Клайв Баркер
Сотканный мир
III
Кто сдвинул Землю?
Пока Кэл приближался к цели, птицы так и кружили над городом. Если одна улетала, на ее место тут же спешили три-четыре новых и присоединялись к стае.
Этот феномен не остался незамеченным. Люди стояли на мостовой и на ступеньках домов, прикрывали руками глаза от ослепительного блеска и вглядывались в небеса. Они обменивались мнениями о причинах подобного сборища. Кэл не стал останавливаться, чтобы предложить свою версию, а продолжил путь по лабиринту улиц. Время от времени ему приходилось возвращаться назад и искать другую дорогу, но с каждым шагом он приближался к эпицентру.
И когда он подошел, стало очевидно: его первоначальная догадка неверна. Птиц привлек не корм. Они не падали стремительно вниз, не ссорились из-за лакомства, в воздухе под ними не было вкусных насекомых. Птицы просто кружили. Те, что поменьше, воробьи и зяблики, уже устали от полета и расселись на крышах домов и на заборах, отделившись от более крупных собратьев – черных ворон, сорок и чаек, заполнивших небо.
Голубей здесь было предостаточно. Дикие сбивались в стаи по полсотни особей и кружили, отбрасывая мелькающие тени на крыши домов. Рядом с ними летали домашние птицы, явно сбежавшие на волю, как Тридцать третий. Канарейки и волнистые попугайчики оторвались от своего проса и колокольчиков, ведомые той же силой, что призвала сюда остальных. Для них пребывание здесь было равно самоубийству. Пока дикие птицы были поглощены происходящим ритуалом, они не обращали внимания на присоединившихся к ним домашних питомцев, но как только действие заклятия спадет, они растеряют свое благодушие. Они станут жестокими и стремительными. Они накинутся на канареек и волнистых попугайчиков, выклюют им глаза и растерзают за то, что те преступно позволили себя приручить.
Но сейчас птичий парламент был спокоен. Птицы поднимались все выше, выше и выше, заполняя весь небосклон.
Следуя за своей целью, Кэл оказался в той части города, куда редко заходил. Здесь простые дома без излишеств, составлявшие муниципальную собственность, уступали место жутковатым запущенным пустырям. Кое-где еще попадались некогда прекрасные трехэтажные дома с террасами, чудом избежавшие сноса, в окружении выровненных площадок. Как островки в море пыли, они дожидались так и не случившегося строительного бума.
Одна из здешних улиц – Рю-стрит, гласила надпись на табличке, – и являлась тем центром, вокруг которого собирались птицы. Вымотанных полетом пернатых здесь было гораздо больше, чем на прилегающих улицах; они щебетали и чистили перья, устроившись на карнизах, печных трубах и телевизионных антеннах.
Кэл внимательно смотрел в небеса и на крыши, шагая по Рю-стрит. И вот (один шанс из тысячи) он увидел свою птицу. Одинокий голубь рассекал стаю воробьев. Кэл долгие годы вглядывался в небо, дожидаясь летящих домой голубей, и приобрел орлиное зрение. Он мог узнать любую знакомую птицу по дюжине особенностей ее полета и теперь нашел Тридцать третьего, без сомнений. Но пока он смотрел, голубь исчез за крышами Рю-стрит.
Кэл снова пустился в погоню по узкому переулку, который почти посередине улицы вклинивался между домами с террасами и выводил в другой переулок, пошире, тянущийся за рядом зданий. Место оказалось порядком запущенным. Всюду громоздились кучи мусора, одинокие урны были перевернуты, их содержимое разбросано вокруг.
В двадцати ярдах от того места, где находился Кэл, шла работа. Два грузчика выволакивали со двора за домом кресло, а третий стоял и глазел на птиц. Несколько сотен пернатых слетелись в этот двор и расселись по стенам, оконным карнизам и перилам. Кэл прошел по переулку, высматривая голубей. Он заметил с дюжину или больше, но беглеца среди них не было.
