Кирилл Берендеев
Свои и чужие
Часть первая. Чужие среди своих
Сергей Игнатьев. Случайный гость
– Интересно, долго нам ещё тут торчать? – спросил Петров риторически.
Я промолчал. Положил локти на руль, поверх ладоней прочно утвердил подбородок. Стал смотреть на унылую морось за лобовым стеклом, на уходящее в туман шоссе, на заляпанный грязью номер ДПС-ной «лады», стоящей у обочины в нескольких шагах впереди.
Петров завозился и запыхтел, пытаясь отвинтить крышку термоса, действуя левой рукой. Правая была плотно перебинтована и елозила неловкой крабьей клешней.
– Заело, мать её, – в сердцах бросил он. – А ну попробуй, Иванов?
Я нехотя выпрямил спину, откинулся в кресле. Взяв у Петрова термос, стал крутить крышку. Поддавалась она с трудом.
– Силён ты, братец, – ухмыльнулся я.
Петров шумно сопел и потирал перебинтованную правую руку.
– Болит, зараза, – Петров страдальчески подвигал бровями.
Крышка, наконец, поддалась.
– Ну, скажи, тварь какая, а? – продолжал Петров, ища сочувствия. – Хорошо хоть домашняя, с прививками и прочим. Обошлось без всяких уколов в пузо. Но какая гадина, а?
– Я тоже собак не очень люблю, – сказал я.
Я протянул Петрову открытый термос. По салону поплыл, щекоча ноздри, горький кофейный аромат.
– Сам-то будешь? – спросил Петров, отливая в пластиковый стаканчик и нетерпеливо шевеля носом.
Я отрицательно помотал головой, снова устраиваясь подбородком на руках, скрещенных поверх руля.
– Главное, я ей сразу сказал, – Петров отпил из стаканчика, лицо его прояснилось. – Держи, говорю ей, хищника своего от меня подальше, а то я за себя не ручаюсь! Так она заладила: погладь да погладь. Вы подружитесь, я уверена. Ну ради меня, дорогой! Ну хоть разок? И всё такое прочее. Я сдуру и послушался. И вот, пожалуйста, нате! Как калека какой-то долбанный. Даже чекушку без помощи открыть не могу.
– А ты уйди от неё, – посоветовал я равнодушно.
– Люблю, – вздохнул Петров. – Никуда не денусь, пропал.
– Тогда, может, стрихнин?
– Ох, да пошёл ты, Иванов!
Я улыбнулся.
Крошечные капли барабанили по капоту, веки слипались, неудержимо клонило в сон. У ДПС-ников в машине громко, так что даже нам слышно было, играло радио. Ностальгическая песня группы «Мираж» про море грёз, которое не окинешь взглядом.
Петров напился кофе, кое-как закрутил термос и убрал его на заднее сиденье.
– Слушай, Иванов, почему всё-таки здесь? – спросил он, вытаскивая сигаретную пачку. – Почему именно эта точка, как думаешь? Место же глухое совсем.
– Чтобы перехватить на дальних подступах к городу…
– А смысл, Иванов?
– Начальству виднее, Петров.
Мне не хотелось вступать в бессмысленные разговоры. Хотелось спать. Петрову, видимо, тоже. Поэтому он продолжал разглагольствовать:
– Я так считаю, что это просто неразумное расходование человеческого ресурса. Будят ни свет не заря, отправляют в какую-то задницу. И сиди тут кукуй, как я не знаю кто!
– Завязывай, Петров, – попросил я. – Ты на меня тоску нагоняешь. И мигрень.
– Ох ты нежный какой, Иванов, – пропыхтел он. – О! Гляди-ка, чего они там оживились?
В ДПС-ной «ладе» произошло движение. Музыка стихла. Распахнулась дверь, и грузная фигура в кислотной накидке довольно ловко для своей комплекции выбралась под дождь. Нахлобучив фуражку, дпс-ник выкатился на дорогу и принялся махать полосатой палкой.
В серой мороси недовольно мигнули фары, взвизгнули тормоза. Напротив «лады» остановилась бежевая «Нива».
