Кирилл Казанцев
Легальная дурь
Парфенов выругался про себя с невыразимой досадой. Сделка разваливалась у него на глазах, а он не мог ничего поделать. Снова ждать подходящего случая? Но кто знает, когда он еще подвернется? Судя по всему, сегодняшние покупатели предложили слишком низкую цену. Может быть, их задел мировой экономический кризис. Только вряд ли в ближайшее время этот тип захочет иметь с ними дело.
Парфенов был готов набить морду незадачливым покупателям, настолько он был зол. Но он даже не подозревал, насколько близко к реальности это его мимолетное желание. В следующую минуту все кардинальным образом переменилось.
Парни, лишившиеся разом и части денег, и надежды на дозу, пришли в неистовство. Страх их уже не сдерживал. Коротко посовещавшись между собой, они бросились вслед за уходящим продавцом. Кто-то из парней на бегу выхватил из-за пазухи не то бутылку, не то фонарик с длинной рукояткой. Трудно сказать, подвела продавца излишняя самоуверенность или еще что-то, но первый удар он пропустил. Его оглушили, ударив непонятным предметом по голове, а потом, свалив на землю, принялись наносить удары со всех сторон ногами, кулаками и всем, что подворачивалось под руку. Парфенов еще не успел сообразить, чем выгоден ему новый расклад, но тут же, сунув бинокль под куртку, побежал к месту драки. Уже на бегу он додумал, как использовать сложившуюся ситуацию. В принципе, все оборачивалось даже лучше, чем он планировал. Он надеялся надавить на толкача, взяв его с поличным, теперь же возникала возможность набиться ему в друзья. Как говорится, худой мир лучше доброй ссоры. Только бы не оказалось так, что торговец отравой в курсе, кем Парфенов является. Так тоже могло быть, но капитан надеялся на лучшее. Близко они не сталкивались, да и сам Парфенов видел этого типа только мельком. Да в конце концов, все равно ему не удастся долго сохранять инкогнито – ему важно сблизиться с толкачом на короткое время, найти контакт, поймать на чем-нибудь, а дальше все пойдет само собой.
Парфенов подбежал к дерущимся и с разгону пнул одного из парней носком ботинка в голень. Тот мгновенно рухнул на снег и принялся вертеться как ужаленный, вцепившись руками в ушибленную кость. Парфенов схватил второго за воротник куртки, рванул на себя и вниз, одновременно подставив крепкое колено, о которое ошеломленный парень в кровь разбил нос и тоже выбыл из игры.
– Это что ж вы, поганцы, делаете! – заревел Парфенов, врезав третьему нападающему по скуле. – Втроем на одного! Сволочи!
Но вокруг уже не было ни троих, ни даже одного. Получив решительный отпор, наркоманы не стали рисковать и обратились в бегство. Поверженный толкач зашевелился, приподнялся на локте и, зацепив ладонью пригоршню смешанного со льдом снега, утер окровавленное лицо. Затем он сумрачно посмотрел на склонившегося к нему Парфенова.
– Вот уроды, а? – сочувственно сказал капитан, протягивая руку. – Ты в порядке? За что они тебя?
Парень не ответил и руку помощи не принял. Сжав зубы, он молча встал на ноги, отряхнул на коленях джинсы и повернулся, чтобы уйти. Определенно сегодня у Парфенова был плохой день.
– Э, постой! – сказал он с раздражением. – Вот так и уйдешь? А поговорить? Хоть бы спасибо сказал! Все-таки я тебя выручил.
Толкач сплюнул на снег кровью, сказал хрипло: «А никто не просил!» – и пошел прочь. Капитан вспомнил, как мерз здесь с биноклем в руках, как махал кулаками, вспомнил, что дома у него нечего жрать и не с кем даже перекинуться словом, и совсем разозлился.
– Что ж ты, сука, мне весь сценарий портишь? – в сердцах воскликнул он, бросаясь вдогонку за парнем.
Тот остановился и через плечо оглянулся. Он был в недоумении. Однако недвусмысленное выражение лица Парфенова заставило его изменить линию поведения. Ввязываться в очередную потасовку ему явно не хотелось. При этом он изо всех сил пытался сообразить, о каком сценарии идет речь.
