Клэр Элиза Бартлетт
Мы правим ночью
– И давно вы экспериментируете с Узором?
– Я…
И ничего я не экспериментирую. Полгода. Год. Она хорошо отрепетировала каждый из этих вариантов ответа, но понимала, что сейчас любой из них будет неверным.
– Лгать нет смысла, – он взглянул ей в глаза, впервые с тех пор, как они пришли в этот дом, – я ведь был рядом.
– Я ничего не знаю, – выпалила она.
Это прозвучало глупо, ведь все понимали, что всё она знала.
– Благодаря вам я пролетел двадцать футов по воздуху, – он хлопнул ладонью по лежавшей на столе папке с ее делом, – вы спасли мне жизнь.
– Я не хотела.
Он удивленно приподнял брови.
– Не хотели меня спасать?
Нет.
– Все погрузилось во тьму, вокруг рушились здания, спрятаться нам было негде… я даже не понимала, что делала. Прежде я никогда ничем подобным не занималась. И не собираюсь заниматься впредь.
Слова слетели с ее губ без запинки, но когда она увидела, как он слюнявит карандаш и прижимает его к бумаге, ей почему-то стало только хуже. Ей хотелось быть гордой, признать правду и достойно принять уготованную ей судьбу. Но она все говорила и говорила, надеясь найти какие-то особенные слова, способные ее спасти.
– Я приношу пользу. Я никогда не делала ничего плохого, не опаздывала на работу. Можете спросить мою контролершу, миссис Родойю. Я действительно тружусь на заводе и работаю на армию.
Скаровец подался вперед.
– Мне плевать, – сказал он и положил на стол руку.
Ревна застыла на полуслове с открытым ртом. Так они просидели несколько секунд. Затем он откинулся на стуле обратно.
– Это отец научил вас пользоваться Узором?
– Нет.
Они не могут повесить на папу еще одно преступление!
– Тогда ваша мама.
– Нет! – в приступе паники воскликнула Ревна. – Я научилась сама.
– Это невозможно, вы прибегли к сложной тактике…
– Мама даже не знала, что…
– Не перебивай меня, – зарычал он.
В его разъяренном лице было что-то звериное.
У Ревны по спине побежал ледяной холодок. Теперь они будут ломать ей руки и ноги и сдирать живьем кожу, пока она не расскажет о своей жизни все.
Интересно, а стены здесь толстые? Мама услышит, как она будет кричать в этой импровизированной камере? Ревне хотелось думать, что ей удастся вынести пытки ради своей семьи. Но она не была в это уверена.
Звякнула ручка открываемой двери. Ревна подпрыгнула и сделала судорожный вдох, собираясь попросить маму выйти. Но порог переступила вовсе не она. Вошедшая женщина в грубо скроенном мундире с нашивкой «Вооруженные силы» была небольшого роста. Ревна не ожидала, что скаровский палач будет выглядеть именно так. На самом деле в ней было что-то неуловимо знакомое. Ревна силилась узнать ее, но не могла вспомнить, где ее видела.
Женщина перевела взгляд с Ревны на утомленного, потом посмотрела на его товарища с подбитым глазом.
– Я же велела сообщить мне, когда она будет здесь.
Скаровец с фингалом заерзал, будто хотел выскользнуть из комнаты, не привлекая к себе лишнего внимания. Утомленный откинулся на стуле и хлопнул ладонями по коленям.
– Мы приступили к одной весьма специфической процедуре, – ответил он.
Женщина улыбнулась. Ее улыбка была не доброй, как у мамы, и даже не покровительственной, как у миссис Родойи. Этой улыбкой она будто приглашала офицера сделать еще один неверный шаг.
– Моя процедура будет предшествовать вашей. Если желаете в этом удостовериться, спросите у Исаака.
Он скривил губы, но ничего не сказал. Теперь в нем не осталось ничего от того хищника, которым он был с Ревной. Скаровец встал, отодвинув стул от стола.
– В любом случае я уже устал ее слушать.
В самом деле? А как же великое дознание и допрос? Все лишь для того, чтобы бросить меня на этом уродливом розовом диване?
