Валентина Кляйн
7—7. Матрица Души. Психотерапия эмоциональных травм методом пустого стула
Почему важно, чтобы клиент сам распознал свою эмоцию?
Особенно когда только начинаешь работать психологом, так хочется быстрее сказать клиенту, что я все знаю, что именно сейчас с ним происходит. Но тут опасность.
Представьте, что эмоция, не важно какая: радость, страх, злость или печаль (4 основные базовые врожденные эмоции), – это слон. Если слон маленький или средний, то клиент его видит. И может его описать, вижу хобот, уши, ноги, хвост. Да, я понимаю, что это слон.
Если же слон огромнейших размеров и находится близко к клиенту, то человек не может понять, что это такое стоит рядом. То ли стена от здания, то ли борт корабля, то ли нога слона – непонятно. И клиент не может понять, что сейчас испытывает очень сильный страх.
И тогда приходится относить слона подальше от человека (выносить паука за дверь кабинета), чтобы издалека Тамара смогла его разглядеть: «оказывается, я сейчас испугалась до ужаса».
Глядя в упор в стену, непонятно, рядом с каким зданием ты стоишь. Очень большие переживания можно заметить, лишь когда уже отодвинешься от них.
У меня, когда я сама была клиентом, тоже многократно были подобные ситуации. Психолог проводил меня через метод стульев, где я испытывала сильный стыд. Причём стыда было настолько много, слон был такой большой, что я стыд вообще не могла в себе распознать. Я чувствовала, что мне тяжело, плохо, невыносимо, кружится голова, тошнит, а из-за какого чувства – неясно.
Психолог также называл разные слова, из которых я САМА выбрала стыд. Когда консультация закончилась и прошло дня 3, я вспоминала про этот стыд. Но у меня была такая волна злобищи на психолога: «Какой стыд? Да нет у меня там никакого стыда! В этой ситуации не за что стыдится, это абсурд!!!»
Хотелось вот прям поругаться с психологом, что мне это чувство он словно навязал. Но потом я вспоминала, что он-то вообще не говорил о стыде. Он лишь предложил мне выбрать из десятка слов – разных эмоций. А я САМА выбрала. Если бы не было выбора, а он просто сказал «похоже, тебе сейчас стыдно», то я бы на следующей консультации просто размазала его и потом бросила терапию.
Что, в общем-то, я периодически и делала со многими психологами-тренерами. Шаг влево, шаг вправо, ошибся психолог – сразу обесценивала без шансов на восстановление. Бедные мои психологи. Правда, искренне им сейчас уже сочувствую. Далеко не всегда работа психотерапевта благодарная.
Поэтому если бы я рядом с Тамарой с самого начала сказала ей в лоб: «Смотри, у тебя сейчас ужас рядом с матерью», то я бы подставилась под то, что позже она бы, возможно, кинула в меня гранатой.
Цыплёнок из яичка может проклюнуться только изнутри. Если ковырять снаружи, ничего хорошего не выйдет. Наша правда, сказанная не вовремя, может разрушить все ценное.
Поэтому греем снаружи лампами, подстилаем соломку вокруг.
И ждём. Ждём. Ждём.
Хотя я все равно иногда грешу и нарушаю это правило. Двадцать раз промолчу рядом с клиентом про его эмоцию, терпеливо дожидаясь, пока он сам ее обнаружит. А в двадцать первый – раз – и ляпну напрямую свою никому не нужную правду.
Мы часто осчастливливаем своей правдой человека раньше времени. И получаем яичницу вместо цыплёнка.
Мы часто пытаемся подтянуть любовь за ноздри, нанести добро средней тяжести.
Усиливание телесных движений до абсурда с целью распознать эмоцию
Иногда, когда клиент не может распознать свою эмоцию, но совершает микродействия, можно предложить усилить эти телодвижения до абсурда.
Например, часто бывает, что клиент искренне не распознаёт свою злость. Со стороны видно, что он вот-вот взорвётся от возмущения, но ему так сильно в детстве запрещали злиться, что он действительно ее не замечает. А со стороны кажется, что сейчас дым пойдёт от клиента и вокруг все начнёт самовозгораться от этой подавленной агрессии.
