,
в которой Удалов прибывает на СОС и старается обжиться на новом месте
До гостиницы доехали быстро, в основном туннелями, так что Корнелию не удалось полюбоваться местной архитектурой.
В холле гостиницы, украшенном множеством флагов и лозунгов на неизвестных языках, посланец подвел Удалова к длинной стойке, передал его милой пожилой даме с тремя глазами и в очках. Потом вежливо, но без душевности, распрощался.
Дама близоруко водила носом по спискам делегатов, наконец отыскала его фамилию.
– Удалов, – сказала она, – Корнелий Иванович. Место обитания – Земля. Возраст средний, социальное положение среднее, достаток средний. Я правильно излагаю?
– Не спорю, – согласился Удалов.
В гулком холле звучали, переплетались голоса, различного вида существа собирались небольшими группами, общались между собой, порой пробегали организаторы разных рангов, а роботы-официанты разносили подносы с жидкостями в бокалах.
– Так, – продолжала пожилая дама. – Вы двуногий, кислорододышащий, размер средний, температура средняя. Вот вам ключ от комнаты триста два двенадцать. Лифт на тридцатый этаж, северное крыло по коридору вправо. Теперь держите мандат и папку. Проверьте, всё ли на месте.
Старушка передала Удалову папку делегата. Папка была черной, пластиковой, с тиснением, а в ней нашлись следующие вещи:
1. Блокнот, авторучка, которая, как вскоре догадался Удалов, меняла цвет чернил в зависимости от настроения владельца, ластик, стирающий не только написанное, но и память о нем.
2. Таблетки, они же талоны на питание в столовой для кислорододышащих. В случае нужды их можно было принимать от несварения желудка.
3. Папка докладов, запланированных заранее, путеводитель по гостинице со встроенным компасом, аппарат для записывания мыслей, три объемные видовые открытки, значок.
4. Брошюра «СОС – надежда Галактики».
5. Бланк для голосования.
6. Приглашение на заключительный банкет и текст тоста-экспромта, который Удалов должен произнести от имени земного человечества.
7. Билет до Земли с пересадкой на Альдебаране.
– Ознакомились? – спросила дама.
– Да, – подтвердил Удалов. – Интересно.
– А теперь снимите пиджак и закатайте рукав сорочки.
Дама держала в руке большой шприц.
– Это еще зачем?
– Вакцина для преодоления языкового барьера, – объяснила пожилая дама и вкатила Удалову два кубика раствора.
Было больно. Но действие вакцины сказалось сразу. Многочисленные неразличимые голоса стали разделяться по смыслу, и, что самое удивительное, стали понятны все вывески и плакаты, висевшие вокруг.
Удалов потер уколотое предплечье, надел пиджак, вежливо поблагодарил даму на ее родном языке и пошел искать лифт. По дороге он уже не стеснялся, спрашивал встречных, те его понимали, словно разговор происходил на родной улице в Гусляре, но в объяснениях путались, потому что сами были приезжими. Удалов хотел было уже вернуться к даме, но и обратного пути отыскать не смог. В результате поднялся на лифте, который остановился только на пятидесятом этаже, переехал эскалатором в другое крыло, спустился по лестнице и оказался в прачечной, оттуда служебным подъемником добрался до большого бассейна, где резвились дети делегатов, попал в помещение для тихих игр, в кабаре для сухопутных осьминогов, потом в библиотеку и лишь к исходу второго часа, многое повидав и страшно утомившись, отыскал номер триста два двенадцать.
Дверь в номер Удалову не понравилась. Она была круглой и находилась на уровне груди. Удалов с трудом отворил ее и втиснулся в люк. Он оказался в длинной и темной трубе, по которой скользнул головой вниз. Сзади щелкнула, закрываясь, дверь, тьма сгустилась, и Удалов, прорвав головой некую мембрану, влетел в теплую, сладкую на вкус, липкую среду, к сожалению лишенную воздуха.
Погружаясь на дно, Удалов стал барахтаться, надеясь отыскать входное отверстие, но в темноте он не мог определить не только направление к двери, но и такие элементарные понятия, как верх и низ. Сознание его помутилось, и он безжизненно опустился на дно.
