Коллектив авторов
Последний год Пушкина. Карамзины, дуэль, гибель
© Замостьянов А., составитель, 2023
© ООО «Издательство Родина», 2023
Потух огонь на алтаре…
Собираем теперь что каждый из нас видел и слышал, чтобы составить полное описание, засвидетельствованное нами и докторами. Пушкин принадлежит не одним ближним друзьям, но и отечеству, и истории. Надобно, чтобы память о нем сохранилась в чистоте и целостности истины. Но и из сказанного здесь мною ты можешь видеть, в каких чувствах, в каком расположении ума и сердца своего кончил жизнь Пушкин. Дай Бог нам каждому подобную кончину.
П.А. Вяземский
Василий Тропинин. Портрет Александра Пушкина
Через почти два века мы знаем о самой известной русской дуэли гораздо больше, чем это нужно для «полной ясности». История последних месяцев жизни Александра Сергеевича Пушкина, хроника его гибели – самый мрачный из русских романов. В нём – и предательство, и коварство, и любовь. Ощущение тупика, травля человека, о котором и двести лет спустя говорят, почти не преувеличивая: «Пушкин – наше всё». Воронка, которая затягивала его в течение нескольких месяцев, почти без надежды на спасение. Михаил Лермонтов в стихотворении, полном отчаяния, назвал погибшего поэта «невольником чести», а о виновников убийства напел туманно: «Вы, жадною толпой стоящие у трона…». На кого он намекал? За прошедшие 180 лет возникло столько версий и трактовок пушкинской дуэли, что в них можно найти ответ на любой вопрос. Но тут же возникнут новые… Хроника событий известна «не по дням, а по часам», но загадок от этого не становится меньше.
Светская вражда
4 ноября 1836 года в петербургский дом Александра Пушкина пришло такое письмо: «Кавалеры первой степени, командоры и кавалеры светлейшего ордена рогоносцев, собравшись в Великом Капитуле под председательством достопочтенного великого магистра ордена, его превосходительства Д.Л. Нарышкина, единогласно избрали г-на Александра Сергеевича Пушкина коадъютором великого магистра ордена Рогоносцев и историографом ордена. Непременный секретарь граф И. Борх». В те времена существовала такая гвардейская забава – рассылать конфузные, издевательские письма обманутым мужьям и их друзьям. Вот и пушкинский «диплом» направили сразу по нескольких адресам, добиваясь максимальной огласки… Вяземские вскрыли письмо, прочитали и уничтожили. Елизавета Хитрово, дочь фельдмаршала Кутузова, сразу переслала письмо Пушкину, чтобы не расширять цепочку посвященных… Литератор граф Владимир Соллогуб тоже не стал вскрывать – в тревоге лично отправился к Пушкину на Мойку. Композитор Михаил Виельгорский отослал сомнительный пакет жандармам.
Диплом ордена рогоносцев выглядел как открытое оскорбление, потому что в свете давно судачили о том, что поручик Конногвардейского полка Жорж Дантес волочится за Натали Пушкиной. А тут ещё и намёк на Дмитрия Нарышкина, который сквозь пальцы смотрел на долгий роман его супруги с императором Александром I. В подтексте – особые знаки внимания, которыми удостаивал Наталью Николаевну император Николай I. Прочитав «диплом», Пушкин, по свидетельству Петра Вяземского, объяснился с женой, после чего послал Геккеренам вызов. Безоговорочно верить Вяземскому нельзя: возможно, никакого объяснения супругов в тот день не было. Более интересны воспоминания Соллогуба: несколько позже он зашёл к Пушкину с нераспечатанным конвертом. «Я уж знаю, что такое; я такое письмо получил сегодня же от Елисаветы Михайловны Хитровой: это мерзость против жены моей. Впрочем, понимаете, что безыменным письмом я обижаться не могу. Если кто-нибудь сзади плюнет на мое платье, так это дело моего камердинера вычистить платье, а не мое». Эта фраза – демонстрация самообладания. Пушкин уже готовился к поединку, в котором Соллогуб согласился исполнять обязанности секунданта. «Чем кровавее, тем лучше», – наставлял поэт графа, продумывавшего условия поединка.
