Коллектив авторов
Общая часть уголовного права

Полная версия

Ю. Е. Пудовочкин и С. С. Пирвагидов предлагают в ч. 1 ст. 3 УК закрепить следующее положение: «Уголовный кодекс Российской Федерации основывается на Конституции Российской Федерации, общепризнанных принципах и нормах международного права и международных договорах Российской Федерации».^[104] Между тем не все авторы с этим согласны. Так, Н. А. Лопашенко пишет: что касается правовых требований о приоритете международного уголовного права и подконституционности уголовного закона, то «они действительно лежат в основе принципа законности, но в то же время они относятся не только и не столько к принципу законности, сколько к уголовному закону в целом; это его обязательные черты».^[105]

Последняя точка зрения нам представляется более приемлемой, учитывая и тот факт, что на сегодняшний день рассматриваемое положение вполне обоснованно содержится в ч. 2 ст. 1 УК.

И. Э. Звечаровский предлагает дополнить ст. 3 Уголовного кодекса, указав, что «уголовное наказание применяется только за преступление и в порядке, установленном настоящим кодексом».^[106] Это, по его мнению, позволит, «во-первых, ориентировать законодателя на недопустимость установления равнозначных мер ответственности за преступления и за деяние, не являющееся таковым, в различных отраслевых нормативных актах; во-вторых, исключить возможность применения мер, равнозначных уголовному наказанию, иными субъектами, чем суд; в-третьих, исключить предусмотренную самим УК РФ возможность назначения более строгого уголовного наказания за деяния, не являющиеся преступлениями».^[107]

На наш взгляд, в целом автор дублирует положение, закрепленное в ст. 43 УК, где названы признаки наказания: оно применяется только к лицу, признанному виновным в совершении преступления, а не иного деяния; назначается только по приговору суда и др. Кроме того, трудно себе представить, как предложенное изменение ст. 3 УК может «ориентировать законодателя на недопустимость установления равнозначных мер ответственности за преступления и за деяние, не являющееся таковым, в различных отраслевых нормативных актах». Думается, предложение автора не вполне рационально.

§ 3. Принцип равенства граждан перед законом

Принцип равенства закреплен в ст. 4 УК и гласит, что «лица, совершившие преступления, равны перед законом и подлежат уголовной ответственности независимо от пола, расы, национальности, языка, происхождения, имущественного и должностного положения, места жительства, отношения к религии, убеждений, принадлежности к общественным объединениям, а также других обстоятельств».

Данная норма является реализацией конституционного принципа равенства, закрепленного в ст. 19 Конституции Российской Федерации и, следовательно, не должна ему противоречить. Однако наделе это не совсем так. Например, в отличие от ст. 19 Основного закона, в которой указывается, что «все равны перед законом и судом», в ст. 4 УК говорится только о равенстве перед законом. Возникает вопрос: насколько это обоснованно?

С. Г. Келина и В. Н. Кудрявцев отмечают, что «это различие не является случайным, оно отражает своеобразие регулирования общественных отношений материальным уголовным законом, который не касается процессуальных прав граждан при осуществлении правосудия. Комментируемая статья имеет в виду, если можно так выразиться, «уголовно-правовой аспект» равенства граждан, т. е. равенство привлечения к уголовной ответственности в случае совершения кем бы то ни было деяния, содержащего признаки преступления».^[108]

Полагаем, что при решении данного вопроса необходимо отталкиваться прежде всего от сферы действия принципов уголовного законодательства, которая, как мы уже писали ранее, распространяется и на законодательный, и на правоприменительный процессы. В этой связи В. В. Мальцев справедливо отмечает, что «правоприменительный аспект в силу ч. 1 ст. 49 Конституции реализуется только судом. Отсюда, указав в ст. 4 УК на равенство граждан перед законом, законодатель должен был бы упомянуть и об их равенстве перед судом».^[109] В противном случае может возникнуть подозрение, что такая формулировка есть не что иное, как законодательное оправдание существующего на практике неравенства при применении уголовно-правовых норм.

Анализируя утверждение о том, что равенство перед судом носит в большей степени уголовно-процессуальный характер,^[110] следует сказать, что, как известно, уголовное (материальное) и уголовно-процессуальное право тесно связаны между собой. И при привлечении лица, совершившего преступление, к уголовной ответственности, суд применяет уголовно-правовые нормы, но действует в рамках порядка, установленного уголовно-процессуальными нормами. И в том, и в другом случае суд обязан обеспечивать равные права и обязанности, независимо от каких-либо обстоятельств.

