Кирилл Тихомиров
Где мои джинсы
Итак, я оказался на пути от работы до дома с пятилитровой канистрой мёда. Банка была безумно неудобная, пластиковая, с жёсткой ручкой, которая на морозе каким-то образом приваривалась к моей руке и оставляла глубокий кровяной подтёк. Почему-то мёд был до этого заморожен, поэтому вместо пяти литров по ощущениям я тащил килограммов семь этого сраного мёда из Самары и ещё соты сверху.
В метро ко мне подошла работница системы безопасности. Окинула взглядом с прищуром мою канистру мёда и спросила:
– Это мёд?
Я охуел от простоты вопроса. Она сразу! мгновенно! вычислила, что это, мать его, мёд, но всё равно спросила. Я подумал, сейчас она заставит меня пойти в этот отсек, где сканируют большие сумки и подозрительные рюкзаки, и будет просвечивать мою банку мёда. Пиздец, мне показалось, серьёзная мировая угроза нависла над моей пятилитровкой с мёдом. Он ещё был заморожен до сих пор и как будто чуть засахарен. То есть был совершенно непрозрачный. Может, в этой банке спрятан ещё какой-то груз, о котором я не знаю (ну не может быть мёд, сука, таким тяжёлым!). И тогда она посмотрит на меня, вызовет ОМОН, сапёров, меня все скрутят, увезут в Сибирь. Ну, или куда там увозят таких элементов сейчас… А ей дадут грамоту.
Я кивнул, что, мол, да, мёд. И она отошла от меня. Это поразило меня ещё сильнее. Может, она хотела поглумиться надо мной? Типа, боже, что за идиот с канистрой мёда? Кому вообще в наше время может понадобиться целые пять литров мёда? Только таком еблану, как ты. Я выдохнул и прошёл через турникет, неся банку перед собой.
В метро все на меня смотрят как на сумасшедшего. Кто-то просто кидает взгляд, кто-то посмеивается. Меня невероятно бесит, что у человечества так популяризирована культура «поглазеть». Это отвратительно. Все глазеют друг на друга. Всё, что есть вокруг, притягивает нас. Мы не можем оторвать свои глаза от происходящего. Нелепое, некрасивое, мерзкое, отвратительное, необычное, то, что не как у тебя, притягивает взгляды. У объекта появляется дискомфорт. Дальше идут перешёптывания. О, это просто адское пекло. Дискомфорт усиливается и доходит почти до критической точки. Хочется сразу набрать сатану и сказать, брат, тут у тебя гости через 3, 2, 1… И всех их прикончить.
Ехать в подземке мне недолго, поэтому я скоро снова возвращаюсь на улицу. Температура подросла до минус двух с минус пятнадцати, поэтому я почти не боюсь отморозить свою задницу. Была мысль купить себе парку, которая будет прикрывать жопу зимой, но кредитку я уже закрыл, а новую открывать почему-то сильно не хотелось. Решил дожить эту зиму так – на позитивном мышлении. Оно работало следующим образом: я думал, что от холода заболеть невозможно, потому что, кстати, так и есть, когда приходил с улицы, лез сразу в горячую ванну, потом пил горячий травяной чай, состоящий только из суперполезных травок, исключая сам листовой чай, и жил – не тужил, так и не окунувшись в простудную пору этой зимой.
Мне предстояло тащить пятилитровую банку мёда в течение сорока пяти, а то и пятидесяти минут до дома, чувствуя через каждые десять шагов, как костенеют мои пальцы на руке, а особенно – какой тяжёлый замороженный мёд. Неожиданно повалил снег, переросший в жёсткую метель.
Люди, которые попадались мне навстречу, завороженно смотрели на канистру в моих руках. Группки людей, естественно, сразу начинали шептаться между собой и разрывались неудержимым смехом, как мне казалось, направленным в мою сторону. Именно это чувство было ближе всего к тому, где я оказываюсь без понятия, где мои джинсы. Стою в трусах, а, может, и без них и хочу разреветься. Было чуть унизительно, хотелось провалиться сквозь землю. Хотя бы к тому же сатане, который, раз уж не мог забрать к себе моих обидчиков, мог приютить меня. Предлагаю как альтернативу. И там я согрелся бы, сбежал ненадолго из этой промозглой метели прямиком в добрый такой плюс, где уже наконец оттаял бы этот самарский мёд. И я бы сказал сатане, эй, брат, может соты? Он бы вопросительно сказал:
– Кирюх, что это такое? – я бы засунул ему их в рот и скомандовал:
– Жуй!
