Кира Фарди
Измена. Жизнь заново
Глава 5
Я стою, замерев, не понимаю, что сейчас происходит. А Влад улыбается туманными глазами, и моя голова уплывает вслед за этим туманом, будто погружается в гипноз.
– Что вы здесь д-делаете, – заикаясь, спрашиваю его.
– Приехал, чтобы вас отвезти домой.
– Это Алла Барисовна попросила?
– Нет, я сам.
– Но…
– Дина, давайте поговорим в машине. Вы не против.
Еще бы! Конечно, я против. Терпеть не могу, когда меня принуждают к действиям, которых я не понимаю.
Но бойфренд свекрови подхватывает мою сумку и широко шагает к выходу. Я не двигаюсь с места.
– Владислав, стойте! – окликаю его. – За мной сейчас приедет подруга.
– Вот как! Простите, не знал, – он секунду размышляет, я боюсь даже посмотреть открыто, настолько смущена и растеряна. – А знаете, вы позвоните подруге и отмените встречу.
– Зачем?
– Я уже здесь, а ей еще надо ехать.
Его слова резонны, только как справиться со своим смятением? И что я скажу Глебу? Он и без того дуется за орхидеи, которые мне пришлось оставить в отделении, а тут Влад еще и домой меня привезет.
– Нет, это неправильно, – упрямлюсь я.
– Дина, вы не подумайте чего, – вдруг заливается он смехом. – Я же к вам по делу приехал.
– П-по какому?
– Картина. Помните, я должен ее забрать.
Влад берет меня под руку и ведет к двери. Сбитая окончательно с толку, я уже не сопротивляюсь.
– Я не хочу отдавать вам картину. Мне она самой нравится. Да и написал ее не такой известный художник, как вы думаете.
– Мне и не нужно думать, – Влад открывает багажник и ставит сумку. Я даже не заметила, как мы оказались возле машины. – Она уже моя.
– Как ваша?
Смятение в душе растет и множится. За ту неделю, что я провела в больнице, что изменилось в моей жизни? Может, и дом уже не мой?
– Все просто: я ее купил.
Купил?
Это слово колокольчиком звенит в расстроенных мозгах. Как купил?
– Н-но я ничего не продавала.
– Мне ее продала хозяйка картины.
Он вежливо открывает передо мной дверь салона. Я машинально опускаюсь на сиденье. В голове полная каша. Что-то за последнее время слишком много новостей. Появление на горизонте Ритули – подруги детства, интерес к моей мазне Игоря Гвоздева, болезнь и операция, а теперь еще и проданная картина.
– П-простите, а кто хозяйка? – с придыханием спрашиваю Влада.
– Алла Борисовна, конечно. Я давно любуюсь картинами неизвестного художника, которые ваша свекровь выкладывает в галереях у подруг. В них есть душа, какой-то особый свет. А когда увидел эту одинокую сосну, будто в душе что-то перевернулось. Эта игра черного и оранжевого цветов, будто день и ночь сливаются и создают гармоничное единство.
Влад небрежно ведет машину одной рукой, но не лихачит, никуда не торопится, соблюдает все правила движения. И попутно говорит, говорит, говорит…
А у меня в голове будто ветер шумит:
– Шу… шу… шу…
Так вот откуда у свекрови деньги! И немалые, видимо, раз она инвестициями заинтересовалась. Эта новость парализует, сводит с ума.
А Влад тоже хорош! Болтает, делает вид, что не знает, кто художник картины. Я же во время приема об этом говорила.
– И за сколько вам продала картину Алла Борисовна, – мой голос хрипит и ломается, как у подростка.
Влад встревоженно смотрит в зеркальце.
– Я вас чем-то обидел, Дина?
– За сколько вы купили картину?
– Я не могу сказать. Это коммерческая тайна. Но вы можете спросить Аллу Борисовну сами, тем более, что мы уже приехали.
Он останавливает машину у ворот, выходит, нажимает кнопку вызова, но никто не отвечает. Сейчас он серьезен, больше не улыбается, догадывается, что случилось что-то из ряда вон.
Я сижу в салоне, не могу выйти. Колени подламываются, кажется, сделаю шаг и свалюсь прямо в весеннюю лужу подтаявшего снега.