– Ну ты что, мужик? – примирительно заговорил он. – Обиделся, что ли? Ну, тебе ли обижаться? Кого отмордовали-то? Ну, правильно, психанул я – а ты бы не психанул? Ни за что наваляли… На самом деле я тебе обязан, это точно. Благодарю от души. Ты это… выпей, что ли, за мое здоровье… Я бы тоже, но я за рулем…
Он не глядя сунул руку в карман и достал оттуда пятисотрублевую купюру, которую протянул Парфенову. Капитан шел на него, не останавливаясь, мрачный как статуя командора, и толкач, опять не глядя, полез в карман.
– Мало? Ну, вот возьми, не проблема, – между пальцев у него топорщились тысячные.
«Не заморачивается по поводу суммы, – мелькнуло в голове у Парфенова, который опять начинал соображать без лишних эмоций. – Хочет во что бы то ни стало отвязаться. Значит, опасается чего-то. Сильно опасается. А чего же именно? Неужели вспомнил, что видел меня? И что же за день сегодня такой! Ну, извини, кореш, тут мне остается только напролом, по-суворовски…»
– Ты что же, за бабки меня купить хочешь? – зло сказал Парфенов и нанес толкачу прямой правой в челюсть.
На этот раз тот был готов к удару, но поскользнулся на ледяной кочке, оступился и неловко, боком рухнул на землю. Деньги выпорхнули у него из рук и, подхваченные ветром, ускакали в сумерки.
«Кто-то завтра спасибо скажет, – подумал Парфенов. – Доброе дело кому-то сделали… Тыщи три точно посеяли, а может, и все четыре… Так, может, оно того стоит?»
Толкач поспешно вскочил на ноги. Парфенов поймал тот момент, когда он еще не успел сгруппироваться, и ударил от души, будто на ринге бился. Когда-то тренер советовал ему всерьез заняться большим боксом, только Парфенова не прельщал спорт. Он был к нему почти равнодушен, но удар правой у него всегда получался. Вот и сейчас все окончилось нокаутом. Толкач кувыркнулся назад и без чувств свалился за сугроб.
Парфенов осмотрелся – в поле зрения ничего подозрительного не попалось – и быстро обыскал нокаутированного. Кроме пластиковой карты и довольно солидной пачки денег он обнаружил с дюжину пакетиков белого порошка – предмет вожделения неудачливых покупателей – и брелок с ключами от автомобиля. Больше ничего у торговца с собой не было. Парфенов переложил трофеи в свои карманы и, позвякивая ключами, отправился искать машину. Она стояла недалеко от гаражей, на разбитой колесами обочине – синий «Опель».
Парфенов отключил сигнализацию, забрался в салон. Здесь было тепло и уютно. Хотелось откинуться на кожаное сиденье и хлебнуть коньячку, включить музыку и ни о чем не думать. Но Парфенов разрешил себе только последнее. Стараясь ни о чем не думать, он обыскал машину. Кроме документов на имя Веснина Константина Николаевича, мобильного телефона с обширной базой абонентов и травматического пистолета под сиденьем водителя капитан нашел сумку, в которой лежал толстый пакет, завернутый в плотную бумагу. Развернув ее, он увидел все тот же белый порошок. Похоже, Веснин только что основательно затарился, и, возможно, как раз у Агафонова. «Вот об этом и поговорим, – сказал себе Парфенов, выходя из машины и захлопывая дверцу. – Может, до чего и договоримся».
4
Веденеев не спал всю ночь. Было ли тому виной неудобное ложе, организованное им в кухне на старой раскладушке, или натянутые отношения с женой, сложившиеся в последние дни, или глубокое недовольство самим собой, или все это, вместе взятое, – в сущности, это не имело значения. Так или иначе, но жизнь изменилась кардинально и в неприятную для Веденеева сторону. Осознание этого факта привело к сбоям в организме. Алексей резко похудел, стал раздражителен, в глазах у него появился лихорадочный блеск, пропал сон. Усугубляло положение и то, что женой происходящее воспринималось совсем по-другому, и это расценивалось Веденеевым как предательство. Выяснив отношения, они не только перестали спать вместе, они перестали даже разговаривать. В полном молчании расходились по утрам на работу и не произносили ни слова, встречаясь вечером. Такая жизнь тяготила Алексея необыкновенно. К тому же ему приходилось самому себе готовить, чего он категорически не умел и не любил делать. Так что и питался он впроголодь.