И сатана бы растаял.
4
Вчера мне звонил мой дед. Нормальный мужик, вырастивший мою мать, потому что его жена, моя бабушка, мать моей матери, умерла от инфаркта в тридцать пять лет, когда её дочурка ещё даже в начальную школу не успела пойти. Иногда жизнь играет злую шутку, но не насрать ли, потому что куда важнее разобраться поскорее с последствиями, чем думать о пережитом? В общем, дед воспитал мою мать нормально. Как обычный адекватный отец, которому было важнее прокормить, одеть и обуть своего ребёнка, чем научить, как правильно жить эту жизнь. Я ни разу не родитель, но гипотетически во мне есть мысль, что надо своим примером главное показать, как правильно поступать, как правильно работать, есть, пить, а как плохо и неадекватно. Потому что родитель всё равно сеет первое зерно в голове своего ребёнка, а потом уже свои зёрна посеют друзья, всякие пидарасы и контекстная реклама. Вместе с воспитанием такого рода дед привил моей матери неприязнь к кредитам, уважение к чужому труду, а также простую истину (которая не совсем простая и далеко не истина), что чтобы что-то по-настоящему иметь, надо дохрена въёбывать. Наверное, поэтому моя мать выросла несчастной и вечно усталой женщиной и попыталась вырастить меня в такого же несчастного человека. Но я не поддался, потому что помимо воспитания, есть ещё одно зерно – гены, а гены моего отца давали добро на транжирство, распитие пива каждый вечер после шести перед телевизором и ощущение, что всё в этом мире должно быть легко. Типа если нелегко, то надо просто найти нужную дорожку.
Дед сказал:
– Дорогой внук, я слышал, «Лебединое озеро» снова дают в дворце съездов, можем сходить? – мой дед, конечно, простой как пять копеек. Лебединое озеро – балет, стало быть, раз дают, значит, цены нихуя себе. Но для деда я рабочий класс. Инженер. Работаю только что не на заводе. Но раз работаю, то и зарабатывать обязан, стало быть. А инженеры мало не могут зарабатывать. Вот я и молодец. Никто в моей семье не знает, что я сижу на стуле не с пиками точёными, а с кредитами непогашенными, потому что мне нужна была хорошая жизнь. Вынь да положь.
Пока я сидел в нескольких кредитах, гораздо большего количества, чем сейчас, мне стало не хватать даже на оплату коммуналки, поэтому я ещё и кредитку завёл. Но на самом деле, я попал в рабство. Кредитку оказалось закрыть ещё труднее. Долг рос и рос, лимит на карте мне повышали и повышали. Когда он дошёл до двухсот тысяч, я понял, что с этим надо заканчивать, закрывал прям целиковыми зарплатами его, а питался всеми запасами круп, которые из праздности накопил дома. Это были самые тяжёлые семь месяцев в моей жизни, потому что нередко я срывался: то желание пропустить стаканчик кофе на работе, то купить к рису или грече домой цыплёнка по-азиатски, один раз я купил второй телевизор. В общем, шопоголик-середнячок. Кредитку закрыл, даже кредита два уже закрыл, остались два небольших, но они всё равно привязали мои яйца ко дну морскому за тонкую-тонкую ниточку. Вроде ничего страшного, но чуть шевелишься – и они прям режут до крови по плоти. Ух, сука, больно это всё и неприятно. И я до сих пор в долгах, но они так сильно меня не тяготят, в конце концов, я даже ем разнообразную пищу и могу шиковать, когда зарплата ещё чуть остаётся после оплаты за прошлое счастье. А иногда приходится рассчитывать сто рублей в день на проезд на работу и с работы на метро, а от него чесать целый час по ледяной застывшей улице и получать от ветра по ебалу, потому что на наземку денег я ещё не заработал.
– Слушай, дед, что за дворец съездов? Мы как будто на разных планетах.
– Тьфу-ты-чёрт, я про ГКД, Кремлёвский дворец, ты как с другой планеты свалился, – дед всегда называет всё по-старому, а потом моментально обижается, что его никто не может понять. Я сглаживаю углы, спрашиваю, что да как, когда там этот балет. Он подробно рассказывает.
