Коллектив авторов
Проклятые критики. Новый взгляд на современную отечественную словесность. В помощь преподавателю литературы
© Коллектив авторов, 2021
© Издательство «Прометей», 2021
Об авторах
Кузьменков Александр Александрович (р. 1962, Нижний Тагил) – экс-прозаик, литературный критик.
Персонаж Высоцкого: матерщинник и крамольник. Родился мертвым, учился скверно, женился глупо. В силу перечисленных обстоятельств занялся изящной словесностью.
Проза его печаталась в Дании, Германии и Америке, однако на родине А.К. парадоксальным образом оказался никому не нужен. Историю своих отношений с отечественными издателями называет «хождением на три буквы». Накопив в себе, опять же по Высоцкому, заряд нетворческого зла, решил сублимировать его в литературной критике.
Как критик публиковался в российской и русскоязычной периодике на всем пространстве от Мельбурна до Чикаго. В 2016–2020 годах постоянно входил в десятку самых читаемых авторов «Журнального зала».
Морозов Сергей Борисович (р. 1976, Новокузнецк, Кемеровская область).
Литературный критик. Печатался в журналах «Литературная учеба», «Москва», «Нижний Новгород», «Традиции & Авангард», «Урал». Автор критических и публицистических статей в печатных и интернет-изданиях: «Литературная газета», «Литературная Россия», «Вопросы литературы» (рубрика «Легкая кавалерия»), «Rara Avis», «Свободная пресса», «Альтернативная литература». Ведет блог «Ода издыхающей лягушке» на канале «Яндекс. Дзен».
Уткин Константин Александрович (р. 1967, Москва).
Окончил Литературный институт (семинар Галины Седых, поэзия), хотя до этого поступал к Александру Рекемчуку (проза) Так же был в семинарах Николая Старшинова и Владимира Кострова. Состоит в Национальной Ассоциации Драматургов (НАД). Автор более десятка детективов (ЭКСМО, серия «Черная кошка»), трех книг под псевдонимом Константин Борзов (Серия «Собачья работа»). Работал в «Литературной газете» (Отдел «Литература и Библиография», колумнист), публиковался в периодике (от «Книжного обозрения» до «STORY»). Стихи (более пятисот) размещены, в основном, на хранилище текстов Стихи. Ру.
Сотрудничает с сайтом alterlit.ru, пытаясь изменить катастрофическую ситуацию в современном литературном процессе.
Кинолог, занимается прикладной дрессурой более тридцати лет. В этой области тоже есть книги.
Чекунов Вадим Владимирович (р. 1970, Москва).
Выпускник филологического факультета МГУ. Работал преподавателем русского языка как иностранного, редактором в издательстве «Популярная литература», руководителем направления в издательстве АСТ. В настоящее время – главный редактор в Alterlit Creative Group (AltCG) и в издательстве «Альтернативная литература». Стал известен широкому читателю после дебютной книги «Кирза», попавшей в лонг-лист «Русского Букера».
Циничный оптимист.
Основное увлечение – познание жизни.
Женат на китаянке и живет, по его словам, «между двух городов – Москвой и Шанхаем».
Ципоркина Инесса Владимировна (р.1965, Москва).
Училась в английской спецшколе, затем в Новосибирском Государственном Университете на факультете естественных наук. Окончила Московский Государственный Университет по специальности историк искусства. После защиты диплома поступила в аспирантуру Российского Государственного Гуманитарного Университета на кафедру источниковедения. Тема диссертации: «Интерпретация изобразительных источников общественным сознанием в эпоху викторианского возрождения второй половины XIX века». Написала и опубликовала 6 научных работ. Тем не менее в науку не пошла, потому что пошла в журналисты, а затем в писатели. За 10 лет работы журналистом было издано более 250 статей на различные темы, более 30 книг на тему популярной психологии, культурологии и социопсихологии.
Опыт литературной критики И. Ципоркиной прошел десятилетнюю шлифовку в личном блоге, формирование которого происходило под влиянием глубочайшего изумления от перипетий литературного и паралитературного процессов. С недавнего времени решилась выступить как критик в сетевых литературных журналах.
Замлелова Светлана Георгиевна (p. 1973, Алма-Ата).
Окончила Российский Государственный Гуманитарный Университет (Москва). Автор нескольких книг прозы и публицистики. Кандидат философских наук (МГУ им. М.В. Ломоносова), защитила кандидатскую диссертацию на тему «Современные теологические и философские трактовки образа Иуды Искариота».