– Пароль 0605, – тихо говорю Владу.
Он вводит цифры в электронный замок и бежит к авто. Ворота открываются, мы въезжаем во двор. Влад паркует машину и подает мне руку. Но я игнорирую ее, выползаю из салона сама.
– Дина, я не понимаю, что случилось? – спрашивает он.
Я, не отвечая, иду к боковому входу, где в полуподвальной комнатушке у меня мастерская. Распахиваю дверь, и первое, что бросается в глаза, пустая стена напротив. Там всегда стояли мои картины. Пусто.
И вообще в комнате пусто, лишь на подрамнике торчит незаконченный эскиз, и еще несколько лежат на столе. Все, ни одной картины нет.
– Стерва! – вырывается изо рта крик. – О боже! Какая же она злая стерва!
Я уже не сдерживаю слез, они щиплют глаза, катятся по лицу, капают с носа. А я хватаю один карандашный эскиз и разрываю его в клочки. Потом второй, третий…
– Дина, Дина, что с вами?
Встревоженный голос доносится издалека. Влад встряхивает за плечи. Но я его не вижу. Перед глазами все плывет.
– Что здесь происходит? – Визг свекрови режет по мозгам чище пилы. – Как я должна это понимать?
Я отталкиваю Влада, стискиваю пальцы в кулаки.
– А я как должна это понимать? – Показываю на пустую мастерскую. Вы продаете мои картины, ни слова мне не сказав? Это подло!
Алал Борисовна покрывается красными пятнами, на миг отступает, но лишь на миг. Она тут же задирает высокомерно подбородок и заявляет:
– И это твоя благодарность? Я забочусь о семье.
– Чт-о-о-о?
Я бросаюсь на молодящуюся старуху с кулаками, Влад успевает сжать мои руки.
– Где твое воспитание, деревенщина! – взвизгивает свекровь. – Держи себя в руках! Стыдно перед Владиславом!
– В руках?
Больше слов у меня нет. От шока и мыслей нет. Улетели, испарились, словно и не было их никогда.
– О боже! Что за шум вы устроили? Мама, Дина!
В мастерскую входит Глеб, из-за его спины выглядывает Сима.
Муж видит меня в объятиях Влада, багровеет и, не раздумывая, выбрасывает кулак…
Визг свекрови бьет по ушам. Я в ужасе зажмуриваюсь. Но ничего не происходит: Влад реагирует быстрее, чем все остальные, и уворачивается.
Но муж бросается за ним, я перехватываю его и становлюсь между ними.
– Руки убрал от моей жены! – шипит Глеб и машет кулаками, но достать не может.
– Глеб, он не виноват. Глеб!
На муже нет лица в буквальном смысле. Одна багровая маска с перекошенным ртом и бешеными глазами.
– Я не трогаю Диану, – спокойно отвечает Владислав. Такое впечатление, что он нисколько не испугался чужого гнева, наоборот, вся ситуация его развлекает. – Верните мне мою вещь, и я навсегда покину этот дом.
– Какую еще вещь? – Глеб не может контролировать себя. Впервые вижу его в таком бешенстве. – Убирайся!
– Ты что делаешь? – толкаю я мужа в грудь. – Он не виноват! Это Алла Борисовна продала ему мою картину.
– Что?
Краска медленно сходит с лица мужа, включаются в работу мозги.
– Что слышал. Твоя мать, – я показываю на свекровь, – втихаря продает мои картины.
– Мама! – Глеб поворачивается к свекрови. – Это правда?
– Спятили совсем! Ну и семейка!
В студию врывается Симка. Она становится, уперев руки в бока, посередине комнаты и покрывает всех трехэтажным матом.
Высокая, тоненькая, как былинка, со светлым шаром волос на голове, Сима кажется инопланетным созданием, настолько отличается от нас.
Но ее ругань оказывает благотворный эффект: мы замолкаем.
– Деревенщина! – цедит сквозь зубы свекровь. – Какой позор! Вот и делай после этого людям добро. Влад, иди за мной.