– Ну и девчонку свою тоже бери, у тебя же есть уже невеста? – интересуется он. Представляю, как он сейчас поглаживает свою бороду свободной от телефона рукой и улыбается довольной улыбкой. Дед фантазёр, конечно, а ещё постоянно хочет узнать, чем я живу и как. Да и вообще хочет быть ближе. Ну и знать, что я вырос не поганым человеком. И если есть баба, то уж будь добр – женись сразу на ней. Таков мой дед. Легче сказать, что у меня никого нет, но я перебираю сразу в голове всех знакомых девушек, чтобы взять такую с собой, которая бы ему понравилась. Чтобы он сказал на выдохе: «Ну, вот эта хорошая». И мы бы разъехались снова по разным концам Москвы.
– Ладно, я куплю билеты когда, позвоню тебе, сходим, – обещаю я ему и уже мысленно прошу у своего друга денег на эту не мою затею. И, конечно, первым активным делом пишу своей подруге, типа, привет, не хочешь на «Лебединое озеро»? На самом деле, я мало кого знаю, кто может согласиться на этот прикол. Поэтому мне в ответ не приходит сообщение: «Когда?». Мне приходит: «У тебя всё ок?» И странные смайлики, из которых, конечно, один смеётся со слезами на глазах.
Дома я нагуглил цены, узнал, когда эта штука будет показана народу, и согласовал всё со своей подружкой. Билет мне пришлось купить и ей тоже, конечно, на балкон, чтобы не оставить совсем всё состояние в этом «онлайн-казино». Я стал думать, сможет ли это перевести наши отношения с Настей на новый уровень. Типа поедет ли она ко мне после этого вечера, случится ли у нас наконец первый секс. Мне казалось, всё складывается идеально.
– Обязательно было приезжать так заранее? – Настя сверкала красной помадой на губах, от которых я не мог оторвать взгляд. Всё моё нутро кричало мне: подрочи, подрочи на неё, ты, чёрт! Член привставал, но я пытался его успокоить. Когда, спустя пять станций, она наконец наговорилась, мы поехали молча. Я хотел надеть наушники и отвлечься от суеты, но боялся, что этим её обижу. Вдруг она захочет рассказать мне ещё тонну какой-нибудь ненужной информации, а я уже в другом мире – мире подкастов и психологии. Признаться, молчать было отвратительно. Причём это касалось только времени, которое я проводил с ней. Вечная болтовня, выходящая из её ротовой полости, приучила в меня к тому, что с ней тишина губительна. Это меня угнетало. Я любил молчать. В этом было что-то приятное. Но вот, она задала свой вопрос, на который нужно было отвечать.
– Сама понимаешь, мой дед приезжает заранее, гораздо раньше того времени, как мы договорились. А договорились мы и так… И вот теперь я хочу чуть его переиграть и приехать тоже заранее-заранее, – болтал я под стать ей, чем пытался её запутать. Но больше мне хотелось целоваться, конечно. Смазать всю её красную помаду своими губами и взять её прямо в метро. Но пока мы ещё не перешли дружеские отношения, свет однозначно горел красный. Даже краснее её сраной помады.
Мы нечасто виделись с Настей, но я звал её на всякие тусовочки с самых первых минут нашего знакомства. Мы учились в одном университете, хотя она восстановилась после академа на год обучения, старше моего. Я выцепил её у деканата, куда она подошла за документами, а я ждал справки для заграничной стажировки. Мне захотелось отметить это шикарное событие, которое вот-вот должно было произойти в моей жизни, и я позвал её с собой в общагу к моему другу. Она снимала квартиру на тот момент, желая держаться подальше от родителей, в отличие от меня, пыталась заработать на жизнь и получить настоящее образование. Мне кажется, жизнь тогда давалась ей тяжело, поэтому она отрывает до сих пор те годы своего существования как корку с апельсина у психолога каждую неделю. В общем, Настя предложила почему-то поехать лучше к ней, даже согласилась принять у себя и моего друга, даже не предполагая, что он из себя представляет. Потом она мне сказала, что я выглядел очень наивным дурачком, поэтому она не видела во мне угрозы. На тот момент Настя мне уже сразу сильно понравилась. И, как оказалось, моего другу тоже. Не знаю, почему у них ничего не вышло, но я был этому очень рад, потому что, хоть и не боролся до сих пор за её сердце, я думал, что отношения, которые у неё появятся, разрушат нашу ментальную связь.
– Да я и не против, наконец познакомлюсь с твоим дедом. – она прикинула что-то в своей голове и тут же покраснела. Но щипцами из неё вытягивать было ничего не надо, она и так отлично выдавала всё сама. – Если честно, я его немного побаиваюсь после твоих рассказов.