После этого пасквиля дуэль стала неизбежной. Пушкин открыто обвинил в подлой интриге Луи ван Геккерена де Беверваарда – голландского посланника, который был приемным отцом Дантеса. Баронский титул Геккерен получил от Наполеона, в 1813-м, когда Россия вела войну с французами. А потом много лет служил в Петербурге, и в России, несмотря на скверную репутацию, превратился в состоятельного господина. Мог ли он составить «диплом ордена Рогоносцев»? Трудно подозревать 45-летнего (в понятиях того времени – пожилого) дипломата в склонности к пустому озорству, а прагматических резонов обострять ситуацию у него не было. Сам он от дуэли уклонялся, за него (и за себя тоже, конечно) дрался обожаемый приёмный сын. Когда Пушкин вызвал Дантеса на дуэль – Геккерен сделал всё для того, чтобы спасти приемного сына от поединка. Именно он уговорил Пушкина отложить дуэль на две недели. Причём, через неделю поручик сделал предложение Екатерине Гончаровой – сестре Натали и свояченице Пушкина. Они поспешно обвенчались. Традиции не позволяли стреляться с родственниками – и Пушкин отменил вызов.
В одном из писаем отцу он нарисовал вполне идиллическую картинку: «Моя свояченица Екатерина выходит за барона Геккерна, племянника и приемного сына посланника Голландского короля. Это очень красивый и славный малый (un tres beau et bon garcon), он в большой моде и 4 годами моложе своей нареченной». Вроде бы, страсти улеглись. Впрочем, у поэта не сложились доверительные отношения с родителем. И всё-таки можно полагать, что он готов был примириться с новым родственником. Но… Дантес постоянно попадался на глаза Пушкину и, кажется, искал встреч с Натали. Ситуация стала нестерпимой.
Сам император с ноября несколько раз демонстрировал желание уладить семейные дела своего камер-юнкера. Даже брал с него слово не доводить дело до дуэли. Да и Наталье Николаевне советовал быть осторожнее, беречь свою репутацию, помня о ревнивом нраве супруга… Трактовать эти диалоги можно двусмысленно – вплоть до скрытого поединка между «поэтом и царём».
В дневнике фрейлины Марии Мердер (она была дочерью Карла Мердера, воспитателя будущего императора Александра II) запечатлена картина тех дней: «В мрачном молчании я восхищенно любовалась г-жой Пушкиной. Какое восхитительное создание! Д'Антес провел часть вечера неподалеку от меня. – Минуту спустя я заметила проходившего Пушкина (стоит только на него взглянуть, чтобы убедиться, что он ревнив, как дьявол). Какое чудовище! я подумала: если бы можно было соединить г-жу Пушкину с Дантесом, какая прелестная вышла бы пара!». Проштудировав такие свидетельства, нам легче понять природу ненависти Пушкина к заезжему кавалергарду. Свет предпочитал молодых обольстителей «умнейшему человеку в России». Два обстоятельства вынудили поэта снова объявить войну Геккеренам. Первое – интрига Идалии Полетики, которая устроила в своём доме встречу Дантеса с Натальей Николаевной. Второе – запущенный кем-то слух о романтическом приключении «рогоносца» с Александриной Гончаровой. Пушкин не сомневался: это Геккерены.
«Пружина чести, наш кумир…»
«О том, что было причиной этой кровавой и страшной развязки, говорить нечего. Многое осталось в этом деле тёмным и таинственным для нас самих… Пушкина в гроб положили и зарезали жену его городские сплетни, людская злоба, праздность и клевета петербургских салонов, безымянные письма», – писал Пётр Вяземский. Точнее не скажешь. Столичный высший свет показал себя в этой истории во всей красе, а тайны до сих пор не разгаданы.
Пушкин умело скрывал бурю, которая разразилась в его душе. «Я видел Пушкина (26-го янв.) на бале у гр. Разумовской, (тогда же) провел с ним часть утра; видел его веселого, полного жизни, без малейших признаков задумчивости; мы долго разговаривали о многом, и он шутил и смеялся. (В два предшествующие дня) также провел с ним большую часть утра; мы читали бумаги, кои готовил он для пятой книжки своего журнала. Каждый вечер видал я его и на балах спокойного и веселого», – вспоминал Александр Тургенев сразу после дуэли.