ДПС-ник подошел к ней со стороны водителя, откозырял. Принял из открытой двери книжечку с документами, заглянул в салон. Оглянулся, бросил в нашу сторону вопросительный взгляд.
– Работаем, – азартно прошипел Петров, распахивая дверцу.
Мы вылезли из машины, запахнули пальто и направились к ДПС-нику.
За рулём «Нивы» сидел угрюмый дядька с пышными седыми усами. Он исподлобья глядел на нас, в глазах его читалось понятное беспокойство.
Мы подошли. Я поглядел на сиденье справа от водителя. Пусто. На заднее. Тоже пусто. Мы с Петровым переглянулись.
– В город едете? – спросил я.
За моей спиной Петров что-то яростно зашипел ДПС-нику.
– В город, – буркнул водитель. – Куда же ещё? Дорога тут одна.
– Это верно, – сказал я, озабоченно оглядывая салон.
– А чего случилось-то, сынки? – спросил водитель напряженно.
– Да не беспокойтесь, – сказал я. – Просто внеплановая проверка. Времена неспокойные, сами понимаете.
– А что, спокойные были? – пробубнил в усы водитель.
Я вежливо улыбнулся краешком рта. Отошёл чуть в сторону, поглядев на приборную доску «Нивы». Встретился взглядом с глазами водителя в зеркале заднего вида. Что-то ещё…
За спиной моей Петров прошипел, как змея: «лейтенант, у тебя русский язык что, не родной? Тебе что сказано было, а?»
Я крепко зажмурился и тряхнул головой. Недосып. Я повернулся к ДПС-нику, кивнул ему. Лейтенант протянул водителю документы, козырнул.
– Счастливого пути!
«Нива» сорвалась с места, презрительно обдав нас выхлопными газами, и скрылась за дождём.
– Чёрт знает что! – сказал Петров громко и направился к машине.
– Виноват! – вслед ему бросил лейтенант, возвращаясь к «ладе». Никакой вины в его голосе не было.
Я последовал за Петровым.
Мы залезли в машину.
– Тоже вон не выспался лейтенант, видал? Херня всякая мерещится на посту. Как с такими работать, а?
– Слушай, а я, кажется, тоже глюк словил, – сказал я, захлопнув дверь.
Петров посмотрел на меня с интересом. Потянулся за термосом.
– Это всё оттого, что спать хочется, – сказал он, протягивая мне термос и новый стаканчик. – На вот, выпей.
Я отлил в стаканчик тёмной бурды. Принюхался.
– Слушай, Петров, там ведь не только кофе?
Петров сделал круглые глаза.
– Ну-ка, дай-ка попробую?
Он выхватил у меня стаканчик и шумно прихлебнул из него.
– Слушай, а точно! – сказал он, причмокивая, как профессиональный дегустатор. – Это вроде бы коньяк, а?
– Умно, – усмехнулся я. – Стаканчик-то дай?
– На вот, – Петров протянул мне ещё один стаканчик. – Я их целую упаковку взял. Не пропадать же…
– Ты хозяйственный такой, Петров, прямо смотреть приятно.
– А ты думал, Иванов!
– Жаль только, собаки тебя не любят.
– Пошёл ты!
Я отпил Петровского коктейля из согретого в термосе кофе с коньяком. Вкус был специфический, но я вроде слегка взбодрился.
– Так вот, – продолжил я. – Всё-таки, странно, Петров. Вы когда с лейтенантом начали спорить, я, показалось…
Договорить я не успел. У Петрова в недрах пальто настойчиво запиликал телефон.
– Да, Пал Борисыч! – мельком взглянув на экранчик, гаркнул он. – Да, конечно… Да… Что?! Но мы же… Понял. Понял, так точно. Едем!
Он спрятал телефон и посмотрел на меня. Щёки его налились взволнованным румянцем.
– Прошляпили, – сказал он. – Заводи тачилу и гони к городу. Давай!
Выкручивая руль, я отчётливо вспомнил, что увидел там, в «Ниве», в зеркале заднего вида.
С заднего сиденья (пустого сиденья) на меня посмотрели чьи-то влажные тёмные глаза, полные глухой сосущей тоски.
И тотчас пропало всё, как не бывало.