Оно того стоит, да. Дед обкладывал всех моих знакомых и друзей многоступенчатым матом, сколько себя помню. Человек он странный. Я люблю его по-своему, мне кажется, я набрал много из его характера, потому что рос с ним. Мать часто оставляла своего отца сидеть со мной, ведь дохерища работала, чтобы хоть как-то обеспечивать нашу маленькую семью. Дед уже вышел на пенсию, его попросили с завода, где он «всю душу отдал за 50 с лишним лет». У него и зрение чуть упало, сердце шалить начало, руки уже нередко дрожали. Какой уж тут работничек? Дорогу молодым. Короче, дед не воспитывал меня, точно так же как он это делал с матерью. Просто показывал пример. Ну я и вырос, условно, по методичке. Характер у него дерьмовый. Слишком дисциплинированный, а я таких недолюбливаю. Очевидно, такие ребята кайф от жизни не берут. Они просто делают что-то, припариваются, вон, отдают себя на благо чего-то там, а для себя – ну, по краюхе хлеба на завтрак, обед и ужин. Спасибо, но я всё ещё голоден.
Короче, дед видел во всех моих корешах людей люто отбитых. Тех, которые меня отвлекают от некоей миссии. Миссии, в течение которой я становлюсь нихуя себе каким важным членом общества. В общем, челы в моей жизни остались, но ни на шаг не хотят приближаться к дому, где я вырос. Ведь там сидит мой дед со своими едкими замечаниями к каждому, кто хочет вторгнуться в мой мозг и развить во мне тунеядца. Эх, мне так жаль, что единственный чел, который на это способен, – это я сам.
– Не парься, Насть, он стал мягче. – успокаиваю я свою спутницу, и мы вылетаем на мороз из тёплых стен метрополитена. На входе через небольшое помещение с рамками и полувоенными с металлоискателями в руках и автоматами наперевес я пытаюсь дозвониться до деда.
– Может, он уже там? – предполагает она и кладёт свою сумку на столик, проходя через рамку. Рамка пищит. Охранник её не пропускает. Настя пытается найти, что ещё такого металлического она спрятала под своей шубкой из искусственного меха. Согласен, солдатик, я бы тоже хотел уже раздеть её до трусов. Дед не отвечает. Я убираю телефон в карман, надеясь, что Настю уже поскорее пропустят. Ведь мне тоже хочется пройти эту тупую проверку, сдать куртку в гардероб и залить в себя самый дорогой бокал шампанского в своей жизни.
Я пробежался вверх-вниз по лестнице, пытаясь найти в толпе у гардероба деда, но его там не было. Я не представлял, как на этот раз он может одеться, но точно знал, что его тут нет. Мысль, что он уже в зале, промелькнула в моём мозге, но я не предал этому значения. Пришлось хватать Настю в охапку и идти в буфет. Очереди уже немного собирались за всякой наживкой, мы оказались в самой середине одной из них. Толпа укомплектовывалась.
– Шампанского? – галантно предложил я и улыбнулся во все тридцать два моей спутнице.
– Может, водички и бутербродик с рыбкой? – Настя кокетливо похлопала ресницами. Вполне хороший выбор. Мы помолчали, повертели головами по сторонам. Так между делом подошла наша очередь.
Я подумал, интересно, может, Насте не очень нравится моё пристрастие к алкоголю? Она всегда обходила стороной попытки угостить её пивом, когда бывала где-то на тусовках, предпочитала безалкогольные напитки. Мы никогда не разговаривали об этом. Да и с чего вообще о таком разговаривать? Вообще дружба должна включать в себя диалоги на такие темы? Тем не менее, почему-то это прострелило мою голову. Продавец смотрел на меня настороженно, ожидая, когда я что-нибудь скажу, Настя изучала витрину.
– Можно эспрессо, бутылку воды, бутерброд с рыбкой и тирамису?
Мужчина расслабился от факта, что я не буду ещё триста лет стоять и смотреть на него пустыми глазами и ринулся собирать всё, что я ему только назвал. Да, цены, конечно, ничего себе. Кусали меня как кобры. Очень точно попадали по моему кошельку. Яд уже просочился внутрь, вот-вот он умрёт.
