Кирилл Казанцев
Инстинкт победителя
Когда Салов с набитой до отказа пластиковой корзиной остановился у кассы, его увидел Михаил и коротко кивнул ему в знак приветствия.
– О! Миша, здорово! Ты тут, что ли, теперь?
– Как видишь, – несколько смущенно пожал плечами Родин.
– А у тебя смена до скольки?
– До восьми.
– А‑а… – Салов, поддернув рукав синей олимпийки, глянул на наручные часы. – А сейчас девятнадцать сорок пять. Слушай, а давай пивка попьем. У меня выходной и жена с дочкой к мамаше уехала. Я вон, смотри, как затарился, – кивнул он на свои покупки, которые тщательно разбирала кассирша, пикая своим аппаратом.
Наличие там двенадцати бутылок пива, соленых сухариков и чипсов не оставляло сомнений, что Салов и впрямь решил хорошенько расслабиться.
– Я не пью, ты же знаешь, Санек, – решил отказаться от приглашения Михаил. Ему было неприятно возвращаться к армейским воспоминаниям и бередить еще не зажившие в душе раны.
– А ты у меня тут крепче пива чего видишь? Разве это питье? Так, затравочка для расслабухи нервишек. Давай, пошли. Да и разговор у меня к тебе есть. Давно уж хотел, да все не решался. А тут вдруг ты. Как судьба. Ну?
– С вас восемьсот семьдесят рублей тридцать копеек, – прервала его кассирша, перекладывая в другую корзину пачку сливочного масла.
Салов отсчитал деньги. Бросил на железную тарелочку, звякнув тремя десятикопеечными монетами, и стал упаковывать продукты в большой полиэтиленовый пакет. Но все не помещалось.
– Дайте еще пакетик, – обратился он к миловидной кассирше. – А что вы делаете сегодня вечером? Не хотите присоединиться к компании таких орлов, как мы? – кивнул он в сторону Михаила и засмеялся, хлопнув себя по брюху.
Кассирша хихикнула, потупив глазки, и стала пересчитывать деньги:
– За пакет с вас еще четыре рубля.
– А за поцелуй? – не унимался Салов. – Короче, Мишаня, я тебя на улице жду. Закрывай лавочку.
Михаил посмотрел ему в спину. «Какой еще разговор? Салов никогда треплом не был. Чего ему от меня надо? Или все-таки сходить?»
В квартире Салова царил такой беспорядок, что Михаилу пришлось перешагивать через разбросанные повсюду вещи. Наверное, жена собиралась впопыхах. А может, просто плохая хозяйка. «Не то что моя Галочка», – подумал он, устраиваясь за пластиковым, сплошь заляпанным жиром столом.
Салов водрузил на него четыре бутылки пива, остальные же сунул в морозилку.
– Так, холодненькое будет. Ага, вот, – высыпал он сухарики в глубокую тарелку, а пакеты с чипсами даже не удосужился раскрыть, бросив рядом. – А ты пожрать че-нить хошь? С работы ведь, – заботливо поинтересовался суетливый Александр. – Мне тут Валька борщеца оставила.
– Нет, спасибо, – вежливо отказался Родин, брезгливо глядя на гору грязных тарелок в раковине.
– Вот кайф, представляешь! Их две недели не будет. Ну, а ты как? Рассказывай. – И он, откупорив пол-литровую бутылку, пододвинул ее к Михаилу, не предлагая даже стакана.
– Да нормально, Саша. Чего там. Во всяком случае, честь никому отдавать не надо. Почувствовал себя свободным человеком.
– Завидую. Нет, правда. Ты знаешь, как они мне тоже все осточертели… Рожи их видеть не могу. Кстати, твоего любимого Достоевского уже с позором погнали из части, – как бы между прочим сообщил Салов. – Внаглую через КП на «пазике» трубы вывозил. Без накладной, естественно. – И, открыв свою бутылку пива, он жадно припал к горлышку.
– Да и хер с ним. Даже говорить о нем не хочу, – отмахнулся Михаил. Но отметил про себя, что справедливость все-таки существует на свете.
– А может, ты сходишь к замполиту теперь? – словно прочитав мысли Михаила, предложил Салов. – Ща-то он понял, что к чему.