Последнее в своей жизни письмо поэт написал Александре Ишимовой, детской писательнице, которая занималась переводами для журнала «Современника», а прославилась тем, что умело пересказала историю России для детей. «Сегодня я нечаянно открыл Вашу „Историю в рассказах“ и поневоле зачитался», – велика вероятность, что детская «История» Ишимовой (а точнее – её первая часть) оказалась последней книгой, которую прочитал или пролистал Пушкин. Перевернул страницу – и поехал на Невский. Там, в кондитерской Вольфа и Беранже, он встретился с лицейским товарищем Константином Данзасом. Последний, рискуя военной карьерой, согласился стать секундантом старинного друга…
Дальше – Чёрная Речка, безукоризненно сдержанное поведение противников и растерянность секундантов. Двадцать шагов друг от друга (у Онегина и Ленского было 32!), пять шагов – до барьера. Данзас махнул шляпой – и они начали сходиться.
Француз выстрелил первым. Пуля глубоко вошла в живот. Пушкин лежал на снегу, но собрал все силы и нажал на курок. Точный выстрел! Дантес упал на снег. Но оказалось, что он отделался легкой контузией и ранением в руку. Кавалергард уверял, что его спасла пуговица. Вот тут начинаются сомнения и догадки, к которым мы ещё вернёмся… Старый Геккерен прислал к Комендантской даче карету. В ней Пушкина и повезли домой, по шатким дорогам. Лучшие петербургские медики, включая Владимира Даля, не смогли помочь. Жуковский, убитый смертью собрата, написал мемориальное стихотворение, в котором попытался поговорить с Пушкиным как с живым:
Он лежал без движенья, как будто по тяжкой работе
Руки свои опустив. Голову тихо склоня,
Долго стоял я над ним, один, смотря со вниманьем
Мертвому прямо в глаза; были закрыты глаза…
Возвышенно. Но в свете гибель Пушкина воспринимали примерно так: «Ссора длилась долго, и история ее очень сложная. Пушкин оставляет 4 детей, из которых старшему нет 5 лет! Литература также несет б[ольш] ую потерю. Когда его ревность вспыхнула в 1-й раз, он был совсем ошеломлен, узнав о своем сопернике, что вместо того, чтобы думать о его жене, он в течение года был влюблен в ее сестру, девицу Гончарову. Пушкин сказал, что они будут помолвлены тотчас же. Тем не менее, он не хотел его принимать, пока он был женихом, и не присутствовал на свадьбе, на которую он позволил, однако, своей жене явиться едва 3 недели тому назад… Но несчастный страстный характер покойного привел к тому, что он не мог перенести толков, которые ходили обо всем этом, и которые привели к вызову с его стороны и к катастрофе, которая за этим последовала», – рассуждала в частном письме Александра Дурново. Многие говорили о несносном «негритянском» темпераменте Пушкина.
Император в письме сестре Марии Павловне демонстрировал недоумение: «Вина (Дантеса – прим.) была в том, что он, в числе многих других, находил жену Пушкина прекрасной, при том что она была решительно ни в чем не виновата». Комментаторы, негативно настроенные по отношению к Николаю, трактуют эти слова как лицемерную попытку отвлечь внимание публики он собственного участия в амурном многоугольнике.
В официальных документах погибшего величали «титулярным советником и камер-юнкером 9-го класса», а литературные заслуги считались чем-то второстепенным, эдаким очаровательным увлечением. Но это уже выглядело анахронизмом. Многим современникам была очевидна великая роль Пушкина в развитии культуры, в истории русского языка, в народном самосознании. Чины и титулы не имеют значения, когда речь идёт о Пушкине.
Александр Никитенко – цензор, человек трезвого, прагматического ума, судил о Пушкине далеко не восторженно. Тем ценнее его дневниковые записи о том, в какой атмосфере проходило то зимнее прощание: «Похороны Пушкина. Это были действительно народные похороны. Все, что сколько-нибудь читает и мыслит в Петербурге, – все стеклось к церкви, где отпевали поэта… Тут же, по обыкновению, были и нелепейшие распоряжения. Народ обманули: сказали, что Пушкина будут отпевать в Исаакиевском соборе, – так было означено и на билетах, а между тем тело было из квартиры вынесено ночью, тайком, и поставлено в Конюшенной церкви. В университете получено строгое предписание, чтобы профессора не отлучались от своих кафедр и студенты присутствовали бы на лекциях».
