Коллектив авторов
Традиции & Авангард. № 4 (7) 2020
© Интернациональный Союз писателей, 2020
Проза, поэзия
Александр Суханов
Александр Суханов родился в 1977 году в Кировской области. Детство и юность прошли в Воркуте. Окончил юридический факультет Пермского государственного университета. Работал в торговле, машиностроении, сельском хозяйстве, более десяти лет провел на строительстве нефтяных и газовых месторождений. Изобретатель. В настоящее время живет в деревне Нондратово Пермского края. Рассказ «Музыка» – писательский дебют Александра Суханова.
Музыка
Рассказ
– Немский районный суд слушает дело по иску Сергеевой Тамары Петровны к Сергееву Ивану Матвеевичу об ограничении дееспособности и установлении попечительства.
Судья выпустила лакированный молоточек из пухлой властной руки, и мне бросились в глаза её промасленные, потемневшие до цвета мантии подушечки пальцев. Говорят, в нынешнем августе как никогда прежде пошли маслята. Значит, и она петляла в эти выходные между сосняками и молодыми ельниками, внимательно вглядывалась в запорошенные сухой хвоей суглинки. Значит, и её так же, как меня, одолевали комары и мордохлыст. Может быть, мы даже пересекались с ней на какой-то из местных опушек, я запросто мог не обратить внимания на эту женщину среднего возраста, средней комплекции, со среднестатистической для посёлка Немский женской причёской – эдакой аккуратной лыжной шапочкой из волос. Вчера, в сапогах и дождевиках, мы с ней были равны на бескрайних вятских увалах. Сегодня же, в коротком разговоре до заседания, она тонко дала мне понять, что я, заезжий городской помощник прокурора, для неё скорее неопытный мальчишка с идеалистическим представлением о мире, вчерашний студент, нежели достойный союзник в деле правосудия. Она хозяйкой возвышается на пьедестале душного зала в три наглухо зашторенных окна с низким потолком, а я по её левую руку сгорбился за неудобным столом – сбоку припёка.
– Истица, Тамара Петровна, пожалуйста, вам слово.
Со скамьи в первом ряду поднялась грузная женщина.
Наверное, в бумаги закралась опечатка, потому что на вид ей было уже далеко за пятьдесят. Она нервно затеребила платок такими же, как у судьи, тёмными пальцами. Пару минут женщина переступала с ноги на ногу, силясь начать. Смущаться ей было чего – на скамейках за её спиной, плотно друг к другу, сидели три десятка зрителей, не скрывающих своего любопытства.
– Я там в заявлении всё подробно написала, товарищ судья. Мужу моему, Ивану Матвеевичу Сергееву, с два года как вожжа под хвост попала. Ровно леший его какой на старости лет укусил. Справил паспорт заграничный и повадился в самый сезон по ненашенским фестивалям разъезжать. То, что он фестивалит, – ещё полбеды, денег в семью не несёт. Думала, подуркует год, перебесится, одумается. Как же, одумался… Упрямого, видно, только дубина исправит. Этим юнем опять укатил. Двое детей дома, а ему трын-трава по пояс. Хочу, чтобы евонную зарплату мне на руки выдавали.
– Ответчик, Иван Матвеич, что скажете?
С другого края скамьи встал жилистый загорелый мужчина. Выглядел он гораздо моложе жены и был, в отличие от неё, не деревенской наружности. Джинсы и футболка – казалось бы, кого теперь удивишь этим незамысловатым набором даже в глубинке. Но штаны на нём сидели по-городскому ладно, по фигуре, не висели бесформенными «трубами» с засаленными перегибами у колен. Футболка тоже подчёркивала стать, на груди не было обычных для этих мест надписей типа Montana или University of Kansas. В пальцах его крепких рук совсем не наблюдалось мандража. Он весь был натянут, как тетива готового к выстрелу лука. Меня привлекал его гордо вздёрнутый подбородок, он напоминал мне Спартака из старого кинофильма в исполнении Кирка Дугласа.
– Что сказать? Перегибает супруга моя по всем фронтам. Перед людьми неудобно, честное слово. В суд пошла народ смешить. Прокурора вон вызвали…
– Иван Матвеич, давайте по существу дела.
