Кирилл Шатилов
Солнечный Альбион
Глава 2
Из которой вы узнаете о том, что такое лондонский аэропорт Хитроу, и вынесете для себя несколько важных уроков по пользованию местным транспортом
Когда на подлёте к Лондону самолёт начнёт снижаться, то есть примерно за полчаса до ожидаемой посадки, не сочтите за труд и постарайтесь провести это время, выглядывая в иллюминатор. Особенно, если ваш рейс утренний, и за окошком светло. Сперва вы наверняка поразитесь красоте проплывающих мимо облаков, потом будете долго гадать, что там под вами, уже суша или ещё вода, потом увидите странные белые полоски, словно застывшие в воздухе напряжённым роем, и лишь через прицел мощной видеокамеры или фотоаппарата с трудом разберёте, что это на самом деле стоящие прямо в воде современные ветряки, преобразующие ветер в энергию. А может быть, и нет, но, скорее всего, да. Кстати, быть хорошим пассажиром и путешественником одновременно невозможно. Я, например, никогда не слушаюсь правил и при любом заслуживающем внимания моменте включаю оптику. Обычно бортпроводникам до этого дела нет. Зато потом всегда будет, чем полюбоваться. Так что мой вам совет: никогда не теряйте времени, мол, ничего, как-нибудь в следующий раз. Следующего раза может не быть.
Наконец, вы точно уверитесь в том, что под вами суша. Аккуратно разлинованная, плоская, сверкающая зеркальной прожилкой какого-то ручейка. Довольно трудно осознать, что под вами «та самая» Темза. Каюсь, я почему-то всегда раньше думал, что при впадении Темзы в море стоит известный порт Дувр (Dover). На самом деле они не имеют друг к другу никакого отношения, а известным этот порт стал лишь потому, что исторически к нему удобнее и быстрее всего было подплывать через пролив Па-де-Кале, поскольку до мыса Грис-Нё (что на французской территории) здесь всего 34 км.
Откуда на самом деле вы подлетаете к Лондону, знает наверняка разве что командир вашего самолёта. Думаю, многое зависит от того, какой компанией вы летите и где ей дали надлежащий коридор. Потому что впереди аэропорт Хитроу, а это вообще отдельная песня.
Но сначала вы ни о чём таком не думаете, а просто наслаждаетесь открывающимся под крылом видом. Облака расступаются, показывая воду, воду сменяет суша, облака при этом никуда не исчезают, а сопутствуют вам всю дорогу и уходят куда-то вверх лишь перед самой посадкой. Пока же вы внезапно обнаруживаете, что видите дома. Причём не просто дома, а снова – «те самые» дома. Если вы удосужились перед поездкой почитать соответствующие книги, посмотреть фильмы, полазить по карте (особенно приятно это сегодня делать в компьютере с трехмерными спутниковыми картами), одним словом, подготовились (а это непременное условие успешного и не праздного путешествия), то, находясь на борту снижающегося самолёта, оказываетесь как будто в датском «Леголенде», где всё узнаваемо, всё рядом, всё миниатюрно и удивительно.
Вот из горстки небоскрёбов высунулось гордое веретено стеклянного «Огурца» (он же «Корнишон», он же «Башня Мэри-Экс», он же «Здание Свисс Рэ»), которого в мои первые прилёты сюда не было и в помине и которое сегодня является чуть ли не символом современного Лондона.
Вид Лондона из кабинки колеса обозрения. «Огурец» вдали справа.
А вон незаметно кружит над Темзой «Лондонский глаз» – огромное белое колесо обозрения возле самого берега, после сооружения, которого в канун нового тысячелетия все уважающие себя английские города почли своим долгом возводить и у себя нечто подобное.
Чуть дальше за изгибом реки – ажурная скрепка Тауэрского моста, открытого немногим более ста лет назад и, на мой взгляд, являющаяся настоящей визитной карточкой английской столицы.
Непосредственно рядом с ней – крепость, давшая мосту своё незатейливое имя: лондонский Тауэр, то есть «башня». Эдакий местный кремль, воздвигнутый уже упомянутым выше французским завоевателем Вильгельмом. Собственно, основных башен в нем две: Кровавая и Белая, последняя из которых, насколько мне известно, считается самым древним из сохранившихся зданий в Лондоне.