Новое платье отечественной литературы
Предисловие составителя
Отличительным и прискорбным признаком современного литературного процесса в России является почти полное отсутствие не только влиятельной, но и просто объективной критики. Представьте себе океанский корабль без компаса! Примерно то же самое. Ладно еще, если вместо Индии в Америку приплывет. А если на остров Черепов, где все давно уже друг друга съели?
Эта ситуация особенно удручает, если сравнивать ее с XIX веком, когда литературная критика в течение десятилетий была чуть ли не главным жанром нашей словесности, и не только по влиянию на процесс, но и по массовости тогдашней читательской аудитории, с нетерпением ожидавшей новых статей Белинского, Добролюбова, Писарева, Чернышевского, Дружинина, Страхова, Григорьева, Михайловского…
Впрочем, и в советские времена критик был ключевой фигурой, во многом определявшей положение дел на «литературном фронте». Глазами авторов разгромных или хвалебных статей смотрели на процесс в целом и на отдельных авторов не только читатели, но и власть, внимательно следившая за новинками литературы, понимавшая воспитательные и прогностические возможности изящной словесности, чего не скажешь о нынешних политиках, предпочитающих спорт. К литературе они относятся как к двусмысленной гомеопатии. И напрасно… Но когда они это поймут, будет поздно.
Советскую литературную эпоху во многом определяли такие критики, как Полонский, Воронский, Тынянов, Шкловский, Сурков, Абрамов, Макаров, Дементьев, Дедков, Ланщиков, Лобанов, Бушин, Кожинов, Аннинский, Глушко, Мяло, Бондаренко и другие. Разговоры о тотальной беззубости и сервильности советских рецензентов – явное преувеличение, теоретические сшибки были не шуточные, и для тех же «неистовых ревнителей» закончились печально. Можно вспомнить и знаменитую дискуссию 1970-х «Классика и современность», до основ потрясшую литературное сообщество. Да, в ту пору споры велись на основе тогдашнего понятийного аппарата, насыщенного эвфемизмами, экивоками, отсылками к классикам марксизма-ленинизма, с учетом общеизвестных табу и неприкасаемых «священных коров». Но разве сейчас не так? Просто теперь иные термины, другие «священные коровы», похудосочней прежних, и новые табу, за нарушение которых, конечно, автора не посадят и не расстреляют, а всего-навсего объявят не существующим в литературе. Не лучше, чем сумасшедший дом для Хармса.
Сегодня, к сожалению, критика из влиятельного жанра превратилась в своего рода «золушку», которая за малую мзду до блеска начищает лауреатские значки авторов сомнительных сочинений. Кому-то покажется это странным, но весьма стесненные в идеологической самостоятельности, советские литературные «арбитры» и «рефери» в своих эстетических оценках были гораздо свободнее нынешних. В СССР для главного редактора (я это хорошо помню) одной из самых сложных проблем был поиск автора, которому можно заказать, нет, не разгромную, а положительную рецензию на очевидно неудачную новинку «классика соцреализма». Никто не хотел мараться. Очередной отказ сопровождался примерно таким комментарием: «Нет, уж, увольте! Профессиональная репутация дороже!» Сегодня же мы имеем обратную ситуацию. Если продолжить сказочные аналогии, то современные критики мне напоминают толпу беззастенчивых льстецов, без удержу нахваливающих «новое платье короля», сиречь новинки литературы, которую не то, что читать, листать смысла не имеет.
Почему такое стало возможно в нашей культуре? Ведь нечто схожее мы наблюдаем и в театре, и в кино, и в изобразительном искусстве. Куда же подевалась профессиональная честь и достоинство неподкупных «зоилов» и «аристархов»? Можно, пожалуй, выделить несколько причин оскудения и вырождения критической мысли в России. Назову их в порядке значимости.
Первая. Увы, она связана с презренным металлом. Литературная критика – ныне самый низкооплачиваемый жанр. Честным анализом текстов можно заниматься, только будучи обеспеченным и независимым человеком. А таких единицы. Гонорары в нынешних журналах и газетах ничтожны, смехотворны. А вот в «Литературном обозрении», например, в 1980-е за обзорную статью в пол-листа мне, помнится, заплатили около трехсот рублей, что равнялось двум средним месячным зарплатам.
