В рамках диссертационного исследования В. А. Ишиновой, проведенного под нашим руководством, было обследовано 39 чел. с соматоформными расстройствами и 30 чел. контрольной группы, не имеющих соматических и невротических жалоб. Эмоциональные состояния изучались при помощи шкалы самооценки Спилбергера-Ханина, опросника депрессивности Бека и опросника выраженности психопатологической симптоматики SCL-90-R. В соответствии с полученными в исследовании результатами, высокие уровни всех компонентов негативной аффективности сопровождались выраженной болевой симптоматикой психогенного характера. При определении эмоционального баланса как соотношения компонентов негативной аффективности на уровне состояний и свойств личности были получены достоверно более низкие показатели в контрольной группе, чем у пациентов с соматоформными расстройствами (р<0,01). Показатель эмоционального баланса отрицательно коррелировал с показателем боли (– 0,305, р = 0,050): увеличение показателя эмоционального баланса сопровождалось уменьшением интенсивности болевых ощущений.
В процессе психотерапевтического воздействия отмечалось достоверное (р< 0,001) снижение уровней тревожности, депрессивности и враждебности. Практически у всех пациентов с соматоформными расстройствами под воздействием психотерапии происходила нормализация психофизиологического состояния, что сопровождалось снижением уровня негативной аффективности, усилением толерантности к стрессу и восстановлением процессов адаптации. Значения эмоционального баланса по всем показателям негативной аффективности соответствовали показателям, полученным в контрольной группе. Таким образом, было показано, что эмоциональный баланс может применяться как один из показателей восстановления адаптационных процессов при оценке эффективности психотерапии.
Проведенные предварительные исследования позволяют высказать положение о том, что эмоциональный баланс между компонентами негативной аффективности как соотношение между устойчивыми психофизиологическими характеристиками личности и текущими ответами на стрессовые воздействия определяют индивидуальную норму реакции.
Было предпринято исследование индивидуальной нормы у здоровых, в котором сравнивался уровень тревожности и тревоги, агрессивности и агрессии, депрессивности (пессимизма) и депрессии в нейтральной социальной ситуации и в ситуации эмоционального стресса. В качестве модели эмоционального стресса использовалась ситуация экзамена. Результаты обследования представлены в диссертации М. В. Денисенко, выполненной под руководством В. И. Николаева при нашем консультировании (Денисенко, 2011). В исследовании участвовало 306 практически здоровых лиц обоего пола в возрасте от 19 до 26 лет, которые были подвергнуты тестированию основных психологических свойств личности в условиях физиологического и психологического комфорта. Уровень тревожности оценивали по методике Спилбергера-Ханина; уровень депрессии определяли по методике В. Зунга; исследование агрессивности проводили с помощью опросника Ч. Спилбергера. Оценивалась системная гемодинамика, вариабельность сердечного ритма. Психофизиологические методы исследования включали также вычисление индекса функциональных изменений и определение уровня испытываемого стресса. Для оценки вегетативной регуляции сердечной деятельности использовали вегетативный индекс Кердо. Силу нервной системы определяли с помощью теппинг-теста. Проводились биохимические анализы.
По данным проведенного исследования, в ситуации эмоционального стресса наибольшие изменения гемодинамики и наивысшее напряжение регуляторных систем были выявлены среди испытуемых с «отрицательным» эмоциональным балансом. Так, поддержание МОК в период эмоционального стресса происходило за счет увеличения ЧСС при снижении УОК до 61,1±0,71 мл при 72,8±0,25 мл в фоновом состоянии (р<0,05). Активация симпатического звена регуляции также была наибольшей в группе индивидов с «отрицательным» эмоциональным балансом, индекс напряжения (ИН) составил 255,6±0,81 у.е. (р<0,05). Уровень функционирования организма расценивался как напряжение механизмов адаптации (индекс функциональных изменений (ИФИ) = 2,67±0,52 балла, р<0,05), значение показателя активности регуляторных систем (ПАРС) (4,9±0,72 у. е., р<0,05) характеризовало переход «выраженного» в «резко выраженное функциональное напряжение» (Кармин, 2003). По данным исследования, «отрицательный эмоциональный баланс» отражал напряжение механизмов адаптации в период стресса: нарушения гемодинамики, регуляции деятельности сердечнососудистой системы, функции тиреоидной системы. Нарастание признаков дезадаптации в период эмоционального стресса отмечалось только у лиц, имеющих «отрицательный» эмоциональный баланс.