Что там бликует на солнце? Ба, это же белёсая тюбетейка собора св. Павла! Пятого по счёту собора на этом месте. Хотя четвёртый, 150-метровой высоты, можно было запросто восстановить после Великого пожара, власти решили распилить бюджет 1675 года на пару с архитектором Кристофером Реном и построить новый, вероятно, наименее затратный, поскольку два первых проекта, под которые, наверное, и брались деньги, были отклонены.
И конечно, с высоты птичьего полёта вы всегда узнаете наиболее примечательное строение на Темзе – желтые палаты Парламента с изящной башней Биг-Бен, названной так то ли в честь самого большого из шести тамошних колоколов (13,7 тонны), то ли в честь Бенджамина Каунта, популярного в 50-е года XVIII века боксёра-тяжеловеса. Как бы то ни было, с сентября 2012 года Биг-Бен официально переименован в «башню Елизаветы» в честь 60-летнего правления сей живучей дамы.
Парламент с того же колеса.
Об этих и многих других достопримечательностях мы ещё вволю поговорим, а пока имеет смысл пристегнуть ремни и приготовиться к посадке.
Совсем скоро невдалеке от паука площади перед Букингемским дворцом начинает выстилаться вечнозелёная вереница парков: Сент-Джеймс парк, Грин-парк, Гайд-парк, Кенсингтон-гарденс. Где-то там, между двумя последними, на уровне змеиного хвоста пруда Серпентайн нас поджидает наша гостиница – «London Elizabeth».
Самолёт снижается ещё и ещё, и ты начинаешь в большом количестве замечать то, чего потом почти невозможно отыскать с земли: футбольные стадионы. В Барселоне стадион заброшен на гору и про него все знают. В Мадриде он притулился возле одной из самых оживлённых автострад. В Рио-де-Жанейро новый двухсоттысячный «Маракана»9 заброшен подальше от пляжей, но всё равно его хочется и можется найти. А вот лондонские стадионы приятно удивили меня именно в этот раз, потому что я их наконец-то узрел.
Между прочим, я считаю, что с самолётом (или экипажем, или маршрутом, или погодой) нам повезло, потому что из всех предыдущих раз, что я садился в Хитроу или «Гэтвике» (втором по величине лондонском аэропорте), лишь однажды мне посчастливилось так же содержательно провести последние минуты полёта. Было это на борту британских авиалиний, стояла ночь, и командир решил откровенно «поприкалываться». Он стал заваливать машину то на одно крыло, то на другое, делая плавные петли прямо над городом, чтобы насладиться зрелищем игрушечной иллюминации в настоящем 3D исполнении могли пассажиры обеих сторон. При этом он шутил, рассказывал о том, что мы должны под собой видеть в данный момент и был явно доволен собой и нашей искренне восторженной реакцией.
О чём нужно помнить, когда стюардесса объявляет что, мол, мы приступили к снижению и через столько-то минут совершим посадку в аэропорту такого-то города? Правильно: о том, что эти несколько минут легко могут превратиться в полчаса, час, а то и больше. И дело подчас вовсе не в нелётной погоде, как частенько бывает в Москве, когда, покружив над «Шереметьево», вы в конце концов оказываетесь садящимся в питерском «Пулково», и не в шасси, которое отказывается выходить, и его вытрясают за счет резких падений самолёта в пике, сменяющихся взмываниями и так до бесконечности (что я имел счастье пережить на подлёте к Екатеринбургу, причём в салоне сидел окруженный охраной один не слишком популярный и потный от волнения политик, так что было сомнение, а не подстроен ли весь этот аттракцион специально для того, чтобы избавиться от него ценой наших пассажирских жизней).
Когда приближаешься к Хитроу, нужно помнить, что с земли вся эта картина выглядит следующим образом: первый самолет скатывается с посадочной полосы и рулит к «шлангу», второй уже касается бетона своими круглыми лапками, третий выполняет последний вираж и следует за ним по пятам, четвёртый готовится выполнить этот манёвр через несколько секунд, пятый уже выпустил шасси, шестой – на финишной прямой, а седьмой гордо выныривает следом за ним из-за туч. Я понятно выразился? В любой момент времени вы сразу (!) видите от пяти до семи самолётов в постоянном движении. Когда второй сменит первый, из-за туч вынырнет восьмой. Когда восьмой станет первым, на его нынешнем месте будет пятнадцатый или шестнадцатый. И так постоянно, 24 часа в сутки, 7 дней в неделю. Я не был в Атланте. Пекинский аэропорт помню главным образом изнутри. Хитроу стоит за ними на третьем месте в мире по пассажиропотоку – почти 70 миллионов человек в год. А вот по числу пассажиров международных он на законном первом месте. На всякий случай сравните, сколько китайцев живёт в Китае, с 62 миллионами жителей Великобритании. Почувствовали разницу?