– Нет, не хочу, – мотнул головой Родин и достал портсигар.
– Да и правильно, – не стал уговаривать его приятель. – А ты все так же не изменяешь традициям, господин Родин. Все через мундштучок куришь. Прикольно.
В этот момент позвонила обеспокоенная Галочка. Михаил ответил, что встретил однополчанина и немного задержится.
Потом приятели разговаривали о жизни, о детях, о футболе. Выпив три бутылки пива на голодный желудок, Михаил, не имеющий в этом деле сноровки, захмелел. И вот тогда Салов, допивая уже седьмую бутылку, приступил к тому, что именно хотел сообщить бывшему коллеге.
– А знаешь, Миша, я вот все думал, думал. Но раз уж мы тут сидим, то скажу, – начал он издалека. – Ты ведь до сих пор не знаешь настоящей причины того, почему тебя турнули. Нет, причина-то, конечно, ясная. Достоевский – сволочь. Но вот самого главного ты не знаешь.
– Чего не знаю? Ты что мямлишь? – немного напрягся Родин и потянулся за сухариком. Но просто стал крутить его пальцами.
– Ой, – шумно выдохнул Александр. – Ладно. Расскажу. Только сразу предупреждаю: услышишь ты сейчас то, чего не дай бог кому.
– Ну, может, хватит уже подготовительных курсов? Давай уж, начинай, Санек, – стал терять терпение Михаил и раскрошил сухарик в пыль.
– А может быть, водочки перед тем? У меня имеется, – все никак не решался начать важный разговор Салов и потянулся к дверце холодильника.
Но Родин перехватил его руку:
– Да угомонись ты уже. Приступить к выполнению задачи! – скомандовал он ему, будто срочнику, как в былые времена.
– Есть, товарищ прапорщик! – усмехнулся Салов. – Только уж сразу договоримся, как по уставу, за добытую информацию ты мне рожу не бьешь. Ты знаешь, Миша, я, может быть, и раздолбай, но не сплетник. То, что скажу, – вернее не бывает.
И рассказал. Вот тут-то и перевернулась вся жизнь Михаила Родина. Отсюда и пошел обратный отсчет.
* * *
Михаил поднял газету со сканвордами, взял в руки книгу с названием «Ваша кровь для нас» и, слегка напрягши мышцы, разорвал ее вдоль переплета. Две половинки отправились вслед за бутылкой из-под водки. Несколько листков от удара о стену отлетели в сторону и, плавно кружась, опустились на осколки.
После этого он встал со стула и пошел к входной двери, запертой им изнутри на мощный железный засов. Там, рядом с порогом, стояло ведро, в которое были засунуты веник и совок. Он наклонился, взял его и направился к кирпичной стене.
– А сейчас все это надо убрать, – снова вслух как бы приказал он сам себе. – Не надо оставлять такие следы. Ничего не было. Ни книги, ни водки. И дохлой собаки тоже не было. – На некоторое время он забыл, что на него смотрит глазок видеокамеры.
Терпеливо и тщательно Родин начал сметать разбитое стекло в совок и скидывать в ведро. Туда же он определил и разорванную книгу. Затем отправился к полке, на которой были сложены обычные пеньковые мешки. Взял один из них и посмотрел на свет: не дырявый ли? Там же без труда нашел пару рабочих рукавиц и тоже оглядел их. С этими нехитрыми предметами он бодро зашагал к ящику, в котором обнаружил труп собаки, и, надев рукавицы, в очередной раз открыл его. Брезгливо морщась, он начал выгребать оттуда зловонное содержимое и перекладывать в мешок. Когда ящик опустел, он провел по дну рукой, собирая остатки шерсти, и, убедившись, что все теперь чисто, туго завязал мешок. Подхватив на ходу и ведро, Родин открыл засов двери и шагнул за пределы склада. Свежий сырой ноябрь приятно похолодил ноздри. Уверенной походкой Михаил направился в сторону мусорных баков, но дорогу ему внезапно преградил местный сторожевой пес по кличке Файл. Он грозно зарычал, оскалив верхние желтоватые клыки.
– И кто только дал тебе такое несуразное имя? Файл! – спросил Михаил, сбавив шаг, и слегка тряхнул мешком.