Не лучше обстояли дела и в лаборатории. Коллеги тоже не воспринимали перемены в жизни Веденеева как трагедию. Наоборот, они завидовали ему. Неожиданное назначение его на должность заместителя заведующего лабораторией было воспринято как несомненный успех. Сгоряча и сам Веденеев обрадовался. Они с ребятами даже обмыли новое назначение. Звучали поздравления, некоторые даже в стихах. Молоденькие лаборантки лезли целоваться и испачкали ему щеки помадой. Под шампанское все это казалось легким и веселым. Отрезвление пришло чуть позже, когда Старосельцев объяснил, какова цена такого продвижения по службе. Веденеев не поверил своим ушам.
– Что-то я вас не понимаю, Леонид Григорьевич! – с обидой сказал он начальнику. – Мы ж с вами знаем, что это за разработка. Да мы на весь мир прославиться можем! Ничего себе – свернуть работу! С какой стати, я не понимаю?
– Так будет лучше, Леша! – мягко сказал Старосельцев, по-отечески положив ладонь на сжатый кулак Веденеева. – Поверь мне! Я тебя никогда не обманывал. Понимаешь, есть объективные причины закрыть наши исследования. Может быть, когда-нибудь потом… Но пока нет. Ты у меня самый талантливый. Я понимаю – ты молод, честолюбив… Все что я могу для тебя сделать, я сделаю. Сейчас ты заместитель, потом встанешь на мое место, ты еще многого добьешься. А сейчас все кончено. Я приказываю тебе передать мне все материалы. И призываю тебя забыть про свою формулу. Хотя бы на время.
– Какое время?! – заорал Веденеев. – Вам ли не знать, что такие идеи витают в воздухе? Пока мы будем сопли жевать, кто-нибудь другой додумается до формулы, и вся слава достанется ему!
– Господи, какая слава, Леша! – вздохнул Старосельцев. – Мы же взрослые люди. Не в том возрасте, чтобы звезды с неба хватать. Я тебя вот о чем спрошу, а какая гарантия, что эта формула принесет нам славу? А если клинические испытания провалятся? А если…
– Все равно мы должны пробовать, должны работать! – убежденно заявил Веденеев. – Через тернии к славе – разве иначе бывает?
– Будем работать над чем-то другим, – устало сказал Старосельцев.
– Но почему?!
– Ты никогда не понимал намеков, – снова вздохнул Старосельцев. – Ладно, скажу прямо – дело еще и в том, что очень влиятельные люди просят нас об этом. И давай не будем вдаваться в детали – зачем, почему… Пойми, мне осталось немного до пенсии. Вылететь сейчас на улицу? Милостыню на паперти собирать? А о себе ты подумал? Лишиться сейчас работы – это просто страшно, Леша! Ты думаешь, кто-то только и ждет, когда появишься ты, со своим талантом и трудолюбием? Очнись! Никому мы не нужны. И формула твоя – это пока всего лишь журавль в небе. Подумай о семье, Леша!
Веденеев не мог продолжать разговор. В гневе он направился к дверям. Старосельцев окликнул его и сказал, многозначительно понижая голос:
– Призываю тебя быть сдержаннее, Леша! Ты должен все взвесить. Посоветуйся с женой – она у тебя умная женщина. Главное, не наломай дров. Не хочу тебя пугать, но времена сейчас такие, что мы с тобой рискуем не только работой. В конце концов, не это главное. А вот здоровья, если что, не вернешь…
Веденеев только демонстративно хлопнул дверью. Он возненавидел этого трусливого, уклончивого подонка, который при первой угрозе сдался и упал кверху лапками. Конечно, Старосельцев и раньше не был образцом добропорядочности. Он лебезил перед начальством, примазывался к проектам подчиненных, мудрил с финансами, но все же в целом мог считаться своим парнем. Теперь все встало на свои места. Пожелание влиятельных людей оказалось для него важнее общего дела. А вот Веденеев не собирался сдаваться.
