Владимир Колычев
Тюрьма, зачем сгубила ты меня?
Глава 5
Ключ со стуком вошел в замочную скважину. Как будто молотком по гвоздю в крышке гроба ударили, душа всколыхнулась, как водная гладь, в которую угодил большой камень. Жизнь и без того закончена, но изолятор временного содержания, сборная камера СИЗО, баня, прожарка – все это казалось Карцеву этапами, которые должен пройти мертвец на своем последнем пути. А сейчас как будто в гробу его доставили на кладбище. Надзиратель уже вколотил гвоздь в крышку, сейчас опустит его в камеру, как в могилу, закроет за ним дверь – как будто засыплет землей. И вечный мрак…
Он ожидал увидеть мрачную, битком набитую людьми камеру, где ни продохнуть, ни повернуться. Смрадный липкий воздух, тяжелая аура всеобщей агрессии, гнусные уголовные типы с подлыми намерениями… Еще он понимал, что действительность может оказаться намного страшней, чем ожидания. Поэтому несказанно удивился, когда увидел, что камера не совсем уж мрачная. Довольно-таки просторная, квадратов тридцать, не меньше. Стены выкрашены синей краской, бетонные полы – коричневой. Унитаз в кирпичном постаменте, с перегородкой, вокруг дешевый и плохо уложенный, но чистый кафель. Нары вдоль стен – сваренные из железных уголков и в два яруса лежаки. Стол посреди камеры, скамейки, прибитые к стенам тумбочки. Людей совсем не много, человек семь-восемь. Запах тяжеловатый, но не смрадный. Не жарко, но и не холодно. Словом, терпимо.
За столом трое, двое играют в нарды, третий смотрит. Остальные лежат на своих койках, вытянувшись во весь рост. Один читает, другой лежит с закрытыми глазами.
Появление новичка не осталось незамеченным. Сидевшие за столом арестанты оторвались от игры, повернулись к нему. Добродушный с виду здоровяк лет тридцати смотрел на него с насмешливым интересом, худосочный мужик с орлиным носом и челюстью пираньи скалился, взглядом обещая ему неприятности. Парень со смешной курчавой головой смотрел на матрац в руках новичка, избегая встречаться с ним взглядом.
Самая дальняя от входа койка была закрыта ширмой из цветастой ткани. Но с появлением Карцева занавеска отошла в сторону, и со своего ложа поднялся среднего роста, хлипкий в плечах, злобнолицый человек лет сорока. На нем был шерстяной спортивный костюм, побитый молью, чудом сохранившийся с советских времен, стоптанные без шнурков кроссовки, в которые легко проскользнули ступни в шерстяных носках.
Карцев ни разу не был в тюрьме, но в свое время у него были знакомые из уголовной среды. Кое-что слышал он об арестантских порядках, знал, как нелегко бывает новичку, когда его берут в оборот бывалые зэки. А этот злобнолицый, похоже, был коренным обитателем тюрьмы. Угрожающий взгляд, хищный оскал, уверенная косолапая походка. Еще Георгий слышал, что в каждой камере есть старший среди всех, так называемый смотрящий. И место у него самое лучшее – в дальнем возле окна углу. А именно оттуда и восстал этот страшный гоблин…
– Кто такой? Прочему не знаю? – противным, скребущим по нервам голосом спросил он, небрежно покручивая в руке черные четки.
– Карцев я. Зовут Георгий.
– А чего не здороваешься, Гоша? И ноги не вытер, когда в камеру входил. Ты чо, в натуре, не уважаешь братву?
– Уважаю.
Карцев старался держаться с достоинством сильного и уверенного в себе человека. Он же не какой-то там доходяга, над которым можно издеваться всем и каждому. От природы он был крепкого здоровья. Рост метр восемьдесят, плечи широкие, руки сильные, кулаки будь здоров. И спортом он занимался – и раньше, и сейчас. А тут какой-то задохлик права качает… Но все равно страшновато. И голос предательски подрагивает.
– По первому ходу к нам заехал?
– Что сделал?
– Видно, что по первому разу, – злорадно оскалился злобнолицый. – Лет сколько?
– Тридцать девять.
– Большой уже. А нашей жизни не знаешь. Придется растолковать.
– Растолкуй, – через силу выдавил Карцев.
– А не боишься?
– Нет.