Похоже, удача сопутствовала нам всю дорогу, потому что наш самолётец лихо встрял в общий поток и скоро под отвратительное хлопанье в ладоши мягко закачался по гостеприимной полосе.
Привыкнуть к Хитроу невозможно. Аэропорт и в самом деле оправдывает своё название, которое мне всегда хотелось прочитать как «хитрый» (тогда как буквально его можно перевести «вересковый ряд» – «heath row»). Не так давно он состоял из четырёх терминалов. В марте 2008 года был добавлен пятый. Сейчас идёт перестройка 2-го, который раньше назвался «Восточным».
Если вы летите из Москвы «Аэрофлотом» (крайне не рекомендую), вас посадят, скорее всего, на 4-м. Если британскими авиалиниями, то на 5-м. Если «Трансаэро» из Домодедово, то обычно на 1-м. Поэтому для меня каждый прилёт сюда или вылет отсюда оказывается непохожим на предыдущий. Иной раз ты попадаешь в большой зал, сплошь перегороженный лабиринтом турникетов. Иногда ты спускаешься куда-то в маленький отстойник и стоишь на крутой лестнице, обозревая толпу внизу и выискивая знакомые лица (времяпровождение того стоит, потому что увидеть здесь можно кого угодно, вплоть до мировых знаменитостей). Как-то раз я прибыл сюда с коллегами из легального тогда игорного бизнеса, так паспортисты вежливо предложили нам посидеть в удобных креслах и мурыжили наши документы почти час, вероятно, считая, что мы – крупные представители «русской» мафии. Уж чего, спрашивается, им по этому поводу переживать, если представители этой самой мафии чуть не каждый день получают у них политическое убежище, а в плане самого аэропорта, посмотрев на него через Интернет сверху, можно безошибочно узнать очертания гексаграммы, то есть шестиугольника, то есть вылитый «Меген Давид», то есть «щит» – он же «звезда» Давида. Потому что в 1950-е годы Хитроу с высоты птичьего полёта так и выглядел. Вообще же его историческое начало уходит в 1929 год, когда здесь располагалось маленькое лётное поле, называвшееся «Великим Западным Аэродромом» (Great West Aerodrome). После войны его стали называть «Лондонским аэропортом», а потом переименовали в честь местного хутора.
На сей раз мы долго брели возбуждённым гуськом по узкому коридору, поравнялись с очередью разноцветных во всех отношениях туристов, гордо проследовали мимо, полагая, что нас ждут где-то в другом месте, были остановлены резким окликом темнокожей англичанки и узнали, что эта очередь – и наша тоже. Очередей такой длины я не помнил с советских времён. Поэтому достал камеру и решил это безропотное унижение запечатлеть. А заодно большущий предупреждающий знак «Пандус!» (caution ramp), потому что в одном месте коридора, действительно, на полу виднелся крохотный выступ. Тут в бой со мной вступила истая арийка, которая строго-настрого запретила мне даже думать о том, чтобы что-нибудь здесь снимать, хоть на камеру, хоть на телефон. Обычная реакция тех, кто не привык, чтобы их фронт работ снимали, потому что снимать, собственно, нечего.
Очередь шла не то чтобы прытко, но двигалась довольно постоянно, без задержек, так что минут через двадцать-тридцать мы подошли к очередному потомку Шивы, он ударил по нашим паспортам печатью и сверкнул снежными белками глаз, которые не увидели оснований «не пущать».