Но дома его ждал еще один сюрприз. Он рассказал все жене, надеясь встретить сочувствие и понимание, а она его не поняла. Ей тоже оказалась милее синица в руке. После этого он перестал с ней разговаривать, а на работе категорически заявил шефу, что будет бороться. Он наотрез отказался передать Старосельцеву все наработки, касающиеся нового препарата. Более того, он скопировал со своего компьютера все, что было необходимо, на новенький внешний накопитель и отнес его на вокзал, где запер в ячейку камеры хранения. Жесткий же диск компьютера отформатировал и забыл о нем. Теперь по крайней мере на ближайшее время он подготовился, хотя и не представлял точно, что будет делать дальше.
Впрочем, кое-что он предпринял. Во-первых, положил шефу на стол заявление о переводе на прежнюю должность. Во-вторых, созвонился со старым дружком, Вадькой Чиндяйкиным, который работал теперь журналистом в одной из городских газет, и договорился о встрече. Он хотел разбудить общественность, подняв шум в прессе.
С самого начала его инициативы не встретили должного понимания. Старосельцев хладнокровно порвал его заявление, заявив, что он тут не в игрушки играет, и велел приниматься новоиспеченному заму за квартальный отчет. К тому же он снова потребовал передать ему все материалы, касающиеся нового препарата. Уже поняв, что переть напролом не стоит, Веденеев хмуро заявил, что материалы передал все до последнего черновика. Шеф сделал вид, что поверил, но еще раз напомнил о неизбежных неприятностях для тех, кто ведет нечестную игру. У Веденеева было собственное мнение насчет того, что называть нечестной игрой, но он промолчал. Шеф все эти дни заметно нервничал, часто отлучался с работы и совершенно охладел к Веденееву и его проекту. Можно сказать, он сделался другим человеком. Человеком, который был Веденееву абсолютно незнаком. С этим человеком Веденеев уже не хотел договариваться.
С Чиндяйкиным они встретились вечером на автобусной остановке возле театра оперетты. Рядом светилось веселыми огнями кафе «Мелодия». Чиндяйкин, круглолицый, веселый, с легкой синевой на выбритых щеках, сердечно обнялся с Веденеевым и подмигнул в сторону кафе.
– По рюмочке, а? За встречу?
– Разговор серьезный, Вадька! – строго предупредил Веденеев. – Может, обойдемся?
– Тем более не обойдемся! – засмеялся Чиндяйкин. – Ты не понимаешь специфики нашей работы… Пойдем, я угощаю!
В кафе Вадьку знали и, несмотря на наплыв посетителей, быстро подыскали отдельный столик, принесли графинчик, какую-то закуску и оставили в покое. Приятели выпили по рюмке. Алексей сделал это скрепя сердце и сразу принялся рассказывать. Чиндяйкин не ожидал такого напора и заметно поскучнел. Но терпеливо выслушал Веденеева и в ответ заметил:
– Ну ты меня озадачил! Честно говоря, не ожидал. Прямо тебе скажу, Леша, ситуация не очень понятная. С одной стороны, абсурд, конечно. Ты людям добро делаешь, а тебя по рукам… С другой стороны, кому-то твое добро поперек горла. На это даже прозрачный намек сделан. И вот это меня немножко смущает. Тут можно запросто шею сломать, если неправильно действовать. Но я тебя понял. Мы старые друзья, и вообще… Я за справедливость. Можно сказать, что справедливость – это мой хлеб. Будем бороться. Но ты каких-то телодвижений пока не делай. Я попробую выяснить, кому твоя работа могла помешать, а потом с тобой свяжусь, и мы выработаем дальнейший план действий. Договорились? Ну и отлично! Давай за это!
Он торопливо наполнил рюмки. Водка не лезла Веденееву в горло, но за такое он не мог не выпить. Однако после этого решительно распрощался, сославшись на семейные дела. Чиндяйкин немного огорчился, но отговаривать друга не стал.