– Что думаете по этому поводу?
Кэл был теперь в десяти ярдах от грузчиков, и один из них – тот, что стоял без дела, – обратился к нему с этим вопросом.
– Понятия не имею, – чистосердечно ответил Кэл.
– Может, они готовятся к отлету? – предположил младший из тех, что выносили мебель. Он опустил на землю свою сторону кресла и уставился в небо.
– Не говори глупостей, Шейн, – отозвался его напарник, уроженец Западной Индии. Его имя было вышито на спине комбинезона – Гидеон. – С чего бы им улетать посреди клятого лета?
– Слишком жарко, – сказал третий. – Вот в чем причина. Слишком, черт побери, жарко. У них от жары мозги плавятся.
Гидеон тоже отпустил кресло и привалился к стене заднего двора, извлек из нагрудного кармана зажигалку и поднес к наполовину выкуренной сигарете.
– А неплохо быть птицей, – помечтал он вслух. – Пока тепло, болтаешься здесь, а как хвост подморозит, сваливаешь куда-нибудь на юг Франции.
– Птицы живут недолго, – заметил Кэл.
– Правда? – переспросил Гидеон, затягиваясь. Потом пожал плечами. – Недолго, зато весело. Меня вполне бы устроило.
Шейн дернул себя за редкие светлые щетинки над губой, которые, видимо, считал усами.
– А вы разбираетесь в птицах, да? – спросил он у Кэла.
– Только в голубях.
– Гоняете их, что ли?
– Время от времени…
– Мой зять держит гончих, – сообщил третий грузчик, стоявший без дела.
Он посмотрел на Кэла так, будто это совпадение было настоящим чудом, которое можно обсуждать часами. Но Кэлу пришел в голову только один вопрос:
– Собак?
– Точно, – подтвердил грузчик в восторге от того, что они понимают друг друга. – У него их пять. Правда, одна умерла.
– Жаль, – произнес Кэл.
– На самом деле не жаль. Она совсем ослепла на один глаз и ни черта не видела другим.
После этих слов грузчик радостно загоготал, и беседа зашла в тупик. Кэл снова сосредоточился на птицах и улыбнулся, разглядев на самом верхнем карнизе своего голубя.
– Я его вижу, – сказал он.
Гидеон проследил за его взглядом.
– Кого это?
– Моего голубя. Он прилетел сюда, – Кэл указал рукой. – Вон там. Посреди оконного карниза. Видите?
Теперь вверх смотрели все трое.
– Он дорогой? – спросил грузчик-бездельник.
– Тебе-то что за дело, Базо, – заметил Шейн.
– Просто спросил, – ответил Базо.
– Он завоевывал призы, – сообщил Кэл не без гордости.
Он не сводил глаз с Тридцать третьего, но голубь не выказывал желания куда-либо лететь, а просто чистил маховые перья и время от времени косился глазами-бусинками на небо.
– Сиди там, – вполголоса приказал ему Кэл, – не двигайся. – Затем обратился к Гидеону: – Ничего, если я войду в дом? Попробую его подманить?
– Да сколько угодно. Старушенцию, которая здесь жила, увезли в больницу. Мы забираем мебель в счет уплаты долгов.
Кэл вошел во двор, пробрался между кучами старого хлама, вынесенного из дома этой троицей, и шагнул в дверь.
Внутри была сплошная рухлядь. Если бывшая владелица дома и имела что-нибудь ценное, все давно уже вывезли. Оставшиеся на стенах картины ничего не стоили, ветхая мебель еще не настолько устарела, чтобы снова войти в моду, а древние ковры, подушки и занавески годились только для мусорного контейнера. Стены и потолок покрывали пятна копоти, образовавшейся за долгие годы. Источники этой копоти – свечи – стояли на всех шкафах и подоконнике, обросшие сталактитами желтого воска.
