Коллектив авторов
Мой командир (сборник)
Он поднял журналы и стопкой сложил их на ящик. Потом собрал карты в колоду, несколько раз перетасовал и запихнул в маленький карман рюкзака. Расстелил на полу блиндажа два одеяла и почувствовал огромное искушение сейчас же завалиться спать. Но было бы скотством не дождаться лейтенанта. Он пнул банку с рыбными консервами, и та покатилась по одеялу. Рыбья голова с этикетки уставилась на него своими маленькими выпученными стеклянными глазами. Носком ботинка он закатил банку в угол. Что ему напоминали глаза этой рыбины? Неохота было об этом думать. В кои-то веки он нашёл укромный уголок и хотел пожить в спокойствии. Он поднял с пола жестянку с ананасовым компотом, открыл и несколько раз отхлебнул. Ощущение горечи во рту пропало. Он всегда был не прочь посмаковать прохладный компот, но здесь, похоже, чай или кофе больше пришлись бы к месту. Ему страшно захотелось чаю – ароматного, горячего, с лёгкой горчинкой. Компот он допил безо всякого удовольствия – вкусными оказались только первые глотки. Смяв в руке пустую банку, он выкинул её наружу через дверной проход. Банка с грохотом ударилась о камни и покатилась вниз. Зараза, ну и звук! Как в жаркий полдень в тихом переулке ухнуть о мостовую с крыши железным корытом. Ещё несколько мгновений было слышно, как жестянка катится вниз, прыгая с камня на камень. Подлетает резво, это как пить дать. И много же ей понадобилось времени, чтобы допрыгать до дна. Он подумал: «Человек потяжелее будет. И поухватистей».
Лейтенант, весь красный, влетел в блиндаж, мыча ругательства и потрясая биноклем, и выпалил, что давно пора усвоить, что значит быть дозорным, а если он ещё не усвоил, то пусть теперь глядит в оба, чтобы ему, лейтенанту, не пришлось ему напомнить, и так далее и тому подобное.
Он оторопел от такой резкой и внезапной перемены. Надувшись, старался не смотреть лейтенанту в глаза, думая про себя: «Так я и знал: эти сукины дети – все одного поля ягоды!»
Но тут лейтенант внезапно умолк. В восхищении он разглядывал роскошное убранство их новых хором, так и забыв опустить руку с биноклем. На его лице снова появилось выражение детской невинности.
– Ого!
При виде всех этих журналов, разноцветных банок с консервами и канистр с керосином лейтенант растаял. Осматривая блиндаж, он заметил уголок книги, выглядывавший из-под кипы одеял, и вытащил её на свет божий. Положив бинокль на ящик, он с любопытством стал перелистывать страницы.
– Ты только посмотри, что я нашел! Китайская священная книга[2].
– Зачем она нам?
– По ней можно гадать. Неплохое развлечение.
Он положил книгу на журналы, взял карту местности и, подхватив бинокль, вышел из блиндажа.
– А тут, похоже, не всё спокойно.
С такими людьми ему ещё никогда не приходилось иметь дела. Вот это фрукт! Сначала испортит настроение, а потом и виду не кажет, как будто так и надо. Так загореться при виде какой-то затасканной книженции… Да ну его к чёрту!
Он ещё раз пошёл проведать запасы консервов. Хотелось пить, и лучше бы – горячего чаю. От компота жажда только усилилась. Сидя на корточках перед термосом, он осушил подряд несколько стаканов. Вода была тёплая и затхлая, а всё-таки пить было в удовольствие. Он вытер губы рукавом и полез наружу на поиски чистого незатоптанного снега, чтобы закинуть в термос. То тут, то там белизну снежного покрова разбавляли желтоватые ямки и прерывистые зигзагообразные линии. «Вот она, солдатская житуха, – подумал он. – Нагадили… Как цыгане: сегодня в этом блиндаже, завтра – где-нибудь ещё. Может, в земле. И моча эта жёлтая, потому что жёлтый – цвет страха. Страшно умирать».
Уже в чуть более унылом настроении он вернулся к обрыву. Лейтенант примостился за валуном и, осматривая окрестности в бинокль, делал пометки в карте. Он встал за спиной у лейтенанта, потом присел на корточки и прижал пальцами края карты, которые нещадно трепал ветер. Лейтенант улыбнулся ему.