Никаких семейных дел у Алексея не предвиделось. Он просто был слегка разочарован. Ему мыслилось, что журналист должен обеими руками ухватиться за предложенный ему материал и немедленно сварганить из него сенсацию, которая прогремит на весь город. Осторожная позиция приятеля поколебала эти надежды. Раздумывая над этой неопределенностью, Веденеев и ворочался всю ночь на раскладушке, ощущая себя одиноким и покинутым. Никогда раньше с ним такого не случалось. Всегда кто-то был рядом, кто мог поддержать и словом, и делом, жена, товарищи, даже тот же Старосельцев! В какой миг все переменилось? Веденеев чувствовал, что в его жизнь вмешалась какая-то грозная безжалостная сила, но что это за сила, он не представлял и от этого бросался попеременно в две крайности – то уговаривал себя, что шарахается от собственной тени, то обмирал от надвигающейся на него всеобъемлющей беды, от которой не было спасения. И особенно неприятным было то, что не с кем было посоветоваться, поговорить по душам. Его подмывало помириться с женой, но он никак не мог простить Елене ее полного равнодушия к делу его жизни. Оказалось, что ей милее не его талант, а должность, которую ему преподнесли в утешение, и крошечная прибавка в зарплате. Ну, пусть и не такая уж крошечная, но что она значила по сравнению с его формулой!
Дело шло к рассвету, и Веденеев смирился с тем, что этой ночью ему не суждено заснуть. Да и встать ему лучше было пораньше, чтобы не делить ванную и кухню с женой, которая скоро будет собираться на работу. Трудно делить помещение с человеком, с которым даже словом не перемолвишься. Алексею казалось, что Елена эту двусмысленную ситуацию воспринимает легче, чем он. Для него нынешняя жизнь стала настоящим мучением. Он исхудал, стал дерганым. Если так пойдет дальше, он действительно начнет пугаться собственной тени. А ведь его, в сущности, никто еще и не пугал. Старосельцев паникер по сути, и его предупреждения не в счет. Эта простая мысль словно обожгла Веденеева. Он чуть не слетел с раскладушки. Так бывает после бессонной ночи – вдруг осенит какая-то великолепная идея, вспыхнет в усталом мозгу, захватит воображение, и все вокруг покажется необыкновенно простым и ясным. Правда, в большинстве случаев потом эта идея оказывается ошибочной.
То же самое случилось и этим утром. За окнами еще царила ночная темнота, но в домах то тут, то там начинали вспыхивать разрозненные желтые огни – зевая и продирая заспанные глаза, люди начинали собираться на работу. Веденеев понял, что больше не может лежать на проклятой раскладушке. Он встал, умылся, наскоро побрился и поставил на плиту чайник. Сквозь унылое гудение газового пламени Веденеев слышал, как в комнате шлепает босыми ногами по полу проснувшаяся жена. Вот-вот она должна была войти в кухню. От напряжения у него даже свело спину. «Как странно, что самые близкие люди в одну минуту могут сделаться совсем чужими, – подумалось ему. – А может быть, они и не были никогда близки, может быть, это всего лишь иллюзия?» Веденеев снял с огня недокипевший чайник, налил себе стакан чаю, намазал маслом кусок хлеба. Он торопился, чувствуя себя так, будто берет чужое.
Но приступить к чаепитию ему так и не удалось – зазвонил телефон. Высветившийся номер оказался незнаком Веденееву – было ясно только, что звонили с какого-то стационарного телефона. Он нажал кнопку соединения, поднес трубку к уху.
– Слушаю, Веденеев!
– Ага, Веденеев! – Голос тоже был незнакомый, но вполне дружелюбный, простецкий такой голос. – Ты мне и нужен!
– Кто говорит? – поинтересовался Алексей.
– Это неважно. А важно сейчас вот что – сгоняй-ка ты, Веденеев, во вторую городскую больницу, в травматологическое отделение, навести дружка своего, пообщайся, выводы сделай…
– Стоп! Не понял! – повысил голос Алексей. – Что за чушь вы несете? С какой стати мне идти в больницу? Вы что-то путаете, любезный. Может, вам какой другой Веденеев нужен, а у меня никто из друзей в травме не лежит…
– Теперь лежит, – хмыкнули в трубке. – А до встречи с тобой, представь, был жив-здоров… Чиндяйкин фамилия тебе знакома?
У Веденеева похолодело внутри.