Файл притих и начал нюхать воздух. Затем немного присел на задние лапы вытянул морду к небу и протяжно завыл.
– Учуял смерть? То-то. Посторонись. Кортеж пройдет.
Спокойно дойдя до намеченной цели, Родин выбросил в бак мешок и следом высыпал туда содержимое из ведра. Файл продолжал выть. Возвращаясь назад, Михаил остановился возле пса и протянул к нему руку:
– Вот так, мой друг, заканчивают все. Извини, что не похоронил с почестями. Времени нет.
Пес перестал выть и потянулся к Родину, ткнув ему в ладонь мокрым носом.
– Что, пойдем, помянешь твоего собрата? – потрепал он его за ухом и двинулся дальше.
Файл, словно понимая слова, пошел за ним.
Михаил вернулся на склад, достал из пакета бутерброд с дешевой колбасой, что брал себе на смену. Есть ему совершенно не хотелось, и он, не жалея, вынес его собаке, ожидавшей за дверью. Увидев охранника, Файл вильнул хвостом, принял из его рук бутерброд, но не проглотил, а, зажав в зубах, пошел прочь. Отойдя на десяток метров, он аккуратно положил бутерброд на землю и скрылся в темноте.
– Смотри-ка, какой интеллигент, – усмехнулся ему вслед Михаил. – Не захотел меня обидеть отказом. Только вот интеллигенту очень сложно прожить в этом мире. Учти, псина!
* * *
После встречи с Саловым Михаил вернулся домой поздно и совершенно пьяный. Практически непьющий человек, он нагрузился пивом, а затем и водкой так, что едва стоял на ногах. А ведь с утра ему предстояло снова идти на работу. Но сейчас он об этом не думал. Он думал о том, чтобы сдержаться и не убить жену. Ему очень хотелось садануть ей как следует в челюсть. Да, просто по-мужски, без дешевых разборок. Но нельзя. Она – женщина. Подлая и низкая тварь! Теперь-то он понял, почему тогда забегали ее глазки-тараканы и она резко сменила гнев на милость. А потому, что рыло в пуху, а вернее, в дерьме. И он теперь в дерьме по ее милости.
Галочка вышла из спальни в голубом пеньюаре, щурясь от света в коридоре. Ее разбудил шум. Это Михаил, пытаясь разуться, упал на обувную полку и опрокинул ее. Теперь он так и сидел на полу возле входной двери, безумно таращась по сторонам и что-то бубня себе под нос. Таким жена его видела впервые.
– Господи, Миша! – воскликнула она, сначала не понимая, что происходит. – Тебя избили?
Бросившись поднимать Михаила, она почувствовала исходивший от него запах алкоголя и тут же прекратила свои попытки помочь. Поднявшись в полный рост, она сложила на груди руки крендельком:
– Та-ак! Понятно! Ну конечно, все грузчики должны пить. И ты туда же, хоть и охранник.
Михаил, опираясь о стену, встал. Все плыло перед глазами. И силуэт Галочки, облаченный в голубое, сливался с салатовыми обоями. Вот только черные глазки-тараканы резко выделялись на фоне ее бледного лица. Он сфокусировал на них свой взгляд и громко крикнул:
– Молчать, с‑сука! Молчать, я с‑сказал!
– Что?! – вздрогнула Галочка и попятилась.
Ни разу за все годы их совместной жизни муж не только не обозвал ее, но и ни разу не повысил голос. И она поняла. Она поняла, что он все узнал.
Это случилось на праздник. В части отмечали юбилей со Дня Победы. Было разрешено приходить с женами. Михаил за день предупредил Галочку о данном событии. Маловато, конечно, времени, чтобы хорошо подготовиться, но хорошо хоть не за час. От него и такого можно было ожидать. Она сбегала на маникюр и стрижку, купила новое бирюзовое платье с блестками и, уже блистая во всей красе, села за длинный накрытый стол рядом с Михаилом, одетым в парадную форму. Так получилось, что напротив них сидела чета Самойленко. Ирина Васильевна, служившая в части делопроизводителем, не была красавицей. Грузная фигура, блеклое лицо, неприветливый взгляд из-под светлой челки и плотно сомкнутые, неулыбчивые губы. Зато капитан Самойленко, ее муж, был просто великолепен. Худощавый брюнет с синими глазами. В отличие от Михаила, он был весельчак и балагур. Галина хохотала над его шутками весь вечер. А когда он пригласил ее на вальс, даже и не подумала отказать.