Как правило, в такой момент клиент начинает или подергивать немного ногой, или постукивать пальцами по креслу.
Тогда я поясняю клиенту, что, чтобы распознать эмоцию, нужно усилить подергивание ногой. И ещё усилить. И ещё амплитуду добавить. И тогда на что это будет похоже? Клиент начинает видеть, что он словно со всей силы уже кого-то пинает. Или постукивание пальцами по креслу начнёт напоминать уже битье кресла рукой со всего маху. В этом варианте клиенту становится уже очевидно, что это поведение напоминает именно агрессию.
Отзеркаливание мимики и позы клиента для распознавания эмоции
Иногда, если мимика и поза очевидно ярко показывают эмоцию, но просто клиент не видит же себя со стороны, то можно прибегнуть к этому способу.
Например, клиент сидит, вжавшись в кресло, с широко открытыми испуганными глазами и почти не шевелится. Он замер. Но не поймёт, что с ним сейчас.
Валентина: Если тебе сейчас непонятно, что ты чувствуешь, давай я отзеркалю твою позу и выражение лица. Я попытаюсь повторить. И, может, чуть-чуть усилю. Как ты на это смотришь?
После получения согласия на данный эксперимент я начинаю повторять его позу, широко открываю глаза и замираю.
Со стороны видя меня в таком состоянии, обычно клиент сразу же говорит, что это похоже на испуг.
Вернёмся к Тамаре.
Чувство клиент сам уже обнаружил и распознал.
Следующий этап – теперь нужно ВЕРБАЛЬНОЕ ОТРЕАГИРОВАНИЕ. То есть важно словами многократно его (чувство) проговорить в разных вариациях.
Валентина: Тамар, повторяй за мной: «Я испугалась, похоже, мне сейчас страшно. Оказывается, я испугалась мамы до ужаса. Хотя не пойму почему. Я растеряна и напугана. Почему-то я очень сильно тебя (маму) боюсь. Мое тело было в оцепенении, словно каменное. Мне было даже тяжело дышать и кружилась голова. Я очень удивлена всему происходящему. Мне непонятны мои реакции. Мама, я не понимаю, почему я так тебя боюсь. Это полная неожиданность для меня».
Я проговаривала одну фразу. Ждала, пока ее повторит Тамара. Потом говорила вторую фразу. И так далее.
С каждой фразой Тамара немного расслаблялась, иногда выдыхала, тело становилась мягче. Начались микродвижения тела. Оцепенение стало отпускать.
Валентина: Как ты сейчас себя чувствуешь, после того как произнесла все это?
Тамара: Удивительно, но мне стало полегче. Кажется, я даже не замечала, насколько тяжелое у меня состояние, пока оно не ушло. Боже, что это со мной было 5 минут назад?
Валентина: Знакомься с собой. Так твоё тело и Душа проживают сильный страх. Точнее, ужас. Ещё раз повторюсь. Если когда-нибудь вне этого кабинета ты будешь испытывать нечто подобное, то важно цепляться за фон. Чтобы прочно стояли стопы на полу, была защищена спина, обе руки за что-то взялись, лучше сесть. Что ты вокруг себя видишь, слышишь, ощущаешь осязанием? Это помогает вылезти из внутренней пропасти, из ужаса. Понимаешь меня сейчас?
Тамара: Да, теперь, кажется, поняла.
Валентина: Готова продолжать работу? Хорошо. Тогда сейчас я занесу паука из коридора назад в кабинет. Готова? Наблюдай, будут ли у тебя сейчас меняться ощущения.
Заношу паука из коридора в кабинет. Кладу максимально далеко от Тамары, метрах в семи. Это важно. Ближе пока нельзя.
Тамара: У меня опять тело все сжалось. Снова страшно, опять шум в ушах. Хочется спрятаться, исчезнуть, превратиться в точку.
Валентина: В каком возрасте ты себя сейчас ощущаешь? Без анализа, не включай голову. Говори первое, что приходит.
Тамара: Ощущение, что мне года 3. Что мать сейчас сильно орет на меня, стоит очень близко, как гора надо мной нависла и замахивается рукой, что вот-вот ударит. Мне так страшно. Я чувствую столько ярости в ее голосе, у неё словно дьявол в глазах (клиентка начинает рыдать от страха).