Что же сегодня? Относительно приличные деньги нынче платят только крупные издатели за беззастенчивые рекламные тексты о книгах «проектных» авторов, да еще премиальные фонды – за раскрутку своих фаворитов. И то, и другое более имеет отношение к маркетингу, пиар-технологиям и манипуляции общественным сознанием, нежели к литературе. Но это еще не все: некогда влиятельная, литературная периодика ныне влачит жалкое существование, едва сводя концы с концами и ища материальной поддержки у тех же издательств и премиальных фондов. По этой причине критический материал о «раскручиваемом» писателе и его тексте, даже чудовищном, скорее всего, будет сразу же отклонен. Остается, разумеется, Интернет, но и тамошние крупные ресурсы давно вступили в договорные отношения с двумя вышеупомянутыми «операторами» процесса.
Вторая причина. Современная отечественная литература разделена на несколько закрытых идейно-эстетических групп, а точнее – «гетто». Такое сравнение я предложил в статье «Писатели и ПИПы» почти двадцать лет назад. ПИПы (персонифицированные издательские проекты), разумеется, возмутились, «операторы» навечно внесли меня в короткий «стоп-лист».
«Ага, – возразите вы, – вот тут-то, в суровой полемике с литературными супостатами, в противостоянии двух «гетто» и должно оттачиваться разящее критическое слово!» Увы, все совершенно наоборот. В ситуации жесткого противостояния о своих пишут только хорошо, а чужие произведения вообще не являются предметом чтения и разбора. Главное оружие современного группового критика – это не аргумент, не анализ, не сарказм, а замалчивание, причем, тотальное, самого факта существования оппонента. Грубо говоря, для почвенников не существует Бродского, а для западников – Рубцова. Отсутствие живого, сравнительного диалога, сопоставления художественных результатов приводит к оскудению обеих ветвей нашей словесности. Именно с этим связано резкое падение уровня нынешней отечественной словесности.
Третья причина, на мой взгляд, коренится в специфике постмодерна, а точнее, в так называемых принципах «нон-селекции» и субъективности восприятия «месседжа» «реципиентом». Навязано мнение, будто вообще не существует никаких объективных критериев оценки художественного, в нашем случае литературного, произведения. Все зависит от точки зрения и пристрастий «оценщиков», а точнее, от их ангажемента. Я называю это синдромом «черного квадрата», когда прикормленный искусствовед даже в кракелюрах, попросту говоря, в трещинках на красочной поверхности, от художника не зависящих, усматривает признаки «гениальности мастера». Собственно, современная критика, за редкими исключениями, о которых речь пойдет ниже, и является «похвалой кракелюрам». В результате, какой-нибудь беспомощный текст, осмеянный одними, – другими объявляется «новым словом в русской литературе». При этом аргументов друг друга критики не слышат, не парируют и не воспринимают, хотя очевидно, что первая позиция гораздо ближе к реальному уровню рассматриваемого опуса.
Повторю: сложившееся положение вещей губительно сказывается на уровне отечественной словесности, ибо, объявляя «шедевром» очевидную творческую неудачу, мы не только сбиваем с толку молодых авторов, искажая шкалу ценностей, но и расхолаживаем опытных литераторов, девальвируя само понятия «мастерства». Кроме того, в нелепом положении оказывается читатель, он не может получить объективный отзыв о книге, которая ему всячески навязывается, в том числе и с помощью безосновательных премий, вроде «Букера» или «Большой книги».
Не позавидуешь тут учителям-словесникам и преподавателям высшей школы, не имеющим возможности опереться на консолидированное мнение «критического цеха». Ситуацию старается хоть как-то исправить академическая наука, но она традиционно – удел немногих: и в смысле написания трудов, и в смысле их прочтения. Сошлюсь хотя бы на усилия кафедры истории новейшей русской литературы и современного литературного процесса МГУ, которую возглавляет доктор филологических наук М. М. Голубков. Но это, как говорится, капля в море.
Однако не все так уж безрадостно. В нашей критике есть все-таки авторы, которые стараются, вопреки навязываемой ангажированности, оценивать текущий процесс «поверх барьеров», что понастроены вокруг «литературных гетто». Да, такая позиция требует гражданской смелости и определенной жертвенности, чем, кстати, всегда и отличались настоящие властители дум от лукавых приспособленцев и профессиональных выгодополучателей. Задача данного сборника – познакомить читателей с творчеством честных критиков, тщательно замалчиваемых печатными СМИ, но зато известных в Сети, где их статьи вызывают восторг одних и проклятия других – тех, кого они задели в своих рецензиях. Отсюда и название книги «Проклятые критики». Оно, я думаю, у искушенного читателя вызовет соответствующие ассоциации, и не только с «проклятыми поэтами».