Полученные в экспериментально-психологических исследованиях результаты позволяют говорить о том, что эмоциональный баланс в отношении компонентов негативной аффективности, отражающий «психофизиологическую цену» индивидуальной реакции на стресс, может использоваться в качестве критерия индивидуальной нормы реакции как больных, так и здоровых.
Брайт Дж., Джонс Ф. Стресс: Теории, исследования, мифы. СПб.: Прайм-Еврознак, 2003.
Ганнушкин П. Б. Постановка вопроса о границах душевного здоровья // Ганнушкин П. Б. Избранные труды. М.: Медицина, 1964. С. 97–108.
Денисенко М. Д. Формирование адаптивной реакции у людей с разным типом гемодинамики и эмоциональным балансом в условиях эмоционального стресса // Профилактическая и клиническая медицина. СПб., 2011. № 2. Т. 2 (39). С. 359.
Кармин А. С. Психология и культура: Предисловие / Под ред. Д. Мацумото. СПб.: Питер, 2003.
Клиническая психология / Под ред. М. Перре, У. Бауманна. СПб.: Питер, 2002.
Михайлова Т. В. Психологические факторы в декомпенсации хронической сердечной недостаточности: Автореф. дис… канд. психол. наук. СПб., 2006.
Овсянико-Куликовский Д. Н. Вопросы психологии творчества. СПб., 1902. Т. 1–2.
Психология и культура / Под ред. Д. Мацумото. СПб.: Питер, 2003.
Репина Н. В., Воронцов Д. В., Юматова И. И. Основы клинической психологии. Ростов-н-Д: Феникс, 2003.
Соловьева С. Л., Николаев В. И. Эмоциональный баланс как критерий индивидуальной нормы реакции // Психосоматическая медицина-2008: Сборник материалов. III международный конгресс. СПб.: Человек, 2008. С. 79–80.
Ясперс К. Общая психопатология. М., 1997.
Watson D., Clark L. E. Negative affectivity // Journal of Psychosomatic Research. 1984. № 51. P. 577–587.
При оценке психического развития и здоровья ребенка и взрослого человека перед специалистами всегда встает вопрос о нормативности индивидуума. При этом нормативность, конечно же, оценивается как с клинической, так и с социальной, и с психологической точек зрения.
В последнее время, когда происходит много изменений в образе жизни людей, а информационная и эмоциональная нагрузка все возрастает, понятие психической нормы, представления о границах психической нормы и патологии становятся все актуальней для специалистов в области психологии и психиатрии.
Еще в 1998 г. во введении к хрестоматии по патопсихологии нами были сформулированы критерии, позволяющие клиническому психологу диагностировать психическую норму и патологию (Белопольская, 1998). Также в предисловии обсуждался вопрос об относительности понятия «психическая норма». Предложенные критерии были выделены нами эмпирически на основе большого количества патопсихологических исследований и консультирования детей, подростков и взрослых с различными проблемами психического развития и здоровья.
В итоге мы предложили три частных критерия, позволявших нам различать нормальное и аномальное психическое состояние: адекватность, критичность и продуктивность.
Мы указывали на то, что, опираясь на эти критерии, конечно, нельзя поставить диагноз и сделать вывод о наличии конкретного заболевания, однако можно говорить об отклонении в психическом состоянии человека.
В течение последующих лет мы пользовались этими критериями в диагностической практике и собрали большое количество примеров, ярко демонстрирующих их пригодность для общей ориентировки в вопросе нормы – психопатологии.