– Я тут не нашёл поблизости камней весом меньше, чем в несколько кило. А я, как видишь, не то чтобы спортсмен.
Он ещё раз глянул в бинокль и снова начал наносить пометки – красные крестики, один за другим. Закончив, поднялся, свернул карту и принялся разъяснять ему обстановку. На секунду его указательный палец остановился на чёрной колонне, которая медленно двигалась за деревьями.
– Думаю, это кочевники. Может, даже наши.
Потом он передал ему бинокль:
– Взгляни-ка, – а сам пошёл в сторону блиндажа. – Настроил передатчик?
Он проводил лейтенанта взглядом и посмотрел на небо – совершенно белое, затянутое облаками. Почувствовал, как сердце затрепетало от радости. Почему так бывает – непонятно. При виде облаков у него всегда делалось спокойно на душе. Как будто они, как стена, отгораживали его от грубого и жестокого мира реальности, отделяли от всех печалей и радостей.
Он развернулся и глянул в тёмную пасть блиндажа, в которой скрылся лейтенант. Теперь оттуда доносилось только его насвистывание и шорохи – лейтенант выходил в эфир. Ему бы хоть немного этого легкомыслия! Насколько легче было бы жить. Трам-пам-парарам… Разве можно вот так, ни с того ни с сего взять и начать напевать и приплясывать? Тут уж кто каким уродился, из какого теста слеплен. Ну да чёрт с ним.
Подняв бинокль к глазам, он принялся изучать местность. Начал от подножия скалы и потихоньку стал продвигаться вдаль. Все вокруг было скользкое и обледенелое, повсюду торчали острые чёрные камни. Он переползал с камня на камень, двигаясь вперёд. Ему всегда нравились такие девственно-чистые, глухие уголки.
Он хотел запомнить все мельчайшие детали местности. Это было лучше, чем лейтенантова бумажная карта, которую мог унести ветер или спалить огонь. Припорошённые снегом замшелые камни по ту сторону кристально чистых линз казались удивительно живыми и яркими. Он неторопливо и с наслаждением разглядывал их.
Он поднял бинокль чуть выше – и вот уже новый вид неведомой земли, на первый взгляд необитаемой. Как знать – может, люди притаились за камнями? До самой речушки не было видно ни души – ни людей, ни зверей. Только ветви покачивались на ветру, а в высоте стремительно проносились птицы. Он перебрался взглядом через речку. Вот бы сейчас пошлёпать по воде! Какое удовольствие – повалиться на мягкий и влажный прибрежный луг или слушать, как чавкает вода под башмаками… Не пройдя и нескольких шагов, он вернулся. Он всегда старался подольше задержаться у берега. Любил разглядывать гальку на дне и смотреть, как бурлит вода в русле. Нет, бурлит – слишком грубое слово. Струится – текучая, мягкая, скользящая. Его взгляд остановился на невысоком деревце, росшем на берегу. Такое одинокое! Он подумал: «Это моё дерево, оно пьёт воду из моей речки, согревается под солнцем моего неба и питается моей благодатной землёй. Не дай бог кто будет вокруг него околачиваться. Моё дерево!» И тут у него мелькнула странная мысль: «В день, когда упадёт это дерево, я тоже лягу. У нас с ним одна судьба. Если я лягу, то и оно…» Он пожалел, что не выбрал какое-нибудь мощное дерево с крепкими корнями, раз уж теперь всё зависит от того, как долго оно продержится. Ну вот, и снова смерть. Он подумал: «Теперь уже поздно. Каждый человек может сделать выбор только один раз. Дерево само всё решило. И когда это я делал выбор сам? Вечно так…»
Вот бы иметь крылья. Тогда он слетел бы со скалы и обнёс бы своё дерево плетёной изгородью. Или каменной – чтобы убедиться, что оно под надёжной охраной. Но как же оно было далеко. По ту сторону от пограничной вершины, на чужой земле. «Как же оно может быть моим? – подумал он. – Наверняка у него есть хозяин. А может, оно дикое. Захотелось ему вырасти у реки. Или его специально посадили на границе между землями кочевников или крестьян… Когда-нибудь хозяин вернётся, посмотрит на него и скажет: “Как выросло и окрепло моё дерево!” Может, он посадил его в день, когда стал отцом. Может даже, его ребёнок будет стоять рядом с ним. Или нет, он погибнет на войне или бросит его и уедет куда подальше».