Из Хитроу попасть в Лондон можно разными путями. Раньше меня чаще всего встречали вежливые водители, присланные здешними коллегами или друзья на автомобилях. Поэтому, оказавшись перед выбором в этот раз, я несколько растерялся. Можно было взять дорогое такси (фунтов 65), можно было найти подходящий автобус, можно было сесть на поезд электрички или метро (но с двумя даже небольшими чемоданами, согласитесь, это не слишком удобно). Поэтому я действовал интуитивно и выбрал ту самую опцию, с которой и начал это повествование: поезд-экспресс, который отходит с определённой платформы каждые 15 минут и находится в пути ровно столько же (для сравнения, метро идёт, пожалуй минут 40, если не больше). Особенно подкупило меня в рекламе этой услуги название конечной (и единственной на маршруте) станции – вокзал Пэддингтон, куда нам, собственно, и было нужно.
Прежде чем попасть на нужный ярус аэропорта, откуда, судя по указателям, отходил экспресс, мы дважды проехались на вместительном лифте, отказывавшемся слушаться команд кнопок и предпочитавшем подбирать одних и тех же пассажиров с разных этажей, в результате чего мы все быстро перезнакомились. Следом за хохочущей от этой чехарды мамашей с коляской мы вышли где-то внизу и обнаружили, что чутьё и здесь нас не подвело: перед нами была характерная невзрачная платформа с уходящими в стену трубами туннелей. На платформе, как обычно, людей было мало (для меня всегда было и остается загадкой, куда здесь деваются означенные 70 миллионов пассажиров, но когда я её разгадаю, думаю, наступит настоящий конец света, поэтому я не тороплюсь), зато я обнаружил автоматы, продававшие билеты во все стороны, на все зоны и для всех видов железнодорожного транспорта.
Любить пользоваться автоматами я перестал тогда, когда у нас в Москве закрылась выдача пятачков на метро. Общение с людьми – вот что стало нравиться мне больше. Как покажет дальнейшее, я был прав в своих привязанностях, а тогда мне даже не захотелось читать сумасшедшие подписи под всеми этими кнопочками и прорезями.
– Пойдём так, – сказал я притихшей жене и повёл её по гораздо более понятным указателям, обещавшим скорую встречу с экспрессом.
Алина вообще человек специфический и при всей своей красоте и весёлости, в новых местах зажимается, куксится, и только спустя довольно долгое время ты узнаешь, как же на самом деле ей всё там понравилось. Поэтому в тот момент я предпочитал на неё даже не смотреть, а тянул за собой свой чемодан на колёсиках и думал о том, что, как и всюду в мире, в Лондоне можно жить на широкую ногу, чувствовать себя туристом, платить за всё большие деньги и считать столицу Англии дорогой «как Москва», а можно смешаться с местными аборигенами и следовать правилу «когда в Риме – поступай как римлянин».
Если вы приехали сюда на день-два, мой вам совет: подождите 9:30 утра (по будним дням или в любое время в выходные) и купите «проездной билет одного дня» (one day travelcard), который позволит вам круглые сутки пользоваться и автобусами, и метро, и трамваями, и электричками. Разумеется, в черте Лондона и в рамках тех зон, которые вы решили освоить. Всего этих зон в городе шесть. Если вам достаточно центра, то покупайте проездной за зоны 1 и 2. Не буду вводить вас в заблуждение относительно цен, которые могут измениться, когда вы соберётесь последовать моему совету, но на текущий момент, чтобы вы просто почувствовали разницу, скажу, что проездной на день и две зоны стоит 7 фунтов (за бесконечное количество пересадок на всех вышеуказанных видах транспорта), тогда как одна поездка на автобусе вам обойдется минимум в 2,20, а в метро – в 4 фунта.
Не спутайте «one day travelcard» с тем, что называется «London Pass» или «London Travelcard». Последнее вам обойдётся в 54 фунта, правда, будет включать посещение всяческих достопримечательностей. Которые, во-первых, вы за один день не обойдёте, а во-вторых, того, на мой взгляд, не стоят, поскольку всё наиболее интересное в Лондоне (вроде Национальной и Портретной галерей, галереи Тейта, собрания Уоллеса и прочих замечательных музеев) бесплатно. Это вам не Париж.
Что касается нас, то мы собирались провести в Лондоне всего две ночи, то есть по сути полтора дня, а за это время гораздо интереснее совмещать полезное с приятным и обходить достопримечательности пешком.