Как известно, в психологии принято достаточно строго разграничивать психическую нормальность и аномальность. Например, разграничение нормы и патологии производится по критерию наличия или отсутствия психического заболевания или по критерию соответствия или несоответствия поведения человека общепринятым нормам и правилам.
С. А. Капустин (Капустин, 2014) предлагает новый критерий нормальной и аномальной личности, а именно, экзистенциональный критерий. По мнению С. А. Капустина, этот критерий содержится в работах Э. Фрома, 3. Фрейда, А. Адлера, К. Юнга, К. Роджерса и В. Франкла в неявном виде.
Анализируя экзистенциальный критерий нормальной и аномальной личности по работам Э. Фрома, С. А. Капустин пишет о том, что Э. Фром считает нормальной личностью продуктивную личность, а аномальной личностью – личность непродуктивную. При этом понимание Э. Фромом продуктивной личности абсолютно отличается от традиционно принятого представления в психиатрии, где нормальный, т. е. психически здоровый человек – это человек, работающий, социально адаптированный и способный создать свою семью.
Таким образом, можно говорить о том, что при разграничении нормы и патологии психологи в основном используют какой-либо один критерий.
В соответствии с результатами наших исследований, мы предлагаем для разграничения психической нормы и патологии комбинированный критерий, включающий в себя три частных критерия, содержание которых и степень их выраженности помогает психологу оценить вероятность и степень тяжести психического заболевания.
Первый из этих критериев: адекватность-неадекватность. Неадекватность может проявляться в мимике, жестах, высказываниях, поступках, поведении человека в целом и иметь разную степень выраженности. Приведем пример ярко выраженного случая проявления неадекватности: молодой человек выгнал из дома свою мать за то, что она купила макароны «не той длины». Молодой человек утверждал, что вкус макарон зависит от их длины, а мать виновата в своем непонимании этого факта, поэтому ей необходимо подумать на воздухе о своем проступке.
Рис. 1. Оценка нормы и патологии по единичному критерию.
Второй критерий – критичность-некритичность. Критичность у психически больных людей может быть снижена или вовсе отсутствовать по отношению к своим поступкам, высказываниям, внешности, поведению. Так, молодой человек, выгнавший мать из дома из-за макарон, в беседе с психологом утверждал, что вкус макарон зависит от их длины. Он рассказал, как нужно измерять макароны и чем лучше пользоваться для их измерения, отвергнув все возражения психолога по этому вопросу.
Иногда мы можем видеть у человека проявление неадекватности, однако он способен воспринимать другую точку зрения и может дать объяснение своему неадекватному поведению или поступку.
В других случаях мы видим сочетание неадекватности и некритичности. При патологических состояниях они могут проявляться очень остро. Молодой муж разложил в квартире костер и сжег всю одежду своей жены, чтобы «она не гуляла, не изменяла ему». На вопрос психолога: почему он устроил костер в квартире на полу, мужчина ответил, что «лес находится далеко от дома, а у жены много одежды и сразу всю одежду ему было бы не унести».
Третий критерий – продуктивность-непродуктивность деятельности. В некоторых случаях неадекватность и некритичность могут быть замаскированы различными, на первый взгляд, убедительными объяснениями человека. Люди могут рассказывать о поиске себя, своего творческого пути. Конкретная деятельность подменяется разговорами, бесконечным планированием, обещаниями начать работать или учиться в ближайшее время. Так, девушка студентка-первокурсница объявила матери о том, что недовольна своим выбором вуза и будущей профессии и хочет прекратить обучение для поиска более интересного профиля обучения. Мать, согласившись, ждала решения дочери около года. Не дождавшись, она предложила дочери устроить ее к себе на работу курьером. В назначенный день девушка не приехала в отдел кадров, где ее ждали мать и сотрудник отдела персонала. Когда мать позвонила домой, дочь оказалась дома и объяснила матери, что не может приехать устраиваться на работу, так как «по телевизору показывают ее любимый фильм „Приключения Буратино“». Из последующей беседы с матерью девушки удалось выяснить, что в последнее время она, сидя дома, ничем не занималась, ни с кем не общалась и была, по сути, совершенно бездеятельна. Ее непродуктивность мать не замечала, пока не проявились другие критерии: неадекватность и некритичность.