***
«Нива» стояла перед железнодорожным переездом. Рядом милицейский «уазик» и двое в форме. Один сидел на капоте, свесив ноги, спрятав лицо в ладони. Второй стоял рядом, держа под прицелом автомата давешнего усатого дядьку. Дядька стоял перед «Нивой» широко расставив ноги и положив руки на крышу машины. В мелкой дождливой мороси эти трое казались застывшей скульптурной композицией.
– Ешкин ты кот! – сказал Петров досадливо.
Я затормозил, мы выскочили из машины.
– Какого рожна, я тебя спрашиваю! – утвердительно сказал Петров, раскрывая перед носом у автоматчика красную книжечку.
Автоматчик двинул кадыком и приподнял редкие брови на уровень козырька фуражки.
– Убрать оружие, я кому сказал? – потребовал Петров, потрясая перебинтованной клешней.
Автоматчик повиновался.
– Что за тело? – Петров кивнул на сержанта, сидящего свесив ноги.
Сержант оторвал руки от лица, шумно икнул и сказал:
– Ох, мужики, что хотите со мной делайте…
– Сделаем! – пообещал я.
– Что хотите, но я такого… Ну екараный бабай, я это… того… а оно… это… как дёрнет! И в кусты!!!
При звуках собственного голоса он приободрился, соскочил на землю и, дыша перегаром, заголосил, указывая пальцем на водителя «Нивы»:
– Но этого говнюка мы задержали!!!
Мы с Петровым переглянулись.
– Гражданин, свободны, – сказал Петров ласково. – Можете ехать.
Усатый убрал руки с машины, с ненавистью поглядел сначала на милиционеров, потом на нас, и сел в машину. Он завел двигатель, высунулся из окна:
– Не было там никого! Я хрен знает, как он туда залез, понял?
Прощальную фразу он адресовал пьяному сержанту. «Нива» сорвалась с места, второй раз за утро презрительно обдав нас выхлопными газами.
Пьяный сержант похлопал глазками ей вслед и потянулся к кобуре.
– А-атставить! – рявкнул Петров.
Сержант вытянулся по струнке, моргнул, чмокнул губами, и покачнулся.
– В какую сторону направился… э-э-э… объект? – спросил я у автоматчика.
Автоматчик указал стволом на сержанта.
– Вот он видал, куды побех, – сильно «окая», сказал автоматчик. – А я чо? Я этохо сразу взял на прицел и держал. Уж больно морда ево подозрительна!
Я кивнул, глядя за железнодорожный переезд. Вдали с обеих сторон дороги в дождливой дымке проступало перепаханное поле, с левой стороны при дороге был ржавый трактор без дверей и гусениц, а справа ржавый указатель с надписью: «ДРЕМИНСК 10 КМ».
Петров сильно потряс сержанта за плечи.
– Товарищ бывший сержант, куда побежал объект?
Сержант посмотрел на Петрова с проснувшимся интересом и указал рукой в сторону ближней сосновой рощи.
– И… туда, – икнув, сказал он.
На лице его вдруг отпечаталась целая гамма сложных чувств.
– Это что ж за херь такая страшная была? – спросил он, наливаясь кровью и преданно глядя на Петрова. – А?
– Это не херь, – сказал строго Петров, возвращаясь к нашей машине.
– Это ВФЖ, – добавил я, следуя за ним.
***
– Да, Пал Борисыч! – сказал Петров в трубку. – Да, уже в Дреминске. Ждем. Где? На перекрестке Хармса и этого… – он прищурился на вывеску ближайшей пятиэтажки. – …Доджонсона… Ага, понял. Ждём!
Он убрал трубку в карман пальто.
– Слышь, Иванов? – сказал он. – А кто это, Доджонсон?
– Ну, здрасьте, – я покривился. – Это же тот парень, который «Алгебраический разбор Пятой книги Эвклида» написал. И эту ещё… «Элементарное руководство по теории детерминантов».
– А-а, Кэрролл что ли?
Я пожал плечами.
– Смотри-ка, Петров, – сказал я. – Он уже тут…
По улице, расплескивая по сторонам глубокие лужи, плыла на нас зализанная рыбина «БМВ», лоснящаяся гладкими чёрными плавниками.