Скаровец с фингалом выскользнул наружу, женщина посторонилась, пропуская к выходу утомленного.
– И закройте с той стороны дверь.
Она подождала, пока он с грохотом не захлопнул за собой створку, и села на освободившийся стул.
– Прошу прощения за этот инцидент. Особый контрразведывательный отряд военного времени привык вести себя бесцеремонно. Но сегодня увидеть тебя хотели не они, а я.
Ревна крутила головой, глядя то на дверь, то на женщину. Та протянула ей руку.
– Меня зовут Тамара Зима.
У Ревны открылся рот от изумления. Женщина показалась ей знакомой потому, что ее фотографии были на обложках всех газет и журналов; ее слова прочно отпечатались в памяти тысяч юных девушек. Тамара Зима была самым выдающимся авиатором Союза, а по сути – единственным. На самом первом аэроплане она подлетела к линии фронта, а потом, совершив двадцатичасовой полет, пересекла весь Союз из конца в конец. И слыла единственным человеком, способным послать к чертовой матери любого генерала из штаба Исаака Ваннина.
Она так и стояла, протянув Ревне руку. Та вытерла ладонь о спецовку и пожала ее.
– Ты понравилась нашим скаровцам, – сказала Тамара.
Ревна, не в состоянии совладать с собой, опять бросила взгляд на дверь.
– Уж можешь мне поверить. Они, конечно же, напускают на себя суровый вид, но ты произвела на них неизгладимое впечатление. Иначе они бы меня не позвали. Я слышала о тебе и собиралась спуститься вниз, чтобы посмотреть самой.
Она была с ними заодно. Пока Тамара просматривала папку с ее делом, Ревна ждала первого вопроса, засунув ладони себе под бедра.
Тамара, казалось, прекрасно видела, как девушка растеряна. Она подалась вперед и улыбнулась куда теплее, чем до этого скаровцу. Ревне захотелось ответить ей тем же, но она не стала. Это была еще одна уловка в арсенале допросов Союза.
– Расслабься, мисс Рошена. Тебя никто не собирается здесь арестовывать. Напротив, мы в тебе очень заинтересованы.
Ревна ничего не ответила. Ее, конечно же, собирались арестовать. А интересовались только потому, что хотели вытянуть из нее как можно больше перед тем, как окончательно сломать ее волю.
– У тебя есть кое-что, в чем отчаянно нуждается Союз, – произнесла Тамара.
Эти слова повергли Ревну в замешательство.
– Что вы сказали?
– Что тебе известно о летательных аппаратах Эльды?
– Э-э-э… что они летают? – высказала предположение Ревна.
Тамара подняла бровь, и девушка покраснела.
– То есть… эльды искажают Узор и используют его для полетов.
Тамара склонила набок голову.
– В принципе верно. По сути, они делают то же, что вчера проделала ты, только в более усложненном варианте. Вот почему мы проявили к тебе такой интерес.
Понятно.
– Я не шпионка.
Слова прозвучали резче, чем она хотела. Союз мог в любой момент обвинить девушку в измене. Но назвать ее перебежчицей им не удастся.
Тамара глубоко вздохнула и стала царапать что-то ручкой на страничке открытого дела Ревны.
– Думаю, мы подошли к этому вопросу не с того конца, – наконец произнесла она, – я хочу тебе помочь.
– Почему?
Мама сердито осадила бы ее за столь бесцеремонный вопрос, но Ревну охватило любопытство. С каких это пор Союз пытается ей помочь?
– Потому что эльды выигрывают эту войну в воздухе. Чтобы их победить, нам нужны собственные авиаполки и пилоты Узора. Нам нужны люди, которые умеют делать то, что делаешь ты. Вернее, мы, – уточнила Тамара и посмотрела Ревне в глаза.
– Вы пользуетесь Узором? – спросила та.
– А как, по-твоему, я летаю на моем аэроплане?
Об этом Ревна как-то не подумала.
– Но ведь вы же знаменитость. Вас каждый знает. К тому же вы с Исааком Ванниным…
Она осеклась лишь в самое последнее мгновение, чуть не брякнув «любовники». Как бы там ни было, это всего лишь слухи.