– Храбрый, значит. Это хорошо… Скатку на эту шконку бросай.
Злобнолицый показал на свободный лежак у дверей, у стены, противоположной той, к которой примыкал унитаз.
– Здесь твое место будет.
– Спасибо.
– Ты чо, в натуре? – ощерился уголовник. – У нас не говорят «спасибо». Это заподло, понял? Ты чо, в натуре, ни разу не грамотный!
– Ты бы объяснил мне, а то я не все знаю…
– Не все знаешь… Ты вообще ничего не знаешь!.. Короче, без прописки тебе никак нельзя. Не будет прописки, не будет житья.
Карцев слышал о так называемой прописке, которую устраивают сокамерники новичку. Чтобы жизнь малиной не была. В чем конкретно состояла эта страшная, по слухам, процедура, он точно не знал. Но понимал, что мало ему не покажется.
– А-а, что-то надо сделать? – спросил он.
– А ты думал… Начнем с простого…
Злобнолицый жестом показал, что новичок может расстелить матрац. И когда Карцев это сделал, сел на край постели, приглашая последовать примеру.
– Скажи мне, по какой статье тебя закрыли?
– Что сделали?
– Посадили.
– А-а… Сто пятая статья, убийство.
– Раньше за убийство под «вышку» ставили. А сейчас не казнят.
– Знаю.
– Если знаешь, тогда ответь мне на вопрос. Вот если в хату сейчас вломятся вертухаи, выведут тебя на тюремный двор и вздернут на виселице, по какому закону они тебя повесят?..
– Нет такого закона.
– А вот и неправильно, – обнажая гнилые зубы, ухмыльнулся уголовник. – По закону всемирного тяготения тебя повесят. Сразу видно, что тупой…
Следившие за разговором арестанты оживились. Одни скалились молча, другие смеялись в голос. Карцев закусил губу с досады.
– Еще вопрос, – продолжал куражиться злолицый. – Встань.
Карцев сначала огляделся по сторонам, пытаясь выяснить откуда ждать подвох, и только потом поднялся.
– Что такое теория относительности?
– Ну, это из физики… Эйнштейн там… Инерциальные системы…
– А конкретно?
– Ну, все в мире относительно…
– Ты что сейчас делаешь? Стоишь?
– Стою.
– Стоишь. А на самом деле ты сидишь… Вот тебе и теория, гы-гы!..
Уголовник гоготнул, требуя того же и от своих сокамерников. Но в этот раз засмеялся только сидевший за столом курчавый паренек. И то, скорее по принуждению, чем по доброй воле.
– Еще вопрос!
Злолицый сделал паузу. Судя по выражению его лица, предстоящий вопрос не мог уже быть таким безобидным, как прежние. Так и оказалось.
– Что выбираешь, на болт сесть или вилкой в глаз получить?
Карцев похолодел. На первое он не согласится никогда, но и без глаза оставаться тоже не хотелось.
– Вилкой в глаз… – сжимая кулаки, пробормотал он.
Пусть только попробует кто подойти к нему с вилкой – драться будет до последнего.
– Вот это правильно! – поднимаясь из-за стола, громыхнул утробным голосом здоровяк.
Злолицый как-то сразу скис, глянув на него. Казалось, будь у него хвост, он бы пугливо поджал его.
А здоровяк неспешно перебросил ногу через скамейку, неторопливо приблизился к новичку. Заложив руки за спину, благодушно улыбнулся.
– На болт садиться не гоже, – игнорируя злолицего, обратился он к Георгию. – А вилкой в глаз… Вилок у нас здесь, брат, нет. Не положено… Но ты молоток, правильно фишку просек… Присаживайся!
Здоровяк показал Карцеву на его шконку. Злолицего там уже не было.
– Будь самим собой, – сказал он, присев рядом. – И не слушай всяких там бакланов…
– Я думал, он смотрящий, – оправдываясь, передернул плечами Георгий.
– Ну, когда-то, может, и был, – сказал здоровяк, насмешливо глянув на шконку, за ширмой которой скрылся злолицый. – Гудок его кликуха. Понтов много, а толку мало. А то, что шконка у него козырная, так на ней только летом и хорошо. Зимой из окна дует. И вообще… Я за камерой смотрю. Да ты не бойся, я не кусаюсь…
– Да я и не боюсь, – мотнул головой Карцев.