Рассматривая уголовно-правовой принцип равенства, следует обратить внимание на то, что его суть сводится к равной обязанности лиц, совершивших преступления, подлежать уголовной ответственности, независимо от перечисленных в статье обстоятельств. Хотя с данной формулировкой согласны не все авторы. В юридической литературе есть мнение, что «в отношении лиц, совершивших преступление, речь должна идти только о том, что все они равны в своей обязанности предстать перед уголовным законом и подвергнуться предусмотренному в нем воздействию… говорить о равной обязанности нести уголовную ответственность – неверно, поскольку это означает игнорирование фактов законного освобождения от уголовной ответственности».^[111]

На наш взгляд, существо проблемы в данном случае состоит в том, что вслед за законодателем многие авторы объединяют принцип равенства и принцип неотвратимости уголовной ответственности в один. Так, Т. В. Кленова указывает на то, что принцип равенства граждан перед законом «прежде всего, предполагает равенство оснований для уголовной ответственности и ее неотвратимость».^[112]

Действительно, трудно не согласиться с тем, что рассматриваемые принципы тесно связаны между собой. Однако, по нашему мнению, каждое из этих основных положений Уголовного кодекса имеет самостоятельное значение, а следовательно, принцип неотвратимости уголовной ответственности необходимо сформулировать в отдельной норме, тем самым подчеркнув его важность для уголовного законодательства.^[113] На наш взгляд, указанный принцип включает в себя два аспекта: во-первых, лица, совершившие преступления, подлежат уголовной ответственности; а во-вторых, возможно освобождение от уголовной ответственности при наличии оснований и условий, прямо предусмотренных в Уголовном кодексе. Второе положение можно рассматривать как исключение из данного принципа или как его составляющий элемент (что более предпочтительно), без которого невозможно достижение задач уголовного законодательства.

Таким образом, в связи с тем, что мы вводим в систему принципов уголовного законодательства новый принцип – неотвратимости уголовной ответственности, редакция существующего принципа равенства должна быть изменена. С нашей точки зрения, в соответствующей статье должно быть указано только на то, что лица, совершившие преступления, равны перед законом и судом независимо от пола, расы, национальности, языка, происхождения, имущественного и должностного положения, места жительства, отношения к религии, убеждений, принадлежности к общественным объединениям, а также других обстоятельств. Схожее определение принципа равенства содержится в УК Республики Узбекистан.^[114]

В определенной степени эта норма дублирует положение ч. 2 ст. 19 Конституции РФ. А по мнению В. В. Мальцева, «конституционные нормы не следует воспроизводить в отраслевом законодательстве».^[115] Иной точки зрения придерживаются С. Г. Келина и В. Н. Кудрявцев. Авторы в своей работе пишут: «Что касается соотношения со статьями Конституции, то нужно отметить, что действие конституционных положений предполагает не только непосредственное (прямое) воздействие на общественные отношения, но и воздействие через нормы отраслевого законодательства. Следовательно, принцип равенства, выделяемый в уголовном праве, является не повторением, а реализацией конституционного положения…»^[116]

Трудно не согласиться с тем, что практически все отраслевые и межотраслевые принципы являются производными от общеправовых и иногда их формулировки частично совпадают. Но, во-первых, следует принимать во внимание тот факт, что уголовное право – это как раз та отрасль, которая в наибольшей степени связана с ограничением и лишением человека прав и свобод. И мы не считаем лишним подобного рода «дублирование» положений Конституции в нормах Уголовного кодекса. А во-вторых, речь идет об основе, фундаменте уголовного законодательства. И поскольку система принципов уголовного законодательства представляет собой единое целое, а принцип равенства является ее неотъемлемым элементом, то, следовательно, он должен быть закреплен, так же, как и другие принципы, в главе 1 Уголовного кодекса РФ.