И он понял, что, увы, никакого дерева у него нет. Один он одинёшенек. Хотя нет, почему же? Оставалась ещё звезда. Ведь он, живой и здоровый, стоит над пропастью и в бинокль рассматривает долину. Значит, он всё ещё есть, и судьба по-прежнему улыбается ему.
Он выкинул из головы всю эту чепуху про «его» дерево. Выбрался на тот берег и принялся искать среди кустов и камней признаки присутствия врага. Нет, ничего. Всё казалось ненастоящим, словно выдуманным. Ещё немного вперёд. «Тут должен быть враг. Где ж ему ещё быть, имея столько оружия». Он двигался медленно, осторожно. Под ногами шуршали листья. Метнулся к последнему дереву и укрылся за ним. Напротив выстроились в ряд глиняные домишки, нечёткие и размытые, как будто в туманной дымке. Он подкрутил окуляры. Улицы – как будто вымершие. А, нет, – кажется, проскакала лошадь, плеща длинной гривой. Как она неслась! Он опустил бинокль. От долгого напряжения устали глаза. «Воображение разыгралось? Только этого не хватало!» Он глянул ещё раз. Нет, всё верно: по земле вышагивали куры и петухи. Жаль, на дальнюю улицу не пробраться. Эх, будь у меня крылья… два крыла, как у голубя… Он запрыгнул на ближайшую крышу и вдруг наткнулся на старика с огромными усищами. Тот целился в его сторону из здоровенного древнего дульнозарядного ружья.
Не было смысла рисковать. Он быстро отвёл бинокль. В один скачок пронёсся над деревней и, перебегая от тени к тени, направился к чёрной колонне, которая неспешно двигалась по долине. Было слышно, как позвякивают колокольчики на шеях животных. Мужчины в чёрной одежде, понурившись, медленно брели вперёд: друг за другом, в одну колонну, длинной линией без конца и края – как негатив снимка верблюжьего каравана в пустыне. Вот только солнце в кадр не попало.
Он сел на валун и опустил бинокль на колени. Где он оказался? Несколько минут он просидел в полном отупении. Не снится же ему всё это. Поднялся, отошёл к другому склону и направил бинокль туда, где были свои. Быстро спустился по тропинке, по которой они сегодня с таким трудом поднялись, и остановился – как раз в том месте, где лейтенант стоял подбоченясь и насвистывал. Перепрыгнул через речушку, и под ногами опять зашуршали листья. Нет, он больше не хотел думать о смерти. К чему бы он ни приближался, на всём видел печать смерти; вся его жизнь вращалась вокруг смерти. Он опустил голову. Совсем вымотался. Но нужно было проверить. Он должен был убедиться, что всё это ему не привиделось. Он направил бинокль на дорогу, по которой их сюда привезли. Как петляет. Степь была всё такая же тёмная, и темнота пахла смертью. Вдалеке – расположение их части: ещё не достроенные укрепления, бронетехника. В ушах раздался лязг танковых гусениц. Странно: как будто линзы бинокля приближали и звуки тоже, вместе с камнями, стадами и солдатами.
Он положил бинокль на камень, словно опасаясь дольше держать его в руках. Повернул голову в сторону блиндажа. Непонятно было, чем там занимается лейтенант. Он всё ещё насвистывал, и был слышен звук переставляемых с места на место предметов. Он направился к блиндажу. Поняв, что забыл бинокль, неохотно вернулся за ним. У самого блиндажа услышал голос лейтенанта и насторожился. Лейтенант докладывал обстановку. Потом он услышал, как лейтенант передал координаты цели и со смешком добавил: «Пока что парочку».
У него вдруг начали дрожать колени. Идти в блиндаж он передумал. Вместо этого опять подошёл к краю обрыва и стал наблюдать за чёрной линией, непрерывно ползущей по долине. Ему на глаза снова попалось «его» дерево. Хоть он и решил, что ему дерево принадлежать никак не может, было всё же приятно называть его «своим». Хорошо иметь хоть что-то, к чему можно применить такое определение – «моё». Он зажмурился, ожидая взрыва. И вот воздух содрогнулся. Над застывшей долиной разнёсся грохот и страшным эхом прокатился по холмам. Он открыл глаза. В небе было полно воронья. Мечась из стороны в сторону, птицы летели к горизонту. Они перепуганно били крыльями и галдели. А чёрная линия никуда не делась: целеустремлённая и бесстрашная, она всё так же неспешно и с достоинством продвигалась вперёд.