Она бросает на пол перчатки, берет Влада за руку и выводит как маленького мальчика. Он не сопротивляется, лишь встревоженно ловит мой взгляд, но я намеренно не смотрю на него. От парня одни неприятности, пусть лучше исчезнет из моей жизни.
Только сейчас соображаю, что Алла Борисовна одета в рабочий комбинезон и резиновые сапожки, а пол моей студии покрыт множеством грязных следов.
– Ч-что здесь происходит? – растерянно спрашиваю я.
В комнату вваливаются несколько рабочих.
– Хозяйка, что еще надо выносить?
Плотный человек с кепке переводит взгляд с меня на Симу, не понимая, к кому обращаться.
– А что вы здесь делаете? – наконец приосанивается и включает хозяина Глеб.
– Как что? Готовим помещение для ремонта.
Меня бросает сначала в жар, потом в холод. Чувствую, что сейчас упаду, если не сяду. Но в комнате нет ни одного стула. Я опираюсь на стол.
– А где все картины?
– Старая хозяйка приказала их перенести во флигель. Там светлее и места больше.
От стыда мне хочется провалиться сквозь землю, но я лишь качаю головой.
– Дорогой, я больше не могу!
Глеб подхватывает меня за талию и выводит из студии. Сима с виноватым видом плетется следом.
– Динка, прости. Я не разобралась и наговорила лишнего.
– Уезжай! – приказывает ей Глеб.
– Нет, – спорю я. – Мне сейчас нужен врач.
Медик мне не нужен, а вот душу излить кому-то хочется. Как я могла все перепутать? Как? Накрутила себя, заставила нервничать Влада, налетела на свекровь, даже не разобравшись.
О боже! Теперь предстоит извиняться, а эта стерва всю кровь из меня выпьет.
– Тебе надо полежать, – воркует Глеб.
– А твое совещание? Ты же должен быть на нем.
– Я решил, что моя любимая женушка важнее, – муж целует меня в висок. – Совещание отменил, примчался в больницу, а там сказали, что тебя увез молодой мужчина. Ну, я и взбесился.
– Так тебе и надо! Дождешься, что кто-нибудь уведет жену, – ехидничает Сима.
– Думай, что говоришь! – рявкает на нее Глеб. – Язык как помойное ведро!
– Ты даже ревновать красиво не умеешь, – не сдается Симка. – Сразу надо было кулаки распускать?
– Сима, ну, хватит! – обрывает ее Глеб. – Сам не понимаю, как сорвался. Увидел Динку в его руках и все, пукан снесло напрочь. Я же чуть с ума не сошел, пока доехал до дома.
– А ты у меня ревнивец! – я слабо улыбаюсь.
Несмотря на патовую ситуацию, я счастлива. Муж заботливый, да и свекровь не такая уж стерва. Вон, хотела сделать мне сюрприз.
Мы обходим дом, поднимаемся на крыльцо. Краем глаза цепляю отъезжающую машину. Становится на душе так противно! Неловко перед Владом за истерику и за поведение моей семьи.
– Сим, как это все случилось? Почему? – спрашиваю подружку, как только Глеб уезжает и мы остаемся одни. – Это же позор! А если Влад расскажет в своем кругу?
– Ну, во-первых, не расскажет. Он как раз вел себя вполне достойно. А с твоей семейкой все равно непросто. Ишь, стараются, а ты и слюнки распустила. А мне кажется, что вину заглаживают.
– Да за что?
Тру пальцами виски: голова раскалывается от пережитого, а мне еще со свекровью разговаривать.
– Динка, да ты или слепая, или блаженная. Неужели не видишь? Аллочка наверняка картины продает, вот и ремонт затеяла, чтобы ты сразу не побежала с проверкой.
– Тебе бы фантастом стать, хорошо сочиняешь.
– Я? Нисколько. Владу же картину она продала.
Против этого факта ничего возразить не могу. Просто встаю и иду на веранду, где висела одинокая сосна. Симка семенит за мной, я поворачиваюсь к стене и замираю: картина на месте.
Глава 6
Я внимательно осматриваю рамку, но складывается впечатление, что ее никто не трогал. Пока я была в больнице, пыль в этом доме не протирали.
– Опаньки! А паренек у нас с характером, – хлопает в ладоши подруга. – Или благословенная Аллочка испугалась и отказала в продаже?