Кроме того, предлагаемая редакция принципа равенства позволяет расширить рамки его действия, так как в юридической литературе не раз указывалось на то, что применительно к уголовной ответственности принцип равенства действует очень ограниченно, «одно из его главных проявлений – для всех лиц, совершивших преступление, установлено единое основание уголовной ответственности…».^[117] В то же время В. В. Мальцев считает, что «действительная реализация принципа равенства предполагает не только равную уголовную ответственность за совершение одинаковых по общественной опасности преступлений, но и равные возможности граждан на освобождение от уголовной ответственности при совершении ими тождественных по опасности преступлений».^[118]

Некоторые авторы предлагают свои варианты расширения сферы действия рассматриваемого принципа. Например, И. Г. Набиев указывает на необходимость дополнения соответствующей уголовно-правовой нормы частью второй следующего содержания: «Потерпевшие от преступления имеют равное право требовать привлечения виновного к уголовной ответственности и на возмещение причиненного им вреда».^[119]

В этой связи следует отметить, что, к сожалению, на сегодняшний день права, свободы и законные интересы потерпевших, нарушенные преступлением, остаются за пределами сферы действия Уголовного кодекса. Это связано главным образом с широко распространенной в теории уголовного права точкой зрения на субъектов уголовно-правовых отношений, которыми, по мнению целого ряда авторов, являются: с одной стороны, лицо, совершившее преступление, а с другой – государство.^[120] О потерпевшем же говорят, «как о субъекте общественных отношений, нарушенных преступлением, либо как об „одушевленном“ предмете преступления».^[121]

Несмотря на это, мы не можем согласиться с предложением И. Г. Набиева. Во-первых, не совсем понятно следующее положение: «…имеют равное право требовать привлечения виновного к уголовной ответственности». В соответствии со ст. 20 УПК РФ, существуют дела частного, частно-публичного и публичного обвинения. В двух первых случаях уголовные дела возбуждаются по заявлению потерпевшего, но даже тогда окончательное решение принимает следователь или прокурор. Во-вторых, в настоящее время вопросы возмещения вреда, причиненного преступлением, решаются в рамках не уголовных, а гражданско-правовых отношений, поскольку в Уголовном кодексе отсутствуют соответствующие нормативные предписания.^[122] Поэтому даже если предлагаемое автором дополнение и получит закрепление в Уголовном законе, выполнение его требований будет невозможным. Для того чтобы подобная норма начала действовать, необходимо кардинальное изменение статуса потерпевшего в уголовном праве, а следовательно, и изменение целого ряда статей Уголовного закона.^[123]

Таким образом, распространение действия ст. 4 УК только на лиц, совершивших преступления, отражает специфику современного уголовного закона. Следует согласиться с Н. А. Лопашенко, которая отмечает: несмотря на то, что в тексте ст. 4 УК указан только один аспект реализации принципа равенства – равенство лиц, совершивших преступление, этот принцип «в уголовном праве в отношении всех других категорий граждан должен применяться в том объеме, в котором он сформулирован в Конституции РФ».^[124]

§ 4. Принцип вины

Статья 5 УК посвящена принципу вины и состоит их двух частей: «1. Лицо подлежит уголовной ответственности только за те общественно опасные действия (бездействие) и наступившие общественно опасные последствия, в отношении которых установлена его вина. 2. Объективное вменение, то есть уголовная ответственность за невиновное причинение вреда, не допускается».

Следует отметить, что закрепление принципа вины в Уголовном кодексе РФ, безусловно, является одним из достижений уголовно-правовой науки. Кроме этого, данный принцип – своеобразное проявление в уголовном праве презумпции невиновности, предусмотренной в ст. 49 Конституции РФ.

Однако, несмотря на то, что принцип вины – это центральный принцип уголовного законодательства,^[125] в юридической литературе достаточно часто обсуждается вопрос о целесообразности его законодательного закрепления. Так, В. В. Мальцев полагает, что «само же по себе указание на возможность уголовной ответственности только за виновно совершенное общественно опасное деяние и виновно причиненные общественно опасные последствия лишь дублируют положения ст. 8 и ч. 1 ст. 24 УК и ничего нового, содержательного в понимании принципа вины не вносят».^[126]

Мы считаем, что с этим утверждением нельзя безоговорочно согласиться. Как указывает Е. А. Лукашева, «в любом случае полное содержание и значение всякого правового принципа раскрывается во всех тех положениях права, которые испытывают на себе влияние данного принципа».^[127] Таким образом, есть все основания говорить о том, что приведенные В. В. Мальцевым нормы уточняют положения ст. 5 УК, а не наоборот.