И в этот момент в ушах Удалова, открытых теперь пониманию любого галактического языка, прозвучали отчаянные проклятия:
– Кто посмел нарушить мой покой? Кто не дает мне спать? Я буду жаловаться.
Удалов хотел было ответить, что нуждается в срочной помощи, но в рот хлынула сладкая жидкость, и он потерял сознание.
Очнулся Удалов в коридоре, куда его вышвырнул разозленный сироподышащий обитатель номера триста два двенадцать. Пухлая женщина с добрым лицом делала ему искусственное дыхание. Когда Удалов окончательно пришел в себя, женщина, оказавшаяся уборщицей, объяснила Удалову его ошибку, чуть не ставшую трагической: вместо северного крыла он попал в западное. Затем она любезно проводила его до нужного номера.
По дороге женщина обещала Удалову выстирать и погладить одежду, а также достать новую папку и мандат взамен потерянных.
Они благополучно добрались до нужной комнаты, небольшой, уютной, с окном во двор. Уборщица отвернулась, пока Удалов раздевался и закутывался в одеяло, а Корнелий, передав ей вещи, спросил растроганно:
– Скажите, добрая женщина, как я могу вас отблагодарить?
– Я рада помочь человеку, – улыбнулась женщина. – Ведь мы, земляне, здесь в ничтожном меньшинстве.
– Как же так? – не понял Удалов, который полагал, что он первый землянин в этих краях.
– Мы с Атлантиды, – сказала простодушно женщина. – Когда наши тонули, давно это было, мимо пролетала летающая тарелочка. Тех, кто еще плавал, они подобрали. А потом сюда переселили. Мы прижились, сельским хозяйством занялись, размножились. Но порой по родине скучаем. Как там у нас? Нашли Атлантиду?
– Честно скажу, нет. Даже сомневаются, была ли она, – ответил Удалов.
– Была, милый, была, как не быть, – сказала уборщица и покинула Удалова, который за время ее отсутствия принял душ, привел себя в порядок и даже внутренне улыбнулся своему приключению. Ведь расскажешь такое на Земле – засмеют.
Когда Удалов вышел из ванной, его белье и костюм уже висели в чистом отглаженном виде на спинке кресла. Уборщица стояла, отвернувшись к окну.
– Вы так добры, – сказал Удалов.
– Не надо благодарности. Вот только.
– Продолжайте, продолжайте, – поторопил женщину Удалов.
– Дочка у меня пропала, – сообщила женщина, заливаясь слезами. – Единственная моя радость, девочка моя драгоценная. Полетела в соседнюю звездную систему в институт поступать и пропала. Дорогой Корнелий Иванович, памятью наших общих предков прошу, погляди на фото моей Тулички, а вдруг?
И женщина, не оборачиваясь, протянула Удалову небольшую любительскую фотографию, на которой несложно было узнать таинственную красавицу, которая объяснялась Удалову в любви на Альдебаране.
– Ах! – сказал Удалов и замолк от взорвавшихся в нем чувств.
– Что? – воскликнула несчастная мать, обернувшись к Корнелию. – Я чувствую, что вы ее видели.
– Да. Она подошла ко мне на Альдебаране и объяснилась в любви.
– Так просто и подошла?
– Это и удивительно.
– Первая подошла?
– Первая.
– Мерзавец ты, Удалов, – возмутилась уборщица. – Хоть и земляк по происхождению. Моя дочь думает только о генетико-математической лингвистике в области футурологии и никогда, повторяю, никогда не подойдет к незнакомому мужчине.
– Вы, конечно, извините. Я, может, и заблуждаюсь. Может, просто очень похожая девушка. Но на меня она произвела неизгладимое впечатление.
Уборщица из Атлантиды вырвала из рук Удалова фотографию и выбежала из номера.
Удалов постоял посреди комнаты, тяжело вздохнул, пожал плечами и сказал вслух:
– Нет, это не ошибка.
Голубые, призывающие глаза стояли перед его мысленным взором.
Впервые в жизни Удалову захотелось написать стихотворение о любви.
Он даже стал искать бумагу и карандаш, но в этот момент в дверь постучали.