Он снова зажмурился, и после того как прогрохотал второй взрыв, ещё долго сидел, не открывая глаз. Так оно лучше, с закрытыми. Где это он читал, что пророк какого-то там народа вечно сидел с закрытыми глазами под каким-то там деревом?
Он бросил бинокль на грязный снег, засунул руки в карманы и сжал кулаки. Вот бы сейчас можно было, зажмурившись, сидеть под «его» деревом.
Открыв наконец глаза, он прямо перед собой увидел лейтенанта, который с удивлением его разглядывал.
– Это для пробы, – пояснил он.
И со смущённой улыбкой прибавил:
– От этих кочевников можно ожидать чего угодно. Собственники! – последнее слово он произнёс с презрением, но голос у него дрогнул. – Ты сам-то не из деревни?
Он встал за спиной у лейтенанта.
– Нет.
– Так, если что – не хотел тебя обидеть невзначай.
– Они же нам не мешают.
– Это было для пробы. Хотел проверить.
– Можно было и по-другому как-нибудь.
– Мы с ними воюем.
– Мы?
Лейтенант удивлённо обернулся к нему.
– Ну да, ты и я, – и залез в блиндаж.
И зачем нужно было всех переполошить? Он вытащил сигарету. Хотелось пойти и спокойно поваляться в блиндаже.
Поднялся холодный ветер, ему в лицо ударило зарядом колких крупинок льда. Курить, стоя к ветру лицом, было неприятно – перехватывало дыхание. Он повернулся спиной к ветру. Подняв голову, с удивлением обнаружил, что небо приблизилось к нему почти вплотную. Из-за гор наползал густой туман, грузный и тягучий, и набивался в ущелье.
Он пульнул сигарету по ветру. Облако висело прямо у него над головой. Протяни он руку – мог бы ухватить полную горсть. Туман подбирался ближе, подползал к нему. Ещё немного, и он накроет блиндаж.
Ветер подутих, и сверху вдруг посыпались, пританцовывая, снежные хлопья. Он видел снегопад всего несколько раз в жизни. От радости он принялся бегать по площадке, зовя лейтенанта.
Тот выбежал из блиндажа, потрясая автоматом, но, увидев порхающие в воздухе снежинки, вернул оружие на место и подбежал к нему. Скрестив на груди руки, они одновременно и в такт пустились в пляс.
Снежные хлопья с каждым мигом становились всё крупнее.
Лейтенант, задыхаясь, поднял к небу лицо и высунул красный язык. Снежинки опускались на него и таяли. Было смешно смотреть на такое ребячество. Но стоило только ему самому ощутить прохладные прикосновения снежинок к горячему языку, как он оценил всю прелесть затеи.
Снег повалил с такой силой, что невозможно было открыть глаза – в них тут же лезла ледяная крупа и мешала смотреть. Он сказал про себя: «Вот так бы было всегда – весело и легко!»
Его сердце наполняла радость и чувство спокойной уверенности.
Теперь к снегопаду прибавился ветер, и стоять выпрямившись стало невмоготу. Они побежали в блиндаж, задвинули дверной проём металлическим листом и опустили полог. Первым делом нужно было зажечь фонарь и обогреть помещение. Снег у них на голове и плечах начал таять, и лицо лейтенанта блестело, как свежевымытое.
– Эх, нам бы сюда окошко!
– Чего?
– Окно. Так здорово сидеть у окна и смотреть, как падает снег.
С этими словами лейтенант поднял гадательную книгу и уселся на пол. Он подошёл поближе и уставился на лейтенантову находку.
Тот сказал:
– На голодный желудок не пойдёт, – захлопнул книгу и перевёл взгляд на него.
– У самого уже живот свело.
Он взял несколько банок с консервами и примостился на полу. Аккуратно вскрыл банки штык-ножом, вытряхнул содержимое на сковородку и поставил на примус. Баклажанная икра с фасолью.