Смотрящий обладал внушительной силой – как внутренней, так и внешней. Но агрессивности и злопакостного нахальства – ноль. Обычный русский мужик, бесхитростный и добродушный в спокойной для себя обстановке. Безобидным он не казался, но и подвоха Георгий от него не ждал.
– Правильно, бояться не надо. Не верь, не бойся, не проси… Я слышал, тебя Гоша зовут…
– Георгий. Но можно и Гоша.
– Можно. Нормальное имя. А меня Федором зовут. Просто Федор. Погоняло есть, но я его не люблю, я ж не лошадь, чтобы меня погонять. Правильно я говорю?
– Ну да, – поспешил согласиться Карцев.
– А у тебя кликуха есть?
– Ну, была когда-то. В молодости. С пацанами во дворах тусовались. Компания у нас крутая была…
– Здесь, в Рубеже?
– Да, на Южной Доле. Может, слышал?
– Ну почему не слышал? Слышал.
– Наш район так уже никто не называет…
– Но ведь было?
– Было. Давно. И как будто неправда…
– Тридцать девять лет тебе?
– Ну да, почти сорок.
– Мне тридцать четыре. И вашу Южную Долю хорошо помню. Сам я из Алексеевки, – буднично спокойным тоном сказал Федор.
Но Карцев вздрогнул. Южная Доля, а если точнее, несколько кварталов на южной окраине города географически соседствовала с поселком Алексеевка. Издавна южнодольцевские пацаны враждовали с алексеевскими. Сейчас вроде бы все спокойно, но раньше драки, и с поножовщиной, были привычным явлением.
– Да ты не напрягайся, – усмехнулся смотрящий. – Я к тебе претензий не имею. Хотя было, ходил я на вашу Южную Долю… Да, были дела, не соскучишься… Назад бы вернуть все, сначала бы все начать. Ну да ладно… По сто пятой, говоришь, сюда попал. Убил кого?
– В том-то и дело, что не убивал, – мотнул головой Карцев.
– Ты не думай, я не стукач, – благодушным тоном сказал Федор. – И никогда не был… Я человек правильный по жизни, не сомневайся…
– Да я ничего. Просто я, правда, не убивал. Подставили меня.
– Ну, подставы, конечно, бывают. Но очень-очень редко, поверь мне…
– Не знаю, как редко, но я не убивал. Уходил, она живая была.
– Кто, баба?
– Ну да.
– Жена?
– Ну нет…
– Любовница?
– Да нет. То есть вроде бы да. Ну, мы в первый раз тогда, вроде как начиналось у нас… Началось и сразу закончилось. С летальным для нее исходом. Задушили ее. Кто – не знаю.
– А валят на тебя?
– Ну да… Сначала опера насели, затем следователь к стенке припер. Пальчики мои везде, паспорт… Если б только это. Спал я с ней, все улики в ней остались… Следователь напирает. Ты, говорит, сначала изнасиловал ее, а потом задушил… Как будто я маньяк какой-то?..
– Изнасиловал, говоришь? – недобро как-то призадумался Федор.
– Ну нет, не было такого. Все по взаимному согласию.
– А задушил кто?
– Так говорю же, не знаю… Как будто кто-то нарочно меня подставил…
– А что, у кого-то интерес есть?
– Ну, не знаю.
– На воле чем занимался?
– Бизнес у меня свой. Мебелью торгую.
– Дорогая мебель?
– Да нет, эконом-класса.
– Нормально дело идет?
– Я бы сказал, шло.
Карцев чувствовал себя дураком. Не должен был он говорить, что занимается бизнесом. Федор может решить, что денег у него куры не клюют, предложит поделиться. Или еще, чего доброго, адрес разузнает, дружков своих с воли к жене зашлет…
– Что, без тебя никак? – спокойно, как о чем-то прозаическом, спросил смотрящий.
– Ну, без головы всегда тяжело.
– А что, компаньонов нет?
– Нет, сам с усам… Компаньоны – дело гиблое. Или подставят, или, что доброго, киллера наймут…
– Но ведь кто-то же подставил.
