Кирилл Романовский
Восемь лет с «Вагнером». Тени войны
– Крюк! Крюк!
Ну, я ему кричу:
– Я здесь! Я здесь!
Ну, он меня… Здоровый мужик… Нашел меня, на руки хватает.
– Да я сам! Допрыгаю.
Он мне говорит:
– Да ты видел себя?
Я не обращаю… Меня на руки взял, бросил меня в пикап этот, говорит:
– Терпи.
Бросил меня в пикап. Смотрю, вижу еще несколько пацанов. Один вообще не але, еще один не але, а у одного, по-моему, нога была посеченная. И вот так тоже бросили… А один здоровый, я не помню позывной… Здоровый пацан, весь в осколках, вся спина. Вот, я его еще одной рукой держать стал, чтобы он с этого не выпал.
Тут у меня уже боли начинаются, мама родная! И он все, ударил по тапкам, с водилой он прорвался – и вперед. По дороге ракету дрон выпустил, но водила успел тормознуть, ракета ушла дальше.
Короче, вот таким чудом мы вырвались на Евфрат. Вот таким чудом я остался живой благодаря своему командиру отряда, дай бог ему здоровья. Вот так я остался живой.
Потеряли ребят, да. Плохо, конечно.
Ну а там все было четко, там уже была моментально организованная эвакуация. Аэропорт Дейр-эз-Зора, потом – «Химки»[16], и в «Химках» сразу медики, по полной программе, все. В самолете я еще узнал: тяжелых положили. А я-то думаю, что я более-менее, нормально. Возле пилотов сел.
Девочка-санитарка и, наверное, дагестанец-санитар бегают. Самолет этот летит. Небольшой самолет такой, двухмоторный.
– Что тебе? – говорит девочка.
– Да перевязывать идите, кто лежит там, руки-ноги пооторваны.
Ну и все. А потом уже этот подходит до меня, говорит:
– А что с тобой?
– Да не знаю, рука вот и что-то с ногой. Я не знаю.
– Ну, давай посмотрим. – Он обрезал рукав. – Ну, с рукой все понятно: мышцу оторвало, до кости тут осколки. Сейчас закроем, перемотаем, там хирург вытащит у тебя. Что с ногой?
– Да не знаю, что-то вон две дырочки какие-то…
Ну, и он разрезает, ботинок снимает, раз – и замер. А мне не видно, я так вот в кресле лежу, я не могу так…
– Что там такое?
– Короче, морфий давай сюда.
– А что там такое? Что морфий?
– Да…
– Ой! – подходит девочка.
Я уже изогнулся, не вижу ногу свою, а ее наполовину оторвало. Там получилось как: осколок, видимо, крупный вошел, размолотил все, оторвал все, что мог. Все в фарш превратил, и кости, и мясо, вышел через пятку, через ботинок. То есть смотришь вот так: вроде ничего, кровоток маленький, кровопотери большой нет, кровища не хлещет, поэтому вроде думаешь: ничего страшного, что-то там зацепило.
В итоге потом в госпитале уже выписывали и с руками оторванными, и с ногами, а меня все не могли вылечить. За то, что сделали хирурги в Военно-медицинской академии, я бы им памятник поставил, они просто, я не знаю, какие-то полубоги!
Они мне вообще сказали там:
– Ты извини, но лечения таких ранений в Российской Федерации нету. Где-то там в клинике в Германии голеностопом занимаются. – Говорит: – Мы будем под тебя придумывать вот эту вот технологию. Ты согласен?
Девочка, которая была закреплена за мной, сосудистый хирург, полностью меня там каждый день перевязывала, она сразу писала диссертацию, сразу все снимали на видео.
В общем, мне сделали пересадки, восстановили пятку, восстановили, как смогли, ахилл. Я должен был быть инвалидом, без полноги, а сейчас хожу и могу выполнять боевые задачи. Бегать могу. Ну, лекарства пью специальные, конечно, чтобы сосуды там прорастали туда-сюда, но встал на ноги, да. Четыре, ну, где-то месяцев восемь на костылях был, потом передвигался с палочкой. Ну, и все.