– …хорошие друзья. – закончила она.
– Летать я научилась в Эльде, еще до войны. Из того, что я узнала там, я поняла, что Узор далеко не так хрупок, как мы думаем. Исаак Ваннин полагает, что нам стоит рискнуть, и поэтому разрешил мне набрать подходящих людей.
Тамара подалась вперед.
– Я хочу, чтобы ты помогла мне спасти Север. Ты согласна?
В ее глазах искрилось обещание, она казалась такой уверенной и прямодушной, но в груди у Ревны все равно билось чувство обиды. Тамара Зима нарушила закон, которому не одна сотня лет, и получила за это медаль Героя Союза. А отец Ревны всего лишь взял немного никому не нужного хлама и будет расплачиваться за это всю оставшуюся жизнь.
Отсутствие энтузиазма с ее стороны не осталось незамеченным для Тамары, и она решила немного надавить.
– В качестве младшего пилота ты будешь получать по двадцать три марки в месяц, плюс жилье, стол и премию за каждую успешную операцию. Кроме того…
Сказав это «кроме того», она сделала паузу и похлопала ладонью по лежавшей перед ней папке.
– Поскольку служить разрешается только Защитникам Союза, твоей семье вернут этот статус. Он сохранится, если, конечно, тебя с позором не уволят… или не признают виновной в измене.
Последнюю фразу она произнесла чересчур небрежно, словно запоздалую мысль. Ревне было плевать. Биение ее сердца – биение надежды – могло бы заглушить сейчас рев Дракона.
– И это действительно в вашей власти?
– Я уже отправила ходатайство. И очень надеюсь, что ты согласишься.
Тамара с видом заговорщика ей подмигнула.
Ревна не представляла себе жизни на передовой. И никогда к ней не стремилась. Не хотела работать на заводе или в любом другом месте, где Союз мог бы душить ее своими стальными пальцами. В конце концов, она – с железными ногами и предателем-отцом – была ему не нужна. Однако… Защитница Союза. Все это время она была проклятием, но теперь мама с Лайфой смогут вновь обрести кое-что из утраченного. Им возвратят прежний статус, дадут огнестрельное оружие, дополнительный паек и право пользоваться безопасными убежищами для добропорядочных граждан Союза. И пока она будет следовать установленным правилам и нормам, этот статус будет за ними оставаться.
Тамара наверняка сначала переговорила со скаровцами. И могла попросить их напугать Ревну, чтобы ее весьма уместное предложение показалось еще чудеснее. Но если бы даже Ревна знала наверняка, что так и было, ее решение не изменилось бы.
– Ну, что скажешь? – поднажала на нее Тамара.
Вы и так знаете, что я скажу. И все равно ответила.
4
Каждой девушке свое место
Интелгард не был прифронтовым городом. Ближайшие передовые позиции располагались на юге за горами – достаточно близко, чтобы долететь туда на аэроплане, и достаточно далеко, чтобы полк мог успеть свернуть базу и отступить, если эльды переправятся через гряду.
На передовой было грязно, холодно и страшно. Но на фронте были ее друзья, и там она всегда знала, что делать. Здесь же Линне чувствовала себя беспомощной, а новые боевые подруги ее пугали. Только что призванные на службу девушки пренебрегали завтраком, ныли, когда их гнали на плац, жаловались, когда гоняли по плацу, а одна была так глупа, что додумалась спросить полковника Гесовцá, когда им подадут ланч. Единственное, что они все понимали, – это стрельбы. Граждан Союза в обязательном порядке учили обращению с огнестрельным оружием с десятилетнего возраста, так что стрельбы никого не удивляли. Когда полковнику Гесовцу поручили наставлять девушек, критика в их адрес с его уст сыпалась градом пуль. Но учить он их не собирался: по мнению Линне, он просто дожидался первой удобной возможности выпереть их со своей базы.