Убит на взлёте?
В последние годы Пушкина всё сильнее влекла история. За месяц до его гибели в «Современнике» вышла в свет «Капитанская дочка» – повесть о временах Пугачёвского восстания. Несколько лет Пушкин работал над «Историей Петра I», которая так и осталась незавершенной. Он надеялся засесть за работу, переехав из суматошной столицы в Михайловское – семейные узы не отпускали. «В Пушкине есть верное понимание истории… принадлежностями ума его были: ясность, проницательность и трезвость. Он не писал бы картин по мерке и объёму рам, заранее изготовленных, как то часто делают новейшие историки для удобного вложения в них событий и лиц, предстоящих изображению», – полагал Вяземский. То есть, «лета к суровой прозе клонили» – и Пушкин становился не только первооткрывателем русской прозы, но и незаурядным историком.
Памятник на месте дуэли поэта на Чёрной речке
Последние строки поэта – всегда загадка. Пушкинским завещанием считается «Памятник». И верно. Это было продуманное послание потомкам, которое он сочинил в промозглые, кризисные дни, когда верить в себя было трудно. Ну, а самый последний поэтический набросок Пушкина не столь монументален:
Забыв и рощу, и свободу,
Невольный чижик надо мной
Зерно клюет и брызжет воду,
И песнью тешится живой.
Но в этом немудрёном отрывке каждое слово – истинно пушкинское: светлая печаль, печальная ирония и – «живая песня» накануне гибели.
Следствие ведут пушкинисты
Постепенно к Пушкину стали относиться как к некоему божеству, одержимому творческими идеями. А современники – в том числе и младшие – нередко трактовали преддуэльную расстановку сил без пиетета перед гением. «Жалкая репетиция Онегина и Ленского, жалкий и слишком ранний конец. Причины к дуэли порядочной не было, и вызов Пушкина показывает, что его бедное сердце давно измучилось и что ему хотелось рискнуть жизнию, чтобы разом от нее отделаться или ее возобновить», – рассуждал начинающий мудрец Алексей Хомяков. Так в нашем расследовании возник суицидальный мотив картели.
Кроме ревности, есть в этой истории и другой мотив – творческий и финансовый кризис, в который вроде бы погружался Пушкин с 1835 года. Поэт потерял читательское расположение, во многом – вышел из моды. Он опережал время, лучшие его произведения (например, трагедия «Борис Годунов») остались, по большому счету, непонятыми. Многое не удавалось опубликовать из-за «богомольной важной дуры, слишком чопорной цензуры». Вдохновение слетало к нему реже, чем в первой молодости, зато всё написанное в последние годы – сплошь шедевры.
К концу жизни Пушкин тонул в баснословных долгах. Тираж «Истории Пугачёвского бунта» раскупали крайне медленно. А Пушкин в надежде на читательский успех не только получил для этого предприятия казенный займ, но и вложил собственные средства. По оценке «Опеки над детьми и имуществом Пушкина», он остался должен казне 43 333 рублей, а частным лицам – 92 500. Служебное жалование поэта составляло 5 тысяч рублей в год, на оплату квартиры на Мойке уходило 4 с половиной тысячи… Правда, «казённый» долг можно было воспринимать как своего рода субсидию, которую царь предоставлял своему историографу. Но подводить приятелей Пушкин не собирался и к частным долгам относился серьезно.