Глава шестая,
в которой Удалов продолжает пребывать на конференции и вступает в сделку
За дверью стоял знакомый кузнечик, который успел переодеться в фиолетовый наряд, схожий с фраком. В твердые блестящие уши он вставил по цветочку, пахнущему пряно и сильно, а носки его башмаков непрестанно шевелились.
– Очень модно, – сообщил Тори Удалову. – В них электромоторчики. Хочешь купить?
Кузнечик был оживлен, вел себя как старый приятель, сразу уселся в кресло и спросил, нет ли чего выпить прохладительного.
Удалов ответил, что и сам бы не отказался.
– Ах ты провинция, провинция, – засмеялся кузнечик-синхронист.
Он нажал на кнопку в ручке кресла, и в стене откинулась дверца, за которой, подсвеченные оранжевым, стояли бокалы и сосуды разной формы.
– Мне только не крепкого, – предупредил Удалов. – Я чуть не утонул. К тому же женщину обидел.
– Рассказывай, – произнес кузнечик, разливая прохладительные напитки.
Рассказ Удалова вызвал в новом приятеле смех, сочувствие и понимание.
– С этой красавицей загадка, – сказал он наконец. – Хотя я предпочитаю брюнеток. Я этим займусь. Но вообще-то я пришел тебе кое-что показать. Ведь должен же ты, Удалов, интересоваться диковинами дальнего космоса или, по крайней мере, сувенирами.
– Я сказал, мне расплачиваться нечем, – ответил Удалов. – Денег я с собой не захватил, сувениров тоже, а в нелегальные сделки я, прости, – не вступаю. Не забудь, что я представитель небольшой, но гордой планеты.
– Ах уж этот мне патриотизм! Как приобщишься к благам космической цивилизации, на Землю и смотреть не захочешь.
– Это как сказать, – возразил Удалов. – Вот я тут разговаривал с простой женщиной, уборщицей. Ее предки покинули родину много столетий назад. А как увидела земляка, бесплатно костюм отгладила.
– И мерзавцем обозвала, – заметил ехидно кузнечик.
– За дело. Надо было мне промолчать. Зачем трепать материнские нервы? Ведь может, ее дочь испортилась в дальних странах, попала в дурную компанию, а для матери она всегда остается отличницей, скромницей, студенткой.
– Значит, ты теперь думаешь, что если женщина полюбила тебя, Удалова, значит, она из дурной компании?
– Не знаю, не знаю, – вздохнул Удалов, печально глядя в большое зеркало, которое отражало его округлую невысокую фигуру. – Трудный мир, чуждые нравы.
– Ладно, смотри, – сказал кузнечик.
Он достал из кармана бутылочку сложной формы с чем-то зеленым внутри.
– Что это? – спросил Удалов.
– Могу продать. Средство от всего.
– Как так – от всего?
– В зависимости от потребностей.
– И от насморка?
– И от насморка. И от любви. И от комаров. И от дождя. Большая редкость. В промышленное производство не поступило. Делается из корня, который растет только на одном астероиде. Сам понимаешь.
– Так на что мне такое средство? – спросил Удалов равнодушно, но глаза его загорелись и выдали Корнелия опытному пройдохе Тори.
– А ты не для себя, для народа, – предложил демагогически кузнечик.
– Нет, – отказался Удалов. – Ты с меня что-нибудь нереальное попросишь.
– Не беспокойся, я щедрый.
– Средство-то ценное?
– Но я тебя люблю.
– Прости, – сказал Удалов. – Не верю. Чего бы тебе меня любить? Я не заслужил.
– За заслуги уважают. Любят за недостатки.
– Я и недостатков тебе не показывал.
– Они очевидны, – коротко ответил кузнечик. – Берешь средство?
– Сколько? – спросил Удалов.
– Восемнадцать, – сказал кузнечик.
– Много.
– Шестнадцать и ни одной меньше.
– Пятнадцать и по рукам.
– Только из любви к тебе, – сказал кузнечик.
Он протянул Удалову бутылочку, тот принял и спросил:
– А действовать будет?
– У нас без обмана. Ты попробуй.
Удалов огляделся, на что бы употребить средство.
– У тебя прыщ на лбу, – подсказал кузнечик.
Удалов подошел к зеркалу. Прыщ был. Правда, небольшой.