– Сейчас узнаю.
Вытаскиваю телефон, набираю номер свекрови, но она сбрасывает. Все ясно: умолять придется много и долго. Вздыхаю. Что ж, сама виновата.
– А если Владу позвонить? – советует Сима.
– У меня нет его номера. И вообще, я устала, Сима.
– Конечно, столько переживаний для первого дня после больницы. Ты поспи, – она смотрит на часы, – а я поеду, еще пациенты есть.
Наконец-то я остаюсь одна. Во дворе слышу шум мотора: красная Мазда Аллы Борисовны покидает гараж. И я даже выдыхаю: пусть остынет, к вечеру станет добрее и покладистее.
Я бреду по дому и радуюсь: безмерно счастлива оказаться в родной квартире, где каждый уголок обставлен с нежностью и любовью. Захожу в ванную и первое, что вижу, это корзина грязного белья, которое никто не удосужился постирать.
Быстро сортирую его и кидаю в машинку. Обвожу взглядом ванную: везде грязные пятна, раковина серая от налета. Вздыхаю и берусь за тряпку.
После ванной убираю все комнаты, начищаю кухню, готовлю ужин. Бригада ремонтников тоже уезжает. Я тут же одеваюсь и иду в мастерскую. Она встречает гулкой пустотой, запахом пыли и сбитой штукатурки.
Интересно, куда свекровь убрала мои картины?
Спускаюсь в подвал. Рамы и холсты аккуратно сложены у стены, перебираю их, сортирую. После операции какое-то время нельзя носить тяжести, поэтому просто отодвигаю в сторону то, что наметила поправить.
Мне кажется, что нескольких картин все же недостает, но поднимать этот вопрос сегодня уже точно не буду. На глаза попадается плотная трубка холста. Разворачиваю ее на столе, и замираю. Вот эту картину и повешу на веранду. Я ее называю «Замерзшая весна». На ней изображена береза, сережки которой из-за мороза превратились в ледышки.
А одинокую сосну подарю Владу. Сердце наполняется теплом, все же хороший человек.
Семейство собирается за столом ровно в семь часов и впервые за последнее время в полном составе.
– О, ты сегодня постаралась, – свекровь привстает и разглядывает приготовленные блюда. Она еще сердится, но больше демонстративно, чтобы усилить у меня чувство вины, – А где рыбка на пару?
– Ой, простите, я не успела.
– Бабуля, рыбка будет тебе завтра, – дочь обнимает свекровь за плечи. – Мама только выписалась из больницы.
– Дин, подай хлеб.
– Мам, а где моя любимая тарелка?
– Я же просила сменить салфетки…
Все как всегда, моей болезни будто и не было. Родные едят, беседуют, смеются, я челноком ношусь от плиты к столу.
Но я счастлива. Это моя семья, я люблю ее такой, какая она есть.
Утром готовлю завтрак своему семейству, хочется сегодня всем сделать любимое блюдо.
Глеб садится к столу и сразу вытаскивает телефон. Он тычет вилкой в тарелку, не попадая в яичницу, которую я с любовью украсила сердечком из кетчупа.
Лялька недовольно кривится на свежие, ароматные вафли.
– Мам, ты чего? Я не буду есть это! Одни калории.
Она выхватывает из плетеной фруктовницы яблоко и бежит в прихожую.
– Ты же всегда их любила! – ахаю расстроенно я.
– Смеешься, что ли!
Дверь хлопает, я втягиваю голову в плечи. Из своей комнаты показывается свекровь.
– А где мой апельсиновый фреш?
– Ох, забыла!
Я бегу к соковыжималке.
– Это наркоз память отшибает. Глебушка, ты так испортишь себе желудок, – переключается она на сына. – Убери телефон!
– Я взрослый мальчик, – басит муж.
Они дружно смеются, перекидываются легкими фразами, а я застываю у кухонного стола. Ни одного вопроса о моем здоровье, ни одного поцелуя, ласкового слова, только и слышу: – Принеси!
– Подай!
– Погладь!
– Постирай!
Когда моя жизнь стала такой беспросветной тоской? Когда я превратилась из любимой женщины в прислугу? Как я допустила это?