По результатам наших исследований, наличие одного из перечисленных критериев может служить основой для профессионального психологического наблюдения за человеком и возможного предупреждения развития психического заболевания. Наличие двух (любых) критериев характерно, как правило, для пограничного состояния психического здоровья.
Выявление трех критериев отграничения психической нормы от патологии свойственно, преимущественно, людям, имеющим психические заболевания.
Считаем необходимым заметить, что неадекватность и некритичность встречаются порознь или вместе при наличии у человека продуктивной деятельности. Так, одаренный или даже талантливый человек, безусловно, продуктивная личность может проявлять неадекватность и некритичность. В этом случае, в соответствии с нашим способом анализа, он может иметь нарушение психического здоровья в области пограничной патологии. С другой стороны, пока мы не встречали людей непродуктивных, но при этом адекватных и критичных.
Капустин С. А. Критерии нормальной и аномальной личности в психотерапии и психологическом консультировании. М.: Когито-Центр, 2014.
Патопсихология: Хрестоматия / Сост. Н. Л. Белопольская. М.: Изд-во УРАО, 1998.
В научной литературе справедливо отмечается, что понятие «норма», особенно «психическая норма», является проблемой, трудной для определения (Неплох, 1991). Содержание понятий дихотомии «норма-патология» разнится в зависимости от исторических, культурных, политических, социальных и целого ряда иных факторов. И в современном психологическом и психиатрическом знании существует палитра различающихся определений «нормы» и «патологии» (Чуканова, 2014). Под сомнение ставится четкость границ между данными понятиями. Например, с точки зрения П. Б. Ганнушкина, едва ли можно говорить о жестком делении на «норму и патологию», ведь в обоих случаях работают общие механизмы (Ганнушкин, 1964).
И несмотря на то, что традиционно вопрос психической патологии отсылает нас скорее к психиатрии, а психической нормы – к психологии, каждый подход в рамках психологии концептуализирует «норму» и «патологию» отличающимся образом.
В рамках психопатологического подхода (или нозологического подхода): «норма» видится как отсутствие «патологии». Данные взгляды вытекают из медицинской картины мира.
Культурно-релятивистский подход понимает «норму» в социальном измерении. То, что «нормально» для одного общества, совершенно неприемлемо для другого. Это может касаться как макро-, так и микрогрупп.
С точки зрения адаптационного подхода, «норма» связывается со способностью к адаптации.
Гуманистический подход видит человека мерилом «нормы» для самого себя. То есть представления о «норме», как таковое отсутствует.
Мы кратко указали основные научные подходы к рассмотрению данной проблемы. Однако стоит сразу отметить, что каждый из них был подвергнут критике. Так, про статистический подход, например, писала Ю. Б. Гиппенрейтер: «Пусть „нормальными“ будут считаться такие степени отклонения какого-нибудь свойства от математического среднего, которыми обладает половина популяции; тогда по 1/4 популяции разместятся на обоих полюсах „оси“ этого свойства в зонах „отклонения“ от нормы. Если мы теперь возьмем не одно, а два независимых свойства, то при тех же условиях в „нормальной“ зоне окажется уже 1/4 часть популяции, а остальные 3/4 попадут в зоны „отклонения“; при пяти независимых свойствах „нормальным“ окажется один человек из 32, а при десяти свойствах – один из 1024!» (Гиппенрейтер, 1988). Если же говорить про адаптационный подход, неминуемо встает следующий вопрос: не является ли болезнь процессом приспособления к среде? (Степанов, 1975). Обилие контраргументов существует для каждой из предложенных моделей.