Девушки, конечно же, принимали все близко к сердцу и взывали к Тамаре Зиме. Имя Зимы звенело у нее в ушах с утра до вечера. Каждая девушка жаждала с ней познакомиться, включая и саму Линне. Она никогда не встречалась с этой Тамарой, которую отец называл «гарпией Исаака», и мечтала воочию увидеть живую легенду, которая держала в своей власти сердце верховного главнокомандующего и, будучи женщиной, носила военный мундир, не заботясь о последствиях.
Линне стала первой девушкой, прибывшей в Интелгард. База представляла собой два длинных строения – в одном мужчины спали, в другом ели. Она подала заявку в строительный отряд, ей отказали, поэтому пока вокруг нее разрастался Интелгард, они с парой зеленых, изумленно глазеющих новобранцев подсчитывали паланкины с грузами. Ночевать ей приходилось под одеялом в кабинете Гесовца – пока не построили еще одну казарму, в которой ей достался целый холл, в то время как мужчинам приходилось спать в тесноте по двое в одной кровати. Три недели Линне не слышала ничего, кроме «мисс», которое бурчали в ее адрес солдаты, да комментариев полковника по поводу инвентарной ведомости. А когда прибыли другие однополчанки, встретила их с радостью… хотя хватило ее минут на пять.
Она не ожидала, что девушки окажутся такими девочками. Пока она латала на куртке прорехи, они вышивали манжеты и обметывали дырки для пуговиц. С помощью своих искр они делали ледяные розы, таявшие от одного прикосновения. Носили платья и модные туфли. А у Оли даже был радиоприемник на кристаллах, чтобы слушать любимые постановки. Когда Линне предупредила девушку, что его все равно конфискуют, та лишь с вызовом улыбнулась. Неужели они не знали ровным счетом ничего о том, что значит быть солдатом?
Конечно же, не знали. Они не прыгали через обод, не стригли коротко волосы, не заматывали туго грудь и не осваивали бранный язык армии на марше. А еще им не нужно было топать лишних полкилометра, чтобы помочиться подальше от посторонних глаз. Они лишь неторопливо фланировали, ожидая, что с ними будут обращаться как с леди.
Сначала Линне пыталась им помогать, но уже к вечеру сдалась. Сидела одна, ела одна и одна выходила на поверку.
* * *
В этот день поставленную задачу им следовало выполнять в дальнем углу неиспользуемой лаборатории, где они, получив приказ запомнить высоту пиков и приметные ориентиры, сгрудились вокруг карты горной цепи Западный Мариской, Линне взялась за работу. Остальные, как только ушел Гесовéц, тут же бросились стенать.
– Чушь собачья, – сказала Оля, отшвыривая от себя топографическую карту.
У нее были тонкие пальчики и милое личико вроде тех, что красовались над кроватями солдат в бывшем полку Линне. Она отбросила с глаз прядь вьющихся каштановых волос и улыбнулась с таким видом, будто хотела, чтобы Линне провалилась в ствол шахты и больше оттуда не выбралась.
– Меня взяли сюда бомбить, а не рисовать маршруты.
Линне не выдержала.
– Эльда по ту сторону гор. А если ты заблудишься, когда полетишь назад? Если твой аэроплан упадет?
Улыбка на лице Оли стала шире.
– Я не погибну в горах, потому что в школе подготовки была первой на занятиях по выживанию в дикой природе.
– Остаться в живых в парке Мистельгарда – это одно, а заблудиться в горах в военное время – совсем другое.
Оля по-прежнему улыбалась. Другие девушки даже не пытались делать вид, что работают. Их глаза перебегали с Линне на Олю и обратно, будто они наблюдали за состязанием.
– Ты всегда на стороне этого борова, – сказала Оля.
– Не называй его так, – предупредила Линне.
Гесовец действительно тратил впустую много усилий и вполне мог выставить себя дураком, но это еще не значило, что девушкам позволительно злословить в адрес начальства.
– Ха! – сказала Оля, вероятно, решив, что Линне своими словами лишь подкрепила ее мнение. – И зачем ты к нему подлизываешься? Тебе все равно ему ни в жизнь не понравиться.
Она подвинула к себе обратно карту, вновь провела рукой по прическе с короткими локонами и добавила:
– Чьей бы дочерью ты ни была.