– Что?! Вадим?! Что с ним случилось?!
– Это он сам тебе расскажет, – голос в трубке потерял дружелюбные интонации. Теперь он звучал повелительно.
– Постойте! – воскликнул Веденеев, но в трубке уже пульсировали гудки отбоя.
Алексей торопливо набрал номер, с которого звонили, но тот не отвечал. Веденеев заметался по кухне. Мысли путались в голове. В конце концов он заставил себя рассуждать логично. Вряд ли он стал жертвой розыгрыша. Для розыгрыша чересчур рановато. С Чиндяйкиным что-то действительно случилось. Но как это связано с ним? Неужели их вчерашний разговор стал кому-то известен? Что произошло? Что делать? Ни на один из этих вопросов не было ответа. Оставался один вариант – ехать, как и было предложено, в больницу.
Веденеев появился в стационаре за полчаса до пересменки. К его удивлению, дежурный врач не стал препятствовать его желанию навестить Чиндяйкина.
– Ну что ж, состояние у него стабильное, – с добродушной усталостью в голосе сказал он. – В принципе, можете зайти. Только недолго, лады? Чтобы до новой смены успеть. И халатик накиньте…
Веденеев накинул узкий замусоленный халат для посетителей и прошел в указанную палату. Чиндяйкин не спал. Он лежал на спине, на железной кровати, весь в бинтах, левая рука и левая нога на растяжках, и с лихорадочным блеском в глазах пялился в потолок. Увидев Веденеева, он дернулся так, что едва не опрокинул набок свое металлическое ложе.
– Ты… ты… ты… – горячечно забормотал он, протестующе вытянув здоровую руку. – Не подходи ко мне, гад! Забудь сюда дорогу! Сестра! Сестра!
Алексей понимал, что с приятелем случилось что-то неладное, и случившееся скорее всего было связано с его собственными, Веденеева, делами, но такой бурной реакции он не ожидал. Растерянно оглянувшись на дверь, он замер, соображая, как бы ему успокоить Чиндяйкина раньше, чем персонал выкинет его на улицу.
Но на крик пациента никто не явился, а у Вадьки, видимо, кончились силы. Он бессильно зажал в кулаке угол казенного одеяла и со страхом смотрел на приближающегося Веденеева. Из глаза у него выкатилась слеза.
– Прошу тебя, уйди! – прошептал он. – Не хочу тебя видеть! И забудь, что мы были знакомы. Все!
– Послушай, ну хоть скажи мне, что случилось! – взмолился Алексей. – Мы с тобой вчера расстались по-человечески, а сегодня…
– Ты не человек! – злобно прошипел Чиндяйкин. – Ты подонок! Так меня подставить, сволочь! Меня могли убить, ты понял? Да на хрен мне нужны твои проблемы?
– Но вчера ты был готов помогать, – пробормотал Веденеев, опускаясь на край неудобной кровати.
Чиндяйкин с неожиданной силой сгреб его одной рукой за грудки и притянул к себе так, что изо рта его на лицо Веденеева полетели брызги слюны.
– Никто тебе помогать не будет! И я тебя больше не знаю, заруби это на своем тупом носу! Забудь мое имя, придурок! Сам выбирайся из дерьма, в которое залез! Пошел вон!
Пальцы его так же неожиданно разжались, он обмяк и упал обратно на подушки.
– Вот, значит, как, – угрюмо произнес Веденеев, вставая. – Ладно, считай, что я тебя уже забыл. Крепко тебя припугнули. Я все понимаю. Понять бы еще, кто это был конкретно. Тебе хотя бы намекнули?
– Мне намекнули, что тебя ждет то же самое, – с ненавистью сказал Чиндяйкин. – С удовольствием бы посмотрел, как тебе ломают руки-ноги. Может, тогда бы ты понял, что такое настоящие проблемы. Формулу у него отняли! Береги здоровье, Веденеев! Здоровье! И свое, и мое, кстати.
– Ну, ты-то для меня теперь чужой человек, – хмуро сообщил Алексей. – Сам просил. А вот о своем придется подумать.
Он повернулся и быстро вышел из палаты. Чиндяйкин с ненавистью смотрел ему вслед.