Вооружившись ложкой, он сидел перед примусом и помешивал еду в сковородке. Лейтенант снова взялся за изучение китайской гадательной книги. Держа её одной рукой и с головой погрузившись в чтение, он другой рукой развязывал шнурки на берцах. Стащив берцы, отшвырнул их к двери, потом собрал валявшиеся вокруг одеяла и подложил под себя – ни дать ни взять курица на сеновале перед тем как снести яйцо.
– Кажется, я сто лет ничего не ел.
Лейтенант не ответил – так увлёкся. Он снял сковород ку с примуса и перенёс её на ящик, стоявший посреди блиндажа. Открыл две жестянки с апельсиновым соком и рас ставил их красиво по обеим сторонам сковородки. Вилки с ложками тоже разложил аккуратно, сбоку от банок с соком.
– Командир!
Лейтенант закрыл книгу и, улыбаясь, придвинулся к столу.
– Света маловато.
Он снял фонарь и придвинул его поближе. Теперь половина блиндажа была ярко освещена, а другая половина погрузилась в темноту. Всё было готово. Во взгляде лей тенанта светились доброта и человеколюбие, над едой поднимался пар, смешанный с ароматом специй.
Не спеша они подняли приборы и приступили к еде. Лейтенант накалывал на вилку небольшие кусочки.
– Знаешь, я учусь на юриста, был бы на последнем курсе… если б не эта война.
– Тут уж никуда не денешься.
– Да, увы.
Лейтенант глотнул апельсинового сока, а он не жуя проглотил здоровенный жирный кусок и сказал:
– У нас есть земля. От отца осталась.
– Обрабатываешь?
– Нет, сдал в аренду. Хотел пойти изучать литературу.
Впервые за долгое время ему доводилось поесть в такой тихой и мирной обстановке. Если раньше, в плавнях, приходилось есть в блиндаже, то на душе у него всегда делалось паскудно. Каждый раз, протягивая руку за новым куском, он думал, а не последняя ли это пища в его жизни.
Улыбаясь с набитым ртом, он смотрел в медовые глаза лейтенанта и тщательно пережёвывал еду – старался не отстать он него в соблюдении основ этикета.
Лейтенант сказал:
– Ни в чём нельзя быть уверенным. Вот я – студент юрфака, а сижу здесь… У меня и невеста есть, представляешь?
На секунду он перестал жевать. Через щели между металлическим щитом и стенами в блиндаж просачивался ледяной воздух. Слышно было, как снаружи завывает ветер.
– Ей восемнадцать.
Он опустил голову. Сейчас ему не хотелось встречаться глазами с лейтенантом. Он ополовинил свою банку с соком, поднял пустую сковородку и отставил в сторону. Лейтенант сидел, вытянув ноги, и пытался прикурить от пламени фонаря.
Он было полез в карман за сигаретами, но лейтенант любезно протянул ему свою пачку.
Они сидели друг напротив друга, опершись спиной о мешки с песком, и молча курили. В тусклом свете фонаря было видно, как голубоватые клубы ароматного дыма заполняют тесное помещение и, кружась, поднимаются вверх.
Лейтенант затушил сигарету и решительно поднялся.
– Так, книги и журналы у нас есть. У меня с собой отличный приёмник, японский. Живём! К чёртовой матери этот университет, а заодно и литературу с юриспруденцией.
От слов лейтенанта ему стало легко и хорошо. Он подтянул к себе рюкзак, вытащил колоду карт и положил на ящик.
Лейтенант присвистнул.
– А аппетит-то разгорается. Чего бы нам ещё… для полноты картины? – сказал он и принялся крутить ручку настройки радиоприёмника. Блиндаж наполнили звуки нежной мелодии.
Он откинулся назад и без предисловия начал:
– Как во сне! Я постоянно вижу сны. Как будто крысы…
Лейтенант закурил ещё одну.
– При такой метели один Бог знает, сколько ещё тебе придётся тут сны смотреть.
Это заявление не на шутку его перепугало. Он поднялся, подошёл к выходу и выглянул наружу. С порывом ветра в блиндаж ворвался снежный заряд. Он быстро вернул на место металлический лист и опустил полог.
Лейтенант, усмехаясь, сказал:
– Да и чёрт с ним. У нас всё есть: вода, еда, топливо…
– Это я так, струхнул что-то.
Лейтенант прибавил звук.