– Вот я и ломаю голову, кто…
– Ломай. Твои проблемы, твоя голова, тебе ее и ломать… Только смотри – сам не сломайся. Тюрьма – дело тонкое, но может очень поперек горла встать. Ты, я смотрю, мужик ничего. Шконку тебе определили, здесь и будешь кантоваться. К людям присматривайся, но в душу не лезь. Пустые разговоры здесь не жалуют. Язык не распускай и руки тоже. За свару – спрос. Если вдруг какая с кем проблема – обращаться ко мне, я буду решать вопрос. Если какие-то вопросы – тоже ко мне. Привет кому-то передать – тоже через меня… В нарды играешь? – меланхолично спросил Федор.
– Ну, так…
– Если «ну, так», то лучше не садись. Иван Сидорович у нас в этом плане – хищник, – смотрящий показал на горбоносого мужичка с челюстью пираньи. – Любого в «шеш-беш» порвет. Я сам знаток по этой части, но пару тысяч ему отдал. У нас тут только под интерес играют, такой закон…
– Я понимаю… Сам на деньги играл.
– Где, с кем?
– В бильярд. С друзьями иногда собираемся.
– Но у вас там, наверное, четко – деньги на кон и никаких гвоздей, – вспомнив запах свободы, растроганно улыбнулся Федор.
– Да, конечно…
– А у нас тут развести могут. Предложат на просто так сыграть, а «просто так» – это место, на котором ты сейчас сидишь. Должен понимать, что может быть, если проиграешь.
– Понимаю.
– У нас в хате такого беспредела нет. Да и Зося на этап ушел… Зося у нас по картам был спец. Пять тузов в одной колоде, ну ты понимаешь…
– Шулер?
– Не могу сказать, – нахмурился Федор. – За руку не ловил. Если бы поймал – убил, а так – никаких претензий. И слова плохого сказать не могу. Потому что жизнь у нас такая – за слово спросить могут, не сейчас, так когда-нибудь. Так что за базаром следи. И вообще гляди в оба… А с Иваном Сидоровичем за доску не садись… Кстати, на воле у тебя кто остался?
– Жена.
– Кабанчика заслать не обещала?
– Посылку?
– Ну вот, уже и осваиваешься, – поощрительно улыбнулся Федор. – Да, про посылку разговор.
– Будет посылка.
– Добре. Часть на общак положено, остальное себе. Но опять же, хата у нас небольшая, столуемся всем гуртом. Ну не все, но в общем…
Смотрящий указал на двух кавказцев, парня и пожилого мужчину.
– Ильхаз и Тагаз. Мужики они смирные, ведут себя, в общем, правильно, но за стол садятся после нас. Ты с ними лучше не связывайся, а то можешь не проснуться…
– Чего?
– Ильхаз, молодой, человека зарезал. Случайного прохожего. Тот его спьяну по матушке послал, а этот за нож… Тагаз вообще в авторитете, ну, среди своих. За что повязали, не скажу. Не дело о таких вещах говорить. Но я бы на твоем месте держался от них подальше…
– А этот… – Федор перевел взгляд на неряшливого толстячка в роговых очках, одна дужка была заменена резинкой из трусов. – Чума его кличут. Черт по жизни. С ним за стол никто не садится. Он хоть и не петух, но руки ему лучше не подавай, а то мало ли…
Чума занимал самую крайнюю возле сортира шконку. Постное выражение лица, безучастный взгляд. Как будто не было у него никакого интереса в этой жизни.
– Да, и еще. Если кто-то за столом – на дальний ходить нельзя, – сказал смотрящий, кивнув в сторону сортира. – Сходил на точку – убрал за собой и, главное, помыл руки. Нельзя с загаженными руками ходить, косяк это – и для тебя, и для того, к кому прикоснешься…
Федор долго рассказывал о порядках в камере. Говорил спокойно и обстоятельно. Карцев внимал каждому его слову. Нравился ему этот человек, и неспроста у него возникла уверенность, что с таким смотрящим он не пропадет.
Глава 6
Несмотря на свою молодость, начальник оперчасти казался тертым калачом. Взгляд строгий, но не суровый. В глазах мудрость много повидавшего на своем веку человека. Скупая улыбка на губах подкупала своей суровой искренностью.
Майор Сизов бегло пролистал страницы личного дела, участливо посмотрел на Карцева.
– Как же так, Георгий Степанович, такой положительный с виду мужчина, и вдруг – убийство.
– Я не убивал.
Карцев продолжал отрицать свою вину, хотя и понимал, что ему никто не поверит.
– Но все улики против вас.
– И что с того? Допрашивать меня будете?