Мы переглянулись, вытащили из карманов пальто жвачки и отправили в рот по паре подушечек.
«БМВ» бесшумно остановилась. Пал Борисыч вылез из неё с ноутбуком под мышкой, громко хлопнул дверью и тотчас заметал из глаз молнии, сокрушая стоящие окрест пятиэтажные домишки, обшарпанные заборы и столбы ЛЭП.
Мы с Петровым невольно затаили дыхание и попятились при виде такого поистине олимпийского могущества и силы.
– Ну что, раззявы?! – яростно спросил Пал Борисыч. – Упустили, да? Просерили ВФЖ?!
– Работаем по цели, – сказал я твёрдо.
– Сели на хвост ему, – подтвердил Петров.
– Не вижу результатов, – сказал Пал Борисыч, но белый огонь, кипевший в его глазах, чуть поугас. – Почему жвачки жуём?! Кофе с коньяком пили на работе? У-у-у, не терплю!
Мы послушно и смиренно смотрели на шефа, ожидая продолжения.
– Короче, так, – Пал Борисыч разложил на капоте «БМВ» ноутбук и вызвал на экран карту района, снятую со спутника. – Смотрите внимательно, вот здесь его упустили вы, вот здесь менты. Но один из них хотя б заметил его, чудом каким-то, хотя в дугу бухой был… Может, поэтому, кстати? Обмозговать! Так, смотрим дальше… Тут, значит, лесок, тут железка… А вот тут жила женщина, к которой, как мы подозреваем, он ехал.
– Пал Борисыч, чего же раньше не сказали, что есть ещё фигурант? – обиделся Петров.
Пал Борисыч поднял глаза и ожёг Петрова двумя ветвистыми молниями. Петров рассеялся.
– Слушай сюда, Иванов, – обратился шеф ко мне. – ВФЖ находится в стрессовом состоянии. Он взволнован, возможно, испуган. Ведёт себя непредсказуемо. Нам тут эксцессы не нужны, понял?
– Так точно.
– Значит, ваша задача подобраться к нему поближе, договориться по-хорошему. А если он будет артачиться, выделывать какие-нибудь фокусы – вызывайте артиллерию! Всё ясно?
– Ясно.
– А что за женщина? – возникая из небытия, поинтересовался Петров.
– Старушка одна. Когда он… – Пал Борисыч закатил глаза, издал губами тарахтящий звук и указал взглядом себе под ноги. – Когда он это самое… Она была первым контактёром. Ну, так и прижился у неё. Можно сказать, установил дружеские отношения. Через неё мы на него и вышли. Она стала письма писать, газеты там… Дорогая редакция… МГУ, Москва, товарищу Ломоносову… Когда мы начали проводить плановые мероприятия и он отбыл из Дреминска, то очень тосковал по ней.
– Так почему бы нам к ней не обратиться? – спросил Петров. – Напрямик, а?
В глазах Пал Борисыча зажёгся белый огонь, но тотчас погас.
– Она умерла, – сказал он. – Четыре дня назад, инфаркт. Возраст, ребята, страшное дело… Ему не стали говорить. А он почувствовал. Через четыре тыщи километров. И рванул сюда.
***
Как только Пал Борисыч укатил, чёрной рыбиной «БМВ» рассекая Дреминские лужи, мы с Петровым выплюнули жвачки и закурили.
– Я сейчас.
Я отошёл за кусты, огляделся по сторонам и ткнул кнопку на мобильнике.
– Але, Люсь?
– Петь?
– Люсь, ну ты как?
– Ну, я ничего, а ты как?
– Да тоже ничего. Я на рыбалке.
– Знаем мы твою рыбалку, – вздохнула в трубку Люся. – Может, наконец, майора дадут, а?
– Люсь! – напрягся я. – Я же просил, а? По телефону ни это самое! Да?
– Параноик.
– Люсь…
– Ну, чего?
– А скажи, чего я люблю, а?
– Ох.
– Ну, Люсь?
– Малдер, ты в порядке?! – спросила она взволнованно.
– Скалли, я в норме! – радостно отозвался я.
– Ох, чертяка… Скучаю.
– И я. Слушай, мне идти надо, я перезвоню…
– Ну, иди-иди.