Не подумала она отказать и на его просьбу дать номер ее телефона. Не отказала впоследствии и просто дать. Вот так и завязался их бурный роман.
Самойленко объяснялся ей в любви, нещадно критикуя свою супругу, и день ото дня становился все настойчивее, требуя частых встреч. Галине было сложно улучать свободные часы, но еще сложнее оказалось отказать обаятельному капитану. Она никогда не испытывала такого романтизма и душевного подъема. Михаил всегда скуден на комплименты, никогда не приглашал в ресторан или даже кино, редко улыбался, и вообще, с ним ей было скучно. А тут вдруг такой фейерверк! Букеты, которые она не знала куда девать, золотая цепочка в подарок, что пришлось прятать, и отдаленные от города кафешки, куда он возил ее на собственной иномарке. И как тут не закружиться голове?
Самойленко даже начал вести разговоры о своем разводе с супругой.
– Подумай сама, Галюсик, детей у нас нет и быть с ней не может. Она бесплодна, как пересохший колодец. Видеть ее уже не могу. А тут ты! Даже не думал, что меня могут затронуть такие чувства. Ты словно возродила меня из пепла! А давай поженимся?
Галочку всегда восторгала речь Самойленко, полная пафосных эпитетов, но к такому повороту событий она не была готова.
– Послушай, Валера, я ведь замужем. И у меня двое детей, если ты не забыл и…
– И пусть они станут моими. Да чего тебе сдался этот хмурый прапор?! Брось его. Пойдем со мной. Ты не пожалеешь. Мы ведь просто созданы друг для друга.
И вот тут-то Галина стала приходить в себя, будто вынырнув из комы.
И уже стали раздражать ее эти сумасшедшие, никак не вяжущиеся с мужским образом речи. Он стал казаться ей каким-то клоуном, а не остроумным блистательным офицером. Ей даже думалось порой, что он не совсем психически здоров. И она решила для себя завязать эти отношения. Семья, существование которой уже встало под угрозу, была ей дороже романтики. Да и романтика-то быстро закончилась. Но не тут-то было. Самойленко продолжал донимать Галину телефонными звонками, иногда даже подкарауливал возле школы, когда она приходила за Дашенькой, и все причитал, как он влюблен и как страдает без нее. Но Галина отговаривалась от встреч, ссылаясь на занятость. Она побаивалась отбрить его сразу.
А когда Михаил преподнес ей известие о своем увольнении, а затем подробно рассказал о его причине, ей стало страшно. Не просто так там фигурировала жена Валерия Самойленко! Тем более что через некоторое время она узнала, что Валерий разводится с Ириной Васильевной. Галина поняла, что в некотором роде стала причастной к данной интриге, в которую втянули ее мужа. Своей женской логикой она практически всю ситуацию расценила правильно.
Майору Достоевскому стал неугоден его слишком честный подчиненный, и он решил его убрать. Стукачи и нюхачи майора донесли ему об отношениях Галины и капитана Самойленко. Скорее всего, Достоевский имел разговор с капитаном, приперев его фактами, а тому только и надо было этого. Самойленко, вступив в удачный сговор с Достоевским, решил оклеветать надоевшую ему жену, негласно обвинив ее в связи с Родиным. Таким образом, выгоду поимели оба подонка. Грязью были политы два ни в чем не повинных человека. Достоевский, распустив эти слухи, помог капитану Самойленко при разводе с женой выйти сухим из воды, а для себя просто расчистил поле для нечистоплотной деятельности.
Галина потому и не кинулась разбираться к командиру части. Она прекрасно знала, что муж ни в чем не виноват. Но она чувствовала вину за собой. Начни сейчас искать правду – и сама попадешь, как кур во щи. С того момента она так и не жила спокойно, постоянно ожидая, что рано или поздно все откроется. И что тогда с ней сделает муж? Но шло время, с Самойленко, как ей тогда казалось, она окончательно порвала, высказав свое мнение о его, мягко сказать, поступке, и все стало тихо. Михаил устроился на работу. С военной жизнью было покончено. Галина немного успокоилась. Но когда сегодня он коротко брякнул в трубку, что встретил какого-то однополчанина, она напряглась.