– Допрашивать? Я не следователь, чтобы допрашивать. И не адвокат, чтобы вызывать вас на откровенный разговор…
– Но вы же «кум».
– Кум? А может, еще и сват? Кум королю, сват министру… Шучу, шучу. Я прекрасно знаю, как называют меня уголовники… Но вы же не уголовник, Георгий Степанович. Вы чужой человек в этой маргиналии. Вы жили жизнью приличного человека, у вас жена, семья, бизнес. И я уверен, что вы только о том и мечтаете, чтобы поскорее вернуться к прежней жизни.
– Да, мечтаю. Но к чему этот разговор?
– К тому, что вы – просто оступившийся человек. И вам не по пути с уголовниками чистой воды…
– Допустим.
– Не буду ходить вокруг да около, скажу прямо. Вы еще не осуждены, но я бы хотел, чтобы вы уже сейчас встали на путь исправления.
– То есть? – напрягся Карцев.
– Как начальник оперативной части, я обязан смотреть за порядком в камерах, выявлять готовящиеся преступления и так далее и тому подобное. Для того чтобы моя работа была эффективной, я должен владеть информацией обо всем, что творится в камерах, о настроениях заключенных, о разговорах, которые они ведут…
Карцев предвидел исход этого разговора «по душам». И уже сейчас был готов дать ответ.
– Короче говоря, вы хотите, чтобы я стал стукачом?
Вопреки ожиданию, майор Сизов не стал убеждать его в том, что стукачество и высокая сознательность – это не совсем не одно и то же.
– Да, я хочу, чтобы вы, Георгий Степанович, стучали, – отрезал он и обескураживающе улыбнулся. – Да, я хочу, чтобы вы стали моим стукачом.
– Но я никогда… – начал было Карцев.
Но майор Сизов его оборвал.
– Ваше «никогда» осталось там, за тюремным забором. Забудьте то, что было там. Думайте только о том, что ждет вас здесь. А ждет вас – приговор и этап на зону…
– Тем более… – выдавил Георгий.
– Что тем более? – жестко усмехнулся начальник оперчасти. – Хотите стать своим среди уголовников?
Карцев вспомнил, что совсем не плохо устроился в своей новой арестантской жизни. Смотрящий Федор его жалует, сокамерники держат за своего, не обижают, есть, с кем за жизнь поговорить, – в общем, не все так уж и плохо. И не резон становиться стукачом.
– Может, и хочу, – с вызовом глянул он на «кума».
– Хотеть – одно, а стать – другое. Не будете вы своим. Блатные будут вас привечать до тех пор, пока вам с воли будут присылать передачи… Вы же исправно получаете посылки?
– Да, – растерянно сказал Карцев. – А это вы к чему клоните?
– К тому, что нет постоянства в этом мире. И рог изобилия может иссякнуть…
– На что вы намекаете?
– Я не намекаю. Я даю вам время поразмыслить над суетностью вольного мира. У вас есть жена, насколько мне известно, она работает в банке, возглавляет кредитный отдел.
– Да, есть такое.
– Также у вас есть свой бизнес.
– Да.
– За убийство любовницы… – на последнем слове Сизов сделал ударение. Немного помолчал, затем продолжил: – За убийство вам дадут лет пятнадцать. В лучшем случае – десятку. Как вы сами думаете, захочет ли жена ждать вас? Сможет ли она простить вашу измену?.. После того как вас осудят, у нее появится право развестись с вами заочно. А еще у нее будет возможность вести ваш бизнес. Тем более, что у нее экономическое образование… Возможно, она захочет опереться на сильное мужское плечо… Все, молчу, дальше домысливайте сами…
Майор замолчал. Карцев провел рукой по взмокшему лбу. Он был озадачен. Кате тридцать два года – еще не старая, но и не юная. Наверняка уже сейчас в ее голове бродят мысли – как жить дальше. Да и мужчина интересный может подвернуться. Возможно, уже сейчас у нее есть любовник… Может, из тех, с кем она в бане… Его осудят, она подаст на развод. Сама или на пару с новым избранником присвоит себе все, что нажил муж. Он уйдет по этапу на зону, и некому будет посылать ему туда не то что посылки, некому будет сказать в его адрес и доброе слово… Сначала жена забудет, а потом и сын. Как бы не случилось так, что Ярослав станет называть папой другого мужчину…
– Чего вы от меня хотите? – голосом, похожим на стон, спросил Карцев.