– По существу… Две трети получки я каждый месяц в дом отдаю. Бригадир Логинов подтвердит, он там, в коридоре, сидит. Не шибко он ко мне расположенный, чтобы в мою пользу дудеть. А треть я и раньше себе забирал – папиросы, рыбалка, с друзьями посидеть, как без этого? Имею право. Мужик я всё-таки. Должны у меня быть свои деньги? А зарабатываю я хорошо, будьте спокойны, – и плотник, и каменщик шестого разряда. Шабашим с бригадой, почитай, круглый год, от клиентов отбоя нет – знать, такое качество даём. Дети сыты, одеты-обуты. В общем, не хуже, чем у других. Двух сынов уж подняли – и дочерей сдюжим, нет в том никакого сомнения.
– Но новые интересы, о которых говорит жена, у вас в последнее время появились?
– Это да, два раза в год уезжаю, что скрывать. А что? Имею право. В городе вон четыре недели отпуска – закон. А мы здесь чем хуже? – с этими словами он очень выразительно посмотрел на меня. – Летом в Европу на рок-фестиваль езжу, на Новый год – в Москву, в Большой театр.
– Давно ездите, Иван Матвеевич?
– Да уж два года как.
– До этого музыкой увлекались?
– Нет.
– Присаживайтесь, Сергеев. Тамара Петровна, вот муж утверждает, что отдаёт вам две трети своего ежемесячного заработка.
– Да врёт он всё! В глаза смеётся, – голос Тамары Петровны повысился от искреннего надрыва. – Уходят деньги налево, рекой текут. Один только штамп в паспорт ему в десять тысяч встал, я документы эти в комоде нашла. Путёвка в Германию в полтораста тыщ вышла! – она обернулась к людям и сделала многозначительную паузу. – Одёжа эта новая, петушиная! Перед людями ему стыдно, как же! За юнь он вообще ни копейки домой не принёс. Усвистал посередь дела со стройки, бригаду бросил. Так дальше пойдёт – его скоро вообще из бригады турнут.
– Тамара Петровна, вы можете сказать, какую часть зарплаты муж тратит на семейные нужды?
– Младшенькой хотели пальто к зиме купить – не вышло. Старшая компьютер просит – папке нашему опять недосуг, – она вряд ли слышала вопрос, её надрыв сменился тихим речитативом.
– Истица, вы можете изъясняться с судом более понятным языком? Сколько супруг направляет денег на общесемейные цели? Конкретно, в процентах от зарплаты или в рублях.
– Да как цифры ни крути, товарищ судья, а супротив прошлых лет порядком меньше выходит. Нет никакого сравнения.
– Ладно, присаживайтесь, Сергеева. Пристав, пригласите свидетеля Логинова.
Под тяжёлыми сапогами бригадира отозвались половицы, укрытые линолеумом. Не хотелось бы оказаться на пути этого крепкого коренастого мужика в тельняшке и бесформенной брезентовой куртке.
– Представьтесь, свидетель.
– Логинов Алексей Михайлович.
– Кем приходитесь Сергеевым?
– Живём мы в одной деревне, земляки. Иван в моей бригаде работает, бетонщик, каменщик, плотник, кровельщик, всё по высшему, шестому, разряду. Жёны наши, Нина и Тамара, по-соседски приятельствуют.
– Вы можете подтвердить, что Сергеев две трети зарплаты отдаёт семье?
– Как на духу подтверждаю. Я сам им деньги отвожу – так Иван просит. Из рук в руки вот Тамаре и передаю, – бригадир говорил вполголоса, как бы нехотя.
– Сергеева, вы получаете деньги от бригадира Логинова?
– Да неладно с Иваном, товарищ судья! Не сегодня завтра шестой десяток пойдёт – наколку сделал. Это куда, люди добрые, в какие ворота лезет? Раньше райком на них был, а сейчас им хоть кол на голове теши, – платок пришёлся весьма кстати для проступивших слёз.
– Сергеева, отвечайте на вопрос. Вы получаете деньги от Логинова?
– На днях вообще заявил, что фамилию сменит… – это уже больше походило на истерику.
– Сергеева, успокойтесь, пожалуйста… Сядьте. Иван Матвеевич, почему вы не договариваетесь с супругой по поводу дорогих приобретений? По мнению вашей жены, они ставят семью в затруднительное финансовое положение.
– Имею право.
– Суд может вас ограничить в расходовании денежных средств, Сергеев, если…
– Не имеете такого права.
– Сергеев! – молоточек снова оказался в руках судьи. – Я накажу вас за неуважение к суду!
Народ в зале загудел. Сергеев виновато наклонил голову.
– Тишина в зале! Пристав, откройте окно… и раздвиньте все жалюзи.