Можно ли назвать такое положение дел тупиковым? Во-первых, в те времена в долг жили многие – по меньшей мере, десятки столичных семей и повес из числа самых знатных. Во-вторых, у Пушкина оставались возможности, чтобы поправить дела. И дело не только в имениях. Вскоре после гибели поэта вышло в свет первое его многотомное собрание сочинений. Тираж – 13 000. К осени 1838 года подписка принесла 262 000 рублей дохода. Эта сумма значительно превышает все долги поэта. Вот вам и банкрот. И всё-таки, многие исследователи называют отчаяние Пушкина скрытой причиной дуэли…
Самую сдержанную и уклончивую версию последних месяцев жизни Пушкина набросал его первый биограф – Павел Анненков. Его труд – основа всей биографической пушкинистики. В начале 1850-х Анненков составил «Материалы к биографии А.С.Пушкина», изучил рукописи, переписку, архивы прессы, воспоминания, которые собирал по крупицам. О дуэли и гибели Пушкина написал бегло и туманно, в духе сентиментальных повестей. «Энергия, неутомимость и сосредоточенный в себе гнев, с какими выступил он против первых легкомысленных проявлений злоречия, уже предвещали неминуемую катастрофу. С ходом всего дела Пушкин воспламенялся все более и, наконец, ослепленный гневом и негодованием, сделался жертвой столько же чужого легкомыслия, сколько и своего огненного, неукротимого характера». Никаких фактов, версий. Даже старшего Геккерена Анненков не решился упомянуть. Судя по переписке с Иваном Тургеневым, Анненкову хотелось, по крайней мере, заклеймить позором светское общество, но он не решился на такое и через два десятилетия после событий не решился. Получилось куце. Просто – погиб поэт. А был ли он невольником чести – непонятно. А ведь Анненков записал воспоминания Соллогуба, который, будучи непосредственным участником событий, рассказывал о самых разных кривотолках, сопровождавших дуэль Пушкина, о тайных пружинах.
Из самых устойчивых слухов достаточно вспомнить о «кольчужке Дантеса». Дуэлянты не имели право защищаться доспехами. По правилам, секунданты должны были до первого выстрела проверить одеяние противников. Но, как это часто бывало, секунданты у Чёрной речки не стали ощупывать поединщиков. Пушкин стрелял в Дантеса с близкого расстояния, попал в грудь. Француз упал, но остался почти невредимым. Разговоры о спасительной пуговице, по мнению скептиков, неубедительны.
Пушкинист Арнольд Гессен считал, что Геккерены основательно подготовились даже не к дуэли, а к убийству Пушкина: «Лишь страстное желание спасти Дантеса от пули могло побудить Геккерна после получения им резкого и до крайности оскорбительного содержания письма Пушкина обратиться к нему с просьбой о двухнедельной отсрочке дуэли: ему, видимо, нужно было выиграть время, чтобы заказать и получить для Дантеса панцирь». Пушкинистика всегда во многом была детективным направлением, но тут уж точно потребовался Шерлок Холмс. Криминалисты говорят разное, находили даже оружейников, которые могли бы выполнить тайный заказ Геккерена, но приведём и довод в защиту Дантеса: если бы пуля попала в панцирь – расколотые железные звенья нанесли бы ему сильное ранение в грудь. Врач, осматривавший француза, таких показаний не дал.
Конспирологические версии вокруг пушкинской дуэли стали возникать сразу после выстрелов на Чёрной речке. Одну из них эмоционально и сбивчиво сформулировал Лермонтов: поэт пал жертвой заговора. Борис Башилов – публицист, близкий к Ивану Солоневичу, в середине ХХ века подвел итоги этим соображениям: «Со смертью Пушкина Россия потеряла духовного вождя, который мог бы увести ее с навязанного Петром I ложного пути подражания европейской культуре. Но Пушкин был намеренно убит врагами того национального направления, которое он выражал, и после его смерти, – на смену запрещенному масонству поднялся его духовный отпрыск – Орден Русской Интеллигенции». Конечно, обвинять в убийстве Пушкина неких либералов или масонов – значит, подчинять здравый смысл предрассудкам. В той же логике, но с противоположными оценками рассуждал Юрий Тынянов, предполагавший, что аж на Венском конгрессе (в 1815-м году!), по предложению Меттерниха, лидеры европейских держав договорились физически уничтожать потенциальных вождей революционного движения. Жертвами этой тайной политики он объявил Грибоедова, Пушкина, а заодно и французского математика Эвариста Галуа…
Версия Щёголева
Кто же был автором злосчастного диплома ордена Рогоносцев? Несколько раз доброхоты проводили экспертизу диплома. Называли графиню Нессельроде (дочь министра финансов Гурьева), князя Гагарина… В наше время пушкинист Леонид Аринштейн пришёл к выводу, что следы ведут к Александру Раевскому, сыну прославленного генерала. Пушкин считал его демонической личностью. Оба они в свое время ухаживали за Елизаветой Воронцовой, и поэт, по-видимому, оказался удачливее. Главный аргумент Аринштейна – оттиск сургучной печати, которая, якобы, принадлежала Раевскому. Но убедительных доказательств и в этой версии нет: оттиск внимательно рассматривали и Виельгорский, и следователи, современники Раевского. Уж они бы разгадали тайну печати точнее нашего современника, но никто не указал на Раевского…
Павел Щёголев (а вслед за ним и Вересаев) не сомневался, что автором «диплома рогоносцев» был колченогий молодой князь Пётр Долгоруков, близкий к кругу Геккерена. На эту проделку он решился, по мнению пушкиниста, из подлого озорства. Долгорукова подозревали и современники. На склоне лет он даже опубликовал своеобразную отповедь в герценовском «Колоколе».