Оля первой спросила Линне, не из тех ли она Золоновых. Статус Линне обязывал остальных чуточку ее ненавидеть, и Линне приходилось прикладывать усилия, чтобы не платить им той же монетой.
* * *
Поверка производилась на летном поле – свежем, зеленом и, что еще важнее, совершенно пустом. Интелгард был второй воздушной базой на южном фронте, а те несколько аэропланов, которые с горем пополам собрал Союз, отправили на первую. Никто не выкрикивал приказы, намеченные на этот день строительные работы тоже еще не начались. Туда-сюда сновали небольшие механические гонцы, а паланкины с плоской спиной, обычно перевозившие личный состав, использовались для транспортировки дешевых деревянных панелей, из которых возводили административные здания.
Линне смотрела на стяг Союза, развевавшийся на флагштоке на краю поля, ежась от холода, лизавшего ее затылок. На красном фоне с распростертыми крыльями летела золотистая жар-птица, раскрывшая клюв в боевом кличе. Над ней парили звезды. Она могла представить ее в миниатюре – на приколотой к ее груди медали Героя Союза, с золотой каймой, вьющейся, будто пылающий хвост. Могла представить зал, заполненный теми, кто в ней когда-либо сомневался. «Вот оно», – напомнила Линне себе. Она пришла сюда ради Союза и славы. Не ради кого-то или чего-то другого.
Мужчины явились вовремя, подбежав трусцой и столпившись в нескольких метрах в стороне. Подтянулась и пара девушек, хотя большая часть пришла уже после того, как вдоль строя стал расхаживать полковник Гесовец. Он набросился на них с упреками и попытался заставить встать по стойке «смирно». Если бы Линне разрешили смеяться, она здорово бы повеселилась. Но Гесовцу это отнюдь не казалось забавным, а значит, и всем остальным не должно было. Он так раздулся от ярости, что она испугалась, как бы у него на кителе не оторвалась нижняя пуговица. Затем обратился к девушкам:
– Опоздали. Опять. Как всегда. И что еще хуже, ни одна из вас не явилась одетой по форме.
Линне опустила глаза на выданные ей ботинки и сжала кулаки.
– Прошу прощения, сэр, – произнесла в конце шеренги высоким голосом какая-то девушка.
Чтобы взглянуть на нее, Линне наклонилась вперед. Девушка была на полголовы выше большинства парней, у нее были длинные вьющиеся волосы и дружелюбное лицо.
– Нам так и не выдали форму.
Гесовец остановился, окинул ее сердитым взглядом и спросил:
– Почему вы не доложили об этом?
Девушка растерянно посмотрела по сторонам.
– О чем?
– О форме, о чем же еще! – рявкнул он.
Она немного подумала.
– Не могли бы мы получить форму, сэр?
Когда нижняя губа Гесовца пришла в движение, Линне увидела, что у него зашевелились усы. Выражать с их помощью свои чувства его наверняка учили в той же школе, что и полковника Кослена.
– Как вас зовут? – наконец произнес он.
– Магдалена Чуйкова.
– С какой целью вы поступили на службу в полк? – спросил Гесовец.
– Чтобы стать инженером, – ответила девушка.
Гесовец гневно фыркнул.
– Ну хорошо. Сегодня утром можете заняться обустройством лаборатории.
Потом отступил на шаг назад и заговорил громче.
– Что до остальных, то впредь подобное ваше поведение я терпеть не буду. Вы попросились сюда, чтобы воевать наряду с мужчинами. Если ваше желание искренне, вам придется вести себя так, как ведут они. Не опаздывать, соблюдать дисциплину базы, носить форму, по поводу которой я тотчас же распоряжусь, и выполнять приказы вышестоящих офицеров. По прибытии командора Зимы, которая будет заниматься вашей подготовкой, вы поступите в ее распоряжение. А пока ответственность за эту базу вместе с личным составом несу я. И выгоню любого, кто даст мне для этого повод. Это ясно?
– Так точно, сэр, – рявкнули Линне и парни.
– Так точно, сэр, – через мгновение хором подхватили девушки.