– У нас есть радиостанция. Мы им сообщим. Ты представь, что мы приехали в отпуск: два старых приятеля в горах Швейцарии. В любой ситуации можно найти что-то приятное – всё в твоих руках.
С этими словами лейтенант поставил приёмник на пол и поднял гадательную книгу.
На несколько минут воцарилась тишина. Он всё ещё стоял возле входа, следя за тем, как тают снежинки у него на лице. Потом уселся, взял карты и принялся тасовать колоду, приглашая таким образом лейтенанта сыграть.
Но тот был слишком увлечён книгой.
– Нам нужны три монеты одного размера, – сказал лейтенант и добавил: – Никогда не держу в карманах мелочь – очень неприятно звенит.
Он поискал у себя и высыпал найденные монеты на ящик перед лейтенантом.
– Я смотрю, у тебя и вражеские есть!
– Это я на память взял. Вместе с этим перстнем.
Он вытянул вперёд руку и показал лейтенанту свой перстень с бирюзой.
– Ребята просто раздевают мертвецов. А мне только этот перстень глянулся. А мелочь у него из карманов повыпала, у парня. Совсем мальчишка, лет двенадцать-тринадцать, не больше.
Лейтенант молчал.
– Перстень был ему велик – он обмотал кольцо тряпочкой.
Лейтенант сказал:
– Подготовь бумагу и ручку.
Он положил карты на стол и достал из рюкзака ручку и бумагу. Зря он заговорил о перстне. Теперь перед глазами стояло лицо ребёнка, изуродованное пулевым ранением. Он послюнявил камень и потёр перстень о куртку на груди.
– Бирюзу не полируют, это тебе не сердолик! – рявкнул лейтенант.
Он опустил руку. Помолчал немного, потом произнёс задумчиво:
– Странные они люди…
Лейтенант поднял голову и посмотрел на перстень.
– …Так просто подставляются под пули.
Лейтенант ухмыльнулся:
– Потому что дети ещё.
– Да хоть и дети, а всё равно странные. Мы такими не были.
– Под этим небом всё едино.
– До сих пор не верится. Их было двое, мальчишки лет по тринадцать-четырнадцать.
Лейтенант посмотрел на него с недоумением.
– Кого?
– С повязками на лбу. Я их чётко видел. Мы спокойно могли всадить им по родинке промеж бровей.
Лейтенант спросил:
– Ты о чём?
– Ты не поверишь, они столько прошли, чтобы забрать телёнка.
– Я так и не понял, о чём это ты.
Он взглянул лейтенанту в глаза.
– Мы залегли за насыпью. С той стороны мычала раненая корова, ветром до нас доносило звук. Она лежала на земле и мычала, и звук был такой, как будто раненый стонет. Ей осколком пробило ногу.
– Да, такое случается.
– Нет, мы сначала думали, что они пришли её добить – чтоб не мучилась. Но один из них сел рядом и стал гладить её по шее. И тут до нас дошло, что она телится. Товарищ мой вырос в деревне.
Лейтенант поёрзал на месте и закрыл книгу.
– Ну и как тебе, можно в такое поверить?
Лейтенант ответил:
– Я же говорю, дети.
– Нет. Товарищ мой ругался на чём свет стоит. Они были совсем ещё мальцы, смуглые такие, с красными повязками на лбу. Пришли, чтоб вытащить телёнка из-под пуль.
Лейтенант негромко хмыкнул.
– Не порти настроение.
– Как корова отелилась, они завернули телёнка в свои куфии[3] и смотались оттуда.
– Вам повезло, что они до вас не добрались.
– Да нет, они только телёнка забрать хотели. Корова всё равно бы издохла. К тому же, если б мы хотели, спокойно могли бы засадить им по пуле в лоб.
– Я и говорю, бывает и такое.
– А перстень я ни у кого не крал. Просто решил взять себе, вот и всё.
Взгляд лейтенанта скользнул по перстню вниз и остановился на монетах.
– Ну да ладно, забудем… Эта книга предсказывает будущее. Только вопрос должен быть чётким и ясным. Это тебе не цыганские фокусы.
Он промямлил что-то невразумительное – не знал, что спросить. Такое с ним было впервые – чтобы всё серьёзно. Один раз цыганка нагадала ему по руке: «Этот мир никому не хранит верности, но твоя счастливая звезда стоит высоко. У тебя будет три жены, и когда ты состаришься, твои дети станут тебе опорой и поддержкой. И деньжат успеешь скопить немало».