– Ты правда будешь эспрессо? – Настя заглянула в мою кружку. Я уже два месяца не ел ничего, что могло бы содержать кофеин или какао. Это могло быть природным возбудителем нервной системы, а я хотел подуспокоиться. Возможно, иногда мне это удавалось. Я думал, это может победить мою псевдо-депрессию, но теперь нужно было, кажется, добавить в этот список алкоголь. Пиво, к которому я был привязан. Мой источник силы, напоминание о моём лучшем друге, который не всегда был рядом в нужную минуту. А пиво было.
– Нет, я только ради запаха. – соврал я, хотя хотел глотнуть.
Мы потусовались в буфете до первого звонка, а потом уже двинули на балкон. Настя уже очень сильно нервничала из-за встречи с моим дедом, хотя мне почему-то было очень весело от мысли, что я сейчас его увижу. Столько радости как будто я никогда не испытывал. Мне даже на секунду захотелось остановиться и отдышаться немного, так сильно эмоции бежали впереди меня. Я видел его буквально на своих прошлых выходных, когда приезжал к ним с матерью в гости, но сейчас было что-то особенное. Он редко куда-то выезжал без неё, они вечно дополняли друг друга в обществе. Их тандем я не выносил на людях. Мне было тяжело между ними. Я чувствовал себя мостом между разными берегами Средиземного моря, один из которых принадлежал Турции, а другой – Греции. Но по отдельности я был рад составить им компанию. Мне захотелось куда-нибудь вывести мать, чтобы она не чувствовала себя обделённой.
Пройдя «фейс-контроль» на входе в ложу балкона, мы с Настей двинулись по рядам в поисках нужных мест. Я сразу увидел деда. Он отчаянно жестикулировал и что-то рассказывал своей соседке справа. Наши два места на краю ряда пустовали. Я поманил Настю за собой. Она явно сконфузилась, но пошла.
Когда я появился в щели между сидушкой и спинкой впереди стоящего ряда, дед сразу повернулся в мою сторону. Настя остановилась сзади меня. Дед сразу вскочил со своего места и протянул мне открытую ладонь.
– Привет, внук! – сказал он, а я схватил его руку и обнял его, прижавшись щекой к его плечу, облачённому в колючий свитер.
– Это Настя, – сказал я и присел между ней и дедом, чтобы он на неё посмотрел. Мне казалось, она не может ему не понравиться. Сегодня такой день, что все всем должны нравиться.
– Очень приятно, приятно! – дед протянул и ей руку, Настя хотела пожать, но дед уже потянул её ладонь и чмокнул. Галантно. Настя с улыбкой, очень волнительной, посмотрела на меня, а я улыбнулся ей: вот такой у меня дед, джентельмен!
Дед рассматривал меня. Оценивал, как я одет. Ему нравилось. Нравился мой пиджак, брюки. Не нравились татуировки, выглядывающие из-под пиджака. Он хватал мою правую руку и показывал Насте, приговаривая, что его внук глупец, изрисовал себя какими-то мультяшками. На самом деле, он меня не осуждал, ему даже было интересно каждый раз увидеть, что я нанёс на своё тело снова.
***
Последней татуировкой были фрагменты распятия, которую я сам нарисовал и отправил своему мастеру. Он согласился выполнить работу за, по-моему, восемь тысяч. Это была моя вторая татуировка на самом видном месте руки. И сделал я её за два дня до своего 26-летия, одиннадцатого декабря. Когда приехал к матери с дедом отметить праздник, они не акцентировали внимание на новом рисунке, потому что он был скрыт под кофтой с длинным рукавом. Я беспокоился об их психике. Так до лета мне удалось скрыть её, но потом дед заметил и стал расспрашивать, давно ли она у меня, мол, потерял счёт уже, я сказал, что да, по сути, не соврал. И потом он спросил, что это, а мать, сидящая в кресле в дальнем углу комнаты, ровным голосом ответила за меня: это распятие. Её отношение к богу для меня остаётся загадкой. Что-то в ней переклинило однажды, когда мне было десять, и она стала сильно верующей. У неё был свой «красный уголок» в комнате, она зажигала свечки, постилась, совершала паломничество несколько раз. Просто ни с чего. Пыталась брать меня с собой в детстве в церковь, помню, как еле выстаивал службу. Из всего я по-настоящему любил потом есть просфору, больше мне особо ничего не запомнилось. Иногда на меня навевает желание съездить в церковь и поставит свечку, но я не знаю, у какой иконы лучше это делать, а спрашивать мать мне почему-то боязно. Как только я перешагнул рубеж в тринадцать лет, я отказался ходить с ней на службу. И в принципе, когда мы ездили с ней куда-то, где были храмы, которые она хотела бы посетить, я оставался снаружи. Мне было тяжело ответить на множество собственных вопросов о боге, поэтому я держался в стороне. Распятие я нанёс на своё тело для того, чтобы держать хорошего-парня ближе. Возможно, когда я сделал это, вопросы перестали терзать мою голову, а просто вращались в этих фрагментах на руке и не покидали забитые рамки, больше не мучая меня по ночам.