Четверо наших авторов, а именно: Александр Кузьменков, Сергей Морозов, Константин Уткин и Вадим Чекунов, – сформировали группу под названием «Новая критика». Их объединяет не только высокая культура, доскональное знание процесса, виртуозное владение словом, но и тот особый, разящий жанр, который они для себя избрали. Его, грубо и приблизительно, можно охарактеризовать как фельетон на литературную тему. Аналоги у нас в критике, конечно, были: достаточно вспомнить зубодробительные статьи молодого Чуковского. Добрый дедушка Корней был настоящим «Джеком-потрошителем» авторов начала ХХ века и пощады не знал.
Но, думаю, хлесткость, жесткость и доказательная непримиримость оценок «новых критиков» связана не с их личной зловредностью, а с тем, что ложную иерархию современной словесности, лукаво и нагло выстроенную уже упоминавшимися «операторами» и хвалителям «нового платья», надо ломать безжалостно. И делают это авторы сборника виртуозно – только щепки летят. На месте иных лауреатов, попавших на острие их безжалостных перьев, я бы просто поменял профессию, настолько точен, доказателен и суров диагноз: бездарность, помноженная на дилетантизм. Но, увы, слишком многие авторы вообразили, будто диплом «Большой книги» – та самая «окончательная бумага», «бронь», которая спасет их, как профессора Преображенского, от уплотнения в литературном общежитии. Не спасет! И наша великолепная четверка это ярко и убедительно показывает.
Инесса Ципоркина, также представленная в сборнике, работает в другом, еще более редком жанре – она «критик критики». Ципоркина великолепно вскрывает механизмы создания ложных творческих репутаций и литературных фантомов, прослеживает, как личная, родственная, клановая или групповая заинтересованность заставляет авторов рецензий восхищаться беспомощными текстами и, наоборот, ругать, а чаще замалчивать по-настоящему значительные произведения. В экономике это называется «недобросовестной конкуренцией» и наказывается по закону. Читателю предстоит захватывающий и долгожданный сеанс разоблачения некоторых маститых окололитературных фокусников, а точнее, наперсточников.
Светлана Замлелова в своих статьях и книгах, широких по охвату, даже, я бы сказал, панорамных, стремится восстановить художественную и историческую справедливость, увязывая сегодняшний день нашей литературы с далеким и недавним прошлым. Она не боится, опираясь на новые данные и исторический опыт, всерьез переоценивать незыблемые, казалось бы, авторитеты, даже те, которые, как Солженицына, уже успели отлить в бронзе и водрузить на постамент. Возможно, поторопились? А это уж вы сами решите, прочитав в сборнике работы Светланы Замлеловой.
Думается, эта книга будет полезна не только тем, кто преподает современную литературу в школе или вузе, тем, кто научно разрабатывает данную тему, тем, кто собирается пополнить редкие ряды честной критики. Сборник рассчитан и на обычных читателей, на тех, кто просто хочет разобраться, понять: какие писатели достойны внимания, а каких даже не стоит брать в руки, ибо к литературе они имеют такое же отношение, как Хлестаков к «Юрию Милославскому».
Надеюсь, сборник «Проклятые критики» – убедительное подтверждение того факта, что честно и бескорыстно о современной литературе писать можно. И должно.
Юрий ПОЛЯКОВ
Александр Кузьменков
Урежьте марш Шопена
М. Елизаров. Земля. М., Редакция Елены Шубиной, 2019
Итак, нацбестовский миллион достался Михаилу Елизарову. Маэстро, урежьте марш. Маэстро, вы не поняли: Шопена.
Тому есть как минимум две причины. Первая названа в издательской аннотации: «Новый роман Михаила Елизарова “Земля” – первое масштабное осмысление “русского танатоса”». Вторая… а вот с этого места подробнее.
Предыстория: Михаил Юрьевич вышел покурить на семь лет: с 2012-го по 2019-й – ни единого печатного слова. И ничего, отряд не заметил потери бойца. Фанаты на ru-elizarov тихо радовались новым шедеврам бард-панк-шансона: «Тут проходил Кустурица, / Его<censored>курица». И царил на земли мир, а во человецех благоволение: без вторичной вялости, трупной эмфиземы и разного прочего жировоска, взятого напрокат отчасти у Сорокина, отчасти в пособиях по судмедэкспертизе. Да не все коту масленица, случается и русский танатос.