Так и есть, теперь он все знает, и вот он надвигается на нее неверной походкой. Галина закричала, проснулись дети и тоже вышли в коридор. Увидев в таком состоянии отца, Даша взвизгнула и заплакала. Алексей же, как настоящий мужчина, двинулся на него, отгораживая женщин. Михаил немного пришел в себя и остановился.
– Ты чего? – уставился он на сына.
– Папа, иди спать, – тоном, не терпящим возражений, сказал парень. – Давай я тебе помогу.
– Уйди с дороги. Я сам, – буркнул Михаил и побрел в спальню.
Там, в чем был, он ничком рухнул на постель и тут же захрапел. Галина успокоила дочь и ушла спать в детскую. Ей, разумеется, не спалось в эту ночь. Она думала. Думала, какую тактику ей избрать при завтрашнем разговоре с мужем. И кроме как нападение, ничего в голову не приходило. Она непременно скажет утром, что ее так же оклеветали, как и его. Они ведь сволочи. С них станется.
Михаил проснулся в шесть утра от дикой головной боли и сухости во рту. Для него это было необычное ощущение. Перевернувшись на спину, он сначала вообще не понял, где находится. За окном было по-зимнему темно, жены рядом не оказалось, а тишина в квартире зловеще звенела в ушах. Еле поднявшись, он побрел на кухню и стал жадно пить прямо из носика эмалированного чайника. В голове снова все поплыло, и он пошарил в ящике, где лежали лекарства, в поисках анальгина. Под руку попался цитрамон, и он, отсчитав сразу четыре таблетки, сначала разжевал их, морщась от кислоты, а затем снова выпил воды. Посидев немного на табурете, почувствовал себя значительно лучше, и память стала возвращаться в его воспаленный мозг.
Но лучше бы этого не было. Михаил снова стал переживать тот момент, когда Сашка Салов открыл ему глаза на действительность. Сначала Родин просто не хотел в это верить, но тот привел ему такие доводы, что не поверить было невозможно. Все сходилось. Данное известие просто вышибло его из колеи. Как так? Мужики, офицеры, бойцы занимались такими дворцовыми интригами, что Мария Медичи просто ребенок по сравнению с ними. Это не укладывалось в голове. И Галочка! Его дорогая женушка, мать двоих детей оказалась обыкновенной шлюхой! И пусть не так он ее любил, как Наденьку, но тут свихнуться можно при таком раскладе. И водка, затаренная в холодильнике Салова, пришлась кстати. Сначала Михаил хотел немедленно пойти и набить морду Самойленко, потом хотел порешить Достоевского, но Сашка, пытаясь его успокоить, сказал, что прежде всего виновата жена. «Сучка не захочет, кобель не вскочит. При чем тут капитан? Он, конечно, мразь, но понять мужика можно. Твоя Галина – баба в соку», – урезонивал он Родина, уже вовсю жалея, что развязал язык. Не хватало, чтобы тот в тюрягу угодил. А ведь Михаилу стоит только кулаком махнуть, и от головы Самойленко, а уж тем более майора одни крошки останутся. И он накачивал его алкоголем все больше и больше, дабы у Родина не осталось сил на глупости. Потом вызвал такси и проводил товарища до самого подъезда, убедившись, что тот уже не то чтобы куда идти, а и говорить почти не может. Но этого Михаил уже не помнил. Вообще, надо сказать, что события того вечера он помнил фрагментарно. Лишь самое главное. Факт измены жены и необыкновенная низость офицеров его бывшего полка. И сейчас, потрясываясь от озноба, он пытался сообразить, каким образом попал домой и где сейчас Галина.
Супруга же прекрасно слышала, как шоркается на кухне Михаил, но выходить не собиралась. Уж если выбрана тактика нападения, а не извинений, лучше делать вид, что обижена. Через пару часов нужно будить детей в школу, вот тогда она и появится. При них он не станет устраивать скандал. Постесняется. Но через несколько минут она услышала, что муж хлопнул входной дверью. Неужели ушел? На работу пока рано. Куда это он?