– Отлично. Теперь самое важное: все, кто этим утром опоздал, занимаются на плацу строевой подготовкой. Золонова – за мной. Остальным сообщить взводным командирам об утренних заданиях. И к вечеру чтобы эта база была достроена.
Девушки со скорбными лицами отправились на плац. Некоторые из них пытались имитировать строевой шаг мужчин, с напыщенным видом маршируя по полю и размахивая руками не хуже маятника. Линне едва сдержалась, чтобы не закрыть ладонью лицо. Губы стоявшего неподалеку парня расплылись в ухмылке.
– Никогда не думал, что фронт может стать сценой для комедии.
– Заткнись, – ответила она и гордо зашагала прочь.
Девушек надо было поставить на место, а не поднимать их на смех.
– Золонова, – задумчиво протянул Гесовец, когда она подошла к нему.
Он рассматривал ее форму, пробегаясь по ней глазами с головы до пят.
– А вы не очень-то похожи на отца, да?
Не особенно.
– Да, сэр.
Подобного рода замечания преследовали ее с самого детства. Когда ей было четыре года, министр сельского хозяйства на одном из неофициальных ужинов пошутил: «А ты уверен, что это твоя дочь?» Отец рассмеялся, но через три дня министра сняли с поста.
Гесовец повел ее мимо казарм и административных строений, петляя между железных гонцов, тащивших на себе дешевые материалы к каркасу недостроенного склада. Затем вошел в другой склад, уже законченный, и щелкнул выключателем. Внутри стоял запах влажной сосны и холодного металла. В желтом свете виднелись наваленные кое-как ящики с эмблемой Союза с жар-птицей и звездами. Те, в которые была упакована форма, Линне сама незадолго до этого сложила у стены.
– Каждая девушка возьмет по одному комплекту, и если кому-нибудь взбредет в голову его поменять, пусть лучше сразу придумает для этого вескую причину. О женских… потребностях вам придется заботиться самостоятельно. Слишком долго не копайтесь.
Только не это.
– Сэр, у меня совсем немного опыта…
– Когда закончите, доложите мне.
В дверь постучали, и Гесовец рывком открыл ее.
– В чем дело? – спросил он у горстки маячивших в проеме силуэтов.
– Она говорит, что прибыла в женский полк, сэр.
Голос Гесовца тут же пропитался неприкрытым презрением.
– Что, еще одна? Золонова покажет вам, куда идти.
С этими словами он дернул головой и ушел. Две тени отделились от двери и двинулись за ним.
Оставшаяся сунула в проем голову. Линне повернулась обратно к ящикам.
– Что стоишь? Заходи, поможешь мне. Хочешь не хочешь, а нам придется отнести их в казармы.
– А что в них?
Голос у новой боевой подруги был неуверенный и тихий. Зато тяжелая поступь. Поэтому Линне ожидала что она будет высокой, но, повернувшись, увидела, что девушка ниже ее ростом. У новенькой было бледное лицо с высокими скулами, обрамленное копной темных волос, стянутых в узел на затылке.
Линне с трудом стащила с самого верха штабеля один из ящиков и с громким стуком поставила на пол, подняв облако пыли.
– Одежда, – ответила она.
Девушка отпрянула назад и закашлялась. Линне она даже не улыбнулась, да и та тоже не подумала наградить ее улыбкой. У нее не было желания брать кого-то под свое крыло и носиться с ними, будто наседка с цыплятами.
– Как тебя зовут?
– Ревна, – сказала девушка, – Ревна Рошена.
Свою фамилию она выдавила, будто проклятье. Линне это было знакомо.
– Ладно, Ревна, хватай ящик, я покажу тебе, где ты будешь спать.
Линне направилась к выходу из склада. Она шла впереди, то и дело оглядываясь, чтобы убедиться, что Ревна не отстала. У нее что, хромота?
Вдруг она увидела, как под заводской спецовкой сверкнули странные туфли с металлическим мыском. Девушка, перехватив ее взгляд, покраснела и с вызывающим блеском в глазах произнесла:
– Не замедляй шаг.