Я снова выношу паука в коридор, засовываю его в пакет. Закрываю дверь.
Валентина: Снова повторяй за мной: «Мне страшно, мама, я тебя сейчас очень боюсь, не бей меня, пожалуйста, я боюсь твоих глаз, я в ужасе, я очень напугана, мамочка, не бей меня, пожалуйста».
Тамара рыдает, захлёбывается, но повторяет за мной. Постепенно она успокаивается. Начинает дышать ровнее.
Так пришлось заносить – выносить паука четыре раза.
И четыре раза проговаривать про страх.
После третьего раза стало легчать.
До разговора с мамой на тему «приезжай понянчиться» дело не дошло на этой встрече.
Валентина: Наше с тобой время потихоньку подходит к концу. У нас есть ещё 7 минут, чтобы завершить. Сейчас я уберу паука в шкаф. Представь, что твоя мама УШЛА. Здесь больше никого нет!!! Теперь это просто игрушка! Возвращайся в свой нынешний возраст: тебе сейчас не 3, а 34 года. Ты взрослая, у тебя есть муж и двое детей. Слышишь меня?
Тамара: Да, да, я здесь. Я немного в шоке от всего происходящего. Валентина, почему, откуда из меня столько всего вылезло-то? Я никогда даже не предполагала, что я так боюсь свою мать! Я не помню, чтобы она меня била, не знаю, откуда всплыли эти воспоминания. Да, я вроде припоминаю, что она на меня кричала. В общем-то, она орала практически всегда. Так мне запомнилось. Действительно это было.
Валентина: Я никогда не смогу вытащить из тебя того, чего в тебе нет. Весь этот ужас ты носила в себе последние как минимум 30 лет. И каждый раз, когда ты приближалась к своей матери, даже во взрослом возрасте, внутри тебя пугалась твоя внутренняя 3-летняя девочка. Конечно, ты не можешь попросить ее понянчиться с твоими детьми.
Сегодня ты проделала первую, но самую тяжелую работу со стульями со своей мамой. Дальше все пойдёт легче. Самое худшее уже позади. Ты огромная молодец. Тамар, ты даже не представляешь, какой героический, титанический труд ты сегодня совершила.
Большинство людей найдут миллиард причин, почему не надо ходить к психологу, почему не надо копаться в своём прошлом, приведут сотни железобетонных аргументов, только чтобы не встретиться со своим внутренним напуганным ребёнком, особенно рядом с мамой. А ты это сделала. У меня сейчас правда много искреннего восхищения тобой.
Тамара: Серьезно? Я думала, что ты смотришь на меня как на странную дуру. Целую пачку салфеток у тебя использовала, столько слез и соплей было. Блин, так неудобно перед тобой…
Валентина: Я тоже когда-то была на твоём месте. И мне тоже было неловко. Ты правда герой сейчас. Мы завершаем. Что ты чувствуешь прямо сейчас, в данную минуту?
Тамара: У меня какая-то расторможенность, потерянность, слабость. Я очень устала. Кажется, что прошло не полтора часа, а целый день.
Выходя, Тамара смотрела на меня с такой тоской и печалью. Ее глаза словно просили обнять ее.
Валентина: Мне немного неловко спрашивать тебя. Мы ещё вроде как на «вы». Но мне хочется сейчас тебя обнять. Можно?
Тамара быстро потянулась вперёд. Я обняла ее крепко, и так мы стояли секунд 20. Она плакала в это время.
Тамара: Я не помню, чтобы мать когда-то меня обнимала. Я даже не знала, как мне этого не хватает, пока вы меня не обняли. Спасибо вам огромное.
Тамара выдохнула, вышла и закрыла за собой дверь.
Обнимать или не обнимать?
Встреча № 7
Через неделю она снова пришла на консультацию.
Тамара: Я хотела поблагодарить вас за то, что вы тогда перед уходом меня обняли. Оказывается, это было так важно для меня.
Поясню этот вопрос тактильного контакта: обнимать клиента или нет?
Даже при всей очевидности ответа бывают случаи, когда моя готовность обнять портила отношения с клиентом.