– Я уже сказал, чего я от вас хочу.
– Но я никого не убивал. У меня есть хороший адвокат, меня оправдают…
– Вы сами в это не верите, – покачал головой Сизов.
Увы, но он был очень близок к истине. Все улики свидетельствовали против Карцева, следователь уверен в том, что убийца – он. И судью он склонит к тому же мнению…
– И что я выиграю, если соглашусь? – убито спросил он.
– Во-первых, хорошая характеристика с места вашего заключения. Мы убедим суд, что вы человек положительный со всех сторон. Тогда ваш адвокат сможет убедить его, что убийство вы совершили в состоянии сильного душевного волнения. Тогда вы получите всего три-четыре года. Во-вторых, я буду ходатайствовать перед начальником следственного изолятора о том, чтобы срок вы отбывали здесь, в отряде хозобслуги.
– В хозобслуге – одни козлы, – сказал Карцев, вспомнив утверждение Федора.
– Георгий Степанович! – удивленно и покровительственно усмехаясь, вскинул брови Сизов. – Не ожидал я от вас такого!
– Но ведь это так…
– Для зэков – так, а для вас… Вы же не матерый уголовник.
– Но у нас в камере нет матерых уголовников, – подавленно буркнул Карцев.
– Как это нет? А ваш смотрящий?
– Федор?
– Федор, – кивнул майор. – Федор Иванович Михалев. Он же Федя Скачок. Кличка у него такая – Скачок.
– Я не знаю его клички. Он не любит, когда так…
– Если не любит, когда по кличке, значит, порядочный человек?
– Ну… Он ведет себя порядочно…
– Это всего лишь видимость, Георгий Степанович. Видимость… Что такое «скачок» на жаргоне, знаете?
– Нет.
– Скачок – это ограбление. У вашего Федора три судимости. И все за ограбления. Кличку свою оправдывает… И четвертая судимость будет. Тоже ограбление. И это не делает ему чести…
– Ну, я не знаю, – пожал плечами Карцев.
Ему все равно было, в чем обвиняли Федора, лишь бы он к сокамерникам хорошо относился, чтобы оставался таким же добродушным и справедливым, как прежде.
– А вам и не нужно про него знать. У него своя жизнь, у вас – своя. Он среди блатных своим всегда будет, в зоне хорошо устроится, а что с вами там будет – вопрос… Плохо в зоне. Очень плохо. Уж поверьте мне…
Карцев представил мрачные и злобные физиономии закоренелых уголовников. Нет, своим он среди них не будет… Представил, как будет валить лес на лютом морозе…
– Я слышал, в хозобслуге можно условно-досрочное получить, – поежившись, жалко сказал он.
– При условии хорошей работы вполне. Если не будет жалоб, то через два года можете выйти на свободу…
– Всего два года? – приободрился Карцев.
– Да, всего два года. Плюс регулярные свидания с законной супругой… Кстати, можем оформить вам свидание в ближайшее время. В специальной комнате, в виде исключения… Видите, как все просто…
– Но для этого я должен стучать?
– Ну зачем так грубо? Вы должны информировать меня о том, что происходит в камере…
– Ну, если всего лишь информировать… Я согласен.
– Вот и договорились, – празднуя удачную вербовку, широко улыбнулся майор Сизов.
Карцев уныло вздохнул. У мента маленькое будничное торжество, а у него – большая жизненная трагедия. Мало того, что оказался в тюрьме по обвинению в убийстве, так еще и встал на скользкий путь предательства.
– Подписывать мне ничего не надо? – сконфуженно спросил он.
– Нет, подписывать ничего не надо, – покачал головой начальник оперчасти. – Все уже записано, на магнитную пленку… Но вы не думайте, это не компромат. Это всего лишь небольшая памятка – для вас. Чтобы вы не забывали о своем, э-э, служебном предназначении…
Сизов провел короткий инструктаж на «служебную» тему, на этом разговор и закончился.
В камеру Карцев входил на негнущихся от волнения ногах. Тяжкие мысли угнетали, холодили душу. Вдруг Федор уже в курсе, что произошло с ним в кабинете начальника оперчасти…
А Федор смотрел на него, улыбался. И когда Георгий умостился на свою шконку, подошел к нему, подсел.
– Ну что адвокат сказал? – спокойным, располагающим к общению голосом спросил он.