Кэл прошел через лабиринт тесных темных комнат и попал в коридор. Здесь было так же безрадостно. Коричневый линолеум вздыбился и потрескался, всюду стоял застарелый запах плесени, пыли и гниения. Хорошо, что хозяйку увезли из этого убогого места, подумал Кэл. Куда бы ее ни отправили, пусть и в больницу, там хотя бы простыни сухие.
Он двинулся по лестнице. Странное чувство охватило его, когда он поднимался в сумрак верхнего этажа, с каждой новой ступенькой видя все хуже и слушая звуки птичьей возни на шиферной крыше, а над ними – приглушенные крики чаек и ворон. Без сомнения, это было самовнушение, но Кэлу почудилось, что голоса птиц расходятся кругами над домом, словно именно он и привлекает их внимание. Перед его мысленным взором возникла картинка, фотография из журнала «Нэшнл джиографик»: звездное небо, снятое с огромной выдержкой. Звезды размером с булавочную головку описывали круги по небу – или лишь казалось, что они движутся, – вокруг Полярной звезды, небесного гвоздя, неподвижно торчавшего в середине.
От этого расходящегося кругами звука и вызванной им картинки у Кэла закружилась голова. Он внезапно ощутил слабость и даже испугался.
Сейчас не время раскисать, упрекнул он себя. Нужно подманить голубя, пока тот не улетел снова. Кэл прибавил шаг. На верхней площадке лестницы он обогнул несколько предметов мебели, вынесенной из спальни, и открыл наугад одну из дверей. Это оказалась не та комната – Тридцать третий сидел на карнизе в соседней. Сквозь занавески из окна лился солнечный свет, от изнурительной жары на лбу Кэла выступал пот. Из комнаты уже вынесли мебель, и на память от хозяйки остался лишь календарь за шестьдесят первый год. На нем была напечатана фотография льва под деревом: косматая монолитная голова покоилась на широких лапах, пристальный взгляд.
Кэл вышел обратно на лестничную площадку, открыл другую дверь и на этот раз попал туда, куда нужно. Там, за мутным стеклом, сидел голубь.
Теперь все зависело от правильного выбора тактики. Необходимо действовать осмотрительно, чтобы не спугнуть птицу. Кэл осторожно приблизился к окну. Тридцать третий, примостившийся на нагретом солнцем карнизе, вскинул голову и моргнул круглым глазом, но не двинулся с места. Кэл задержал дыхание и положил руки на раму, чтобы поднять окно, но оно не сдвинулось с места. Беглый осмотр объяснил почему: рама была намертво заколочена много лет назад. Не меньше дюжины гвоздей глубоко засели в древесине. Этот примитивный способ уберечься от воров, безусловно, добавлял уверенности одинокой пожилой женщине.
Внизу во дворе Кэл услышал голос Гидеона. Троица как раз вытаскивала из дома большой скатанный ковер, и Гидеон давал бестолковые указания.
– Заноси налево, Базо. Налево! Ты что, не знаешь, где лево?
– Я и иду налево.
– Да не на твое лево, идиот! Налево от меня.
Голубя на карнизе нисколько не тревожил этот шум. Он выглядел совершенно счастливым на своем насесте.
Кэл снова вышел на лестницу и на ходу решил, что остается одно – влезть на стену во дворе и попытаться подманить голубя оттуда. Он мысленно выругал себя за то, что не насыпал в карман зерна. Придется обойтись ласковыми словами и посулами.
Когда он снова вышел во двор, раскаленный от солнца, грузчики благополучно вытащили ковер и теперь отдыхали после совершенного подвига.
– Не вышло? – поинтересовался Шейн при виде Кэла.
– Окно не открывается. Попробую достать его отсюда.
Он заметил неодобрительный взгляд Базо.
– Отсюда вам никак не достать эту сволочь, – заявил Базо, почесывая свое пивное брюшко между футболкой и ремнем.
– Постараюсь дотянуться со стены, – сказал Кэл.