Нужную платформу я нашёл с такой лёгкостью, будто всю жизнь на ней бомжевал, экспресс подошел к ней через две минуты, мы смело сели без билетов на свободные места, коих было много (увы, скоро выяснилось, что задом наперёд относительно движения, но пересаживаться уже не хотелось), и дальше состоялся короткий диалог с кондукторшей, закончившийся облегчением моего кошелька на 48 фунтов и ощущением, что отделались мы хоть и дороговато, но по-человечески.
В отличие от иллюминатора самолёта в большие и чистые окна поезда смотреть хотелось постольку поскольку. Ни на какие обзорные выси экспресс не взлетал, а исправно делал своё дело: катил по какой-то промзоне, катил, действительно, быстро и ровно через четверть часа дал понять открывшимися дверями, что дальше не пойдёт.
Мы вышли на перрон и оказались в Лондоне.
Глава 3
В которой мы увидим из окна гостиницы Гайд-парк и отправимся на первую прогулку по Лондону
Если раньше, году в 1989, любой выезд за границу сопровождался приятным культурным пусть не шоком, но уж точно моральной встряской, теперь ощущение, будто спишь и видишь всё во сне, почему-то отсутствует напрочь. Ну, Лондон, значит, Лондон. Пэддингтонский вокзал? Пусть будет Пэддингтонский вокзал.
Вообще вокзалы я не люблю. Попробуйте прогуляться поблизости от, скажем, Белорусского вокзала в Москве, и вы быстро поймёте, почему. В Лондоне, конечно, никто не будет кричать вам в ухо и предлагать все радости жизни, а под ногами хлюпать вечная жижа, однако и здесь хочется воспользоваться платформой по её прямому назначению – побыстрее от неё уйти. Разве что по токийскому вокзалу можно ходить полдня и не сильно заскучать, но лишь потому, что он на вокзал не похож вовсе: так, многоэтажный магазин с ресторанами.
Прямо с платформы, миновав полк покинутых велосипедов, мы вышли через широкие ворота на залитую солнцем улицу и сразу же попали под грибной дождь. Пришлось первым делом надевать наши брезентовые ручной работы шляпы, которые я в своё время купил для подобных нужд в порту Кейптауна, что в ЮАР. Поскольку хожу я в очках, а зонтик при чемодане и плечевых сумках с оптикой – вещь неудобная, широкие поля непромокаемой шляпы – то, что доктор прописал.
Район, где приютился Пэддингтонский вокзал, очарователен. Как и многие лондонские районы, расположенные между центром (которого, по сути, не существует) и окраинами (которые во всём мире одинаковые – спальные районы, будь то Стокгольм, Вена, Париж или Питер). Когда в 1773 году один тогдашний историк писал, что «Лондон являет собой два города (cities), один городок (borough) и сорок шесть древних деревень (villages)», Пэддингтон был как раз одной из этих последних. Как и всюду в нормальных городах, к которым нельзя не отнести Лондон, здесь много зелени, уютных садиков перед рядами разнофасадных и оттого никогда не утомляющих взгляд домов, мало пешеходов и мало машин. Хотя вообще-то в Лондоне машин наверняка ничуть не меньше, чем в вечно стоящей в пробках Москве. Когда-то они тоже сделались здесь проблемой, но местные власти приняли разумные меры, и теперь обилие транспорта почти не сказывается ни на дорогах, ни на чистоте воздуха.
В поисках гостиницы мы не спеша двинулись по Праед-стрит, переходящей в Крейвен-роуд. Со свойственной мне самоуверенностью я решил, что без труда смогу выйти к заветному треугольнику улиц, на одной из граней которого находилась наша гостиница. Без труда и без карты. В мою память навсегда врезался случай, когда я впервые попал в Париж и ехал от аэропорта в обычном рейсовом автобусе. После очередного поворота, я бросил взгляд на табличку с названием улицы, не поверил своим глазам и бросился к водителю, умоляя его на его родном французском остановиться и выпустить меня – мы как раз проезжали мою гостиницу по адресу Рю Блянш, 3. Водитель, разумеется, со свойственной парижанам вздорностью и не подумал останавливаться, чтобы облегчить жизнь какому-то сумасшедшему попрошайке, так что мне потом пришлось шлёпать с чемоданом в гору от самой церкви св. Троицы.