Как только встал на свои ноги, позвонил сразу в Компанию. Сказал: «Я выздоровел». Мне сказали: «Очень хорошо, мы рады, что ты выздоровел, но тебя слишком давно не было, так что тебе придется через фильтр проходить». Так что я еще на фильтре сдавал экзамены. Сдал их, да. Получил за этот бой медаль «За отвагу». Вот так вот.
– Слушай, а вот из общего твоего опыта боевого, прежде всего в Конторе и на Донбассе, ты можешь вспомнить каких-то ребят, чьи поступки ты бы оценил как героические? И эти поступки описать.
– Конечно. Ну, уж в нашей жизни таких особых поступков я не знаю, они практически все героические. Когда человек встает в атаку, я бы уже причислял это к героическим поступкам. Когда в тебя шпарят со всех сторон, а тебе надо встать, вылезти из этого окопа и шуровать вперед, что-то делать там. Или в разведку идти, когда всего трусит, трясет, уже на вражеской территории, и не понятно, что с тобой будет и как.
Допустим, из этого боя, из дейр-эз-зорского, я могу про своего второго номера сказать, как он вел себя в этом бою. Вот человек сидит, сосредоточен, будто не рвется все вокруг, ничего. Он знает: он – второй номер, его задача – забить мне ленты, и все. Он сидит и феноменально одну за одной загоняет.
Он такой шутник был. Я говорю: «Костя, все нормально?» Он: «Да-да, все нормально, все хорошо». У него свистит все, рвется, стреляет, а он просто сидит. Не геройский это поступок? Когда человек страх свой настолько в себе душит, что просто берет и делает свою работу? И так он и погиб, до последней секунды выполняя четко солдатскую работу. Без паники, без нытья. Четко абсолютно. Так и погиб, защитил меня, считай, своим телом.
А за себя-то… За себя че? За себя и так уже рассказал много. Вот такой я получился. Героический? Да ну, какой там героический. Нет, это нормальные солдатские будни, потому что любой солдат двигался бы в этом направлении.
Если ты позволишь страху завладеть собой, начнется паника. А если начнется паника, то ты – труп. Поэтому ты полностью отдаешься тому, чтобы страх заглушить в себе и делать работу. Просто работаешь, это просто твоя работа, вот и все. Никакого тут героизма нет. Ни о каком героизме ты не думаешь. Ты просто работаешь, спокойно работаешь. Сам себя держишь… Как в этом, в астрале. Вот в такой движухе. Ну, солдатам так и надо быть. Нужно держать себя в руках. Потому что страшно, оно всегда страшно.
Ну а таких героических… Не знаю, бывало дело, в разведке заходили на минные поля. Вот просто однажды заползли на минное… Ночь… Это поселок Донецкий, недалеко от Стаханова, это зима пятнадцатого года была. Мы пошли диверсионную группу искать ночью и просто заползли на минное поле. Когда сообразили, вокруг нас все было заминировано. Там и «МОНки»[17] стояли, и «Эфки»[18] на растяжке, чего там только не было! Нас от ужаса аж перехватило. Заползти – заползли. А как обратно? И вот героический пацан, молодой парень, два с половиной часа, лежа на пузе в мороз минус двадцать, голыми руками разминировал все это хозяйство и проход делал. А проползти-то надо было с этого минного поля всего-то метров двадцать. Два с половиной часа. Он обморозился весь, но вытащил нас. Всякие дела, всяко было. По-разному.
Я не знаю, что такое героический поступок. Наверное, героический поступок – это то, что Малыш сделал, да? Вот я бы, наверное, не поехал, вот честно, не знаю. Ставлю себя на его место… Бог его знает, поехал бы я или нет. Это путь в одну сторону был, километра четыре, наверное. Это надо прорываться туда, совершить этот поступок. Я с трудом бы, наверное, сделал. Не знаю. На верную смерть он шел.