– Да ты не бойся, – сказал кузнечик. – На палец возьми, помажь. Самую малость.
Удалов послушался. Он вытащил пробку, намочил палец и прикоснулся ко лбу. Палец приятно холодило.
Так он и стоял с пальцем у лба. Эта поза навела его на новые размышления.
– Погоди, – сказал он. – А как же?
– Ты чего?
– Как же я расплачиваться буду?
– Как договорились. Сам же сказал – пятнадцать.
– Сказал, да не знаю чего.
– Ну и дурак. Когда торгуешься, обязательно надо знать, что отдаешь.
– Так что я отдал?
– Причастность к искусству, – ответил кузнечик. – В объеме пятнадцати минут.
– Я к искусству непричастен.
– Послушай, Удалов, я о твоем благе пекусь. Но и себя не забываю. Когда я узнал, что ты человек обездоленный, даже зубная щетка здесь у тебя казенная, я стал голову ломать, как тебя облагодетельствовать, чтобы не разориться. И придумал. У тебя, как у каждого разумного существа, есть ненужные воспоминания. Тяжелый груз твоему и без того натруженному мозгу. Вот их я у тебя и возьму. Лишнего трогать не буду – здесь за это судят.
– А на что тебе воспоминания, связанные с незатейливой жизнью в небольшом городе Великий Гусляр? – спросил Удалов.
– Для тебя это обыденно, – сказал кузнечик, – а для нас странная экзотика. Ты бы хотел посмотреть фильм из жизни моих соседей, как они по утрам демонстративно круфают, потом уходят в трагические прцэки и рискуют в лофэ улытиться от проговоркифы?
– Не понял, – ответил Удалов, – но любопытно.
– Вот и нам любопытно. Надеюсь получить за твои ненужные воспоминания некоторую мзду. Я делец честный. И если заплатят больше, чем стоит эта драгоценная бутылочка, сдачу принесу тебе. Да отними ты палец ото лба!
Удалов послушно отвел палец и увидел, что прыщик исчез. Средство действовало.
– А как я тебе ненужные воспоминания отдам?
– Сейчас все сделаем.
Кузнечик кинулся в коридор, прискакал обратно, катя перед собой заранее заготовленную тележку с приборами – все предусмотрел, хитрец!
– Сначала посмотрим, какие воспоминания у тебя переместились за ненадобностью в мозжечок. Из них я отберу, что подойдет. Сам понимаешь, дружище, я ведь тоже рискую. А вдруг у тебя воспоминания скучные?
В этот момент дверь приоткрылась, и в щель влетела папка, за ней мандат.
– Держи, клеветник! – послышался голос доброй уборщицы. – Достала я тебе все новое.
– Я не хотел обидеть вашу дочку Тулию! – воскликнул Удалов. – Я к ней тепло отношусь.
– Не верю! – послышался ответ, и дверь захлопнулась.
Удалов печально вздохнул, а потом произнес с беспокойством:
– Только чтобы воспоминания о ней не трогать!
– И не подумаю, – сказал кузнечик. – Они у тебя свежие, замкнутые на слуховой аппарат и глазные нервы. Как их вытащить?
Кузнечик ловко подключил Удалова к приборам, а сам при этом глядел в глазок, направленный на мозжечок Удалова. Больно не было, лишь немного щекотало в затылке. Удалов сидел послушно и размышлял, как бы получше использовать универсальное лекарство у себя дома, чтобы не размениваться на мелочи. Например, надо попытаться избавить жену Ксению от склонности к попрекам. Удалову уже пятый десяток, но его все равно дома считают почти ребенком, требуют отчета, где был, с кем был и так далее, даже стыдно. Но как только Удалов подумал о жене Ксении, вместо грусти по оставленной семье его охватило тревожное и свербящее чувство к красавице Тулии, он даже пожалел, что не попросил у ее матери фотографию. Хоть какая память бы сохранилась. Погоди, а если с помощью этого средства внушить Тулии настоящее чувство к Удалову? Она сказала о любви, а сейчас уже, может, забыла обо всем, смотрит такими же расширенными глазами на какого-нибудь инопланетянина с персональной летающей тарелочкой.
– Все, – сказал кузнечик. – Операция закончена. Большое спасибо.