Отметим отдельно, что на сайте Всемирной Организации Здравоохранения можно найти иное определение психического здоровья: это «состояние благополучия, в котором человек реализует свои способности, может противостоять обычным жизненным стрессам, продуктивно работать и вносить вклад в свое сообщество. В этом позитивном смысле психическое здоровье является основой благополучия человека и эффективного функционирования сообщества» (Всемирная Организация Здравоохранения).
И хотя вопрос «нормы» и «патологии» оказывается в поле внимания еще со времен Аристотеля и Гиппократа, он по-прежнему остается предметом дискуссий, причем как в профессиональных, так и в ненаучных кругах.
В работе Б. С. Братуся «Аномалии личности» (1988) любопытно описание затруднений, которые возникают при определении психической «нормы» и «патологии». Так, автор указывает, что студенты, которым впервые демонстрируют психически больных людей, не соглашаются с авторитетным мнением преподавателя и пытаются оспорить патологичность психических процессов пациентов. На момент их первой встречи с человеком, страдающим душевными расстройствами, студенты являются, по сути, носителями скорее обыденного, нежели научного знания. «Представления о патологии до тех пор кажутся ясными и очевидными, пока думаешь, как думает большинство непосвященных, усвоивших, что сумасшедший – это обязательно бросающийся на стенку и выкрикивающий непонятное. Когда же имеешь дело не с описанием в учебнике того или иного изолированного синдрома, а с его конкретным носителем – живым человеком, со своей судьбой, интересами и особенностями, – то вопрос, что есть норма и что – патология, теряет свою ясность и простоту, становится расплывчатым и трудноуловимым» (Братусь, 1988).
Оставляя в стороне дискуссию о том, что есть «норма» и «патология», с точки зрения научного знания, обратимся в настоящей работе к рассмотрению того, как люди, далекие от профессиональных психиатрических и психологических знаний, понимают соотношение нормального и патологического в психической деятельности? Для ответа на данный вопрос будем опираться на теорию социальных представлений (далее – СП), предложенную С. Московичи. СП включают в себя убеждения, мнения, образы, установки, относительно какого-либо объекта. Все вышеописанные составляющие организованы и структурированы определенным образом. СП отражают не объективную реальность, а субъективное представление индивида об определенном событии и вырабатываются в ходе внутригрупповых коммуникаций (Бовина и др., 2011). Также авторы выделяют такое понятие, как «профессиональные СП». То есть представления экспертов в данной области, в контексте нашей темы – специалистов в области психиатрии. Данные СП амбивалентны, противоположны и включают в себя несочетающиеся компоненты, так как основываются и на экспертном знании и на бытовом (Якушенко, 2015).
В рамках данной теории нами был проведен ряд исследований, направленных на изучение представлений о психической норме и патологии, о психически больных людях. В данной статье мы обратимся к результатам двух исследований. Первое основывалось на таких методиках, как полуструктурированное интервью, ассоциативный метод с элементами ранжирования и эмоционального отношения и рисуночная методика (рисунок психически здорового человека, рисунок психически больного человека и рисунок «глазами психически больного человека»). Данная работа посвящена изучению СП о психически больных людях в различных профессиональных группах. Выборка составила 60 чел. (Якушенко, 2015). Второе исследование ставило своей целью изучение представлений о психическом здоровье и болезни среди специалистов и неспециалистов в области психиатрии. Выборка составила 40 чел. Использовался ассоциативный метод с элементами ранжирования и эмоционального отношения (Якушенко, Волкова, 2015). Общее количество респондентов в двух исследованиях составило 100 чел. (выборка уравнена по половому составу).
Обобщая результаты данных работ, мы имеем возможность говорить о том, что для разграничения психической «нормы и патологии» респонденты руководствуются следующими критериями:
1. Эмоциональное состояние (так, например, изобразили психически здорового человека улыбающимся 67 % респондентов, а психически больного -15 %).
2. Выражение глаз (62 % респондентов при изображении психически больных людей делают акцент на глаза).
3. Агрессивность (в 33 % рисунков встречается указание на агрессию).
4. Неопрятность (27 % респондентов изображают психически больного человека с растрепанными волосами, 22 % «одевают» в странную, неопрятную одежду).