– Вы уж поосторожнее… – сказал Гидеон.
– Спасибо.
– Так можно и шею сломать.
По щелям в осыпавшейся штукатурке Кэл забрался на восьмифутовую стену, отделявшую двор от соседнего.
Солнце припекало шею и макушку, и он снова ощутил головокружение, начавшееся на лестнице. Кэл оседлал стену, словно лошадь, и некоторое время привыкал к высоте. Этот насест был шириной в один кирпич – достаточно широко, чтобы пройти по нему ногами, но Кэл никогда не ладил с высотой.
– Судя по виду, отличная ручная работа, – донесся со двора голос Гидеона.
Кэл посмотрел вниз и увидел, что индиец сидит на корточках рядом с ковром, немного раскатав его, отчего стал виден затейливый узор.
Базо подошел к Гидеону и внимательно оглядел ковер. Кэл сверху заметил, что Базо лысеет и его волосы тщательно набриолинены и уложены, чтобы прикрыть плешь.
– Жалко, что он в плохом состоянии, – заметил Шейн.
– Придержи коней, – ответил Базо. – Давай-ка рассмотрим как следует.
Кэл вновь сосредоточился на проблеме перехода в вертикальное положение. Пусть ковер отвлечет грузчиков хотя бы на время, мысленно просил он, чтобы успеть подняться на ноги. Ничто не смягчало немилосердный жар солнца, ни единого дуновения ветерка. Кэл чувствовал, как ручейки пота стекают по груди, как прилипает к телу белье. Очень осторожно он начал вставать, уперся в стену одним коленом, обеими руками намертво вцепился в кирпичи.
Внизу раздались радостные возгласы, когда ковер раскатали побольше.
– Ты только глянь, какая работа, – говорил Гидеон.
– Ты думаешь о том же, что и я? – спросил Базо, понизив голос.
– Откуда я знаю, о чем ты думаешь, если ты мне не говоришь? – отозвался Гидеон.
– Скажем, если снести его в лавку Гилкрайста… Можно получить приличную цену.
– Шеф узнает, что ковер пропал, – возразил Шейн.
– Потише, – Базо напомнил компаньонам о присутствии Кэла.
Но Кэл был слишком сосредоточен на своем нелепом хождении по канату, чтобы уличать кого-то в воровстве. Он сумел встать на стену обеими ногами и теперь готовился распрямиться во весь рост.
А во дворе продолжался разговор:
– Возьми-ка за тот край, Шейн, раскатаем его целиком…
– Как думаешь, он персидский?
– Не имею ни малейшего понятия.
Очень медленно Кэл встал, раскинув руки в стороны. Он старательно держал равновесие и отважился бросить быстрый взгляд на оконный карниз. Голубь все еще сидел там.
Снизу донесся шорох разворачиваемого ковра. Возгласы грузчиков перемежались словами восхищения.
Изо всех сил стараясь не отвлекаться на них, Кэл сделал первый неуверенный шаг по стене.
– Эй ты, – пробормотал он, обращаясь к птице, – помнишь меня?
Тридцать третий не обратил на него внимания. Кэл сделал следующий мелкий шажок, потом еще один, его уверенность крепла. Теперь он понял, как сохранить равновесие.
– Спустись ко мне, – льстиво произнес этот прозаический Ромео.
Голубь, кажется, узнал голос хозяина и наклонил голову в сторону Кэла.
– Иди сюда, мальчик… – звал Кэл.
Он протянул руку к окну и одновременно отважился сделать еще шаг.
И в этот момент другая его нога соскользнула или же под каблуком раскрошился кирпич. Он услышал собственный испуганный крик, от которого сидевших на карнизе птиц охватила паника. Они вспорхнули и улетели, а хлопанье их крыльев стало насмешливыми аплодисментами Кэлу, размахивавшему руками на стене. Он перевел блуждающий от страха взгляд с собственных ног на двор внизу.