– Нашел чего-нибудь на продажу? – спросил Удалов.
– Гарантии дать не могу, – ответил кузнечик. – Но надежды не теряю.
– И на том спасибо. Бутылочка моя?
– Твоя, пользуйся.
И кузнечик принялся сворачивать оборудование, будто опасался, что Удалов спохватится и передумает. Но Удалов этого не заметил. Он нежил в ладонях бутылочку, связывая с ней различные планы на будущее.
Глава седьмая,
в которой Удалов присутствует на открытии первого СОС
Первый Галактический Съезд Обыкновенных Существ торжественно открылся 21 июля по земному календарю, что, разумеется, не соответствует прочим календарям Вселенной.
В гигантском зале конгрессов разместились в креслах те делегаты, которые привыкли жить в кислородных атмосферах, а таких в Галактике большинство. За прозрачными стенами круглого зала расположились сотни камер, наполненных водой, метаном, пропаном, бутаном, соляными и кислотными растворами, паром, гравием, вакуумом, ватой, туманом, мхом, сероводородом – теми атмосферами, в которых существуют остальные обитатели разумной части Галактики.
В президиуме сидели члены Оргкомитета и руководители планеты 14ххXX-5:%=ъ34.
Удалову досталось место в амфитеатре, удобно, хорошо видно.
– Дорогие гости, – обратился к делегатам двухголовый председатель оргкомитета Г-Г, – мы собрались сюда с разных концов Галактики для того, чтобы упорядочить судьбу нашей Вселенной. Есть проблемы, которые оказались не по зубам гениям и правительствам. Для того чтобы их решить, мы отобрали на каждой из обитаемых планет самого среднего индивидуума.
Речь председателя Удалову понравилась, но, занятый разглядыванием соседей по залу и тех существ, что томились за стеклянными перегородками, он не заметил, как выступившего Г-Г сменил на трибуне председатель мандатной комиссии. Речь его Удалов захватил где-то в середине:
– На съезде присутствуют две тысячи шестьсот восемь делегатов с решающим голосом от двух тысяч шестисот двадцати двух планет и планетных систем. Отсутствуют по уважительным причинам четырнадцать, в том числе умерло в пути три, убит в стычках с космическими гнирами – один, распочковались и впали в детство – два, оказался гением и возвращен, как самозванец, – один, либустировался – один, дезертировал – один, пропало без вести – пять.
Когда мандатная комиссия отчиталась, Удалов подумал, что пора бы устроить перерыв. Он оглянулся, размышляя, не сходить ли ему в буфет, и тут ему показалось, что он видит синхронного кузнечика. Удалов помахал ему рукой, но это оказалось ошибкой, потому что председатель Г-Г заметил этот жест и неправильно его истолковал.
– Слово для приветствия, – сказал он, – просит делегат Земли Корнелий Удалов.
Удалов хотел было возразить, но его возражения утонули в аплодисментах, и пришлось идти через весь зал на трибуну, не представляя, о чем говорить.
Удалов поднялся на трибуну, сделал рукой знак, чтобы прекратить аплодисменты, и решил, что его опыта пребывания на совещаниях достаточно, чтобы не опозорить родную Землю перед столь важным собранием.
– Товарищи, – начал Удалов, – дамы и господа! И те господа, которые не имеют пола. Я прибыл к вам с небольшой планеты Земля, о которой некоторые из вас и не слыхали. Но это не так важно, потому что я тоже не слыхал о некоторых ваших планетах, что никак не уменьшает моего к вам уважения.
Раздались аплодисменты и другие звуки, которые заменяют аплодисменты у существ, не обладающих ладонями.
– Я летел сюда, не зная, чем мы должны заниматься. Хотя надеялся, что займемся делом. Сегодня утром я прочитал программу съезда, а также брошюру «СОС – надежда Галактики». И должен сказать, что меня вдохновила идея, лежащая в основе нашего съезда. Давно пора объединиться обыкновенным людям всего мира. Их больше всего, и они самая здоровая часть разумного человечества. Какие бы опасности ни угрожали Вселенной, они никогда не исходят от средних людей, а от умных или от дураков. А что умные или дураки могут сделать без нас, обыкновенных?