Света в помещении суда стало немногим больше – второй день, как небо над Немским затянуло серыми пятнами, словно какая-то неумелая хозяйка постирала голубую скатерть вместе с чёрным линяющим трико. С улицы в зал ступила тяжёлая влажность, какая бывает от нежелания затянувших небо туч разродиться дождём. Мой лоб прошибла испарина, захотелось снять китель. От волн строительного шума ломило зубы – за окном с пронзительным визгом резали плитку. Судья тоже болезненно поморщилась и попросила закрыть окно. Пауза затянулась.
– Может быть, у прокурора есть вопросы?
– Да, с вашего позволения, – я хотел казаться максимально солидным и рассудительным. – Свидетель Логинов, как бы вы охарактеризовали поведение Сергеева в последние два года? Что-то в нём изменилось?
– Если уж честь по чести говорить, то есть такое дело. Ты не взыщи, Иван, это мнение бригады. У нас с выпивкой в коллективе строго – сухой закон, но после сдачи объекта заказчику посидеть с мужиками с устатку, подвести черту стройке – традиция! – Логинов повысил голос. – Так вот, сторониться он нас начал, разговорами нашими брезговать. Да и после смены всё больше один в углу вечерует – наденет свои наушники и глаза закроет. Ребята этого его пижонства не одобряют.
– Может, у него на то была какая-то причина? Заболел человек или дома что случилось?
– Это уж вам у него самого сподручней спросить.
– Тамара Петровна, может, вы знаете причину перемен мужа?
– А тут и думать нечего, господин прокурор, всё ясней ясного, – она резанула меня своим «господин прокурор» почище болгарки за окном. Интересно было бы узнать у неё, почему это судья ей – товарищ, а я – господин?
– Ну поделитесь с нами, пожалуйста.
– Ходит лощёный, словно утюгом разглаженный, одеколоном по утрам брызгается – чего тут не понять? Видно, бес за ребро нашего папку подцепил, – и она обиженно отвернула голову.
– Сергеев, вы можете пояснить суду причины ваших новых увлечений? Ведь съездить за границу – это не на рыбалку сходить, не пачку папирос купить. Накладно для семейного бюджета получается.
– Нет у меня нужных слов, господин прокурор, чтобы объяснить…
– А вы всё-таки попробуйте начать. Это в ваших же интересах.
– Вам ли не знать, что не на все вопросы бывают ответы, – я уловил в его словах некий вызов.
– Честно говоря, не понял вас, Иван Матвеевич.
– Это же вы приезжали в Немский прошлой весной с комиссией по новой школе?
– Сергеев, вы забываетесь… – снова заработал молоточек судьи.
– Светлана Семёновна, спасибо, всё нормально. Понимаю, что не по процедуре, но позвольте ответить. В город ко мне на приём накладно добираться – путь неблизкий, когда ещё свидимся.
Судья непонимающе покачала головой и развела руками. Наверняка в её голове пронеслось: «Балаган!».
– Да, Сергеев, я приезжал.
– Ну и что, есть ответ на тот наш вопрос? А то мы тут, честно говоря, до сих пор в неведении пребываем.
– Мы свою, прокурорскую, часть давно отработали, дело непростое…
– А нам вот тут кажется, что всё просто. Прямо-таки до неприличия.
– Буду признателен за ваши соображения.
Кадык под его волевым подбородком заходил чаще:
– Чего уж тут мудрёного. Нашей старой кирпичной школе сто лет с гаком, не шелохнётся, а новая пять лет не простояла, фундамент ушёл.
Люди в зале опять загалдели. Он мне определённо нравился своей прямотой. Я даже поймал себя на мысли, что завидую ему.
– Любите вы здесь загадками говорить, Иван Матвеевич. И, надо признаться, красиво у вас это получается. Только яснее от ваших загадок и намёков не становится. Давайте вернёмся к вашему делу. Вот супруга говорит, что вы фамилию собираетесь менять. Это правда?
– Да, хочу поменять.
– Тоже вопрос без ответа?
– Отчего же, расскажу. Расскажу, потому как не раз ещё придётся по кабинетам пройтись и объясниться. В прошлом столетии по церковным метрикам значились мы не Сергеевыми, а Сергиевыми, в похозяйственную же книгу после революции фамилию нашу перенесли с ошибкой – покопался тут на досуге в местном архиве. Хочу дедову фамилию носить, восстановить, так сказать, историческую точность. Вот, собственно, и весь сказ.