Респондент 2
«Смерть – это либо статистика, либо ошибка»
Милитари-могилитари
(Сирия, январь 2017 года, окрестности «Каракума»[19])
– Мы заехали в январе 2017 года и где-то через 2–4 дня выступили, пошли на штурм. Это был дождливый, ветреный день, весь вечер лил сильный дождь. Мы начинали с одной высоты. За 6–7 часов (мы приехали туда заранее) местность уже была изучена другим отрядом, и мы приехали туда перед общим штурмом. Высадились, промокли насквозь, у нас ничего из вещей с собой не было. Там стояли сирийские солдаты, они жили в каких-то небольших палатках, и мы поселились в их палатку. Попросились к ним и сидели, ждали начала штурма у них. Где-то часов в 6–7 нас выгрузили, часов до 12 ночи шел дождь. Забрались к ним в палатку, а они в тот момент топили печку.
Январь в Сирии очень холодный, и там зимой уже начинаются ветра, вроде называется «хамсин». Он дует, не прекращаясь, до самого мая. Это еще были не такие сильные ветра, но, тем не менее, мы не были готовы по погоде. Нам сказали, что выдвинемся на 2–3 дня, возьмем несколько высот, далее вернемся на базу, и нас будут менять. Одни выступают, потом – следующие, следующие и следующие. Пока одни отдыхают, наступают следующие. Такой принцип.
В общем, забрались мы к садыкам[20] в палатку, а они топили печь какой-то жженой резиной. Вроде были прокладки для боеприпасов. Мы там прокоптились нормально так, но мы высохли.
Ну и где-то часа в 2 ночи мы выступили. Пошли своим отрядом, выстроились в линию и шаг за шагом шли до тех пор, пока не дошли до возвышенности. Началась горная местность, сопочками небольшими. Ну и, собственно, провели разведку местности, посмотрели, что да как. Всю ночь, пока мы шли, дул ветер и было очень холодно. Даже когда останавливались, было просто нереально холодно. В этот момент я был на должности пулеметчика, был на прикрытии. И от холода, когда меня ставили на какой-нибудь позиции, мне приходилось держать планку, чтобы не замерзнуть, чтобы быть все время в напряжении, в статике мне нужно было так согревать самого себя. То есть я стоял в планке и наблюдал, как ребята заходили на какие-то возвышенности.
На самом деле, когда группа выступает, это немалый труд. Во-первых, марш может состоять из преодоления десятков километров, и трудно идти с обмундированием, ведь ты несешь на себе БК, какой-нибудь гранатомет из одноразовых (РПГ-26, 22, 18, много моделей), не зависимо от того, кто ты – пулеметчик или стрелок. Все БК нужно нести, а кроме БК обязательно должна быть у тебя вода и еда хотя бы на сутки. Провианта должно хватать. Соответственно, в общем весе все может выходить у стрелка до 40 килограммов, а у пулеметчика – до 45–50 килограммов.
Ну и мы шли, замерзали, снова шли, останавливались и так дошли до своих позиций. И была одна смешная ситуация: у нас не было шанцевых инструментов, инженерных лопаток. На отделение у нас была всего одна. Дошли мы до определенных позиций, и нам сказали, что противник по фронту, нам нужно окопаться и дождаться утра. Местность – не пустыня, а полупустыня, каменистая и довольно-таки трудная для проведения каких-либо работ. Окопаться – это не так-то просто. Со временем мы изобрели технологию, как сделать быстрый подкоп, потому что лопатка, хоть она и штыковая, не врезается в грунт из-за камней и плит. Сложно копать. Мы втроем копали позицию для троих человек, и у нас ушло где-то 3–3,5 часа.
На тот момент из этих троих спальник взял только я. Мы вскопали, передали лопату, ребята другие начали заниматься, ну и мы укрылись одним спальником все вместе и немножко вздремнули – час-полтора. Соответственно, в отделении выставили наблюдательные посты, люди наблюдали, чтобы никто не подошел к нам. А под утро, когда стало светать, мы проснулись от того, что ребята заметили противника.
В общем, до противника расстояние было метров 800-1000. Тогда наш товарищ, один гранатометчик, предложил попробовать дострелить до противника. А мы видим, что на удалении 800-1000 метров там находится что-то вроде окопа, видим там перемещение. И мы понимаем, что в считаные минуты возникнет бой.