По мнению В. Д. Филимонова, существование принципа вины приводит к «гипертрофированию субъективной стороны преступления».^[128] Эту точку зрения также нельзя оценивать однозначно. С одной стороны, мы полагаем, что среди элементов состава преступления нет более или менее важных, так как все они выполняют предписанные им функции. С другой стороны, по нашему мнению, автор отождествляет такие понятия, как «принцип вины» и «вина», что не совсем верно.^[129] Нам представляется, что эти понятия нельзя сравнивать друг с другом, поскольку они находятся в разных плоскостях. Так, принцип вины представляет собой основное положение уголовного закона, которое состоит в том, что «лицо подлежит уголовной ответственности только за те общественно опасные действия (бездействие) и наступившие общественно опасные последствия, в отношении которых установлена его вина». В свою очередь, вина «представляет собой психическое отношение субъекта к совершенному деянию и его последствиям»^[130] и является обязательным элементом субъективной стороны состава преступления. Закрепление принципа вины не гипертрофирует значение рассматриваемого элемента, так как речь идет о разных явлениях.

В то же время мы полностью согласны с тем, что законодательная регламентация принципа вины не лишена недостатков. Это в полной мере относится и к названию ст. 5 УК. Следует отметить, что, например, в УК Республики Узбекистан этот принцип получил название принципа виновной ответственности, в УК Республики Таджикистан принципа личной ответственности и виновности, а в Модельном УК для государств – участников СНГ – принципа личной виновной ответственности.^[131]

Нам представляется, что прежде всего необходимо определиться с тем, как соотносятся между собой понятия «вина» и «виновность». По этому вопросу в юридической науке вплоть до настоящего времени ведется дискуссия, которая, по мнению И. М. Тяжковой, «несправедливо и необоснованно была названа схоластичной и оторванной от реальной жизни».^[132]

Некоторые авторы полагают, что понятия «вина» и «виновность» следует различать. Так, Т. Л. Сергеева указывала, что виновность представляет собой совокупность объективных и субъективных обстоятельств, обосновывающих применение к лицу конкретного наказания, следовательно, термином «виновность» необходимо пользоваться для обозначения общего основания уголовной ответственности, а термином «вина» – для обозначения субъективного ее основания.^[133]

По мнению П. С. Дагеля, эти термины идентичны.^[134]

Н. С. Таганцев в конце XIX века в своем курсе лекций по уголовному праву использовал термин «виновность», полагая, что она является внутренним моментом понятия преступного деяния.^[135]

В отличие от Уголовного кодекса РФ, Конституция в ст. 49 отмечает, что «каждый обвиняемый в совершении преступления считается невиновным, пока его виновность (выделено мной. – Е. Ч.) не будет доказана в установленном федеральным законом порядке и установлена вступившим в законную силу приговором суда». Из этого положения можно сделать разные выводы. Если понятия «вина» и «виновность» не совпадают, то в указанных нормативно-правовых актах речь идет о разных явлениях, что, в свою очередь, свидетельствует о существовании разногласий между Уголовным кодексом и Конституцией. Если же считать, что понятия «вина» и «виновность» совпадают, значит, нет никакого спора о терминах. Последняя точка зрения нам представляется более приемлемой, с той лишь оговоркой, что эти термины однородны, а не тождественны.

В данном случае можно, на наш взгляд, провести параллель с понятиями «закон» и «законность». Если закон – это «принятый в особом порядке акт законодательного органа, обладающий высшей юридической силой и направленный на регулирование наиболее важных общественных отношений»,^[136] то законность – это «принцип, метод, режим формирования и функционирования правового государства и гражданского общества, в основе которых лежит точное соблюдение и исполнение законов всеми государственными и муниципальными органами, общественными объединениями, должностными лицами и гражданами».^[137] В нашем случае, если вина – это психическое отношение субъекта к совершенному действию (бездействию) и его последствиям, то виновность – это принцип привлечения лица к уголовной ответственности, в основе которого лежит установление его вины в совершенном преступлении.^[138]

Мы полагаем, что ст. 5 УК должна называться «Принцип виновности», тогда у нас появится возможность на уровне Кодекса разграничить понятия вины как элемента состава преступления и виновности как принципа уголовного законодательства.

Следующая проблема законодательной регламентации принципа вины, на которую обращает внимание В. В. Лунеев, состоит в том, что «в ст. 5 УК РФ… говорится о необходимости установления внутреннего отношения субъекта и к действиям (бездействию) и к последствиям. Но такое же отношение следует устанавливать и к отягчающим и квалифицирующим обстоятельствам, и другим юридически значимым признакам состава преступления».^[139] В связи с этим автор предлагает свое определение вины в виде психологической категории: как психического отношения лица «к совершаемому им общественно опасному и уголовно противоправному деянию, его общественно опасным последствиям и другим юридически значимым обстоятельствам совершения преступления».^[140]

На наш взгляд, трудно оспорить тот факт, что вменение лицу в вину отягчающих или квалифицирующих обстоятельств, которых он в силу тех или иных причин не предвидел, не мог или не должен был предвидеть, означало бы, в сущности, переход на позиции объективного вменения. Однако к упомянутому предложению В. В. Лунеева нельзя относиться однозначно.