Родин вышел из подъезда и направился к ближайшему ларьку. Понаслышке он знал, если выпить пивка после такого похмелья, станет если и не очень хорошо, то значительно лучше. Тогда еще не ввели закон, приравнивающий этот напиток к алкогольным, и он на беду продавался круглосуточно.
Прильнув к горлу холодной зеленой бутылки, Михаил выпил почти до дна, не отрываясь. И действительно, через минуту почувствовал себя иначе. Уже не было так скверно и погано на душе, исчезла вялость в теле, и захотелось какой-то немедленной деятельности. Важной и справедливой. Ни грамма не сомневаясь во внезапно нарисовавшейся цели, он двинул стопы в сторону дома капитана Самойленко.
Шлепая по ноябрьским лужам, Михаил прошел несколько кварталов, вынул из кармана камуфляжной куртки оставшееся пиво, допил остатки и поставил бутылку возле лысеющего тополя. Бомжи подберут. Он завернул во двор, где жил капитан. Его синяя иномарка стояла возле подъезда, заляпанная грязью так, что не было видно номеров. Но Родин сразу узнал ее. Что ж, замечательно. Значит, хозяин еще дома. Только бы не выходной у него сегодня.
Не обращая внимания на сырость, Родин сел на лавку, достал портсигар и, вставив в мундштук «Астру», закурил. Действие алкоголя сразу усилилось. Все поплыло перед глазами. Нет, расслабляться не стоит, подумал он и, выбросив сигарету, положил мундштук на место.
Примерно через полчаса подъездная дверь открылась, вышла бабка с большой сумкой в руке и, подозрительно оглядев незнакомца, зашаркала вдоль дома и скрылась в арке. А еще через некоторое время появился и долгожданный Самойленко. В военном плаще поверх кителя и фуражке, он направился к машине, позвякивая ключами, не обратив внимания на Родина.
– Э! Тормозни, – окликнул его Михаил, поднимаясь с лавки.
Самойленко удивленно выпучил глаза.
– Ты? – только и успел сказать он.
Мощный кулак влетел ему в нижнюю челюсть, и капитан штабелем рухнул на мокрый асфальт. Фуражка откатилась в сторону и поплыла в большой, подмерзшей по краям луже возле бордюра. Родин наклонился к нему, рывком приподнял за грудки и снова мощно саданул, теперь уже в переносицу. Легковесный Самойленко вскрикнул и отлетел, приземлившись на капот своего автомобиля. Кровь потоком хлынула на форменный плащ, завыла охранная система, словно жалея своего хозяина, а он, схватившись за лицо, застонал и снова осел на землю.
Родин подобрал валявшиеся рядом ключи и отключил воющую на весь двор сигнализацию. Наступила тишина, прерываемая лишь стонами так и сидевшего на сыром асфальте офицера.
– Надеюсь, понял, за что? – тихо спросил Родин, глядя на верхушки голых кустов, тянувшихся вдоль газона, и потирая слегка саднивший кулак.
– Да я люблю ее, – сплевывая кровавую тягучую слюну, прохрипел Самойленко и, опираясь о машину, начал вставать.
Снова завопила сигнализация. Родин еще раз нажал на кнопку и швырнул ключи Самойленко. Но тот не поймал их. Звякнув, они упали рядом.
– Понимаю тебя, Михаил, но мы с Галей любим друг друга, – гнусавя, начал объясняться он. – И тебе придется признать этот факт. И учти, даром тебе это не пройдет.
– Ты еще и угрожаешь мне? – дернул Родин бровью и двинулся к окровавленному и перепачканному грязью Самойленко.
– Стоять! – взвизгнул тот, выставив вперед руку.
– Ты забыл, я уже не в армии, – усмехнулся Родин и, схватив его за руку, с силой крутанул так, что тот перевернулся и осел на колени.
– Отпусти, больно! – истошно заорал капитан.
– А мне нет? Ты, может, и жениться готов на Галине?
– Готов, готов, – простонал Самойленко. – Пусти!
– Ты это серьезно? – несколько удивленно спросил Михаил, отпуская захват.
– Да. Серьезно. Ты же знаешь, я развелся с Ириной, – заговорил напуганный капитан, поднимаясь с колен. – А то, что тебя убрали, это не мои пироги.