Лейтенант повторил свои слова. Вертя в руках монеты, он следил за ним, ожидая вопроса.
– Спрашивай!
– Я не знаю, чего спрашивать.
– Наверняка есть что-нибудь – вопрос, или мечта, или там о любви…
– Про будущее?
– Да, всё что пожелаешь – ответ здесь, внутри.
Ну как же, кое-что действительно было. Почему бы не спросить о смерти? Как он умрёт. Какое тут ещё могло быть будущее? Тут и в любом другом месте. Отличались только способы. Умереть от прямого попадания пули, подорваться на мине, утонуть или разбиться… упасть с высоты и множество других смертей – как звёзд на небе. Что такого страшного, если он спросит. Может, и правда нашёлся кто-то, у кого есть ответы. Он сказал:
– Я загадал.
– Если это не личное, скажи вслух. Хочу посмотреть, какие ответы выпадают.
– Хочу знать, как я умру. И когда.
Лейтенант аж подскочил:
– О смерти? – на секунду повисла пауза. Лейтенант на хмурился, на его лицо как будто легла тень. – Странно.
– Что странного? Уж это – единственное, в чём можно не сомневаться. Только способы разные. Менять вопрос не буду, спрашивай про смерть!
Лейтенант поморщился:
– А какой-нибудь нормальный вопрос не можешь придумать? Про любовь, например.
– Я просто хочу знать, как я умру. Лёгкой смертью или помучаюсь… Я боюсь крыс.
– Крыс?!
– Не хочу, чтоб они мне лицо обглодали.
– Да какая разница? Так или иначе, а все когда-нибудь умрём.
– Вот я и хочу знать, так я умру или иначе.
Лейтенант надулся. Монеты были у него.
Он спросил у лейтенанта:
– Ты зачем навёл на них артиллерию?
– На кого?
– На этих, из деревни. Или кочевников, кто их разберёт. Старики да старухи, три с половиной калеки.
– На войне не халву раздают.
– Они просто шли, никому не мешали.
Лейтенант с раздражением махнул рукой:
– Прекрати уже!
– Я свой вопрос не меняю. Хочу знать, как я умру.
Лейтенант протянул ему монеты.
– Потряси в руках и высыпай на ящик. Думай только о вопросе. Нужно как следует сосредоточиться. Кидать надо шесть раз, – и он приготовил бумагу и ручку.
Ему почему-то хотелось позлить лейтенанта.
– С этими монетами погадать не получится. Говорят, вражеские деньги – всегда к счастью.
– А ты, я смотрю, нарываешься. Смотри, как бы не досталось тебе, когда спустимся. Там такие шутки не пройдут.
Он сложил ладони коробочкой, потряс монеты и высыпал на ящик. Лейтенант огласил результат:
– Орёл и две решки, – после чего провёл на бумаге одну прямую черту.
Он ещё пять раз бросал монеты, и каждый раз лейтенант делал пометку на бумаге. В конце концов у него получилась конструкция из шести горизонтальных чёрточек.
Лейтенант отложил бумагу с ручкой и открыл книгу.
– Нашёл. Слушай своё предсказание: «Огонь на горе, расставание и разлука – такова судьба странника. Двое мужчин в поисках пристанища под ветвями могучего дерева, вдали мерцает огонь в лагере переселенцев. Завтра его там уже не будет».
Лейтенант поднял голову:
– Это всё.
– Я ничегошеньки не понял.
Лейтенант усмехнулся:
– Да, я что-то тоже не соображу. Но необычно, не находишь?
– Может быть. А ты сам что? Не хочешь попробовать? Может, тебе по-нормальному ответит. Прям всё, как ты мечтал.
– Я хотел сначала на тебе опробовать. Я побаиваюсь предсказаний, будущее почему-то меня страшит. Лучше жить настоящим.
И всё-таки он собрал монеты и принялся трясти. Потом остановился:
– Ты что хотел сказать? Идёт война. Тут нет старых и молодых – всем достаётся. Сам-то ты зачем снял с ребёнка перстень? Как это, по-твоему, называется? Может, он хотел с этим перстнем в могилу лечь.