– В армии все нужно делать очень быстро, – сказала Линне, – тебе придется над этим поработать.
Ревна открыла было рот, чтобы ответить, но, похоже, передумала. Однако Линне все равно почувствовала, как ей в спину уперся возмущенный взгляд. Вероятно, она в очередной раз не смогла завести подругу. Ну почему, почему с парнями ей было легче? Она очень скучала по своим бывшим однополчанам. Скучала по Таннову и Досторову. Скучала даже по этому фигляру Кослену.
К тому времени, как они добрались до казарм, большинство девушек уже вернулись с плаца.
Линне открыла плечом дверь и переступила порог.
– Что это? – спросила Пави.
Она была самая маленькая из них, стройная и хрупкая, со смуглой кожей, проворными глазами и черной косой, лежавшей на спине. Юго-восточный акцент выдавал в ней девушку с периферии Союза.
– Форма, – сказала Линне. – Стройтесь по росту.
– А это кто?
Катя смотрела мимо Линне, туда, где под грузом своего ящика пошатывалась Ревна. При взгляде на Катю можно было подумать, что она приехала не на фронт, а на фотосессию для глянцевого журнала. Гесовцу приходилось отчитывать своих солдат за то, что они свистят ей вслед.
– Ну что же ты, давай, заходи. Как тебя зовут?
Ревна сделала шаг и споткнулась о порог.
Помещение заполнил гулкий удар металла о дерево, сменившийся грохотом, когда Ревна уронила ящик. Все взоры обратились на ее ногу.
Линне подумала было, что у девушки железные башмаки, но это оказалось совсем не так. У Ревны были железные ноги. Линне разглядела два стальных больших пальца, острых и покрытых грязью. Они были длиннее и шире обычных, образовывали букву Y и соединялись с широкой платформой, игравшей роль стопы. Сама стопа, обтянутая резиной, была шире любой обуви.
Когда Ревна выпрямилась, Линне заметила толстую цилиндрическую пятку, тоже обрезиненную. Стальные пальцы вгрызались в землю, сочленения двигались с поразительной точностью. Линне поняла, что это протезы из живого металла. Она еле сдержалась, чтобы не наклониться и не попытаться все внимательно рассмотреть.
Остальные девушки разинули рты. Но они приехали сюда не для того, чтобы подглядывать, любопытствовать и строить гримасы. Линне прочистила горло.
– Ревна наша новая боевая подруга. И, как и остальные, тоже получит форму установленного образца. Так что… постройтесь!
Темные глаза Ревны наполнились слезами. С каждым гулким стуком ее шагов, она, казалось, напрягалась все больше и больше. Катя взяла ее за локоть и подвела к свободной кровати. Потом улыбнулась, как кинозвезда, и перебросила свои платиновые кудри на одно плечо.
– Добро пожаловать, Ревна, – сказала она и бросила на Линне через плечо гневный взгляд, – насчет нее можешь не беспокоиться, ее отец генерал, вот она и решила, что ее поставили здесь командовать. Но это совсем не так, поэтому тебе не обязательно делать то, что она велит. Откуда ты?
Ревна села и дотронулась ладонью до икры. Потом подняла взгляд на девушек, не сводивших с нее глаз, и тут же ее отдернула.
– Форпост Таммин, – ответила она.
– Я тоже из Таммина, – сказала Магдалена.
Линне подумала, что подозрительно быстро выполнила порученное ей задание, и подавила недовольный вздох, когда Магдалена подняла выпавший из рук Ревны ящик. Выволокла его на середину комнаты, подошла к Ревне и пожала ей руку. «А всякие Линне, сколько их ни есть на белом свете, пусть таскают свои ящики сами», – недвусмысленно говорил весь ее вид.
– Как так получилось, что нас привезли сюда не в одном паланкине?
– Мне пришлось улаживать всякие формальности, – ответила Ревна.
– Что у тебя с ногами? – спросила другая девушка.
Ревна неподвижно застыла.
– Несчастный случай.
Эти слова она произнесла легкомысленным тоном, но при этом плотно сжала губы и сунула ноги под кровать.