Нет, не на двор. Двора не было – Кэл увидел ковер. Ковер был полностью раскатан и заполнил собой двор от стены до стены.
То, что произошло дальше, промелькнуло за пару секунд, но либо разум Кэла был быстр как молния, либо время исчезло, потому что ему показалось, будто в его распоряжении все время на свете…
Этого времени хватило, чтобы разглядеть волнующее хитросплетение узоров раскинувшегося внизу ковра, вселяющее трепет многообразие искусно вытканных деталей. От старости краски поблекли, пурпурный цвет стал розовым, а темно-синий – небесно-голубым, кое-где ковер был протерт до основы, но с того места, откуда смотрел Кэл, впечатление было ошеломляющее.
На каждом дюйме ковра были вытканы свои отдельные мотивы. Даже кайма состояла из разных узоров, немного отличавшихся друг от друга. Но впечатления чрезмерности не возникало, жадный взгляд Кэла явственно различал все фрагменты. Кое-где узоры соединялись и переплетались, а в другом месте разделялись, оставаясь рядом, как равные соперники. Одни держались внутри границ каймы, а другие выходили за нее, будто желая присоединиться к пиршеству красок в середине.
По всему полю ленты красок выписывали арабески на фоне знойных коричневых и зеленых оттенков. Формы, казавшиеся чистыми абстракциями – как страницы дневника безумца, – вытеснялись стилизованными флорой и фауной. Но это великолепие бледнело в сравнении с центральной частью ковра – гигантским медальоном, ярким, как летний сад. Там замысловато переплетались сотни мелких узоров, и глаз воспринимал их как цветы или формулы, упорядоченность или сумятицу, находя отголосок каждого мотива где-то в другой части грандиозного полотна.
Кэл охватил все это единым чудесным взглядом. Со второго взгляда видение стало меняться.
Краем глаза он заметил, что остальной мир – двор, грузчики, дома, стена, откуда он падал, – внезапно исчезли. Кэл повис в воздухе, и безбрежность раскинутого ковра, его поразительные узоры заполнили его разум.
Он увидел, что узоры движутся. Узлы дрожали, желая развязаться, цвета перетекали друг в друга, и из этого союза красок рождались новые мотивы.
Каким бы невероятным это ни казалось, ковер оживал.
Ландшафт рождался из утка и основы. Точнее, множество ландшафтов, нагроможденных в фантастическом беспорядке. Разве это не гора восстает из облака красок? А это разве не река? Разве он слышит не рев воды, которая пенится и падает в тенистое ущелье? Внизу раскинулся мир.
А Кэл вдруг сделался птицей, бескрылой птицей, замершей на один леденящий кровь миг в потоке упоительного воздуха, насыщенного сладкими ароматами. Одинокий свидетель чуда, дремлющего внизу.
С каждым ударом сердца глаза замечали все больше.
Озеро с мириадами островов, разбросанных по недвижной поверхности воды, как всплывшие на поверхность киты. Пестрое одеяло полей, чьи травы и злаки колыхались на том же ветру, на котором парил Кэл. Бархатистые леса взбирались по склонам гладкого холма, а на вершине его возвышалась сторожевая башня. Солнечный свет и тени облаков скользили по ее белым стенам.
По разным признакам это место было обитаемым, хотя людей Кэл нигде не заметил. Несколько домов виднелись у излучины реки, еще несколько замерли на краю утеса, искушая силу тяготения. Был здесь и город, похожий на кошмар архитектора: половина улиц безнадежно переплелись между собой, а другие заканчивались тупиками.
Столь же нарочитое пренебрежение к порядку Кэл замечал повсюду. Прохладные и жаркие области, плодородные и бесплодные земли сменялись наперекор всем законам, географическим и климатическим, словно все это создал некий бог, имевший слабость к противоречиям.