Я не командир, но понимаю, что расстояние не позволит ракете долететь, и предлагаю просто не стрелять, потому что неизвестно, что там конкретно происходит. И пугать не нужно, потому что если бы с нашей стороны произошел выстрел, завязался бы бой раньше времени, а нам нужно было проанализировать ситуацию. И буквально через 10–15 минут нам сказали, что это стоят наши союзники. То есть ночью мы подошли, развернулись, оказывается, в тыльную часть и смотрели в тыл. Ну это была такая небольшая ошибка. А союзниками были парни из «Хезболлы»[21].
Нам пришлось после того перегруппироваться, развернуться, и мы все то же самое сделали в считаные часы, развернулись. В этот момент начала работать БМка[22] с фронтальной стороны, и мы наблюдали за ракетами, которые полетели в сторону противника. Но они, к сожалению, не долетели до противника. Нас уже увидели духи и начали работать по нам с крупного калибра, начался бой-обстрел, мы начали просто укрываться. Пули пролетали рядом, работало что-то вроде ДШК[23] и ЗУ. ЗУ часто встречалось, очень часто. Она была у духов такой машиной, которая постоянно каталась и, так скажем, наводила шороху. Меня в этой командировке, в 2017 году, честно говоря, она просто достала.
Вообще на войне смерть – это либо статистика, либо ошибка. Но чаще всего это происходит по ошибке – ошибке командования, ошибке самого человека.
Ну и то начало штурма задалось в таком темпе. У нас был постоянно рабочий темп, сколько бы раз мы ни передвигались, нам постоянно приходилось окапываться, в день мы окапывались по 3–4 раза. Мы рыли под себя окопы, похожие на могилки, которые, перефразируя, использовали как «могилитари». Работали в стиле «милитари-могилитари». Ну и там прятались.
Героизм на войне
– Героических поступков я не совершил, считаю, потому что я всегда действовал точно так же, как и остальные, но были моменты героические.
Были люди разные, и по-разному люди погибали – каждый человек по-разному уходил. Один из случаев. У нас был очень плотный бой в 360 градусов, со всех сторон летели пули, снаряды. Мы оказались в эпицентре этого боя, и, значит, был момент: к пулеметному ДОТу полз один из наших бойцов. Ну, он уже в возрасте был, и он полз, зная, что вот-вот погибнет, но все равно туда напирал с гранатой в руке. С выдернутой чекой он погиб. Он уже был совсем рядом, но, видимо, не успел ее бросить и погиб с этой же гранатой в руке. Мы его перетаскивали. Этого человека потом с почестями в Москве хоронили[24].
Люди по-разному уходили, а вообще каждая смерть, она была героической, потому что каждый боец многого стоит. Я вообще не видел ни одного человека у нас, который бы когда-нибудь трусил. Естественно, по статистике были люди, которые вставали в ступор, не понимали, что происходит. Они не могли осознать, что происходит, кто стреляет, нужно ли бежать или нет. На войне нужно быть всегда в осознанном состоянии, нужно понимать конкретно ту задачу, которую ты решаешь. Нужно понимать «от А до Я», каждый шаг должен быть продуман. Если ты где-то ошибаешься, то, соответственно, ты погибаешь. Даже саперы находят какие-то мины, которые можно было бы оставить, не торопиться, но они начинают копаться в них, начинают изучать и пытаются их извлечь, не уничтожив. И вот на этой ошибке, бывает, часто погибают.
Бывают правила. Вот в Сирии, например, нельзя было ходить по устьям пересохших рек, там чаще всего ставят мины. Были такие люди, которые нарушали обычные правила и тем самым лишались жизни, а за этим шли больше последствия. Перед штурмом мы старались максимально сблизиться с противником, мы максимально близко подходили к его укреплениям, до 100 метров, где мы одним наскоком можем просто заскочить на пулеметный ДОТ, одним броском взять какой-то район или здание. В общем, когда мы перед штурмом подходим, и люди наступают на какой-нибудь заложенный фугас, соответственно, они палят все, что происходит, выдают нашу позицию, и бой начинается раньше, чем мы рассчитывали. Мы хотели подойти втихую, а тут духи начинают просыпаться и вести отражение нашей атаки. Но, слава богу, у нашей Компании не было таких невыполненных задач.