– Ну, я пошёл… Мужики зовут уже.
– Ну, вот и иди.
– Ну, тогда цалую…
– Ага. Ловлю.
Я убрал телефон в карман и испытующим взглядом обвёл окружающие кусты и пустырь, заваленный автомобильными покрышками, полиэтиленовыми пакетами и жестяными банками.
Я вернулся к Петрову. Тот стоял, набычив лоб и спрятав руки в карманы пальто. Пристально смотрел на обшарпанное кирпичное здание, стоящее на вершине холма вдалеке.
– Хорошая точка для снайпера, Иванов, а?
– Какие снайпера, Петров? ВФЖ ищем!
– Твоя правда.
Мы сели в машину.
– Едем к дому старушки?
– Едем.
***
Старушка жила на дальней окраине Дреминска. Двухэтажный «ивановский» домик с рогаткой антенны на крыше, небольшой огородик, парник, сарай.
Петров перебросил руку через забор, снял задвижку с калитки. Калитка со скрипом отворилась. Мы вошли во двор.
– Чувствуешь что-нибудь?
– Ничего.
– И я.
– Он хорошо маскируется. Ты мне так и не дал досказать, а ведь я в тот раз, на трассе, почти его засёк. В зеркале увидел. Только глаза – и бац! Как не было его.
– В зеркале, значит… Как же это, Иванов, тот усатый его не разглядел за весь путь?
– Не знаю, Петров, может он как-нибудь точечно и адресно может мозги запудрить? Откуда нам знать, что он вообще может?
– Точно.
Мы пошли по узкой тропинке между грядок.
– Посадила старушка картошки, – грустно сказал Петров. – И морковь вон, и огурцы в парнике. А собирать урожай уж не пришлось.
– Грустная штука жизнь, – вздохнул я. – Слушай, а ты материалы смотрел, которые комиссия по нему подготовила?
– Ага. А ты сам что, не успел?
– Да когда тут успеешь? Я ж только вчера с этого симпозиума в Новосибирске.
– Что за симпозиум кстати?
– Реликтовые гоминиды в тайге.
– А-а, – на лице Петрова появилось мечтательное выражение. – Я в прошлом году ездил. Два дня симпозиума, а потом в загул ушёл. Документы в гостинице оставил, и айда по пивным. Все командировочные в три дня прогулял, можешь себе такое представить? Четвёртый день, я в вытрезвителе, симпозиум своим ходом идёт… Хорошо отдохнул!
– Так и чего там по комиссии, расскажи?
– Да как обычно. Устроили ему курортную жизнь, а сами всё хотели, чтоб он им хиромантию по руке гадал. Сколько у американцев атомных подлодок в Атлантике болтается, да есть ли ещё где на земле скрытые от глаз месторождения газа и нефти, да кого генсеком ООН изберут, да какая у нас национальная идея? Он, должно быть, заскучал. А тут ещё и старушка…
– У него, значит, экстрасенсорика?
– Высший класс. Академики наши все на ушах стоят.
– А как адаптацию организовали?
– А как обычно, по протоколу Кошмаровского, пункт в пункт. Сначала торжественная встреча, хлеб-соль, бабы в кокошниках. Потом, значит, двухмесячное проживание с мероприятиями. Строгий распорядок, прослушивание фольклорных ансамблей, выдающихся музыкальных произведений классики, встречи с интеллигенцией и знатными представителями своих профессий, ознакомление с культурным наследием веков, затем чтение шедевров литературы золотого, серебряного, стального и оловянного веков…
– В исполнении артиста Безногова, разумеется?
– Само собой. Потом, значит, постепенно начинают подводить к главному. Какова ваша цель прибытия к нам и как вам тут у нас нравится? Есть ли какие-то вопросы, пожелания… Вот блин, советской власти уж нет, а всё по старым шпаргалкам шпарим! Под конец культурной программы из этого ВФЖ хоть верёвки вей, особенно если он разумный. Какие люди были башковитые, скажи пожалуйста!
– Точно.
– Давай там глянем, – Петров указал перебинтованной рукой на задворки сада-огорода, за домик.
Аккуратно переступая через грядки, зашли за дом.