***
Перед нами сидела женщина и на каждый поворотный момент, когда зрители чуть аплодировали, она со всего размаха начинала чуть ли не в кровь разбивать свои ладони друг о друга, крича «БРАВО» в самодельный рупор из рук. Она отчаянно жестикулировала. Дед бесился с этого. Он хотел её окликнуть, а потом, наверное, обматерить, но я сдержал его. Это было очень комично. Мой разъярённый дед и безумно довольная женщина в возрасте. Настя с трудом сдерживала смех от этих сценок. Лебединое озеро ей не нравилось. Наши руки делили один подлокотник. И я чувствовал, как они, соприкасаясь тыльной стороной ладоней, источают маленькие искры. Меня пронзало невидимым током, а сердце начинало биться с удвоенной силой. Настя не убирала руку, но, уверен, она тоже чувствовала это. Мне хотелось, чтобы балет поскорее закончился, потому что я и сам начинал скучать. У моего деда была особенность – он никогда не досиживал до конца, всегда уходил за пару минут до финала, чтобы нормально забрать вещи из гардероба и выйти из здания до наплыва толпы. Я шепнул об этом Насте.
– Надеюсь, так и будет, я тоже хочу уйти пораньше. – она повернулась назад к сцене.
Мне стало чуть грустно, что меня окружают люди, неспособные воспринять искусство. В студенческие годы мы ходили с ней на спектакли, билеты на которые доставались бесплатно от профкома. Мне нравилось прикасаться к пьесам, которые я читал ещё в школьные годы. Если я не читал пьес, по которым шли постановки, я обязательно скачивал текст и проводил вечера за чтением до нашего посещения театра. Мне нравилось составлять разное мнение. Мне нравится читать и чувствовать текст, чувствовать автора, искать смысл, пытаться увидеть между строк. Но люди, меня окружавшие, к этому не тяготели. В любом случае, сейчас я точно хотел уйти, потому что в этой постановке меня ничего не привлекало, кроме Насти, сидящей в соседнем кресле.
Мы вырвались на прохладную улицу и втроём пошли к метро. Дед задавал вопросы про мою работу, про путь домой в данную секунду, пытаясь поподробнее выведать, каким образом поезд понесёт нас по туннелям метрополитена. Как будто было так много вариантов, что стоило разорваться при выборе конкретного маршрута. Настя шла всё это время молча, а мне начинало казаться, что дед чувствует себя рядом с нами практически неловко. Интересно, что он о ней думает. Я сделал пометку в голове, чтобы потом узнать его мнение о девушке с красной помадой на губах. Мы зашли на станции «александровский сад». Здесь нас всех должно было разбросать по разным станциям через пересадку. Настя осталась со мной, а дед, полностью удовлетворённый, хоть и немного сконфуженный, быстро ретировался. Я решил действовать, хотя особых предпосылок не было, кроме наших прикосновений. Что-то закричало внутри, вдруг это ошибка, а я просто отличный фантазёр, но было уже поздно:
– Поехали ко мне?
– Давай, – мягко согласилась Настя. И мы помчались вниз по эскалатору в тёплый вагон метро.
Всё произошло так быстро, что я и не понял, как мы зашли в тёмную квартиру, скинули верхнюю одежду и очутились на диване, где Настя отлично нырнула в мои объятия. Я не знал, как можно избежать неловкости в первом поцелуе, наверное, никак, поэтому сильно разволновался.
– Поцелуй меня уже, пожалуйста, – сказала она и посмотрела на меня своими чудесными глубокими глазами. Я сразу же нашёл её губы своими. Мы целовались полночи, а потом пошли спать на кровать. Секса так и не случилось, чему я в какой-то степени как будто был рад. Я боялся сегодня быть отвратительным любовником, чувствовал, что опозорюсь. Вдруг я как-то не так выгляжу? Или поведу себя неуклюже? Точка моего стеснения почти достигала пика, поэтому я не переступил черту. Но когда Настя легла рядом и прижалась ко мне всем телом, я был очень счастлив, что граница между нами разрушилась.