Есть такое выражение: «Даже сломанные часы дважды в сутки показывают правильное время». Ошибки совершат многие, и вся жизнь состоит из ошибок и на преодолении их последствий. Мы обретаем новый опыт после этого.
Отбойник
(Быт во время командировки)
– Вообще война, сама война, из всей командировки занимает 5-10 процентов, все остальное – это быт. Быт мы налаживаем, переезжаем, разбиваем лагерь, строим спортзалы, кухни и так далее. У нас часто выходило так, что мы строим баню, это уже последний оплот нашего творения – и у нас сразу начинается штурм. Поэтому какие-то строения мы оставляли незавершенными.
Часто бывает так, что построил какое-нибудь здание и просто радуешься, а на следующий день тебе говорят, что нужно штурмовать.
Бывало такое, что мы раскидывали путанку для того, чтобы легкая техника не могла пройти, ну и люди чтобы не заскочили по периметру. И проводились такие работы: нам привезли отбойный молоток, там была скальная местность, и рельеф местности состоял из плит. Для того, чтобы пробить, нам привезли отбойник, и я с ним работал где-то 5–6 часов. Это довольно тяжелый, муторный труд, и как только я заканчивал работать, нам говорили: завтра мы штурмуем. Для меня это прикол, конечно, это смешная ситуация.
Чуйка
– Хочу отметить, что в нашем отряде отцы-командиры к чуйке относятся очень правильно. Я вообще не сторонник какой-то мистики, и я не верю в суеверия, знаки. Но есть чуйка, которая заложена в природе, и даже звери, когда их на убой ведут, чувствуют, что они идут на смерть, и у них поведение меняется. У человека – то же самое.
В моих моментах я все время чувствую, когда стоит перебегать зону прострела, а когда – нет. Я выжидаю определенные минуты или даже секунды, когда нужно. Я это не делаю по какому-то регламенту. Вот у нас есть правило: перебегать за человеком через 5–7 шагов, я не сбиваюсь с ритма, но доля секунды – она иногда решает.
Есть моменты, когда можно понять, сколько стволов направлено в твою сторону и каким калибром стреляют. Я вот как делаю? Стараюсь перебежать после 2-3-го выстрела, когда 2–3‑4 пули прошли. Это уже очередь. Ну, она, соответственно, уходит в сторону, и для того, чтобы это понять, нужно иметь опыт. Когда прилетает пуля, опытный человек всегда определит, какой калибр: 5,45, 7,62, 12,7, 14,5, 23 и т. д. Все калибры человек со временем начинает разбирать по удалению – сколько она пролетела над головой, в 30 сантиметрах или в метре. И когда ты это слышишь, ты уже чувствуешь, насколько близко человек пристрелян к тебе, насколько он четко стреляет.
Естественно, когда есть снайпер, то тут уже бежишь на свой страх и риск. А когда по тебе работает очередь, здесь немного проще, так как очень сложно попасть в человека, который бежит. Вот есть люди, которые стреляют в тирах, они попадают в одну цель, которая стоит. Но если его попросить выстрелить в цель, которая бежит, к тому же которая еще отстреливается, это будет сложно на самом деле. Понятно, что цель, которая отстреливается и бежит, в тебя не попадет, но, как говорится, пуля – дура, штык – молодец. Пуля не всегда летит туда, куда нужно, но иногда дураку может прилететь в самый неожиданный момент.
Возвращаясь к чуйке. Я в своей жизни помню несколько моментов, когда ребята чувствовали смерть и говорили об этом. Была у нас в Сирии Карабинова гора, и были у нас два товарища, один близкий был товарищ, второй – из другого подразделения. И вот последний, как рассказывали, почувствовал смерть и решил отдать свои какие-то деньги, какие у него были, и сладости ребятам.
– Вот, парни, чай попьете. А эти вещи отдайте моей дочери, эти вещи – семье.
Ребята спрашивают:
– Друг, что за бред ты несешь? Ты не умрешь, все будет нормально.
– Нет, я чувствую, что погибну вот-вот, буквально скоро.