– Ты принял живейшее участие в их приготовлении. Так что заткнись.
Родин почувствовал, что начинает вовлекаться в этот дешевый базар. Сейчас он пожалел, что сперва не поговорил с женой. И у него возникло непреодолимое желание поскорее вернуться домой, посмотреть ей в глаза и уж тогда принять правильное решение. Не сказав больше ни слова, он сплюнул себе под ноги и быстрым шагом удалился со двора.
– Я это так не оставлю! – бросил ему вслед Самойленко, но Родин, увлеченный своими тяжелыми мыслями, того уже не услышал.
Он шел и думал: неужели правда, что жена и впрямь влюблена в этого мерзавца. Видела бы она его сейчас. Да что сейчас! Что вообще она в нем нашла такого, что могло серьезно ее привлечь? И чего же не было в нем самом, если она пошла на это предательство? Неужели он хуже этого подонка, пустившегося в подлый, какой-то бабский сговор с Достоевским. И Родин, приближаясь к дому, все больше хотел услышать от неверной жены извинения, клятвы в любви и слезы раскаяния. Вот тогда, может быть, он понял бы произошедшее с ними. Даже простил бы. Да, бывает всякое в жизни. Ну, мало уделял внимания, когда-то недоласкал, не вник в какую-то проблему, был слишком увлечен работой. Пусть. Пусть случился этот адюльтер. Но не любовь же! И чем ближе он подходил к своему дому, тем ниже падала его самооценка.
В конце концов, он не удержался и купил себе еще пива. Опорожнив сразу две бутылки, он покурил, почувствовал себя немного увереннее и вошел в подъезд.
Галина, уловив чутким ухом скрежет дверного замка, заметалась на кухне, затем села за накрытый к завтраку стол, поправила прядь темных волос и стала глядеть в окно. Дети уже ушли в школу, и поддержки у нее сейчас нет. С одной стороны, она была рада, что Михаил вернулся. Не сгинул, не пропал. Но с другой – Галина поняла, что так до конца и не узнала этого человека, ибо не знала она, что он выкинет в данный момент. То ли изобьет ее, то ли снова уйдет из дома. А может быть, вообще не скажет ничего. С такой ситуацией она столкнулась впервые и сидела смирно, ожидая своей участи. Только пальцы, которыми она теребила салфетку, выдавали ее нервозность. Она слышала, как он, тяжело сопя, снимает обувь, как зыкнула «молния» на куртке, а потом шаги. Но не на кухню, а в их спальню. Там скрипнула кровать, и все стихло.
Сначала Галина с облегчением выдохнула, но спустя десять томительных минут, в которые ничего не происходило, кроме накаливания в квартире напряженной атмосферы, она решилась пойти в спальню.
Михаил лежал прямо на шелковом темно-синем покрывале и, скрестив руки на груди, смотрел в потолок. В комнате уже было довольно светло, и Галина заметила на его штанах подсохшие брызги крови. Ей стало нехорошо. Но не от вида крови, а от мысли, что ее муж совершил нечто такое, за что придется им всем долго расплачиваться. А в воздухе витал запах алкоголя. Это тоже было для нее большой новостью. Раньше Михаил практически не пил. Разве что по крупным праздникам и не более бокала вина. И чисто интуитивно, женским чутьем она уловила приближение катастрофической грозы, надвигающейся на ее семью.
– Миша, – тихо окликнула она мужа.
Но он никак не прореагировал на ее призыв, продолжал немигающим взглядом смотреть в беленый потолок. Галине на секунду показалось, что он умер. Но именно так он себя сейчас и ощущал. Ему уже не нужны были никакие объяснения. Зачем слова, если дело уже сделано. Обсуждать нечего. Его не только предали, но и подставили. И нет теперь ни семьи, что была раньше, ни любимой работы. Можно, конечно, смириться с ситуацией и уже не жить, а влачить существование. Но выдержит ли он такую данность? Вот только если начать конкретно пить? А что? Ему сейчас не так уж и мучительно больно.
– Миша, – снова позвала Галина и как ни в чем ни бывало спросила: – Ты завтракать будешь?