***
Я сидел вместе с дедом на кухне и ел отваренную специально для меня цветную капусту, обильно политую острым кетчупом «Слобода». Чувствовал в основном не вкус пищи, а нескончаемый поток, вытекающий из носа. Не думал, что горячая капуста вкупе с почти не жёстким соусом так отзовутся во мне. В конце концов, это не sriracha. Дед молча наблюдал за мной, довольный, что всё равно может меня чем-то угостить, когда я приезжаю спонтанно в гости. Он всегда разводил руками, когда я заходил к нему без предупреждения, а потом сразу же кидал в кипящую воду соцветия цветной капусты.
– Пару минут и буду вытаскивать, – сообщал он мне, довольно потирая негустую седую бороду. Я улыбался в ответ.
– Так что скажешь мне про Настю? – спросил я, когда течение из носа чуть прекратилось. Сморкаться было особо нечем.
– А? – дед посмотрел на меня. Я кивнул. – Ну да, это девчушка из дворца съездов? Ну да, да. Интересная. Помада такая красная, лицо от этого получилось покраше, – сказал дед, что-то ещё добавив жестами. Я не разобрал. Забавный он чувак. Я решил, что никогда не расскажу Насте, что он мне про неё только что выдал.
5
Пришло время приоткрыть завесу тайны, на что я брал кредиты, которые теперь с трудом отдаю. Мне хотелось хорошей жизни постоянно, сколько себя помню. Я ничего не имел из задатков людей, которые налегке врывались в неё, но прикоснуться и окунуться постоянно хотелось. Богатые родственники, неожиданная удача, небывалый успех, образование, при котором ты устраиваешься на должность финансового аналитика в хорошую фирмочку и рубишь бабки с первой секунды – нет, этого у меня не было никогда. Но уверенность, что я ещё заживу хорошо, меня не покидала.
Просто мне всегда немного везло. Не прям фортуна всегда была за моей спиной, типа как в этом известном тесте на доверие: я падаю, а она меня ловит, подмигивает, мы заливисто смеёмся и живём припеваючи, потому что я всегда могу отныне рассчитывать на неё. Нет, нет. Но было другое. Вот эти мелкие события, которые делают жизнь лучше, как бы невзначай. Иногда это настолько незаметно, что просто, когда я узнаю, что у других всё совсем не так, я очень сильно удивляюсь. И это не театр одного актёра. Приведу пару примеров. Ну для начала хорошая школа с хорошим классом, где тебе не натягивали трусы на жопу, а наоборот как-то сразу приняли в коллектив, уже давно сплочённый без меня. Приняли мои странности, а их у меня изрядно в голове, от выбора музыки до просто чёрно-белых фильмов с субтитрами.
Напомню, ч/б фильмы с субтитрами – увлечение, которое идёт богатым взрослым красавчикам из кино, у которых ещё и домашний кинотеатр имеется, чтобы показывать это всё девушкам, которые, понятное дело, в этом вообще не разбираются, но потом делают закадровую мысль: боже мой, он такой утончённый. Ага, утончённый. Это пока он тебе из своей картотеки не достал «Psycho» 60-го года. Подмигиваю обоими глазами. На самом деле, я рад, что это увлечение всё ещё плывёт со мной до сих пор. Благодаря ему я купил билет и на закрытый показ «The Lighthouse», остался доволен, было сносно, но кто мы, чтобы не жить ради кринжа. Кстати, чайку жалко до сих пор.
Помимо хороших одноклассников мне достались хорошие одногруппники в университете, чтобы было тоже делом неплохим. Ненавязчивые дружелюбные люди составляли 98 % всей массы моей группы. И даже если это была маска, то она продержалась в течение шести лет. Мне кажется, это критический успех. Поднимите руки, у кого было так же. Кому вообще хотелось кип-ин-тач с такого рода людьми даже после получения всратого диплома? То-то же.
Дальше мне повезло с работой. Я был и остаюсь тунеядцем в душе. Не самым радикальным, потому что мне всё ещё необходима хорошая жизнь, но хочется как в мечтах многих – ничего не делать и получать за это деньги. И словно даже здесь какой-то невидимый мой ангел-хранитель решил помочь мне в этом нелёгком деле. Я устроился на работу с графиком 2/2 с 12-часовой рабочей сменой и забыл, что такое трудности и печали. Начальник у меня был мужик совершенно бестолковый и мне никаким образом не хотелось с ним контактировать. Он просто пробивал мне короночку каждый раз, вооружившись собственной тупостью, доводя меня до исступления.