5. Несвобода (при изображении психически больного человека в 21,6 % случаев встречается указание на «несвободу» – наручники, решетки, смирительные рубашки и тому подобное) (Якушенко, 2015).
Исследование, посвященное изучению СП о психической болезни и здоровье, проведенное среди специалистов и неспециалистов в области психиатрии, показало, что для непрофессионалов характерно отсутствие сформированности понятия «психическое здоровье». Так, самые значимые и часто встречающиеся ассоциации со стимулом «психическое здоровье»: 1. Спокойствие. 2. Больница. 3. Психическая болезнь. Таким образом, можно говорить о том, что здоровье определяется не через отрицание болезни, но через указание на наличие заболевания и необходимость лечения. Эмоциональная окраска ассоциаций непрофессионалов со стимулом «психическое здоровье» находится на отметке 4,3 балла по шкале от 1 до 7, где 1 – резко негативное отношение, 7 – сугубо положительное, а 4 соответственно – нейтральное. То есть психическое здоровье, по сути, не является сугубо позитивно окрашенным конструктом.
Со стимулом «психическая болезнь» для неспециалистов наиболее значимыми являются следующие ассоциации: 1. Шизофрения. 2. Паранойя. 3. Названия болезней. 4. Жалость. 5. Тревожность. Таким образом, патология определяется через наличие диагноза и через эмоциональное состояние. Если в «психическом здоровье» это было «спокойствие», то при болезни – «тревожность» (Якушенко, Волкова, 2015).
Отдельно хотелось бы отметить, что СП о психических отклонениях в определенной степени зависят от профессиональной деятельности респондентов. СП журналистов о психически больных людях базируется на таких элементах, как 1. Названия болезней. 2. Личности. 3. Интерьер. 4. Синонимы. 5. Шизофрения. Отметим, что такие группы, как «личности» и «интерьер», демонстрируют, что представления журналистов основаны на ярких образах и запоминающихся картинках. Самый часто называемый персонаж (ассоциирующийся с психической патологией) у журналистов, – герой произведения Кена Кизи «Пролетая над гнездом кукушки», выступающий, скорее, жертвой карательной психиатрии и являющий собой яркий образ из мира искусства. Журналисты склонны говорить о влиянии социума на формирование и течение болезни, на значимость общественного мнения и отношения не только к самим больным, но и к членам их семьи. Также респонденты рассуждают о необходимости материального обеспечения, контроля и присмотра за больными, более оптимистично настроены по отношению к возможностям трудоустройства и лечения таких людей. Кроме того, чаще других упоминают феномен «карательной психиатрии». Если говорить про эмоции, которые респонденты испытывают при встрече с психически больными людьми, то для журналистов – это желание помочь, вне зависимости от ситуации. Таким образом, можно сделать вывод о том, что представления журналистов в большей мере строятся на различных ярких образах из мировой культуры и наиболее подвержены влиянию социальной желательности. Кроме того, во главу угла респонденты ставят именно социальное воздействие на больного и его жизнь и склонны, скорее, обвинять общество в формировании болезни.