Разворачиваюсь и шагаю к себе в комнату.
– Дина, а где мой сок? – кричит вслед свекровь.
– Приготовьте его сами.
Закрываюсь за защелку и сажусь на кровать. Надо что-то менять. Твердо и решительно менять. Звенит рингтон телефона: Симка.
– Подруга, как здоровье? – спрашивает она.
– Нормально.
– Так, а почему в голосе печаль-тоска?
– Бывает.
– Жду тебя в нашем кафе.
Вот те слова, которые мне сейчас нужны. Встаю, надеваю любимые джинсы, белую блузку, кардиган. Взглядом цепляюсь за отражение в зеркале: бледное лицо, провалившиеся глаза. За время болезни я похудела и осунулась, но больше всего угнетает потухший взгляд. Из меня будто ушла жизнь.
А ведь когда-то мне проходу не давали однокурсники, после дискотеки даже устраивали разборки на задворках универа. Глеб не отходил ни на шаг, заваливал цветами и подарками.
А что теперь?
– Дина, ты куда? – выскакивает из столовой Глеб.
– Хочу прогуляться.
– А…
Он оглядывается на заставленный посудой стол.
– Алла Борисовна, уберите все, пожалуйста в холодильник, – говорю решительно и смотрю пристально в глаза свекрови.
– Я? – теряется та.
– Да, вы.
Я ловлю недоуменное переглядывание мужа и его матери. В другой раз напряглась бы, а сегодня все равно. Какое-то равнодушие легло тяжестью на грудь, не дает сделать полный вздох.
– Я не прислуга! – кричит вслед свекровь.
И мне будто что-то стреляет в голову. Я останавливаюсь, оборачиваюсь и улыбаюсь. Холодно. Равнодушие высосало из сердца все тепло.
– Я тоже.
Свекровь хлопает искусственными ресницами. Уголки ее губ ползут вниз. Невольно чувствую вину, но встряхиваюсь: не хочу отступать. Что-то сломалось во мне за последние дни. Вот хрустнуло, и трещинка становится все больше.
– Глебушка, за что Дина со мной так? – всхлипывает свекровь и манерно кладет ладонь на лоб. – Ой, давление скакануло. Где мои таблетки?
– Мама, сейчас, – муж бросается в столовую, где в ящике комода хранится аптечка.
– Я ей сюрприз хотела сделать, а второй день получаю нож в спину, – продолжает стенания Алла Борисовна.
– Дина, я тоже тебя не понимаю, – поддерживает мать муж.
В нашей семье так всегда. В любом конфликте я уступаю, ухожу в тень, чтобы сохранить мир в семье. Вот и сейчас сжимаю сумочку под мышкой и шагаю к выходу, а невысказанные слова горят огнем в груди.
Возвращаюсь, наблюдаю, как Алла Борисовна капает в рюмочку пахучее лекарство, выпивает его одним глотком.
– За ремонт в мастерской огромное спасибо, я это оценила, – говорю свекрови и тут же добавляю: – Но признайтесь, у вас есть шкурный интерес.
– Что? У меня? Да как ты смеешь?
Теперь она хватается за сердце. Глеб мечется: то бросается ко мне, то к матери. Я смотрю на нее и ни капли жалости не шевелится в груди, а потому добиваю:
– И вообще, с этого дня все домашние дела делим поровну. А еще лучше… наймите работницу по дому.
– Но чем тогда будешь заниматься ты? – вскрикивает муж.
Я подхожу к нему вплотную, беру за галстук, притягиваю к себе.
– Милый, я буду заниматься собой. Начну ходить по салонам, на фитнес, на шопинг, на посиделки с подружками. Дорогой, разве я хуже твоей мамы?
– Нет, но…
– Спятила, девка! Мы тебя почти подобрали на улице, а ты! – свекровь разворачивается к сыну. – Я тебя предупреждала, что в тихом омуте черти водятся. Предупреждала! А ты эту обрюхатил, пентюх! Вот если бы ты женился на…
Я даже дышать перестала от несправедливых слов. Слабые ростки чувства вины тут же зачахли.
– Ма-ма! – вскрикивает Глеб. – Хватит! Дина, ты тоже прекрати. Какая муха тебя укусила?