– А-а, адвокат…
Карцев воспрял духом. Оказывается, Федор даже не знал, где он был. Все верно, конвоир выводил его из камеры для встречи с адвокатом… А встреча была с начальником оперативной части. Знал бы Федор, чем она закончилась…
– Так что с адвокатом у тебя?
– Да нормально все… То есть не очень… Но если постараться, то можно на сильное душевное волнение списать…
– Если платный адвокат, то сделает…
– Да, хороший адвокат. Платный… Жена заплатила…
– Хорошая у тебя жена. Адвоката наняла, посылки тебе шикарные шлет… Яблоки вкусные… Кислотность у меня повышенная, если яблоко с кислинкой – терпеть не могу. А твоя сладкие шлет…
– Места знает, где покупать, – улыбнулся Карцев.
Он поднялся со своего места, подошел к своему приделанному к стене шкафчику. Сунул руку под ширмочку, достал два больших желтых яблока, одно протянул Федору.
– Благодарю, брат, – улыбнулся тот.
Крепкими от природы и желтыми от табака зубами он вгрызся в сочную, аппетитно хрустящую мякоть. Казалось, именно для того он и подошел к Георгию, чтобы выцыганить у него этот плод. Но так только казалось…
– Если б твоя жена телевизор еще передала, – как бы невзначай сказал он.
– Телевизор? А разве можно?
– Розетки есть, значит, можно… Можно, можно, – широко улыбнулся Федор. – Раньше в камерах розеток не было. И лампочки в стену вмуровывали, чтобы провод к ней нельзя было бросить… А сейчас и розетки есть, и телевизор можно. Если есть. А у нас, как видишь, нет…
– Так ты бы мне сразу сказал, я бы организовал, – взбудоражился Карцев. – А то вторую неделю здесь, а ничего не знаю…
– А не зажмет она ящик, нет?
– Да ну ты что! Дерьмо – вопрос!..
Для него было новостью, что в камере можно было держать телевизор. Если можно, то надо лишь решить вопрос с доставкой. А сам телевизор в любом магазине можно тысяч за пять-шесть купить, не проблема.
– Ну тогда заметано, – поощрительно улыбнулся смотрящий. – А то скучно без ящика…
– Скучно, – задумавшись, сумрачно сказал Карцев. – Без ящика. А если ящик будет, то…
– Что – то?
– Как бы в него не сыграть.
– Это ты о чем? – нахмурился Федор.
– Да так, каламбур. Игра слов.
– Хреновая какая-то игра… В натуре, как будто камень в мой огород бросил. Камера у нас правильная, беспредела нет вообще, все люди братья, типа того. Как у нас в ящик здесь сыграть можно?
– Извини. Это я сдуру…
– Да ладно, это ты меня извини. Тебе срок за мокрое шьют, а я к тебе тут со всякими разговорами… Да ты не бойся, сейчас за мокрое высшую меру не дают… Но могут пожизненное. Это еще хуже…
– Спасибо, утешил.
– В натуре… – добродушно улыбнулся Федор. – Ты это, извиняй. И в голову не бери. По твоей части пожизненное не дадут. Десять лет самое большее. А если сильное душевное волнение проканает, то и меньше… Короче, надо закрывать тему. А то, я смотрю, ты совсем с лица съехал… Давай в картишки перекинемся, – неожиданно, но как будто ненавязчиво предложил смотрящий.
– На просто так? – в шутливом тоне, чтобы прогнать тоску, спросил Карцев.
– Ага, счас!.. – весело ощерился Федор. – Если бы в «шеш-беш», тогда можно. А в картах я не мастак…
Георгий не раз убеждался в том, что в нардах смотрящему нет равных. В этом деле с ним мог потягаться только Иван Сидорович, но его еще три дня назад приговорили к сроку и перевели в камеру для осужденных. А карты Федор, видимо, не жаловал, если за все время, что Карцев провел в камере, ни разу не взялся за колоду.
– А есть карты?
– Обижаешь, брат! – возмутился смотрящий. – Я блатной, а блатной без карт – все равно, что паспорт без печати… Плохо, что в карты нельзя играть. Вертух если засветит, «куму» стукнуть может. А нам проблемы не нужны…
– Так давай не будем.