Хотя начать, наверно, следует с хорошей новости: М.Е. перестал подражать Прилепину. Пропали дикие эпитеты: «коряжистые ветки», «упругая гипсовая мощь», «дидактическая кишка». Ну, не совсем, если честно: «горклый дух» уцелел. Ликвидированы как класс громоздкиемертворожденные метафоры: «Если допустить, что Машины зубы были напечатаны в таймс нью роман кегль двенадцать, то два заглавных ее резца были восемнадцатой верданой». Но выше задницы не прыгнешь: Елизаров остался сам собой – путает маникюр с лаком для ногтей и считает «пастораль» и «сельский пейзаж» синонимами. «Кислый вакуум» и «провал беззубой щеки» – это вообще пять.
А вот и второй повод исполнить Marche funèbre: уж если прозаик завалил экзамен по языку, то неизбежно завалит и все остальные: не освоив букваря, в университет не поступают – не видать вам, болезные, ни убедительного психологизма, ни квалифицированного сюжетостроения. А то и самой завалящей идеи.
Строго говоря, «Редакцию Елены Шубиной» впору штрафовать на полмиллиона по статье 14.7 КоАП РФ «Обман потребителей»: русский танатос в «Земле» не ночевал. Зато есть тягучая, гудроновая экспозицияв 24 607 слов, из которой мало-мальское отношение к теме имеют два эпизода: как Вова Кротышев в детстве жуков хоронил, а в юности служил землекопом в стройбате. Есть подробная, в 3 666 слов, инструкция по отливке памятников из бетона и гранитного отсева: «Если у тебя пятисотый цемент, то на центнер замеса надо брать двадцать пять килограмм пятисотого или тридцать четырехсотого, пятьдесят кило мучки и десять кило речного песочку». Есть каталог похоронного бюро в 3 434 слова: «Испанские гробы часто заказывал, итальянские – бук, орех. Чешские гробы. Хоть и сосна, но суперски обработанная». Есть еще одна инструкция по рытью могил в мерзлом грунте – 1834 слова: «Земля на глубину штыка была черствой, следком, а дальше становилась по-песчаному податливой». Есть безразмерная, в 10810 слов, экскурсия по ритуальной конторе: «Целую стену занимали погребальные урны: стеклянные, мраморные, бронзовые, глиняные, расписные, в строгих тонах и немыслимых вычурных цветов; урны под хохлому игжель, пивной бочонок и спортивный кубок». И так далее, вплоть до «Перечня документов, необходимых для выдачи тела из морга». На редкость увлекательный саспенс.
Не возьму в толк, на кой ляд публике этот 780-страничный путеводитель по ритуальному бизнесу? – ведь есть в природе «Смиренное кладбище» Каледина, написанное много раньше, короче (66 страниц!), а главное – несравненно лучше. После чего возникает соблазн немедля отправить «Землю» в наш советский колумбарий. Воздержимся пока: а вдруг?..
Чтобы уберечь увлеченного читателя от полной и безоговорочной летаргии, добрый прозаик предусмотрел реперные точки. Ими служат лекции о смерти в свете воззрений Хайдеггера (Кьеркегора, Сведенборга, Шопенгауэра – нужное подчеркнуть). Или, на худой конец, самого Елизарова. По самым скромным подсчетам, это 22 239 слов, да каких: «Труп есть отсутствие речи, но присутствие языка. Эта семиотическая дихотомия превращает труп в новый концепт смерти, которая прежде не имела пространственного и временного означаемого, но теперь обрела в языке – безмолвный труп и говорящее о смерти тело. Молчание становится говорением, и мертвец, по сути, сам становится универсальным языком, а кладбище – полифоническим текстом!»
Не знаю, право, каким образом псевдофилософский онанизм в духе «Ученых записок Мухосранского педколледжа» соотносится с урнами под гжель и фурнитурой для гробов. Слова «идея» и «сюжет» означали бы незаслуженный комплимент автору, потому придется обойтись без них. Так вот, смысловая часть «Земли» даже на живую нитку не пришита к событийной – просто рядом валяется, как разрозненные детальки конструктора Lego. Читатель у нас давным-давно на самообслуживании – пусть себе забавляется любимой игрой в приращение смыслов: что соберет, то и будет.