Была однажды ситуация с женщиной, назовём ее Настей, которая начиналась схожим образом. После особенно тяжёлой и трогательной терапии мне также захотелось ее обнять.
Затем ещё три месяца подряд я обнимала ее на прощание. Она улыбалась. В какой-то момент ее взорвало от возмущения.
Настя: И вообще, я все это время терплю. Я не выношу, когда ко мне кто-нибудь прикасается! Я лишь из вежливости соглашаюсь и улыбаюсь. Но мне надоело это терпеть! Не трогай меня больше!!!
У меня от полной неожиданности было ощущение, что меня огрели по голове дубиной.
Валентина: А что же ты молчала? Ещё и 3 месяца?!!!
Конечно, позже мы выяснили с ней, с чем была связана непереносимость прикосновений. Вышли на поверхность ситуации физического насилия в ее жизни, которые ранее она не хотела обсуждать в терапии.
Лейкопластырь я, конечно, прилепила себе на голову, обосновав, что и почему, но звон в ушах остался надолго.
Теперь я со своей теплотой стараюсь медленнее подходить к клиенту. Мало ли что мне хочется, может, человеку это совершенно не нужно.
То есть обниматься подхожу уже с каской на голове: «А можно ли тебя сейчас обнять? А тебе точно это нормально? Ты точно не терпишь? А то всяко бывает…»
Вернёмся к Тамаре.
Тамара: После нашей с вами встречи я сначала 3 дня ходила как контуженная. Мне было очень плохо. Я никак не могла поверить, что, оказывается, я так боюсь свою мать. У меня это просто не укладывалось в голове. Как вы вообще все это сделали, что из меня все это достали? Иногда мой мозг отказывается верить, что все, что было на прошлой консультации, правда. Словно было не со мной.
Как будто мое представление о мире разорвалось на кусочки. А как по-новому – непонятно. Как теперь общаться с матерью, о чем с ней говорить и говорить ли вообще – одни вопросы без ответов.
На четвёртый день меня стало отпускать. На 5-й день пришла ТАКАЯ ЛЕГКОСТЬ!!! У меня было ощущение, что я выросла ростом. Пришло чувство ровной и прямой спины. Я стала с удовольствием проходить мимо зеркала и охотно поглядывать на себя. У меня словно подбородок теперь все время немного задран. Блин, я так классно никогда себя не чувствовала. Валентина, мне кажется, словно я ТОЛЬКО СЕЙЧАС ЖИТЬ НАЧАЛА. Я вам так благодарна.
Тамара стала плакать.
Валентина: От какого чувства ты сейчас плачешь?
Тамара: С одной стороны, меня переполняет благодарность к вам. С другой стороны, я плачу от горечи, что 34 года жила в том панцире трехлетней напуганной девочки. Я даже не ощущала этот панцирь, пока не избавилась от него. Я даже не знаю, какими словами описать, какую легкость я сейчас ощущаю. Вы меня понимаете?
Мы часто не чувствуем свой панцирь, пока не избавимся от него.
Валентина: Конечно, понимаю. Я тоже когда-то отрабатывала как клиент то же самое. Это чувство изменения роста и возраста мне знакомо. И эта легкость знакома. У меня самой были ощущения, что я скинула огромные тяжелые кандалы с ног, которые даже не чувствовала, пока не сняла их на терапии. Я хорошо тебя понимаю, Тамар.
Тамара: Ещё я стала огрызаться с матерью по телефону. Раньше я ежедневно ей звонила. Сейчас стала раз в два-три дня звонить. Она всегда постоянно кого-то обсуждала. Какие эти родственники плохие, а какие вон те знакомые ещё хуже. И все разговоры только такие. Мне не нравились эти беседы. Но я уклонялась, чтобы не связываться с ней. Ну, типа молча поддакивала междометиями.
А сейчас я стала не молчать, а высказывать ей своё несогласие. Я стала защищать тех родственников, которых она грязью поливает. После третьего моего захода она не выдержала и бросила трубку. Настолько для неё неожиданно и непереносимо, что у меня есть своё мнение, отличное от ее. Раньше бы я себя просто уничтожила виной из-за того, что расстроила маму. А сейчас мне было наплевать.