– Мы так опоздаем, – напомнила им Линне.
– Дай человеку освоиться, – повернулась к ней Катя.
– Добро пожаловать в полк, – сказала Линне Ревне. – Считай, ты уже освоилась. Снимай свою старую спецовку. Остальные идут со мной на склад – и каждая принесет по ящику.
Катя закатила глаза, но махнула другим рукой, призывая идти за ней. Линне услышала их хохот за спиной, когда вела их к складу. И сказала себе, что ей плевать, чем был вызван их смех.
Форма состояла из хлопчатобумажной гимнастерки, брюк и кителя с высоким воротником на каждый день. Во втором ящике обнаружились шерстяные куртки, шарфы и перчатки, в третьем носки и ремни. Все одного и того же оливково-коричневого цвета, за исключением пуговиц на кителе да шеврона на рукаве с изображением стилизованной звезды Союза, по которому можно было опознать служащих действующей армии.
– Форму будем распределять по размеру, – сказала Линне.
Катя язвительно хихикнула.
– Тебе совсем не обязательно говорить, какой у меня размер. Я могу одеться и сама, так что премного тебе благодарна.
Она поджала губы и вытащила брезентовый ремень, которым ее талию можно было обернуть дважды.
Линне намеревалась выдать одежду больших размеров тем, кто побольше, а маленьких – тем, кто поменьше, но вскоре выяснилось, что понятие «больше-меньше» зависит от личных предпочтений. За исключением рослой Магдалены все выглядели просто смешно.
– Я не могу это носить, – хохотала Галина, коренастая шатенка, которая собиралась стать штурманом.
В первый день она щеголяла в платье, бесконечно радуя парней. Сегодня же Галина потрудилась надеть брюки, на ней были даже ботинки, которые она приложила к казенным, чтобы сравнить размеры. Казенные оказались минимум на шесть сантиметров длиннее.
– В мыски можешь натолкать носков, – сказала Линне, – их здесь полно.
– А в своих я ходить не могу? Они симпатичные, да и мне в самый раз.
Галина показала на свои лодыжки.
– Армия требует единообразия и порядка, – резко бросила Линне.
– Вот как раз поэтому я и собираюсь серьезно подойти к этому делу, – добавила Катя.
Она взяла сантиметр, повернулась к Елене, спокойной девушке с энергичным лицом, и протянула ей свой блокнот.
– Подними руки, – сказала она Пави, и озадаченная девушка тут же повиновалась.
Сантиметр обвил ее талию.
– Шестьдесят пять, – объявила Катя, и Елена тут же записала эти цифры.
– Кройкой и шитьем будешь заниматься в свободное время, а сейчас у нас полно дел, – сказала Линне, когда Катя перешла к бюсту Пави.
– Каких, например? – спросила Оля.
Например, докладывать о текущем положении дел полковнику Гесовцу. Например, выполнять его приказы. Например, доказывать, что они могут вести себя как солдаты, даже если сейчас им это и не под силу.
– Даже не мечтай, что вот в этом кто-то будет ходить, – сказала Катя и подняла лежавшие рядом с Олей брюки, – ты хочешь, чтобы мы путались в штанинах, атакуя врага?
– Займешься ими вечером. А сейчас нам надо явиться с докладом к Гесовцу.
Линне повернулась, чтобы уйти. Она сделает свою работу, несмотря ни на что. Но, возможно, остальные проявят такую некомпетентность, что проект закроют, а их всех отправят по домам.
Но только не меня. Ее место на фронте.
– А являться к нему с докладом мы должны в форме или без? – сказала Катя.
– Что же ты сама его об этом не спросила? Он бы с удовольствием отправил тебя обратно на плац маршировать.
Катя фыркнула.
– Я скорее промарширую своим башмаком по твоей…
В дверь постучали. Катя прищурила глаза.
– Что ты натворила? А ну признавайся, пока…
– Я ничего не… – начала было Линне.
Дверь открылась, в комнату вошел парень с красным лицом и вскинул к фуражке ладонь.
– Прошу прощения, – сказал он, – прошу прощения, но приехала командор Зима. А с ней аэроплан.