– Гляди, Иванов! – закричал Петров истошно.
Я поглядел и только ахнул.
Он наступал на нас от покосившегося штакетника, опутанного малиной. Приплясывал, как Мохаммед Али на ринге. Нёсся, как шквал, как разрушительный цунами. Таращил фасетчатые глаза, целил рогами, прищёлкивал жвалами, скрежетал когтями, рассекал гибкими щупальцами, вил из них кольца.
– Мать-мать-мать, – зачастил Петров, делая шаг назад.
В левой руке его хищно блеснул чёрным «Стечкин».
– Не стрелять! – заорал я. – Это провокация!
Но Петров меня не слышал. Он выпалил короткой очередью, в щепки разнося забор.
А это… нечто, ещё мгновение назад угрожавшее нам неминуемой гибелью, вдруг рассеялось в воздухе без следа.
В прореху штакетника, выбитую очередью Петрова, юркнуло что-то маленькое и быстрое, скрипнула хлипкая доска, и зашелестел бурьян по ту сторону забора.
– Вспугнул! – с досадой выпалил я. – Что же ты?! Джеймс Бонд долбанный!
Петров потёр переносицу забинтованной рукой.
– Погорячился, – сказал он виновато. – Бывает. А видал, клюв какой? Таким клювом как долбанёт в голову – и со святыми на упокой! Вот уж воистину Внеземная Форма Жизни! Бр-р-р!
На лице его появилось кислое выражение.
– Придётся теперь лес прочесывать… Давай, Петров. Ты направо, я налево!
***
Я брёл по лесу один, спрятав руки в карманы пальто, хрустел подошвами ботинок по валежнику и думал о нашем блудном ВФЖ.
От каких далёких звёзд он прилетел к нам, чтобы приземлиться на своём аппарате в этом оцепенелом городишке. Какие неведомые нам тайны миров ему подвластны. Заглядывать в будущее? Лечить болезни? Быть может, известен ему рецепт бессмертия или такое волшебное средство, при помощи которого можно раз и навсегда покончить на одной отдельной взятой планете со всеми дрязгами и склоками, и начать мирно жить под одной крышей. Возделывать, так сказать, свой сад.
И полетим дальше к звёздам, как мечталось нашим предкам, откроем тайны природы и станем мудрыми и сильными…
Но вот проходят год за годом, и братья по разуму не спешат протягивать нам перепончатую лапу дружбы. И по-прежнему ложь, и нищета, и войны, и душная глупость, и серые будни съедают в нас внутренних творцов.
Давай, покажись, наш случайный внеземной гость, заблудший сын туманности Ориона или Магеллановых облаков. Зачем оказался ты так далеко от дома, тут, в плену нашего утомительного гостеприимства, где замучили тебя своими протоколами и плановым мероприятиям привычные ко всему бюрократы? А единственный человек, с которым ты сдружился – и тот умер, не дождавшись, когда ты вновь навестишь его скромный домик на окраине.
Покажись, звёздный странник. Посели во мне надежду на завтра. Убеди, что в начале всегда трудно, грязно и плохо, но всё наладится. Всё получится и свершится. Подай мне знак, подмигни выпуклым черным глазом, прокати на летающем блюдце. Дай поверить в грядущее торжество добра и справедливости, в грядущую славу рода людского.
Да только какой из него советчик и утешитель, когда у него вон какие щупальца и руки-грабли, и при виде его хочется немедленно схватиться за пистолет и разрядить беглым огнём всю обойму? И я бы сам так сделал, да только Петров меня опередил.
В какой-то момент я понял, что меня внимательно слушают. И хотя я брёл молча, вовсе не проговаривая свои невесёлые мысли вслух, в голове моей будто появился кто-то посторонний. Деликатный и внимательный слушатель.
– Лапы-грабли это маскировка, – сказал в моей голове вроде бы мой собственный голос. – А чтобы покончить с дрязгами и ссорами вам необходимо истребить в себе тёмное животное начало.
– Где ты? – спросил я вслух.
– Неподалёку, – ответил голос в голове.
– Ты решил выйти на контакт?
– Просто случайно услышал отголосок твоих мыслей. Решил беседу поддержать.