Я не готова больше молчать. У меня есть своё мнение, и я хочу его высказать. Я имею право. Валентина, может, вам это кажется мелочью или глупостью. Но мне так стало легко от этого. Это так кайфово! Словно я всю жизнь жила, стянутая веревками, а сейчас их скинула. Так свободно от этого. Прям дышать хочется полной грудью. И ещё я решила, что не хочу, чтобы моя мать нянчилась с моими детьми. Я снова позвонила в тот частный детский сад, в который мой Мишенька раньше ходил. Буду снова пробовать его приучить к садику. Может, получится.
Валентина: Тамар, ты удивительно быстро двигаешься. Обычно у клиентов этот процесс идёт медленнее. Радуюсь за тебя. Фактически из метода пустого стула мы отработали всего 20 % от того, что нужно сделать для разгрузки одного-единственного мешка из телеги с названием «мама». Понимаешь, всего один мешок мы отсыпали чуть-чуть. Даже одного не убрали полностью. А мешков там – штук 30. И тебе уже так заметно стало легче эту телегу тащить. Удивительно. А представь, что будет, когда вся телега опустошится?! Ты не поверишь, что жила раньше так, как сейчас живешь.
Иллюзии про идеальное воспитание детей
Тамара: Но это ещё не все. На 6-й день после консультации меня накрыла вина. Мне стало так страшно от того, что я же тоже иногда срываюсь на своих детей. Неужели они вот так же будут травмированы и ходить полжизни в панцире? Меня этой виной словно плитой бетонной опять прибило к земле. Я, конечно, в 100 раз мягче и терпеливей, чем моя мать. Но все же и ору, бывает, на них. И прилетало оплеух им разок-другой.
Тамара с виноватостью и мольбой смотрела на меня.
Валентина: Вина всегда порождает следом злость. Если накричишь на ребёнка, а потом завиноватишь себя, то в следующий раз накричишь ещё больше. Замкнутый круг. Единственный выход – простить себя.
Невозможно вырастить ребёнка, не травмируя его Душу. Это в принципе невозможно. Не помню автора выражения: единственное, что мы (родители) можем сделать, это стараться травмировать своих детей как можно меньше. И все.
Хороших родителей не бывает: дитё всегда будет или недолюбленным, или залюбленным.
Важно прощаться с иллюзией об идеальном воспитании. Какие бы правильные условия ни были созданы ребёнку, в религиозной семье или в семье, где оба родители – детские психологи, дети все равно получат свой драматичный опыт. А если не получат, если не разочаруются в своих родителях, тогда ещё тяжелее. Они не смогут никогда построить здоровые отношения с партнером.
Если бы в глазах твоих сыновей остался светиться ореол над твоей головой, то их будущие жены были бы обречены чувствовать себя всегда гадкими утятами.
Я тоже поджидаю момента, подходящего возраста, когда мне самой можно будет мягко подтолкнуть моего старшего сына к другому психологу. Чтобы он там слил все накопившееся на меня.
И чтобы своему сыну ни говорила я, он по большей части не будет меня слышать. А вот те же самые слова, услышанные от постороннего нейтрального человека, ему зайдут. Особенно слова, сказанные за деньги. Одну и ту же мысль, сказанную бесплатно или за деньги, будут воспринимать кардинально по-разному.
Поэтому я бы очень хотела, чтобы мои дети со временем начали ходить к психологу.
Тамар, мне удалось тебя хоть немного вытащить из твоей ямы виноватости?
Тамара: Неужели у вас есть какие-то проблемы со своими детьми? И ваши дети пойдут к психологу?!!!
Валентина: Ты, похоже, слишком хорошо обо мне думаешь. Я в своей семье не могу быть психологом. Там я обычный человек со своими слабостями. Психолог я – на час и за деньги. Выхожу из кабинета, ключом дверь закрыла – все, я Валька, Валюша, мама, дорогая – кто угодно, но не психолог. По крайней мере стараюсь, чтоб так было. И да, я втихушку мечтаю, когда мой 17-летний сын согласится на психотерапию, чтобы мне стряхнуть со своих плеч последние капельки материнской виноватости перед ним.
Тамара: Надо же… Не ожидала… Значит, это нормально, что мои дети тоже где-то будут на меня обижаться, злиться, бояться и местами ненавидеть?