Как чудесно было бы погулять там, думал Кэл. В таком небольшом пространстве заключено такое разнообразие, что никогда не угадаешь, огонь или лед поджидает тебя за поворотом. Подобное многообразие выше понимания картографов. Быть там, в этом мире, значит переживать бесконечное приключение.
А в сердце этих ожидающих пробуждения земель размещалось, пожалуй, самое поразительное. Синевато-серое огромное облако, чья сердцевина пребывала в бесконечном движении, закручиваясь по спирали. Это зрелище напомнило Кэлу птиц, которые кружат над домом на Рю-стрит подобно громадному колесу небес.
Как только Кэл вспомнил об этом, он услышал крики птиц. В тот же миг ветер, поддувавший снизу и поддерживавший его, стих.
От ужаса у Кэла подвело живот: он сейчас упадет.
Крики сделались громче; птицы выражали восторг от его падения. Тот, кто узурпировал их стихию, кто сумел краем глаза узреть чудо, поплатится за это жизнью.
Он хотел закричать, но из-за скорости падения крик не успел сорваться с языка. Ветер ревел в ушах, дергал за волосы. Кэл попытался раскинуть руки, чтобы замедлить падение, но в итоге лишь перевернулся вверх тормашками, потом еще раз и еще, пока не перестал понимать, где небо, а где земля. И это уже милость, смутно подумалось ему. Он хотя бы не заметит приближения смерти. Будет просто кувыркаться и кувыркаться, пока мир не исчезнет.
Он пролетел сквозь тьму, не оживленную светом звезд, – голоса птиц все еще громко звучали у него в ушах – и сильно ударился о землю.
Было больно, и боль не проходила, что казалось странным. Ведь его всегда учили, что забвение лишено боли. И звуков. А здесь звучали голоса.
– Скажите что-нибудь, – требовал один голос. – Ну хотя бы «прощай».
Теперь послышался смех.
Кэл чуть приоткрыл глаза. Солнце светило ослепительно ярко, пока его не заслонил торс Гидеона.
– Вы ничего не сломали? – поинтересовался Гидеон. Кэл открыл глаза пошире. – Скажите что-нибудь, приятель.
Кэл приподнял голову и огляделся вокруг. Он лежал во дворе, на ковре.
– А что случилось?
– Вы свалились со стены, – ответил Шейн.
– Должно быть, оступились, – предположил Гидеон.
– Упал, – произнес Кэл. Он подтянулся и сел, чувствуя тошноту.
– Думаю, никаких серьезных повреждений у вас нет, – сказал Гидеон. – Несколько царапин, только и всего.
Кэл оглядел себя, убеждаясь в правоте грузчика. Он содрал кожу на правой руке от кисти до локтя и чувствовал слабость во всем теле от удара о землю, но никаких сильных болей не было. Единственное, что пострадало всерьез, – чувство собственного достоинства. Но от этого редко умирают.
Кэл поднялся на ноги, моргая и глядя в землю. Ковер прикинулся неживым. Никакой многозначительной дрожи в сплетении нитей, ни единого намека на скрытые высоты и глубины. И ни малейшего признака того, что остальные видели эти чудеса. Ковер был тем, чем он был: обычным ковром.
Кэл заковылял к воротам, пробормотав Гидеону слова благодарности. Когда он уже выходил в переулок, Базо сказал:
– Ваша птица улетела.
Кэл коротко пожал плечами и двинулся дальше.
Что же он сейчас пережил? Галлюцинацию, вызванную жарой или слишком скудным завтраком? Если так, видение было пугающе реальным. Кэл посмотрел на птиц, по-прежнему круживших над его головой. Они чувствовали что-то в этом месте, потому и собрались здесь. Или у них та же галлюцинация, что и у Кэла.
Он подвел итоги: единственное, в чем он был уверен, это в своих синяках. А еще в том, что находится в двух милях от отцовского дома, в городе, где прожил всю жизнь. И его, как заблудившегося ребенка, охватила тоска по дому.