Вот и теперь, очень живо представляя себе план этого участка города, я смело шествовал впереди, попутно рассказывая жене о том, что при всей своей привлекательности Пэддингтон вошёл в английскую историю, точнее, язык далеко не с самой радужной стороны. Так, например, в знаменитом словаре Уэбстера упомянуты три слэнговых оборота, связанных с Пэддингтоном, причём все они связаны с таким нужным родом человеческой деятельности, как казнью преступников через повешение. «Пэддингтонская ярмарка» (Paddington Fair) или «Пэддингтонский ярмарочный день» (Paddington Fair Day) означают как раз таки публичную казнь на виселице, а выражение «сплясать пэддингтонскую присядку» (to dance the Paddington frisk), собственно, и означает быть повешенным.
Конечно, по адресу Бошам Лодж, 19, здесь жил известный поэт викторианской эпохи Роберт Браунинг, но именно на Праед-стрит, в больнице св. Марии в 1874 году химик по имени Олдер Райт впервые синтезировал такую гадость, как героин. Правда, там же, спустя полвека, сэр Александр Флеминг значительно подправил карму больницы и сумел изолировать пенициллин, за что удостоился Нобелевской премии.
По мере того, как мы, мило беседуя, удалялись от вокзала, я всё с большей грустью начинал понимать, что заблудился в трёх соснах. Нужная улица мыслилась уже где-то рядом, Гайд-парком почти пахло, однако вокруг по-прежнему были лишь беззаботные домики. Пришлось останавливаться и сверяться с картой. Как назло пропали обычно столь повсеместные указатели улиц. Когда же мы дошли до первого, оказалось, что я даже на карте не очень точно понимаю, где нахожусь. Поинтересовался у встречного работяги, где находится Гайд-парк. Он махнул рукой в сторону, но мне этот его жест показался не очень уверенным. Спросил ещё кого-то. Махнули в другую сторону. Мы пошли дальше. При этом я делал независимый вид, останавливался и то и дело включал камеру и щелкал фотоаппаратом. Кто знает, может, мы сюда больше не успеем заглянуть.
Потом дорогу спросили у меня. Полная дама с американским акцентом слегка растеряно улыбалась и чётких указаний услышать уже не мечтала. Похоже, она искала Гайд-парк дольше нас.
Втроём мы поплутали ещё немного. Всюду были дома, скверики и пабы, но они нам сейчас только мешали. Я не сказал важного: дома в Лондоне, особенно жилые, это не отдельные постройки, а двух-трех этажные шкафчики, глядящие на вас стройным рядом подъездов с колоннами, крылечками и ступеньками. Иногда, чтобы обойти подобный дом, приходится идти довольно далеко. Что мы и делали, всякий раз надеясь обнаружить за углом заветный зелёный простор Гайд-парка.
Наконец, мы его нашли! Для этого, оказывается, нужно было просто отчаяться. Он всё время был рядом, о чём свидетельствовало моё чутьё и вырываемая ветром карта. Просто решил поиграть с нами в прятки.
Я окончательно сверился с местностью и радостно повёл жену… в противоположную от гостиницы сторону. Почему так получилось, не знаю до сих пор. Мы вырулили с Брук-стрит и пошли по Бейсуотер-роуд. Бейсуотер-роуд тянется вдоль всей северной границы Гайд-парка. Заблудиться на ней невозможно. Если, конечно, знать, что свернул с Брук-стрит. Но это я знаю теперь, а тогда мне показалось, что мы даже не дошли до станции метро «Ланкастер Гейт» – ближайшего ориентира нашей гостиницы. Шли мы, правда, подозрительно долго. Спохватился я лишь тогда, когда впереди заметил контуры Мраморной Арки, знаменовавшей собой конец парка. Пришлось останавливаться, ругаться на себя и идти обратно.
Если по прямой от выхода из вокзала Пэддингтон до гостиницы «London Elizabeth» метров 500, то мы в тот день плутали никак не меньше километров трёх. К чести жены стоит сказать, что подобные испытания она выносит стоически: мы же «гуляли»…
Ошибившись в выборе поворота в последний раз и свернув на Уэстборн-стрит, вместо того, чтобы спокойно дойти до нужной нам Ланкастерской Террасы, мы зачем-то обошли высотный, вероятно, гостиничный комплекс «Ланкастер», и я издалека увидел заветную надпись над типичным для постоялых дворов такого типа беленьким крылечком с двумя колоннами и плоским козырьком.