Вновь раздались шум и аплодисменты.
– Кому решать судьбы Вселенной, как не нам? – продолжал Удалов, все более вдохновляясь. – Мы положительное большинство. Кто чаще всего женится и рожает детей? Обыкновенные люди. Кто реже всех разводится? Обыкновенные люди. Что бы делали другие, если бы не было обыкновенных? Вымерли бы, ручаюсь, от глупости или от излишнего ума. Кто начинает войны? Наполеоны. А кто их кончает и заключает мир? Мы, обыкновенные люди. Да и как бы мы могли оценить величие и опасность того же Наполеона, если бы не было множества обыкновенных полководцев, с которыми мы его сравниваем? Как бы стали великими выдающиеся писатели, если бы не было множества обыкновенных писателей, которые делают свое скромное дело, оттеняя величие Льва Толстого? Как бы мы могли оценить прелесть некоторых красавиц, если бы рядом не было обыкновенных женщин – наших жен?
Тут снова раздались аплодисменты, а также отдельные свистки и гневные возгласы, потому что не все были согласны с Удаловым. Удалов смешался, покраснел и понял, что переборщил. Потому он закончил свою речь кратко:
– Я передаю приветствие нашему первому СОС от имени обыкновенных людей Земли и надеюсь, что мы совместными усилиями многого добьемся. Середина непобедима!
При громе оваций Удалов сошел с трибуны, а некоторые делегаты тут же на больших листах бумаги начали рисовать последние слова делегата с Земли: «Середина непобедима!» К перерыву в зале уже покачивалось несколько плакатов с такой надписью, а к вечеру лозунг появился и на стенах города, жители которого немало гордились тем, что он дал прибежище такому славному съезду. А еще через день в продаже появились большие круглые значки с изображением улыбающегося Удалова и надписью «СЕРНЕП», что означало, естественно, «Середина непобедима!».
После речей организаторов и приветствий от Сириуса, Альдебарана и неизвестных Корнелию планет начались прения. Удалов с удивлением отметил, что средние существа довольно разнообразны. Например, средний человек с Просидоры был по земным меркам математическим вундеркиндом, а любой Тори с Тори-Тори – талантливым лингвистом. Средний ярык был чуть умнее пятилетнего земного ребенка и куда более вздорен, чем дворняжка Ложкиных из соседней квартиры.
Завязалась горячая дискуссия о том, как обыкновенным существам выработать среднюю программу и установить в Галактике мир и покой. И вскоре основное внимание сосредоточилось вокруг планеты Кэ, с которой была связана неприятная тайна.
Дело в том, что еще несколько лет назад эта планета ничем не отличалась от прочих передовых и миролюбивых миров, но затем все ее жители заболели непонятной болезнью и лечиться отказались. Это было бы еще терпимо, если бы общение с обитателями планеты Кэ не заражало всех, кто находился с ними в контакте. Вроде бы человек оставался совершенно здоровым, но характер его менялся к худшему, он рад был оправдать любую гнусность, обман и предательство, совершенные своими новыми друзьями, а затем исчезал. Внезапно отупевшие мужья не узнавали своих жен и детей, били их и бежали на космодром. Государственные деятели забывали о своих задачах и обязанностях, пытаясь объявить свои миры колониями планеты Кэ, а когда им это не удавалось, тоже пропадали. Лучшие умы Галактики бились над этой проблемой, но разрешить ее не смогли. В результате решено было объявить карантин и не пускать жителей Кэ в другие миры. Но те проявляли удивительную изобретательность, подсылая вместо себя обращенных в свою веру, зараженных существ из других миров. К счастью, один медик придумал анализ, по которому известное вещество триэтилмононуклеон становилось зеленым, если на него дышал человек, зараженный болезнью Кэ. Именно по этой причине так тщательно проверяли пассажиров, прилетевших с Альдебарана.
В некоторых выступлениях название планеты Кэ произносилось с тревогой и даже страхом. Все понимали, что в числе первоочередных задач СОС – спасение жителей Кэ.