– Что?! – эмоционально откликнулся он и вдруг зашелся в диком хохоте, буквально катаясь по широкой кровати.
Галина отступила в дверной проем, прижав к груди руки, и, в страхе пятясь, ретировалась на кухню. В этот момент в дверь позвонили. Она вздрогнула и застыла в нерешительности. Звонок повторился. Затем еще раз. Михаил перестал хохотать, встал с кровати и пошел открывать.
– Вы – Родин Михаил Леонидович? – спросил его один из трех в милицейской форме, когда тот распахнул дверь.
– Так точно, – по военной привычке ответил он. – Что, с вещами на выход?
– Так точно, – усмехнулся в ответ молодой лейтенант.
Галина вышла в коридор, наблюдая, как Михаил шнурует ботинки.
– В чем дело? Миша? Что это значит? – взволнованно заговорила она, хватая его за рукав куртки, которую он собирался надеть.
Но он бросил ее, оставив в руке жены, и решительно вышел за порог.
– Куда вы его?! – закричала она, бросаясь вслед.
– Спокойно, гражданочка. Там разберемся, – сухо ответил низкорослый сержантик, преграждая ей дорогу.
– Где там? Миша, куда они тебя?
– В двадцать четвертое отделение, – пояснил тот же сержант, замыкавший процессию.
– А что?! Что он сделал-то?! – почти в истерике закричала женщина, но подъездная дверь уже захлопнулась.
Медленно шаркая, она вернулась на кухню и опустилась на табурет. «Лишь бы он его не убил», – подумала она о самом страшном. И в этот момент зазвонил телефон в кармане ее халата.
Она сделала неловкое движение, чтобы достать его, но только теперь обнаружила, что до сих пор держит куртку мужа. Бросив ее прямо на пол, достала телефон. Ей звонил Самойленко. Ну, слава богу, живой!
– Галюня, это я, – выпалил он в трубку. – Я сейчас возле твоего дома. Нам надо срочно поговорить. Я сейчас поднимусь. – И он разъединил связь, не дожидаясь ее согласия.
«Значит, он все видел. Видел, как под конвоем вывели из дома Михаила, – догадалась Галина. – И это он. Он вызвал милицию! Господи, что же теперь будет? Как все далеко зашло. Это просто не укладывается в голове. Неужели Валерий до сих пор не хочет оставить меня в покое?»
Ей сейчас меньше всего хотелось его видеть. Но только он мог дать ей хоть какое-то вразумительное объяснение происходящему. Она кинулась к двери открывать. Самойленко уже стоял на пороге, протягивая руку к звонку. Галина ахнула, увидев его лицо. Распухший нос набок, видимо, сломан, на левой скуле большая ссадина, плащ залит кровью и заляпан грязью. Таким его, вечно холеного и ухоженного, она видела впервые.
– Ну здравствуй, любимая, – пытаясь улыбнуться, еле внятно проговорил он. – Видишь, как приходится страдать из-за чувств к тебе. Я пройду?
Родина для начала посадили в обезьянник, не предъявляя никаких обвинений. Просто молча заперли в клетке, где находились двое неопрятного вида мужиков, от которых исходило зловоние нечистых тел, грязной одежды и перегара. Явные бомжи. Один из них растянулся во всю длину лавки, другой же примостился рядом на каменном полу. Родин подошел ко второй лавке и сел, оглядывая незатейлевый антураж. Стены с облупившейся краской и штукатуркой, сплошь испещренные матерными словами, скабрезными фразами и даже стихами. Прокопченный потолок, под которым горела тусклая лампочка, обрамленная решетчатым железным плафоном. Да эти две обшарпанные длинные лавки.
– Здоров, курить есть? – чуть обождав, обратился к нему рыжебородый бомж, что лежал на лавке.
– Есть, – буркнул Михаил, глядя себе под ноги.
– Так дай, – с явным вызовом потребовал тот.
– Полай, – ответил Родин, не сводя взгляда с заплеванной каменной плитки.
– Чи-и? Чи ты казал, урод? – проворно вскочил с места рыжебородый.
Тут же поднялся с пола и его товарищ, одетый в рваную болоньевую куртку и с фингалом под глазом. Встал и Родин. Нехотя и вальяжно. Хрустнул костяшками пальцев, разминая руки.