– Так, – сказал я. – Слушай, у тебя же наверное есть имя, да?
Он молчал.
– Я, например, Петр Иванов. А ты?
– Гриша, – сказал голос у меня в голове.
– Вот как? – я почесал подбородок. Уже пробивалась изрядная щетина. – Значит, Гриша…
– Так называла меня женщина, которую я встретил первой.
– Ясно. Будем знакомы, Гриша.
– Я рад знакомству, Петр Иванов, – сказал он.
– Покажись мне? А то довольно странно разговаривать с лесом, не находишь?
– Не странно. Говоришь с лесом – находишь гармонию с природой. Разве не так?
– Это ты сам придумал? Что-то знакомое.
– Нет, конечно. Я твои слова использую. И твои мыслеформы. Так общаться проще и тебе понятнее.
– Вот ты, значит, какой собеседник приятный. С каждым на понятном ему языке говоришь.
– Ага. У нас так принято.
– Почему?
– Из вежливости.
– Покажись, – попросил я снова. – У нас так принято. Из вежливости.
Почему-то этот аргумент сразу подействовал.
Он был не серый, как я ожидал, а болотно-зелёный. Цвет неприятный, навевающий ассоциации одновременно и с унылым казарменным хаки и с тревожным цветом униформы больничных санитаров, и с сакраментальным «тятя-тятя, наши сети притащили мертвеца». Глаза у него были непроницаемо чёрные, без белков, полуприкрытые кожными складками и белесой плёнкой. Что-то вроде небольшой зелёной швабры шевелилось у него на том месте, где должен был быть рот. И всё его тельце рахитичного подростка было в складках, пупырышках и чешуйках.
– Красавцем тебя не назвать, – признался я, разлепив губы. – Да только я и сам – как бы не Клайв Оуэн.
– Уж таков я на самом деле, – скромно сказал он. – Тот пьяный человек, увидев меня в машине, потерял сознание. Пьяные видят лишнее, мне от них тяжело укрыться. Меня тут у вас много раз замечали. Каждый раз пугались.
– Возле домика старушкиного тоже напугать нас хотел?
– Ага. Там уж я, Петр Иванов, от души развернулся. Но как-то не очень подействовало.
– Ну, знаешь ли, Гриша, – я снисходительно улыбнулся. – Это нужно о-о-очень постараться, чтоб русского офицера напугать!
Он развёл перепончатыми лапками, пытаясь пародировать человеческую жестикуляцию. Получалось не очень.
– Зачем же ты убегал?
– Я не убегал. Уехать хотел, попрощаться.
Я кивнул.
– Жалко старушку, – сказал я.
Он не ответил.
– Обратно возвращаться не собираешься?
– Нет, Петр Иванов.
– Не понравилось?
– Понравилось. Люди вежливые и питание хорошее. Но только им всем от меня только одно нужно было. Как выражается ваш друг Иван Петров, хиромантию по руке читать.
– А ты действительно можешь?
– Хочешь, скажу, с каким счётом хоккеисты сыграют в чемпионате? Или кто Евровидение возьмёт? Сможешь ставки сделать. Или, может, тебе, как и им, про политику интересней?
– Нет, – торопливо сказал я. – То есть, да, мне интересно! Но не про сборную… И не про политику… А так много всего…
– Так спрашивай.
– Ну, это… – я взъерошил волосы, лихорадочно оглядел окружающий лес. – В чем смысл жизни?
– Понятия не имею.
– А… это… – я в сердцах махнул рукой. – Это… Неважно, в общем! Расскажи лучше, каким ветром тебя сюда занесло, а?
– Я ошибся в расчётах. У нас очень точная аппаратура, но иногда вмешивается, как вы говорите, человеческий фактор. Не знаю, насколько применимо это выражение по отношению ко мне.
Глаза его вдруг затянулись кожными складками, и он принялся издавать своей «шваброй» какое-то кряканье. Я не сразу понял, что он смеётся.
Хотя я слышал свой собственный голос, лишённый всяческих интонаций… Но что-то в его тоне, во всём поведении этого странного существа было неправильное.
Не так должны себя вести контактёры сверхцивилизаций.
