Кирилл Тиунов
Ленинградское время
С недавних пор Антоша ненавидел Новый Год, как ненавидят какао с пенкой или манную кашу с комочками. Искренне и самозабвенно он презирал ёлочно-гирляндовый бенефис, и все, что с ним связано, но прежде всего, Антоша собирался поквитаться с Дедом Морозом.
Сегодня тридцать первое декабря, и уж в этот раз он не даст слабину, ведь он теперь не какой-то дошкольник, теперь он совершенносемилетний. Прошлый новый год был замечательным, веселым, праздничным и счастливым. Двухметровая елка под самый потолок, нарядные мама с папой, куча конфет и других сладостей, правда, папе позвонили с работы, из полиции, и вызвали на какое-то происшествие.
Не успел Антоша расстроиться, как в дверь постучали – там был самый настоящий Дед Мороз. Антоша читал стихи с табуретки, отгадывал загадки, коротко пробежался по успехам в детском саду, и получил-таки заветный бластер Нёрф с целой кучей мягких пуль, перед которыми оказались равны все, и кот Борис, и звезда на елке, и семейная фотография на этажерке. Потом отправился на кухню, и увидел там, как мама целовалась с Дедом Морозом.
Жизнь Антоши разделилась на до и после. Как она могла?! Ведь папа такой хороший, он так любит их с мамой, а она… Антоша собирался расстрелять бородатого негодяя, всадить в него все оставшиеся в барабане пули, но попросту струсил. Да, ему было всего шесть, поэтому он растерялся, и тихо ретировался обратно в комнату. По телевизору кривлялись какие-то дяди с тетями, через минуту за Дедом Морозом захлопнулась дверь, и почти сразу вернулся папа, радостно сообщив, что вызов оказался ложным.
– Ну, как у вас дела? – весело спросил папа, – никто не приходил?
– Нет, – хмуро ответил Антоша и отвернулся.
– Как нет? – удивилась мама. – А подарки у тебя откуда?
И как ей еще хватило совести? Тут бы Антоше и вывалить отцу всю правду, но он испугался, что после такого папа может просто от них уйти, и он снова промолчал.
Мама и папа переглянулись, не очень понимая, в чем дело, но не стали его расспрашивать.
И вот прошел год, опять декабрь. У папы куча дежурств в полиции, у мамы постоянные смены в поликлинике. Когда они совпадали, Антошу оставляли у дяди и тети Абросимовых на Литейном в квартире с потолком, который даже не разглядеть, а забирал первый освободившийся. В этот раз, тридцать первого, мама. Они стояли на троллейбусной остановке на Невском в ожидании «десятки», вернее, мама стояла, а Антоша ходил вокруг и собирал ногами жидкий снег в невысокий защитный ров.
***
Поскрёбышкин был опустошен. Он шел вперед, давно потеряв счет улицам, переулкам, проспектам, паркам, скверам и потерянным нервным клеткам. Пушистый снег лупил в лицо, таял на щеках и ресницах, нос покраснел от мороза, но Поскрёбышкину было глубоко плевать. Его жизнь дала трещину, он был унижен, раздавлен, опозорен. Ладно бы перед коллегами, друзьями или родственниками, но он был опозорен перед самим собой.
Вика ушла. Его жена, в которой он души не чаял, с которой они были «Однасатана-2018», накануне Нового Года решила начать новую жизнь. Поскрёбышкин вернулся домой, и не обнаружил Вику ни у плиты, ни в гостиной, ни в спальне. И это тридцать первого вечером. Тут же набрал ей на сотовый, который, будто издеваясь, посылал в ухо длинные гудки, а когда Поскрёбышкин уже отчаялся, звонок все-таки приняли.
– Зайка?! – встревоженно выдохнул в трубку он.
– Зайка, зайка, – раздался успокаивающий голос его начальника, Шленского. – Старик, ты только не переживай, с Викусей все хорошо, мы в Сапсане, едем в Москву, там отметим в «Пушкине» новый год, Таня Буланова будет петь. Знаешь Буланову?
Буланову Поскрёбышкин знал, но был настолько потрясен и выбит из колеи, что ртом подтвердить знание не смог.