У него по спине пробежали мурашки. Зря он дал лейтенанту такой козырь против себя. Не зная, как лучше объяснить, он начал:
– Мы в этой земле чужие. Но там есть одно дерево, их дерево, им принадлежащее…
Лейтенант закрыл глаза.
– На войне ничего никому не принадлежит. Только смерть – этого добра всем достанется. А если в книжках что-то понаписано – так это всё ерунда. Раньше войны были честнее и гуманнее.
– Да уж, раньше никто не лазил по горам, чтобы корректировать огонь.
Лейтенант поморщился и с недоброй ухмылкой заявил:
– Тебе гадать – только зря время тратить. Я и с закрытыми глазами вижу твою судьбу: приговор военно-полевого суда за измену родине, – и он расхохотался, как ненормальный. Из глаз у него лились слёзы, а он всё никак не мог остановиться.
Он опустил голову, чтобы не видеть отвратительно красное лицо лейтенанта. Всё ещё хихикая, тот встряхнул монеты и бросил на стол. Прежде чем сделать пометку, он сказал:
– Я спросил то же, что и ты. Быть или не быть – вот в чём главный вопрос.
И продолжил:
– Не принимай близко к сердцу. Я так сказал, чтобы ты следил за своим языком. Времена сейчас не те. Ты же любишь литературу, должен понимать такие вещи.
И он снова бросил монеты.
– Ну что ж, посмотрим, что она мне скажет.
Он открыл книгу на нужной странице и молча прочёл предсказание.
– Чепуха какая-то. Смотри, что тут написано: «Ёмкость, полная шевелящихся насекомых. Тревога. Работа на том, что испорчено. Великая беспечность и гибель».
Он захлопнул книгу и отшвырнул в угол.
– Полная ерунда. Тут такой холод, что насекомыми и не пахнет, – и он нервно хохотнул.
– Это ты виноват, всё настроение испортил, – буркнул лейтенант.
– Ты сам сказал, что этой книге можно верить.
Лейтенант, шаря в карманах в поисках сигарет, изрёк:
– Кому вообще когда-нибудь удавалось предвидеть будущее? К словам, которые тут поналеплены, можно при думать тысячу разных толкований.
Он почувствовал, что ему необходимо хоть немного отдохнуть от лейтенанта. Дышать становилось всё тяжелее, хотелось сделать глоток свежего воздуха. Он поднялся и сделал шаг к выходу.
Лейтенант окликнул его:
– Куда?
Не оборачиваясь, он ответил:
– Пойду гляну, не видать ли отсюда «огня в лагере переселенцев», который ты мне нагадал.
3
Сквозь сон он услышал слова лейтенанта:
– Вставай. К нам кто-то поднимается.
Ещё ничего не соображая, он открыл глаза.
– Вставай!
Он приподнялся на локте и увидел перед собой побледневшее лицо лейтенанта.
– Кто-то поднимается на гору.
– Кто?
– Не знаю. Непонятно.
Лейтенант схватил бинокль и быстро вылез из блиндажа.
Вставать ужасно не хотелось. Здесь было тепло и уютно, а снаружи ждали лёд и холод. За эти два дня он успел привыкнуть к лейтенантовым странностям, к тому, как он говорит во сне, к его привычке внезапно замолкать посреди фразы… Сопеть он начинал в ту самую секунду, как его голова касалась валика из одеял, а через несколько минут он уже громко и яростно кому-то что-то доказывал. На лбу у него выступали капли пота. Потом он вдруг просыпался и резко садился. Как он ни старался, ему никогда не удавалось вспомнить, о чём был сон. Спустя пару мгновений он уже опять валился на подстилку, и всё начиналось по новой.
Лейтенант был жаворонок. Чуть только темнело – начинал задрёмывать, а с утра пораньше, бодрый и румяный, почистив зубы фруктовым соком, принимался петь и насвистывать. И куда девался тот задира, препиравшийся с кем-то во сне? Настроение у него было весёлое и игривое, и вёл он себя совершенно разумно – за исключением этих внезапных пауз, в которые он будто нырял с головой. Мог на полчаса уйти в себя и сидеть, не проронив ни слова.
«Очередная лейтенантова выходка. Ему завидно, что я долго сплю», – подумал он и, не вылезая из-под одеяла, перевернулся на другой бок.