Коллектив авторов
Третье пришествие. Современная фантастика Болгарии
Янчо Чолаков. И спросил солдат: «Кто меня позвал?»
На десятый день они предположили, что уже отдалились достаточно. Уже с неделю они не меняли маршрут в пустоши, ровной, как зеркало, и голой, как любимая сорок вторая жена императора.
Святой солдат, добрый или плохой, облокотился на острый борт кузова цвета кузнечика или ящерицы, а его транспортное средство едва тащилось под ним. Дети в части машины, похожей на кузов грузовика, росли прямо не по дням, а по часам. Они в самом деле выглядели, как детеныши животных, как сосунки в яслях или щенки в конуре.
Абсурдно было то, что они никогда не видели ни ящериц, ни кузнечиков. Ни сосунков в яслях, ни щенков в конуре. Святой солдат смотрел на Тонатиух, солнце миштеков, которое висело в своей печи, подобно большой желтой пилюле в воспаленном горле неба, а рука горя сжимала его сердце. И горе это казалось важнее и значительнее, чем то, что его порождало. Само по себе, одно, как и он…
Пустошь раскинулась перед глазами, без конца и края, без других красок, кроме своих собственных. Как будто вышедшая из онирического видения. Наточенные облака, словно кинжалы, лежали, разбросанные в беспорядке над горизонтом. Кое-где росла куя. Повсюду все та же противная куя, из лыка которой местные шили свои коричневые накидки. Ни одного другого растения. Ни одного животного. Ни одной бациллы, из-за чего никто не страдал заразными болезнями, а раны не подвергались инфекции. Подходящее место быть раненым. Без сомнения. Если, конечно, в случае злополучного инцидента либо войны не отрубят тебе конечности и священная жидкость твоего тела не истечет…
Через километр транспортное средство прохрипело и остановилось.
– Техника паршивая! – вздохнул Святой солдат, и в его голосе ощущалась незнакомая даже ему самому злость.
Его вездеход нуждался в серьезном ремонте, чтобы ехать дальше. А он не имел ни времени, ни помощников. Он был лишь простым солдатом, посланным на рекогносцировку, хотя и из отряда белых пехотинцев, которые боготворили своего харизматического командира Эрнандо, как Господа. Другой проблемой было то, что провиант мог скоро закончиться, и тогда наверняка ему пришлось бы резать куски от себя и класть их в микроволновку. Шутки в сторону, но и это не было выходом из положения…
Он спрыгнул вниз и начал осматривать свою тачку, бросившую якорь на это высохшее дно, будто громоздкую скульптуру художника-авангардиста, сделанную из металлолома. Статуя Бога войны из утиля. Запущенная и разваливающаяся машина в форме рака-отшельника в полной гармонии с местностью, где она оказалась.
На спине и по бокам металлического ракообразного возвышалось целое селение из бараков, бункеры с амбразурами, прожекторы, ниши с легкой артиллерией и пулеметными гнездами, расположенными на защищенных колючей проволокой двух боковых улицах. В таком виде оно было больше похоже на самоходный концлагерь, чем на организованный в спешке спасательный пункт, в котором нашли свое последнее убежище двадцать обреченных малышей.
Сколько их было в самом деле? В начале он был настолько занят сохранением их жизни, что заставил ребятишек самих себя подсчитать, и тогда черноглазый Тонака нарисовал на своей пиктографической брошюре красный флажок, соответствующий цифре 20. А для преследователей, которых все еще было видно позади, он нацарапал рисунок горящего куста куи, что означало «четыреста». Этот символ переводился еще и как «столько же, сколько волос на голове». Еще больше запутывало то, что имена людей народа мешика являлись сочетанием порядкового числительного и названия какой-либо обиходной вещи.
Они покинули столицу, названную Городом Теноча, на второй день месяца, названного «ветром», в последний час ночи, принадлежавший Богу дождя Тлалоку, а сейчас уже близился полдень шестого дня – «голова смерти».
Святой солдат присел на рельефную шину. С каких пор он не спал? Кажется, глаз не сомкнул с тех пор, как покинул престольный город. Точно. Вот и пилюли, мешавшие ему заснуть, кончились. О боеприпасах не стоило и говорить. В завершение всего временами его терзал кашель.
«Господи, – подумал устало он, – я больше ничего не мог сделать! Чудо, которое я сотворил для чад твоих, закончилось, Господи!»
– Что случилось, солдат? – склонилась к нему желтоликая головка Ицко, чье полное имя было Ицкопоцакл.
Сколько ему было лет? Пять? Или шесть?
– Почему мы опять остановились?
– Мой стальной жеребец сдох.
– Жеребец?
– Да…
– Вот они! Идут! – вскрикнул кто-то.