Валентина: Да, нормально. Если мама не признаёт свою злость на своего ребёнка, то будет УДУШАЮЩАЯ ЛЮБОВЬ: «ешь, гаденыш, котлетку до конца». Поэтому важно самой себе признаваться, что все мамы злятся на своих детей. И цель не прятать эту злость, а больше отдыхать. Повторюсь: единственное, что мы (родители) можем сделать, это стараться травмировать своих детей как можно меньше.
Тамара выдохнула.
Поиск внутреннего стержня
Тамара: Моя мать всегда любила больше моего брата. Он старше меня на 4 года. Андрей и сейчас все время какой-то проблемный. Развёлся, работа вечно не складывается. Сейчас вроде устроился таксистом работать, но его всегда все не устраивает. Сына своего 8-классника после развода по полгода не видит. Его сын живет постоянно то у его бывшей жены, то у нас, летом по 3 месяца, на карантине у нас жил очень долго. Ну, типа климат ему в Сочи больше подходит. Бориска, мой племянник, – он хороший. Я не против, что он у нас живет.
Но меня возмущает, что мама все только для своего Андрюшеньки старается. «Андрюшеньке картошку нужно два мешка прислать», «Андрюшеньку помогите на работу в Сочи устроить», а почти 40-летний Андрюшенька ведёт себя как последняя неблагодарная скотина.
Я в свою сторону за все свои 34 года не могу вспомнить ни одного тёплого слова от матери, все через губу, все свысока: «ну-ну, посмотрим, что там у тебя выйдет, ерундой занимаешься». И так на любую тему. Когда я себе мужа выбрала, она неделю лежала в кровати в чёрном платке, показывая мне, что она в трауре от моего выбора.
Сейчас мы с мужем живем очень дружно. У нас все настолько хорошо, что я даже не могу до конца в это поверить. Иногда плачу тихонько от счастья, пока никто не видит. Так страшно, что подружки могут сглазить, стараюсь не рассказывать об этом. Я даже сторониться их стала из-за этого.
Ну почему моя мать такая холодная? Мне так не хватает моей бабушки. Она умерла. Это был самый родной и дорогой в моей жизни человек. Я помню, как сильно она меня любила. Мать так не любила даже на сотую часть. У бабули всегда были наготовлены и горячие завтраки, и эти ее варенички.
Тамара начала плакать.
Тамара: Ну как у такой тёплой и заботливой бабушки могла родиться такая надменная и ледяная дочь – моя мать? У меня в голове это не укладывается… Я так скучаю по моей бабуле. После ее смерти я забрала себе ее фартучек на память. Мне он так дорог.
Тамара плакала. Я сидела и молчала, наблюдая, как отгоревывание о смерти близкого человека продолжало выходить из неё.
Внутри меня были одновременно включен и мой собственный внутренний ребёнок, который тоже оплакивал ее потерю. И слёзы так же катились и по моим щекам. Я стараюсь никогда не сопротивляться подобным явлениям в моем теле во время терапии. И одновременно внутри меня был включён взрослый наблюдатель, который фиксировал: так, сейчас идёт этап № 2, дальше будет вот так, а потом нужно будет чуть сюда повернуть вопросом.
Если технически смотреть, то схема движения терапии была следующей. Клиентка начала этап сепарации от матери. Сепарацией в психологии называют эмоциональное отделение от кого-либо. Она схожа с процессом рождения ребёнка. Но это делать клиенту всегда очень страшно. Эмоциональную пуповину отрезать всегда больно.
А выживу ли я после того, когда полностью отделюсь от материнских сценариев? А подхватят ли руки акушеров, когда я полностью выйду из тела матери? Или умру? Вдруг я до сих пор жила только благодаря маминым советам?
И душа Тамары интуитивно правильно искала, как себе подстелить соломку. Искала надежные руки акушеров, которые ее подхватят. Она нашла тёплого персонажа в своей биографии – бабушку.
Поэтому, прежде чем дальше работать со стульями с матерью для сепарации, нам было необходимо проработать смерть бабушки.
Потому что полностью получить поддержку от бабушки она пока не могла из-за недопрожитого горевания о расставании с ней.