– Да знаешь, что-то захотелось. Грусть-тоску развеять… Здесь так и останемся, на твоей шконке. Вертух нас здесь не заметит… А сам ты же не стуканешь, нет?
– Я?! – ошалело протянул Карцев. – Стукану?! Ты за кого меня держишь?
Как это ни странно, но его возмущение было справедливым. Ведь он не собирался доносить «куму» о таком пустяке, как игра в карты. Глупо было бы размениваться на мелочи.
– Был бы ты стукачом, я бы к тебе не сел. А так ты правильный мужик, Гоша. Потому и замастырить с тобой хочу…
Смотрящий сходил к своей шконке, вернулся с колодой карт. Заводские, почти новенькие, еще пахнущие полиграфической краской.
– Не бойся, не крапленые, – подмигнув Карцеву, сказал Федор.
– Да я не боюсь.
– Ну и славно… Во что играть будем?
– Тебе видней.
– Тогда в двадцать одно. Ставки чисто символические. По смолячку на кон, и все дела… Курево у тебя есть?
– Ну а то!
У Карцева были не только сигареты, но и деньги. Арестантам не полагалось иметь наличность, но тюремное начальство закрывало на это глаза, если, конечно, в камере был полный порядок. Буза со стороны заключенных могла породить ответные репрессии с обысками и даже взбучками. Но у Федора все в порядке, поэтому надзиратели не зверствуют, не устраивают шмон в камере. Деньги Георгий получил позавчера, от адвоката, на встрече с ним… Впрочем, играть предлагалось всего лишь на сигареты. О более серьезных ставках речь пока не шла.
– У меня тоже все на мази.
Для убедительности Федор бросил на койку мятую пачку «LM». Обмен не самый объективный, поскольку Георгий мог предложить сигареты более высокого класса.
– Один к одному? – осторожно спросил он, выкладывая на кон пачку «Мальборо».
– Один к одному, – не моргнув глазом, подтвердил Федор.
– Как скажешь, – Карцев не стал настаивать на более справедливой, по его мнению, пропорции.
Первым банковать выпало ему. Две карты он сдал Федору, себе – одну, «лицом» вверх. Вторую карту себе брать не пришлось, потому что смотрящий перебрал с картой, прихватил туза к одиннадцати.
Игра шла с переменным успехом, но в целом больше везло Карцеву. Мало-помалу он выиграл у смотрящего всю пачку сигарет. Но на этом счастье закончилось. В камеру вломился корпусной и объявил прогулку.
Вывели на тюремный прогулочный дворик. Было холодно, но уже пахло весной. Небо хоть и в решеточку, но ясное, и солнце яркое. Георгий загрустил. Домой бы сейчас, жену в охапку – и на дачу. И плевать, что ее по пьяной лавочке в одну баню с мужиками занесло… И надо было ему к Лизе ходить, отношения с ней выяснять…
После прогулки он завалился на шконку. Спал до самого ужина.
За столом Федор вел себя как обычно – важный, рассудительный, в меру добродушный. О том, что есть желание отыграться, даже не намекал.
К Георгию он пришел ночью. Подсел к нему на шконку, легонько толкнул в плечо.
– Извини, что разбудил.
– Да ничего, нормально все.
Не мог он злиться на рубаху-парня Федора, поэтому изображал улыбку, пальцами придерживая веки, чтобы не закрывались глаза.
– Не спится мне. Вот, потревожил… Может, раскинем стиры, а? Раз уж начали, чего не продолжить…
– Да можно. Завтра же выходной, – продолжал улыбаться Карцев.
– В каком смысле выходной?
– В том смысле, что на работу ехать не надо…
– Ну да, в нашем санатории всегда выходной…
– Точно, санаторий, – усмехнулся Карцев.
Он вспомнил, как однажды, по молодости, получил профсоюзную путевку в Юрмалу. Отличный санаторий, коттеджи для холостяков, пятиразовое питание на убой, море. Все хорошо, только январь месяц – холодина и острый дефицит свободных женщин. До обеда – процедуры, после – преферанс до самой ночи… И здесь, как в санатории, – карты по ночам.
– Ставки прежние, – сосредотачиваясь на игре, сказал Федор. – Моя очередь банковать…
С первого захода смотрящий проиграл, со второго и третьего тоже… В конце концов просадил Георгию вторую пачку. Но спустя время отыграл ее. Федору сопутствовал успех, и он вернул свой дневной проигрыш.