И они с товарищем пошли на наблюдательный пост. И эту высоту обстреливали с крупного калибра – танк, пушка, минометные снаряды какие-то прилетали. С какого-то выстрела они ринулись в разные стороны, один вправо прыгнул, а другой, который почувствовал свою смерть, влево. И снаряд от танка прилетел практически в него. Он сильно очень пострадал и быстро погиб. А второму парню от осколков побило ноги, но жив остался. Вот момент: человек почувствовал и ушел.
Талисман
– У меня есть сова, которую мне подарила моя девушка. Сова из металла, и она всегда со мной ездит, она всегда в рюкзаке моем штурмовом лежит, в кармашке. Она вообще везде со мной путешествует как талисман. Я, правда, не верю в такие вещи, но я ее с собой вожу почему-то. Я ее свозил однажды, и потом это вошло в привычку, скорее всего. Наверно, со временем она стала моим талисманом. Даже в данный момент она у меня в палатке лежит, и я всегда ее показываю ребятам и говорю, что сову мне подарила моя, и она вот уже 5 лет со мной путешествует в разных странах.
Обмундирование и советы
1. Камуфло
Снаряжение постоянно меняется. Раньше я старался покупать два камуфляжа – «мультикам»[25] и «песок», а сейчас я от этого отошел и в основном все в песке, потому что в последнее время у нас работа связана с песком. Ну и цвет песка более оптимальный, в принципе так же, как и «мультикам».
2. Обувь
Часто я беру с собой много пар обуви, это очень важно, потому что обувь летит махом. Я беру с собой три пары кроссовок как минимум, трекинговые кроссовки, две пары для спорта, горные ботинки. В одной обуви работать постоянно некомфортно, ноги потеют в любом случае. Как бы ты там ни хотел, какая бы модная и крутая обувь ни была по рассказам в рекламе, мол, там есть мембрана, что она дышит и т. д., все равно ноги не дышат, и поэтому, когда меняешь обувь, это продлевает жизнь и обуви, и ногам. Ну и это своего рода гигиена. Ну и, конечно же, тапочки. Не забываем, что быт – это 90 процентов всего времени нахождения на войне. Поэтому в тапках надо ходить постоянно, потому что ноги дышат, и им хорошо.
3. Каска
По поводу каски. Все каждый раз меняется, и война в этом плане, как и любая другая работа. Есть какие-то тренды, есть мода, стили. Ребята вон, у кого-то одна каска появляется в одну командировку, в следующий раз он облегченную каску может купить себе. И соответственно, мы с каждой командировкой делаем какой-то апгрейд по экипировке, по тюнингу оружия. Каждый человек работает в своей зоне комфорта.
4. Тюнинг оружия
Каждый подходит к тюнингу оружия индивидуально. У кого-то один хват, у другого – другой. Кто-то любит в коллиматор прицеливаться, кто-то по механике[26] стреляет, кто-то оптику использует и т. д.
Далее, рукоятки тактические, и пошло-поехало.
– А ты обвешиваешь свой автомат?
– Да, я обвешиваю. Но по автомату я определился и уже несколько лет гоняю практически с одним и тем же тюнингом, потому что привык. Я использую тактическое цевье, тактическую рукоять, пистолетную рукоять, телескопический приклад. В зависимости от калибра я использую с компенсатором отдачи, а иногда использую обычный приклад – трубку. Но я вот с коллиматора хотел бы перейти на загонник – оптический прицел с переменной кратностью, он для небольших дистанций, 350–400 метров, так можно быстро прицелиться, быстро выстрелить. А на короткой дистанции его используют очень часто разного рода виды войск. А вообще это охотничий такой прицел, часто его в загоне используют на разных дистанциях. Это уже пришло на смену коллиматору, потому что его используют на адресной работе, когда ты можешь использовать прицел на удалении до 100 метров.
А если ты работаешь в такой местности, как пустыня, в открытой, то лучше использовать загонник. Но это я так считаю, у других может быть свое мнение. Сейчас я использую коллиматор с двумя точками: одна – на 100 метров, а другая – на 300–350, уже более усовершенствованный прицел. Магнифер[27] я не использую, потому что для меня это морока целая, слишком много действий, и нужно к этому привыкать. Я даже не хотел и не думал об этом, хочется привыкнуть к загоннику, понять, что это такое, просто ради интереса – понять, что это за вещь. Да и многие ребята, которые используют, очень советуют. Поэтому тоже хочется попробовать.