В перерыве Удалов пообедал по талону в столовой, разделенной на отсеки по образу питания. Питание было сносным, хоть и непривычным. К сожалению, из-за перегородки несло сероводородом – там стоял столик с планеты, где сероводород пьют вместо чая. Когда Удалов, насытившись, встал из-за стола, к нему подошел оранжевый шар на тонких ножках в галошах, чтобы пожать ему руку и поздравить с удачной речью. Поблагодарив шар, Удалов увидел бегущего к нему кузнечика. Кузнечик был одет еще шикарнее вчерашнего: в золотой смокинг с бриллиантовой застежкой у ворота, в золотые лосины и красные сапожки, носки которых шевелились сильнее, чем раньше. Цветы в ушах были усыпаны самоцветами.
– Удалов! – закричал он и бросился к приятелю так быстро, что чуть не попал под ноги шестиногому сиреневому слону, который нес ведро с сосисками.
– Я здесь, – откликнулся Удалов, идя ему навстречу, потому что полагал, что кузнечик хочет поздравить его с удачным выступлением.
Но кузнечик Тори думал о другом.
– Слушай, Корнелий, – сказал он громким шепотом, – у тебя не осталось лишних воспоминаний?
– Ты разве не все вчера забрал?
– Не уверен. Но взял бы и такие, что тебе вроде и не нужны, хотя кажется, что могут пригодиться.
– Что-то ты активный! Наверное, удачно мои вчерашние воспоминания продал?
– Какое там! – быстро ответил кузнечик и отвел в сторону круглые глаза. – Еле-еле окупил расходы.
Его лапка совершила незаметное путешествие к горлу, прикрывая бриллиантовую застежку. Удалов внутренне улыбнулся. Он понял, что его подозрения обоснованны, но спорить не стал. На что человеку лишние воспоминания? Все равно что вчерашний снег. Тем более что нехватки их Удалов не ощущал.
– Тогда почему интересуешься? – спросил Удалов.
– Нашел для тебя нужную вещь, – сказал кузнечик. – Отойдем, покажу. Только дорого просят.
Когда они отошли в сторонку, кузнечик достал из-за пазухи зеленый шарик, чуть побольше грецкого ореха.
– Видишь? Дали подержать на время.
– Объяснись, – сказал Удалов.
Тут зазвенел звонок, собирая делегатов на послеобеденное заседание.
– Одна минута. – Кузнечик поддел коготком орех сбоку.
Там обнаружилось маленькое отверстие.
– Вот здесь, – продолжал Тори, – можно жить. И живут.
– Кто? Блохи? – сообразил Удалов, продвигаясь к выходу.
– В том-то и секрет, что люди. Это растение. Растет оно на далекой планете Сапур. Сначала оно вот такое, через год – с футбольный мяч, а через три года будет с тебя, Удалов, ростом.
– Ну и пусть растет, – сказал Удалов, шагая по коридору. Неловко опаздывать, особенно если ты уже пользуешься известностью.
– Это саморастущий дом, – продолжал кузнечик. – Пока растение маленькое, в него детишки поселяют своих кукол, когда подрастает, получается комнатка, в которой живут холостяки и невесты. Еще через год-два комната внутри становится такой большой, что можно городить на две. Семья увеличивается, дом растет, и никаких жилищных проблем.
– А оно не возражает? – спросил Удалов.
– Чего же ему возражать? Ты же в школе учил: растения поглощают углекислоту и выделяют кислород. Чем сильнее ты в нем дышишь, тем ему приятнее. И воздух всегда свежий, проветривать квартиру не надо. Уже лет двадцать прошло, как эти растения завезли на Сапур, все население там переселилось в живые дома. С виду лес, а на самом деле город. И природа в порядке, и людям не тесно.
– А вдруг на Земле дома не приживутся? – спросил Удалов.
– Приживутся. На Сапуре климат, как под Москвой. Не веришь – слетаем, проверим. Представляешь, никаких проблем в жилищном строительстве. Каждому ребенку выдаешь дом, ребенок растет, и дом растет.
Тем временем они вошли в зал заседаний. Кузнечик, убедившись, что Удалов снова попался ему на крючок, побежал наверх, к синхронным будкам, а Удалов прошел к своему месту. И сильно задумался, даже не слышал выступлений первых ораторов. Ведь можно принести громадную пользу Земле! Может, в самом деле пожертвовать еще какими-нибудь воспоминаниями?