– Слушай, как бы это поточнее выразиться, – спросил я, опасаясь что догадка моя неверна и он придёт в ярость. – Ты… ребёнок?
Существо поморгало белесыми пленками.
– Считается так, – признался он наконец. – Особь, не достигшая зрелого возраста.
– Значит, Гриша, взял без спроса покататься папину тачку?
Он снова закрякал.
– Нет, Петр Иванов, общественный транспорт, – сказал он – У нас несколько иная социальная организация.
– Тебя будут искать?
– Меня уже нашли.
– Вот как?
– Аварийный маяк сработал. Меня должны забрать. Уже очень скоро.
– Забавная у тебя экскурсия вышла.
Помолчали.
– Мне стало жаль женщину, которую я встретил первой, – сказал он. – Она была добра ко мне. Даже увидев мой настоящий облик. Не испугалась. Пожалела.
– Она была одинока.
– Не понимаю. У нас такого нет.
– А у нас такая байда постоянно.
– Я посмотрел внимательно. Всё-таки у вас мало плохого. То есть, плохое есть, но хорошего больше. Вы добрые существа, Пётр Иванов.
– Это ты просто приземлился удачно. У нас тут ещё кое-где такие дыры есть – ого-го.
О стольких вещах я хотел его расспросить, но мысли, цепляясь одна за другую, смешались в сумбурную кашу:
– Слушай, Гриша, – спросил я тихо. – А к звёздам летать будем?
– Обязательно будем, – сказал он.
Он протянул ко мне лапку, сжал её в кулачок и оттопырил большой палец.
– Пора, Пётр Иванов!
За спиной моей громко затрещали ветви.
– Ага! – закричал Петров. – Вот он где! Вижу тя, гад зелёный! Щаз я тя стреножу!
Он пыхтел и спотыкался, размахивая перебинтованной лапищей, а в другой руке сжимая свой гигантский пистолет.
– Стой, дурак! – я кинулся наперерез. – Стой, нельзя!
Мы некоторое время боролись. Увесистая клешня Петрова, утопающая в белых бинтах, обрушилась мне на голову, я сделал ловкую подсечку, и он повалился на землю, увлекая меня за собой.
Мы продолжали возиться на земле, поливая друг друга руганью, когда над лесом разнёсся густой низкий звук.
Мы одновременно поднял головы.
– Гляди, Иванов! – сказал Петров с восхищением. – Полетел…
– Красиво летит, зар-раза, Петров, а?!
Светящийся шар, налитый ярким молочным светом, плавно поднимался над зубчатыми верхушками сосен. Мы провожали его долгими взглядами, пока он не скрылся за облаками.
Мы встали, принялись отряхивать пальто.
– Извини меня, брат Петров, – сказал я, пожимая Петрову руку. – Погорячился я.
– И ты меня извини, брат Иванов. Это у меня от недосыпа и от этого ещёе…
Он показал перебинтованную руку.
– А теперь, стало быть, на ковёр к Пал Борисычу? – добавил он трагическим тоном, дохнув на меня густым ароматом кофе с коньяком.
– Вставит пистон, как думаешь?
– Ещё какой! Накрылась яркой звездой моя командировка на Лох-Несс. Не пить мне виски, не дудеть в волынку и не носить килта в ближайшие месяцы.
Мы вышли к просеке с мачтами линии электропередач и двинулись в сторону города.
У меня запиликал в кармане пальто телефон.
– Да, Люсь. Скоро приеду.
– А как рыбалка?
– Хреновая вышла рыбалка. Но это, на самом деле, не важно. Потому что всё будет хорошо. И знаешь, что главное?
– Что?
– Полетим к звёздам!
– Ох, – сказала Люся. – Жду не дождусь.
– Ну, цалую.
– Ну, ловлю.
Я спрятал телефон, и мы пошли дальше. Где-то над деревьями кружил вертолёт, и Пал Борисыч метил с неба в землю молниями из глаз, выжигая целые просеки, стараясь нас углядеть.
А Петров, должно быть, раз в пятый, пересказывал мне свою коронную командировочную историю:
– И вот, значит, поехали мы с местной интеллигенцией в пустыню Сонора, и довелось мне там отведать такого особенно гриба, который…