5. Бронеплиты
Сейчас появились плиты из СВМПЭ[28], я не знаю, как по отстрелам, но вроде неплох. Он легче намного, но есть проблема: он, может быть, и плавится, но дело в том, что в любом бронежилете, который имеется, при попадании появляется вздутие, которое может просто порвать органы либо сломать ребра. Там должна быть хорошая защита, либо мягкая броня, либо еще что-то. Но в данном случае у нас мало людей, которые во всем этом разбираются, мало людей, которые пытаются понять. Они носят плиты, они носят каппу, но, как правило, каппа особо не спасает, и нужно носить все правильно. И сейчас много бронежилетов появляется, с разными составами: керамика с металлом, керамика с алюминием. У всех у них есть запреградная выпуклость, которая также может повлечь за собой смерть.
Но у нас в Компании выдают классные плиты уставные. Они очень крутые. Хочу узнать, кто их делает, потому что они держат выстрел из СВД с 10 метров. Не остается ни вмятины, ни царапины, ничего. Там даже не почувствуешь ничего, то есть будет лишь легкий толчок, и все. Плита удар рассеивает, но никаких вмятин, никаких пулевых отверстий не возникает, только следы самой оболочки пули и сердечника, она стукнулась о металл и рассыпалась тут же. Естественно, можно немного пострадать от осколков, получить мелкие царапины, но это все тоже фигня.
Единственное, что плохо в наших бронежилетах – это сам чехол, а плита очень крутая. Вот проблема самой плиты в том, что она большого размера. Если бы размер немного уменьшили до стандарта, скажем, плит SAPI[29], то у этой плиты не было бы равных. Она весит 2800, под 3 кг, и в принципе это можно носить, нормально. Если бы подрезали, она была бы идеальной. Не нужна была бы мягкая броня, не нужна каппа, ничего не нужно. Нужен просто хороший чехол, и это отличный был бы бронеэлемент, который будет спасать жизнь.
Но, как правило, я наблюдал, что на штурмах у нас ребята раньше бронежилеты практически не использовали, каски – тоже. Они выдавались, но их не использовали. Они утяжеляли вес. Я уже говорил, что ты без бронежилета и каски носишь на себе 40–45 килограммов, и это очень тяжело, а когда добавляешь дополнительно еще несколько киолграммов, даже 6 килограммов, – это будет очень тяжело.
Если взять любой спецназ, СОБР или спецназ ФСБ, у них адресные работы, они приходят, отрабатывают. У них штурмы, конечно, длятся по-разному, но обычно они не очень долгие. В нашем случае все совсем иначе – у нас марши по много десятков километров. Мы утыкаемся, мы воюем, эти бои идут часами, а то и сутками. Спишь – опять воюешь, спишь – и снова воюешь. Вот в таком порядке очень сложно постоянно бегать в броне и в каске, потому что силы все равно кончаются. У тела есть лимит, и ты быстро устаешь.
В той же Сирии люди редко носили каски и броники. А есть люди, которые закупают какую-то одежду, снаряжение для своего комфорта, своей безопасности, вот они носят. Но, насколько я помню, все люди, которые получали какие-либо ранения, они получали их все равно, все. И те, которые носили броню, у них залетало между плит, кому-то в ухо влетало, кто каску носил, или под ухо. Осколки прилетали. Ну и бывали случаи, когда прилетает в каску и пробивает и каску, и голову, и другую сторону каски. Сквозные ранения.
Сколько людей в 2017 году не носили броню, они все получали ранения, и многие из них получали смертельные ранения, поэтому тут нужно учитывать удачу – как повезет. Вроде как должно защищать, а тут ситуация сложная выходит. Броня ж такая… Ты должен лицом к лицу встретиться с противником, чтобы он в нее попал, чтобы пуля именно в броню попала. А это сложно. Иногда бывают перебежки, где нужно огибать противника, обход с фланга делать, и в такие моменты пуля-дура находит свою цель, место, куда залететь.