Тут впору сделать паузу, скушать «Твикс» и растечься мыслью по древу русского танатоса. Г-н сочинитель, да не пугайте вы ежа голой жопой, а русского человека смертью. Она для нас не кошмар, а избавление от кошмара. Пушкин не зря призвал в союзники Петрарку: «La, sotto i giorni nubliosi e brevi, / Nasce una gente a cui l’morir non dole», – там, где дни облачны и кратки, родится племя, которому умирать не больно. Наши пословицы о смерти – верх циничного оптимизма: «Помирать – не лапти ковырять: лег под образа да выпучил глаза». А с потусторонним миром у нас издавна мир-дружба-жвачка. Гоголя хоть вспомните: мертвый плотник Степан Пробка куда симпатичнее своего живого тезки Плюшкина. В советские годы взаимопонимание упрочилось до полноценного партнерства: «Призрак бродит по Европе», «Ленин и теперь живее всех живых», «Ох, молодец этот самый усопший: / Не испугается и не соврет», «И закусочка на бугорке». Короче говоря, Михаил Юрьевич, ваша по самые уши татуированная сатанистка может охрипнуть, выкликая с того света какую-нибудь нежить:«О ты, Оседлавшая Обсидиановый Трон Козлица!» Да мы-то твердо знаем: «Наши мертвые нас не оставят в беде». Так что…
Простите, увлекся. Впредь обязуюсь. Вернемся к тексту.
Господа рецензенты поставили Елизарову в заслугу недюжинную наблюдательность и снайперскую точность тропов. Всей душой присоединяюсь. Особенно меня впечатлил вот этот пассаж: «Бетонный пол выглядел старым и щербатым. Попадались странного происхождения круглые выбоины, будто кто-то ронял тут двухпудовые арбузы». Хм, Михаил Юрьевич, арбузы-то часом не из чугуна отливали?
Мастер арбузолитейного производства с тем же артистизмом отлил в гранитополимере персонажей, один другого правдоподобнее. С татуированной и пирсингованной сатанисткой Алиной вы уже знакомы. Нет, к ней самой претензий никаких: типичная истероидная психопатка (почему-то у Елизарова других героинь не бывает). Вызывает ба-альшие сомнения место службы: Загорская городская администрация. Странное дело, обычно наши муниципалитеты чопорнее английской гувернантки. Или братьев Кротышевых возьмите. Старший – чисто конкретный пацан, две ходки: статья 206 УК РСФСР «Хулиганство» и статья 163 УК РФ «Вымогательство». А уж как вспомнит что-нибудь из Ницше… Младший образованием особо не изуродован, в анамнезе – полторы прочитанных книжки, но лексикон – на зависть Бурде с Вассерманом: метафора, аллегория, а то и вовсе Аякс Теламонид. За плечами у малóго три месяца занятий кикбоксингом в десятом классе, однако трех цириков заделал едва ли не на глушняк.
Типа, не совсем от мира сего, намекает автор. И впрямь, в финале по душу паренька являются два высокопоставленных москвича, от которых прет мертвечиной. Начинаются парламентского километража и парламентской тоски дебаты, где бесконвойный автор завязывает Ding-an-Sich и Dasein, дихотомию и гештальты гордиевым узлом, который не развяжут и доценты с кандидатами. Кротышева-младшего – то ли от паленого коньяка, то ли от елизаровских философских интоксикаций – накрывает череда ломовых глюков. Немного погодя инфернальные гости делают предложение, от которого невозможно отказаться: обучение на каких-то сомнительных курсах (явно чернокнижных), степень бакалавра и приличную работу – крематорием, к примеру, заведовать. Welcome to Hogwarts School, dear Harry.
Стало быть, продолжение следует.
Не надо быть семи пядей во лбу, чтобы догадаться, какое именно. Елизаров отродясь не работал без соавторов. «Pasternak» был откровенной новеллизацией комиксов Кейна и Фингера. «Библиотекарь» напоминал «Банды Нью-Йорка» в постановке заводского драмкружка. «Мы вышли покурить на 17 лет» М.Е. писал как под диктовку Прилепина. Поэтому второй том «Земли» почти наверняка окажется пересказом пелевинского «Batman’а Apollo» – с нудными экскурсами в историю и теорию, с зубодробительными разъяснениями терминологии, с трехгрошовой мистикой… в общем, кто читал, тот меня поймет.
Маэстро, урежьте марш – ну, вы в курсе, да?