Поймите меня правильно, я вовсе не хочу никому делать рекламу (хотя занимался этой ерундой больше 20 лет своей трудовой деятельности). Название гостиниц здесь и дальше и привожу лишь затем, чтобы ничего не придумывать, придерживаться фактов и давать вам возможность выбирать, если вы когда-нибудь захотите проехаться по тем же городам и весям.
В подтверждение своих слов сразу скажу, что второй раз я в «London Elizabeth» не остановлюсь. При том, что это гостиница на 100% типичная для Лондона, с английской атмосферой, континентальным завтраком и даже уютным камином в районе стойки администратора (в просторечье – «reception»).
Вы подходите к стойке, вам радостно улыбаются, разглядывают ваш ваучер, находят ваше имя, просят заполнить три строчки в гостевой анкете, сообщают, что завтрак с семи до десяти (ну, или около того), дают ключ от номера на третьем этаже и уже вслед извиняются за то, что «как раз сегодня лифт по техническим причинам не работает». Протискиваясь по безумно узкой да ещё и витой лестнице с чемоданами, вы понимаете, что «третий этаж», это на самом деле здешний четвёртый, поскольку их первый – это наш второй, а наш первый – это их «земляной» (ground floor). Чтобы закрыть эту тему, замечу, что мы пробыли в гостинице две ночи и формально три дня, однако лифт так никто и не включил.
К гостиницам я крайне неприхотлив. Немногие номера остались у меня в памяти. Помню свою первую настоящую гостиницу на окраине крохотного датского городка Миддельфарт, куда я попал в качестве переводчика с датского, потому что мой приятель-датчанин был в это время занят и благородно уступил мне своего клиента, которым оказался один тогдашний рыболовецкий гигант во главе с настоящим датским мультимиллионером. Тот номер имел по площади метров сто квадратных, посреди него стояла кровать «на четверых», а вместо ванной было две ванных и два душа, где одновременно могла бы резвиться вся команда по водному полу или фигурному плаванию, причём вместе с дублирующим составом. Помню номер в том же Кейптауне, где во всю стену было стекло, а под тобой – этажей 30 и роскошный вид на Столовую гору. Помню пятизвёздочную гостиницу в Париже, в шаге от Вандомской площади и Тюильри, где в номер нужно было протискиваться бочком, а через кровать буквально переступать – такое там всё было, мягко говоря, «миниатюрное». Помню полукруглый номер в гостинице «Принц», что в японском местечке Хаконе, славящемся своими горячими источниками. Окно выходило на живописнейшее озеро Асиноко, и утром, вглядываясь в легкую дымку над водой и слушая капель дождя, хотелось поскорее умереть от щемящей радости гармонии с природой.
Лестница, по которой мы поднимались, поскрипывала здесь аж с 1850 года. Когда-то здесь хаживало семейство лорда Батлера, который в недавнем прошлом занимал крупные государственные должности, а нынче заседает в Палате Лордов. Во время второй мировой здесь квартировали польские лётчики. Лордом я никогда не был, польской крови во мне маловато, однако если бы не лифт и два чемодана, я тоже чувствовал себя, как дома.
Особенно нас позабавил ключ, точнее, здоровенная деревяшка, приделанная к нему цепочкой. Мы (да и вы, наверное) успели привыкнуть к тому, что с некоторых пор ключи представляют собой пластиковую карточку, которую сперва нужно сунуть в прорезь рядом с рукояткой, а потом вставить в такую же прорезь в стене, чтобы номер понял, что ты в него вошёл и дал тебе возможность пользоваться электричеством.
Средняя стоимость номера в «London Elizabeth» составляет порядка 100 фунтов за ночь. В это включается обычный санузел с неудобным душем в коротенькой ванной, узенький проулок коридора, комната с кроватью, застеленной одним общим одеялом, и окно, выходящее на оживлённейший перекрёсток, движение на котором не прекращается ни днём не ночью. Закрывать же окно совсем не хочется, потому что тогда становится слишком жарко и душно. Зато без проблем ловится Интернет, а если высунуть голову подальше, то справа открывается замечательный вид на один из входов в Гайд-парк. При желании номера могут стоить и более 300 фунтов, называться «королевскими», «имперскими» и т.п., однако и плюсы и минусы останутся ровно теми же: близость парка и несмолкаемый шум.