– У меня больше вопросов нет, Светлана Семёновна.
– Объявляется перерыв на два часа. Истица, соберите цифры в кулак. Столько-то – ваша зарплата, столько-то – мужняя, такие-то, такие-то нецелесообразные покупки. Сделайте расчёт по месяцам, – и опять ударила молоточком.
От прошлогоднего пребывания в Немском у меня остались самые приятные воспоминания о местной столовой. Для членов комиссии тогда накрывали столы в районной администрации, но я предпочитал обедать в одиночестве – слишком уж натужными были попытки найти общие темы с другими участниками проверки. Скорее всего, причина подобной несовместимости заключалась в солидной разнице в возрасте. Столовая возводилась в советские времена, с широким размахом тех лет. Каждая из букв названия – «Столовая» – была искусно встроена в массивный металлический ромб с индивидуальной чеканкой и представляла собой самостоятельное произведение социалистического авангарда. Заведение занимало весь второй этаж торгового центра (оказывается, строили торговые центры и при прежней власти). Признаться, меня поначалу смутили обшарпанные подносы с отбитыми краями и величественные барельефы на стенах во славу ударного сельскохозяйственного труда. Повеяло призраком подзабытого уже студенческого общепита. Но внешнее ощущение оказалось обманчивым – всё, что побывало на моём столе, было очень вкусно, я каждый день с удовольствием обедал и по-новому разглядывал барельефы – мне верилось в довольных комбайнёров и трактористов.
Тогда же я узнал вкус местных маринованных маслят. Похрустывал ими и обещал себе, что приеду летом в эти места по грибы. И вот приехал через год с оказией, приехал за день до процесса, чтобы отвести душу в лесу. Уже с утра я сегодня предвкушал обед в полюбившейся столовой, но после судебного заседания кусок в горло не лез. Аппетит перебили намёки о школе и едкие «господин прокурор». Не нравился мне и общий настрой судьи.
Вместо обеда я решил прогуляться до злополучной школы. За каких-то пятьсот-шестьсот метров мои ботинки изрядно потяжелели от налипшей грязи. Вдобавок ко мне пристал лопоухий беспородный пёс – бежал по пятам до самой школы и громко лаял. Частные деревянные дома с резными от широкой вятской души карнизами и наличниками чередовались со сдержанной архитектурой казённых строений. От безликих каменных кубов магазина и лесничества веяло холодком, несмотря на стоящую духоту. Ухоженные же усадьбы настраивали на иной лад – скамеечки у их аккуратных палисадников приглашали присесть и не спеша полюбоваться немскими теремками вблизи.
Фундамент школы за прошедший год ещё больше ушёл вниз. Картинка усугублялась тем обстоятельством, что здание осело прямо посередине. Плиты-перемычки над оконными проёмами на обоих этажах наклонились друг к другу, как тревожно нахмурившиеся брови. Трещины паутиной расползлись по всей высоте стены, внизу на асфальте валялись выпавшие из кладки серые кирпичи.
С документами при проверке всё было в порядке: экспертиза проекта, лицензии подрядчика, акты скрытых работ, сертификаты на материалы. Чудили, как будто бы тянули время, эксперты – каждый вечер пили пиво и играли в преферанс. Разгорячённые выпивкой, они до полуночи спорили о марках бетона и схеме армирования фундамента, к утру же делались неразговорчивыми и дотошно исследовали грунт.
– Не дают покоя дела минувшие? – рядом со мной неожиданно вырос нескладный долговязый парень лет до тридцати, мой ровесник. Я узнал его – он был среди зрителей в судебном зале – знать, увязался за мной следом.
– Вы что-то хотели?
– Да я спросить хотел. В этом деле ты на стороне Ивана будешь или как?
– Скажем так, слежу за соблюдением его законных прав и интересов.