Щёголев в предреволюционные годы собрал едва ли не все имевшиеся к тому времени документы, связанные с дуэлью Пушкина и ввел в оборот немало новых данных – например, о последней встрече Пушкина с Николаем I. Но бросалось в глаза предубеждение исследователя по отношению к жене поэта. Он нашел виновника гибели Пушкина. А точнее – виновницу. К Натали Щёголев относился как неумолимый прокурор. «Наталья Николаевна была увлечена серьёзнее, чем Дантес… доминировал в любовном поединке Дантес: его искали больше, чем искал он сам», – эта трактовка в 1916-м воспринималась как нечто сенсационное. Принято считать, что преданная супруга, «чистейшей прелести чистейший образец», отвергла ухаживания назойливого француза, позволив себе лишь мимолётное светское кокетство. Многие жрецы пушкинского святилища и сегодня считают кощунственными любые подозрения в адрес Натали. Так строптивый пушкинист заслужил репутацию женоненавистника. У него нашлись последователи, в том числе знаменитые. «До крайних пределов осуждения и обвинения жены Пушкина дошла Анна Ахматова», – писал академик Дмитрий Благой.
Когда в 1987 году в издательстве «Книга» затевалось переиздание книги Щёголева массовым тиражом, в прессе появилось открытое письмо, подписанное знаменитыми писателями и пушкинистами. Леонид Леонов, Юрий Бондарев, Семён Гейченко, Николай Скатов – все они выступили против щёголевской книги: «Ещё в двадцатых годах чрезвычайно субъективный взгляд Щеголева на семейные отношения Пушкиных был ошибочно принят некоторыми талантливыми литераторами за абсолютную истину и внёс такое смятение в умы, что многим и многим писателям, ученым, исследователям биографии поэта стоило большого труда в течение десятилетий отстоять доброе имя самого близкого Пушкину человека, его дорогого друга, любимой женщины, матери его детей – Наталии Николаевны». Остановить переиздание не удалось. Но тираж, под давлением общественности, сократили. Вычеркнуть Щёголева из контекста не удалось. Парвеню? Возможно. Зато – труженик пушкинистики.
Викентий Вересаев первым попытался воспроизвести жизнь Пушкина день за днём – и получилось не только капитальное исследование, но и увлекательное чтение. Его «Пушкин в жизни» и «Спутники Пушкина» – из тех книг, о которых поначалу спорят не без высокомерия, но через десятилетие – другое мало кто сомневается, что это – классика. Вслед за Щёголевым, Вересаев неприязненно относился к Наталье Николаевне и намекал на её «особые отношения» с императором – в том числе и после гибели Пушкина. Ведь её новый муж Ланской вполне годился в Нарышкины, хотя и не удостоился диплома…
Академик Юрий Лотман первым в печати объяснил скандальные приставания Дантеса к жене Пушкина желанием устранить порочащие его слухи о гомосексуальной связи со своим приёмным отцом – бароном Геккерном. Речь пошла даже о некоем «заговоре мужеложцев» против Пушкина, который к тому времени успел испортить отношения и с Михаилом Дондуковым-Корсаковым, и с министром Сергеем Уваровым, былым приятелем по литературным собраниям… Лотман считал вероятным сговор между Уваровым и Геккереном. Уваров когда-то основал литературное общество «Арзамас», построенное на розыгрышах и мистификациях. Ему бы хватило фантазии на «диплом ордена рогоносцев». Недурная месть за оскорбительные эпиграммы. «Пушкин защищал свой Дом, свою святыню, на которой основано „самостоянье человека“, от низости, коварства и разврата», – писал Лотман.