СП юристов о психически больных людях базируются на таких элементах, как 1. Болезнь. 2. Внешность. 3. Неадекватность. 3. Одиночество. 4. Синонимы. 5. Страх. Отметим, что больной, вероятно, воспринимается как человек неадекватный (т. е. непредсказуемый), вследствие чего опасный и одинокий. Все это, в совокупности с таким конструктом, как «недееспособность», демонстрирует определенный юридический контекст СП. Также отметим, что валентность ассоциаций у юристов самая низкая из всех (2,6 по шкале от 1 до 7), количество положительно и нейтрально окрашенных элементов также самое маленькое. Образ психически больного человека наиболее тесно связан с образом убийцы, самый частотно встречаемый персонаж – Адольф Гитлер. Также подавляющее большинство юристов считают, что психически больные люди совершают больше насильственных преступлений (в том числе убийства и преступления сексуального характера), нежели здоровые. Помимо этого, треть респондентов уверена, что больных стоит наказывать за преступление. Юристы склонны считать, что больной человек не может жениться или выходить замуж как по объективным (недееспособность), так и субъективным (нежелание) причинам. Также часть юристов склонны думать, что дети таких людей или будут больны, или, в любом случае, будут отличаться от других. Кроме того, половина респондентов высказывает идею о возможности перенимать симптомы больного либо деформироваться при продолжительном контакте с ним. Также считаем важным отметить, что юристы склонны описывать психическую болезнь через определение невменяемости. Наиболее часто называемой эмоцией (при взаимодействии с психически больным человеком) у юристов является жалость. На рисунке психически больного человека встречаются такие элементы, как крик, оружие, агрессивность. Все это позволяет нам сделать вывод о том, что образ больного тесно связан с образом преступника. Кроме того, больной воспринимается через призму неадекватности, невменяемости и, как следствие, опасности, жестокости.
Также отметим, что СП о психически больных людях образованы элементами с негативной валентностью во всех профессиональных группах молодежи. Валентность СП у всех групп отрицательна, в рисуночной методике больной чаще проявляет негативные эмоции и т. д.
Подводя итог, можно говорить о том, что научные представления о психической норме и патологии неоднородны и базируются на различных концептуальных моделях (медицинской, социальной и т. д.) – Схожую ситуацию можно наблюдать и в области социальных представлений людей, далеких от психиатрии, – представления основываются в основном на отрывочных знаниях о названиях болезней (шизофрения, паранойя и т. д.). Маркером психических отклонений представляется агрессивность, «друговость», неопрятность, неадекватность, асоциальность, одиночество. Представления респондентов характеризуются отсутствием научных знаний. СП о норме, о психическом здоровье не сформированы вовсе и определяются через болезнь.
Проведение дальнейших исследований может быть посвящено изучению СП различных специалистов (психологов, психиатров и т. д.), СП психически больных людей, СП родственников людей, страдающих психическими расстройствами, представителей различных профессиональных групп о психическом здоровье и болезни, а также о критериях «нормы и патологии».
Бовина И. Б., Дворянчиков Н. В., Гутник А. Д., Рикель А. М. Особенности социальных представлений о сексуальном насилии: «Маньяк» и «Жертва» глазами молодых мужчин и женщин // Психологическая наука и образование psyedu.ru. 2011. № 1. URL: http://psyjournals.ru/psyedu_ru/2011/nl/39930.shtml (дата обращения: 18.08.2015).
Братусь Б. С. Аномалии личности. М.: Мысль, 1988.
Всемирная организация здравоохранения. URL: http://www.who.int/ ru/ (дата обращения: 17.08.2015).
Ганнушкин П. Б. Постановка вопроса о границах душевного здоровья // Избранные труды. М.: Медицина, 1964.
Гиппенрейтер Ю. Б. Введение в общую психологию. М.: Изд-во Моск. ун-та, 1988. С. 257–280.
Неплох Я. М. Человек, познай себя. Записки психиатра. СПб., 1991.
Степанов А. Д. Норма, болезнь и вопросы здравоохранения. Горький: Волго-Вятское книжное изд-во, 1975.
Чуканова А. А. Проблема нормы и патологии: психологический обзор // Психология, социология и педагогика. 2014. № 12. URL: http://psychology.snauka.ru/2014/12/4080 (дата обращения: 17.08.2015).
Якушенко А. В. Структура и содержание социальных представлений юристов, психологов и журналистов о психически больных людях// Психологическая наука и образование psyedu.ru. 2015. Т. 7. № 2. С. 122–133. URL: http://psyedu.rU/journal/2015/2/Yakushenko. phtml (дата обращения: 18.08.2015).
Якушенко А. В., Волкова А. В. Специфика социальных представлений о психическом здоровье и болезни среди специалистов в области психиатрии // XIV Городская научно-практическая конференция «Молодые ученые – столичному образованию». М.: МГППУ, 2015.