И мой сменщик оказался редкостным гандоном. Он был вечно всем недоволен. Всеми недоволен. Прибухивает на работе, прибухивает дома. Прибухивает и не скрывает. На это все почему-то закрывают глаза. Он не пуп земли, далеко не лучший человек, но факт есть факт. Считается, то есть имеется такое мнение, витающее в атмосфере, что Никита хороший специалист. Никите сорок шесть, он разведён, у него есть дочь, которая при первой возможности уехала в Китай и там вышла замуж. И оборвала контакты со своей роднёй. Не осуждаю. Наверное, Никита тоже её не осуждает. В любом случае, по-моему, Никита поганый спец. Мне постоянно приходится подчищать за ним дерьмо. И вряд ли ему стоит быть недовольным после этого. Но он недоволен и мной тоже. Работа непыльная, почему бы не сделать её один раз качественно, чем потом снова и снова исправлять косяки на новые? Никита пока не ответил мне на этот немой вопрос. Пару раз он притащился на работу в мои дни, не поставив нашего начальника в известность. От него разило спиртным. Так он поступал только в субботу или воскресенье, когда на работе никого не было, кроме меня и пары девчонок из соседнего отдела. Так уж вышло, что производство должно обслуживаться без выходных, но начальство работало по пятидневке. Каждый раз моё очко донельзя сжималось, как я только представлял, что может выкинуть бухой чувак на работе, которого тут даже не должно быть. И как мне придётся это разгребать. Но он был добрее Деда Мороза в новогоднюю ночь. Немного сидел в кабинете, который мы делили на двоих, подключался к компьютеру через aux, негромко пел в тон солисту неизвестной мне группы и заполнял какие-то протоколы в экселе в течение полутора часов. Потом отпускал пару комментариев о погоде, моём внешнем виде, важности униформы и уходил в закат. Обычно он не ведёт себя так. Никита-мудак материт всех на чём свет стоит, кидает парочку ножей в спину людям, которых нет в данный момент в поле его зрения, а там рабочий день подходит к концу. Когда я только пришёл работать, мне зачем-то сильно его нахвалили. Это был один из самых старослужащих работников фирмы, отдававший ей всего себя на протяжении пятнадцати лет. Работать, говорили мне, Никита способен за троих. Такого не переплюнуть. Помню, как я стал почти сразу закрывать в день по тонне задач, количество которых Никите и во сне присниться не могло. Ну, может, в кошмаре. Короче, по факту Никита оказался гавном. Он бухал, орал, пару раз ловил синьку на работе. Ссорился с начальниками других отделов. Я не понимал, почему. А потом как понял! Наш новоиспечённый начальник, появившийся у группы инженеров, куда меня взяли, очень боялся потерять только что выдуманную специально под него должность. До такого расширения штата на всю фирму было два инженера-механика: гений, которого я не застал, и Никита. А теперь нас четверо, а работаю я, видимо, по стопам того чувака. Никита был подсоском. Другого парня переманили бывшие коллеги на другое место, где больше платили и лучше относились. Это значит, понимали, что он гений. Очень редко люди на самом деле ценят (ибо чаще не понимают) чужой тяжёлый труд. Никита, к тому же, как помощник был дерьмо собачье. Много нудел, жаловался. Нередко вставал в позу: я так делать не буду. Слово «надо» в его лексиконе стиралось, когда применялось к нему, а не им. После ухода главного инженера кое-как набрали новый штат, в который я запрыгнул на своего рода удаче сразу после университета. Прям в августе после защиты магистерского диплома. Но начальник у нас появился с какой-то третьесортной складской территории, ведь его жена неожиданно оказалась нашим главным бухгалтером. Думаю, две точки на листке бумаги все умеют соединять. А про Никиту мне потом это всё девочки из соседнего отдела рассказали, с которыми мы сидели на одном этаже. Они часто пользовались моими услугами, потому что у них постоянно всё ломалось. Фирма сильно, видать, экономила на оборудовании, зато на штат механиков решила раскошелиться. Жаль, штат оказался херовым. Авторитет Никиты для меня угас, так особо и не разгоревшись. Но иногда ко мне в голову прокрадывается мысль, что надо бы сдать его куда повыше. Только тогда вскроются ещё какие-нибудь скелеты, о которых многие помалкивают. Вот и я молчу.