Возмутителем спокойствия служил в пушкинистике Александр Лацис, разработавший гипотезу о неизлечимой болезни, которая сжигала поэта несколько лет. По этой версии, именно из-за тяжкого недуга Пушкин выбрал дуэль как завуалированную форму самоубийства. Система доказательств построена на одном допущении: Пушкин с юности был склонен к мистификациям, слова в простоте не сказал. И всё-таки не только у Лациса, но и у менее эксцентричных исследователей сквозит: Пушкин как будто стремился к поединку, чтобы разом разделаться со всеми напастями. Против этой версии – жизнелюбие поэта. Его литературные планы. Он ещё не утвердил себя в полной мере как историограф и прозаик. В его кабинете осталась вереница незавершённых «пиес» – да каких.
Историк московской Руси Руслан Скрынников, как и подобает петербуржцу, много лет исследовал историю дуэли Пушкина, искал документы, анализировал версии, в том числе переписку Дантеса с приемным отцом, которая оставалась неизвестной во времена Щёголева. В итоге получилась книга не только насыщенная фактами и версиями, но и литературно отточенная. Скрынников не верил в суицидальные настроения Пушкина – любящего многодетного отца. Историк полагал, что пресловутый «диплом» Пушкину без дальнего прицела послали молодые озорники – князь Пётр Урусов, корнет Константин Опочинин. Они развлекались таким образом и с другими мужьями, о которых судачили в свете. Скрынников назвал и главную причину дуэли – слух о сожительстве Пушкина с Александриной. Распускал слухи кавалергард Александр Трубецкой – фаворит императрицы, входивший в круг Геккерена. Щёголев считал этот мотив третьестепенным.
Пушкинист Андрей Лисунов высказал предположение, что автором рокового ордена рогоносцев был… сам Александр Сергеевич, великий мистификатор. Таким образом он стремился сделать необратимым cмертельный поединок с обидчиком. Еще дальше пошёл академик Николай Петраков – известный экономист, директор института Проблем рынка, всю жизнь мечтавший стать пушкиноведом. Он не сомневался, что император Николай I влюбился в Наталью Николаевну не менее серьезно, чем его старший брат – в Нарышкину. Ведь до последнего часа император носил портрет Натали в медальоне… Где тут кончается легенда и начинается документ? И не разберешь.
Зёрна всех версий – даже самых невероятных – можно найти в пересудах современников Пушкина – Вяземского, Хомякова, Тургенева, Жуковского… А непреложной правды не ждите – будущие исследователи продолжат череду тайн и предположений.
Эта книга – достойное приношение памяти великого поэта и собрание документов почти детективной истории, о которой каждый из участников имеет собственное мнение, каждый создает собственный сценарий. Последний год жизни Пушкина – вечная загадка. На кого мог опереться поэт, попавший в омут чудовищной интриги? В советское время в научный оборот вошла переписка Карамзиных – семейства, близкого к Пушкину и искушенного в придворной и литературной жизни. Она проливает свет на контекст гибели поэта. Не менее интересна позиция Петра Вяземского, который считал себя одним из виновников гибели Пушкина и в первые дни после дуэли, с помощью супруги, написал послание императору, в котором описал события в благоприятном для себя ключе. Вы увидите и другие свидетельства, исследования, версии, которые достойны внимания, а в сумме дают объективное представление об одном из самых трагических событий в истории России.
Только один участник давней интриги ничего не написал о ней – Александр Пушкин. Поэтому так трудно приоткрыть правду тех событий. Книга, которую вы держите в руках, поможет в этом.
Арсений Замостьянов,
заместитель главного редактора журнала «Историк»