В теории уголовного права большинство авторов признают следующую формулу: «деяние = общественно опасное действие (бездействие) + общественно опасные последствия».^[141] Возникает вопрос: а что включает в себя понятие «действие (бездействие)» и где в приведенной выше формуле место для отягчающих или квалифицирующих признаков? Если следовать логике В. В. Лунеева, то эта формула нуждается в изменении, что неизбежно повлечет за собой необходимость пересмотра и других важнейших понятий и институтов уголовного права. Прежде чем сделать столь серьезный шаг, на наш взгляд, следует взвесить все «за» и «против».

В настоящее время прямое требование установления психического отношения лица к тем или иным признакам состава преступления содержится в некоторых постановлениях Пленума Верховного Суда РФ. Например, в п. 7 Постановления Пленума ВС РФ от 27 января 1999 г. «О судебной практике по делам об убийстве»^[142] указывается, что по п. «в» ч. 2 ст. 105 УК РФ «надлежит квалифицировать умышленное причинение смерти потерпевшему, неспособному в силу физического или психического состояния защитить себя, оказать активное сопротивление виновному, когда последний, совершая убийство, сознает это обстоятельство (выделено мной. – Е. Ч.)».

В большинстве же случаев, по нашему мнению, вменение лицу того или иного квалифицирующего или отягчающего обстоятельства само собой подразумевает обязательное установление виновного отношения лица к указанным обстоятельствам. Б. А. Куринов писал, что «наряду с признаками объекта и объективной стороны преступления содержанием субъективной стороны охватывается психическое отношение виновного к квалифицирующим признакам состава преступления».^[143]

На эту ситуацию можно посмотреть и с несколько другой стороны.

Юридически значимые признаки, которые рассматривает В. В. Лунеев, относятся к различным элементам состава преступления. Например, общеопасный способ – к объективной стороне, мотив национальной, расовой, религиозной ненависти или вражды – к субъективной стороне. Однако, так или иначе, эти признаки характеризуют совершаемое лицом общественно опасное действие (бездействие) или наступившие последствия и являются их неотъемлемой составляющей. Мы не можем, например, рассматривать отдельно сам факт убийства и общественно опасный способ, с помощью которого оно было совершено.

Получается следующая ситуация. С одной стороны, В. В. Лунеев, безусловно, прав, указывая на то, что необходимо устанавливать внутреннее отношение субъекта не только к действиям (бездействию) и к последствиям, но также к отягчающим и квалифицирующим обстоятельствам, к другим юридически значимым признакам состава преступления. С другой стороны, есть основания отнести эти юридически значимые обстоятельства совершения преступления к категориям «общественно опасное действие (бездействие)» или «общественно опасные последствия», учитывая тот факт, что все они в той или иной степени характеризуют конкретные действия (бездействие) или последствия, выделяя их из ряда схожих. Таким образом, следует все же согласиться с П. С. Дагелем и Д. П. Котовым, которые отмечали, что «формы вины характеризуют отношение виновного к деянию и вредным последствиям в целом, то есть в целом к совершенному преступлению. Поэтому они не могут рассматриваться только по отношению к одному из признаков, который характеризует какой-либо из элементов состава преступления».^[144] Однако в целом данная проблема еще требует своего детального осмысления.

Дискуссионным представляется и вопрос о необходимости введения в формулу вины признака осознания лицом уголовной противоправности своего деяния.^[145] Это предложение не является новым для теории уголовного права. Например, Н. С. Таганцев, рассматривая разные варианты случайности посягательства, которые, по его мнению, исключают всякую виновность и ответственность, выделял такой вид случайности, как невозможность предвидения. Ученый писал, что «обвиняемый в нарушении полицейского запрета может сослаться на случайность нарушения, если он, несмотря на все свое доброе желание, не мог узнать о существовании нарушенного им запрета, когда, например, запрет оставался секретным».^[146]