Но я смотрю только на свекровь. А она, кажется, уже поняла, что брякнула лишнее, видно, что нервничает, отводит взгляд.
На что намекает эта стерва? Кого она хотела в жены сыночку?
Да, я рано осталась без родителей, но не бедствовала. У меня была московская квартира, деньги от продажи которой вложены как раз в этот коттедж, и есть хорошая профессия. А если учесть, что Алла Борисовна еще и приторговывает моими картинами, то неизвестно, кто из нас больше приносит в семью.
– Нет, вы продолжайте. Какой красавице я дорогу перешла?
Спрашиваю тихо, едва выдавливаю слова. От шока даже выплеснуть ярость не могу. А она переполняет меня, рвется наружу.
– Ма-ма!
Алла Борисовна задирает подбородок, повязывает лоб полотенцем и, гордо неся оскорбленное достоинство, поднимается на второй этаж. Я бегу к входной двери. Есть желание хлопнуть ее изо всех сил и никогда не возвращаться в этот дом.
– Дина, что с тобой?
Меня догоняет Глеб, удерживает за локоть.
– Ничего.
Выдергиваю руку, оборачиваюсь и тут ловлю перекошенное испугом лицо Ляльки. Мы, взрослые, забыли о дочке, которая еще не уехала в школу. Она стоит у балюстрады второго этажа, сжимая ручку шоппера и беззвучно плачет.
– Доченька!
Глеб тоже поднимает голову.
– Мама, папа, бабуля, что случилось?
– Не переживай, небольшой конфликт, – тут же успокаивает ее Глеб. – Ты со мной?
– Д-да, – Лялька целует свекровь и слетает с лестницы. – А ты, мама, куда?
– Прогуляться, – смотрю на мужа. – Ты меня подвезешь до центра?
– Но… я… Лялька…
– Не важно, вызову такси.
Я выхожу на улицу и только здесь расслабляюсь. Что со мной? Сама не понимаю. Столько лет воспринимала такое обращение как должное. А теперь?
«Больше не хочу!» – отвечаю сама себе.
Не знаю, надолго ли мой протест, но не хочу и точка!
Решительный настрой исчезает, когда такси выезжает за ворота. Выйти легко, но придется возвращаться обратно, и тяжелого разговора с домочадцами не избежать.
– Сим, что делать? – спрашиваю подружку, сидя напротив нее в любимом кафе.
С тоской смотрю в окно на прокисшее дождем со снегом небо, на улицы, заполненные грязной кашей. Зима не хочет уходить подобру-поздорову, все норовит испортить весне праздник. Погоде созвучно и мое настроение. Хочется плакать. Понимаю, что это глупо! Так живу вот уже восемнадцать лет и не могу разорвать порочный круг.
– Наконец-то ты прозрела, – Симка поднимает руку, подзывая официантку. – Пора выйти из спячки.
– И вовсе я не спала, – обижаюсь на нее.
– Спала, спала, – утверждает Сима, качает головой, и одуванчик волос трясется мелкой дрожью, будто и он упрекает меня. – Спала как под гипнозом. Глеб заворожил.
– А разве не так? – подруга покрывается красными пятнами. Бледная кожа мгновенно реагирует на прилив крови. – Первые годы Глеб только твоими идеями и жил. Ты его двигала по карьерной лестнице.
– Они моя семья, жена помогает мужу. Это нормально.
– Семья – это семь Я! Все держатся друг за друга. А у вас что? Есть ты, как ствол дерева, а они паразиты, обвились вокруг и сосут, сосут… Особенно эта, Алла Борисовна. Б-р-р-р! Мерзкая старушонка!
И это тоже правда. Горькая, неуютная, но правда, на которую я много лет закрывала глаза.
– Ладно тебе, Сим, критиковать меня. Лучше скажи, что делать?
– Бросай жизнь домохозяйки и иди на работу.
На работу?
А почему бы и нет? Предлагал же мне Гвоздев свою помощь.
Хотя… к нему не хочу, Глеб тут же перекроет кислород.
А если…
В голове закопошилась идея. Еще слабенькая, неуверенная, новорожденная, но идея.