– Меня Николаем звать, два года назад я работал в логиновской бригаде. От парня одного всё это началось. Пришёл весной в бригаду парень молодой, аккурат это два года назад было. Мы тогда начинали строить большой коровник в Удмуртии, заказчик был денежный, по срокам гнал. Рук не хватало, вот и взял бригадир по рекомендации нового каменщика в коллектив. Разряд у него по бумагам вроде небольшой был, но работал он, я тебе скажу, как бог. Мастерок в его руках такие танцы выплясывал – любо-дорого было посмотреть. Полторы нормы в день он от наших ветеранов давал. В общем, весело работал парень, и всё над нами подтрунивал, мол, без музыки работаете, мужики. Всё предлагал на громкую свои мелодии вывести. Наши мастера ему в ответ: «Молод ещё, салага, пообтешешься жизнёй, узнаешь, какие марши в ходу». А он – наушники в уши, улыбается и гонит кирпичную кладку по повышенному стандарту. Балкой его придавило. Бригадир ему: «Бойся!», а он… не слышит ведь. Такая вот амба с ним приключилась из-за грубого нарушения техники безопасности. Везли мы его с Иваном в больницу, да не довезли. Держался он молодцом, грудь ему сдавило – продохнуть не мог, тяжело так хрипел, но через силу пытался улыбнуться. Музыку его Иван себе забрал. Говорил – на память, а оно вона как вышло.
Слова выходили у парня ровным рядом, не под стать его нескладной наружности.
– Что же вы никто ни словом, ни полусловом…
– Да никто ничего и не скажет. Сам должен понимать, нету резону в бригаде эту тему ворошить. Очень уж тяжко тогда для бригадира этот вопрос развивался, статья корячилась.
– А ты-то сам что не скажешь?
– Понимаешь, какое дело… Ивану дальше в бригаде работать, сам же слышал – детей надо подымать. А со сто́ящей работой у нас в районе тяжело! По себе знаю. Такой вот замкнутый круг нарисовался. Только я так разумею: Ивана нынче ненормальным признать – всё одно что отдушину в горящей печи захлопнуть. Ежели так повернётся, он точно угорит.
Аппетит ко мне не вернулся, идти, кроме суда, было некуда. Четверо рабочих облицовывали здание суда рыжим в чёрную крапинку мрамором. Я наблюдал за их слаженной работой – получалось красиво, старенькое строение на глазах преображалось в новое.
Не сказать чтобы у меня имелись склонности так запросто, по-деревенски, заводить беседы. Я и сам удивился своей лёгкости, слова вылетели сами собой:
– А что, ребята, если уволюсь, возьмёте меня недели через три в бригаду подсобным рабочим? Есть вакансии?
Мужики запереглядывались, заулыбались промеж собой, признали повод достаточным для перекура. Они достали сигареты, присели на ящики с плиткой и стали с интересом меня рассматривать. Видок у меня был так себе. Добрые люди посоветовали пошить прокурорский костюм с запасом, на размер больше. Мол, такова статистика, да и повод одеваться по форме нашему брату выпадает нечасто – «год проходишь, и будет в самый раз». Вопреки прогнозам вес я не набирал, поэтому пиджак смотрелся как с чужого плеча. Ботинки на мне были хорошие, не казённые, но после хождения по местным тропинкам их блеск заметно потускнел.
– Это как бригадир скажет. А, бригадир? Нужен нам такой работник? – рабочие продолжали лыбиться наперебой.
Бригадир, по всему видать, умудрённый опытом, конкретный мужик, в отличие от остальных не был расположен к пустому веселью. Он серьёзно сдвинул клетчатую шерстяную кепку на коротко стриженный затылок и глубоко затянулся. Только когда густой табачный дым вывалил из его широких ноздрей, морщины на большом вспотевшем лбу расслабились:
– Можно…
– Единственно, я с музыкой привык работать. Как у вас в бригаде с музыкой?
– Чудишь ты, право слово, начальник! – бригадир затушил окурок о подошву кирзового сапога и скомандовал продолжать работу.
Пошёл дождь, и дышать стало совсем легко. Я очистил подошвы ботинок о старую заточенную скобу, наверняка оставшуюся здесь с дедовских времён. Поднялся на свежезабетонированное крыльцо под навес, в животе призывно заурчало. Я с надеждой посмотрел на часы, хотя и так знал, что время поджимало.
Лилия Газизова
Лилия Газизова – поэт, эссеист, переводчик. Окончила Казанский медицинский институт и Литературный институт имени М. Горького. Шесть лет проработала детским врачом. Автор пятнадцати сборников стихотворений, вышедших в России, Европе и Америке. Автор публикаций в журналах «Новый мир», «Знамя», «Иностранная литература», «Арион» и других изданиях. Переводит татарскую и турецкую поэзию на русский язык. Организатор Международного Хлебниковского фестиваля «ЛАДОМИР» (Казань – Елабуга). Лауреат нескольких литературных премий. Преподает русскую литературу в университете Эрджиес (Турция). Ответственный секретарь журнала «Интерпоэзия».