Нам представляется, что изложенная точка зрения, бесспорно, заслуживает внимания, однако, с другой стороны, возникает целый ряд вопросов. Во-первых, не приведет ли подобное нововведение к тому, что лица, совершившие преступления, будут иметь реальную возможность избежать уголовной ответственности, сославшись на незнание закона? Во-вторых, кто будет устанавливать круг преступлений, по которым кроме общественной опасности необходимо еще и осознание субъектом их противоправности? Если, предположим, возложить данную обязанность на суд, то не приведет ли это к судебному произволу; если же указать такие преступления в Уголовном кодексе, то какой критерий отнесения деяний к этой категории установить? И, в-третьих, авторы в большинстве своем говорят о составах с так называемыми бланкетными диспозициями, т. е. о тех, преступное поведение в рамках которых есть нарушение определенных установлений (правил, норм и т. д.) других правовых отраслей.^[147] Однако такие составы зачастую предусматривают возможность совершения преступлений только специальными субъектами (ст. 143, 246–251, 340–344, 349–352 УК и др.), которые в силу своих служебных или иных обязанностей должны соблюдать указанные установления и правила, а следовательно, и знать их.

Таким образом, мы полагаем, что, несмотря на всю привлекательность идеи о необходимости введения в формулу вины признака осознания лицом уголовной противоправности своего деяния, это положение не следует внедрять в Уголовный кодекс РФ. Лицо, совершающее преступление, должно осознавать его общественную опасность, а не противоправность.

Не меньше споров на сегодняшний день вызывает положение, сформулированное в ч. 2 ст. 5 УК, согласно которому «объективное вменение, то есть уголовная ответственность за невиновное причинение вреда, не допускается». По мнению В. Д. Филимонова, это положение «имеет необоснованно односторонний характер. Не допускается не только объективное, но и субъективное вменение, т. е. ответственность за не совершенное лицом общественно опасное деяние и за не причиненные им общественно опасные последствия, иными словами, за одно лишь намерение совершить общественно опасное деяние, за „преступный образ мыслей“ и т. п.».^[148]

Основная проблема в данном случае, на наш взгляд, заключается в неоднозначной трактовке самого понятия «субъективное вменение».

Некоторые авторы считают, что термин «субъективное вменение» означает не что иное, как привлечение к уголовной ответственности только за виновное совершение общественно опасного деяния.^[149] Например, М. П. Карпушин и В. И. Курляндский в этой связи пишут: «Логично было бы сказать, что принцип субъективного вменения в противовес принципу объективного вменения заключается в установлении ответственности за чистую вину, т. е. за преступное намерение, мысль совершить преступление, даже если она не объективизировалась в совершении общественно опасного деяния… Принцип субъективного вменения в буквальном его понимании должен быть отвергнут так же, как и принцип объективного вменения. Однако о субъективном вменении в уголовном праве говорят в другом смысле, а именно о вменении в ответственность только того общественно опасного деяния, которое причинено виновно: умышленно или по неосторожности».^[150]

Несколько другой аспект проблемы отражает в своей работе Н. А. Лопашенко. По ее мнению, термин «субъективное вменение» является не очень удачным в том плане, что «может быть истолкован совершенно иначе, а именно как вменение в зависимости от субъективных усмотрений правоприменителя, или как вменение только в зависимости от умысла или неосторожности, без учета объективных обстоятельств».^[151]

Проанализировав изложенные выше позиции, можно сделать некоторые выводы. Во-первых, поскольку мы не можем в теории уголовного права прийти к единому пониманию термина «субъективное вменение», его нельзя использовать в тексте Уголовного закона, это лишь усугубит путаницу. Во-вторых, для того, чтобы исключить саму необходимость поиска понятия, полярного понятию «объективное вменение», последнее не следует использовать в Уголовном кодексе, тем более, что от этого смысл ч. 2 ст. 5 УК не изменится.^[152] В-третьих, что касается предложения В. Д. Филимонова о дополнении рассматриваемой уголовно-правовой нормы положением, согласно которому не допускается привлечение лица к уголовной ответственности «за не совершенное… общественно опасное деяние и за не причиненные им общественно опасные последствия, иными словами, за одно лишь намерение совершить общественно опасное деяние, за „преступный образ мыслей“ и т. п.», то, нам представляется, что эта аксиома нашла свое отражение в ч. 1 ст. 5 УК, гласящей: «Лицо подлежит уголовной ответственности только за те общественно опасные действия (бездействие) и наступившие общественно опасные последствия, в отношении которых установлена его вина».

Таким образом, мы считаем, что ч. 2 ст. 5 УК могла бы выглядеть следующим образом: «Уголовная ответственность за невиновное причинение вреда не допускается».