За ними, вдали, ползли, как муравьи, машины на воздушной подушке, высланные вельможами текухтли по велению самого Верховного правителя. Они должны были догнать Святого солдата, раздавить ему голову, как паршивой лягушке (хотя и не имели понятия, что такое «паршивая лягушка») и вернуть обратно своих любимых мальцов. И положить конец этому крестоносному походу детей. Детей, которых так сильно любили. Так сильно, что никогда б не позволили им дойти до Земли обетованной…
Подобно древнему солдату, надевающему штык на ружье, он машинально протянул руку и снял с ремня зеленую армейскую коробку. Он положил ее рядом с собой, погладил ее жестом, в котором ощущалась какая-то отреченность, как сумасшедший, которого не касается происходящее вокруг. Его задумчивость длилась всего лишь несколько секунд.
– Что это, солдат? – спросила его Читка, хрупкая девчонка с робким взглядом, поцарапанными коленками и соломенно-русыми волосами, которые редко встречались на этих широтах.
– Бомба, дитя, – ответил он. – Бомба многоразового пользования.
– Эх, солдатик, ты голова! – воскликнул Ицко. – Опять сотрешь их в порошок, как тогда, за Домом Ометекухтли, знаю я!
Дом Ометекухтли был религиозным архитектурным ансамблем, посвященным вездесущему миштекскому богу, чье прозвище в приблизительном переводе было «Хозяин нашего бытия». Там, после побега из самого густонаселенного столичного района, чтобы спасти двадцать душ маленьких существ, Святой солдат отнял двадцать других – души бывалых бойцов, шедших за ним, чтоб остановить…
Вспышка радости Ицко была, как пламя ледяной свечи. Святой солдат не ответил сразу. Наконец сказал:
– Подождем их здесь.
Не стал объяснять, что им ничего другого не оставалось. Абсолютно ничего…
Время шло. Контуры машин растекались среди клубков фиолетовой пыли. Десятки расплывчатых призраков из мельхиора и других незнакомых сплавов, которые даже не оставляли колеи за собой. Они с рычаньем шли на охоту за ним, и это был, пожалуй, единственный знакомый им вид охоты.
– Солдат, а у тебя есть сыновья? А дочурки?
– Они тоже на ферме растут?
– Почему твои погоны с крестами? А вензеля?
Загодя он показал им свою униформу.
– Что такое причастие? А правда, что вы пьете кровь своих богов, вместо того, чтобы они пили вашу?
– Как зовут твоих жен? – спрашивали дети, спрашивали без умолку. – Что им даришь ты в дни радости?
– Розы, – ответил он.
– Розы? – удивлялись они. – Что такое «роза»?
Был еще один трудный вопрос – Ицко задавал его не раз на своем диалекте, который относился к общему языку науатл:
– Что происходит с вашими детьми после того, как они вырастут? У нас каждый восьмой ребенок идет в школу, а остальные…
Преследователи были уже совсем недалеко. Их силуэты выплыли из клубов пыли. Теперь дети молчали. Округленные глаза некоторых из них оставались сухими. Другие тихо всхлипывали. Стояли, вцепившись в колючую проволоку пальцами, и смотрели туда, на родителей, пришедших избавить их от него.
Вдруг Читка схватила его за брюки.
– Ты ведь не позволишь нас поймать? – прошептал Ицко.
– Нет, генерал, – отозвался солдат. – Нет, мой мальчик. Я вас просто так не отдам. Я никогда б не сделал этого!
Фиолетовая пыль навевала безнадежность. Вор детей посмотрел в последний раз на свое завоеванное живое богатство. В его глотке застрял ком. Он опустил ладони на детские плечи и медленно выпрямился.
Десять дней спустя его привезли в престольный город связанным веревкой. Сначала привели к врачу, который дополнительно пристегнул его турникетом, после того как на всякий случай поковырял в ранах грязным пинцетом. Потом отправили под конвоем в какое-то имперское ведомство, где зарегистрировали как военнопленного и выдали ему временное удостоверение личности на пластмассовых листах. На каждом пропускном пункте останавливали и пробивали в документах дырку. Задержались у здания Министерства смерти, куда один из сопровождающих вошел навести справки. Он вернулся оттуда после четверти часа с инструкцией, и арестованного снова повели куда-то, надев перед тем на его шею что-то вроде хомута в форме подковы, длиной в полметра и шириной около тридцати сантиметров. Сквозь дырочки в нем были просунуты веревки из горькой куи с узлами на концах, которые сторожи скрещивали так, что верхняя половина его тела была почти обездвиженной. Зашагали по дороге, а прохожие подсматривали за ними краем глаза. Никто не бросил камень в него, никто не нагрубил ему. Ведь в его венах текла кровь – пища богов. Наверное, ему будет оказана высокая честь быть откормленным и обученным играть на флейте. Ему позволят выбрать себе в невесты красивую девушку, и только после этого с него сдерут шкуру заживо или вырвут сердце – судьба, которая у обыкновенных граждан могла вызывать только зависть…
Бежавшие рядом сорванцы, однако, шутили над ним, кололи его оголенными проводами и булавками, выпучивали выразительно глаза и показывали ему кукиш – символ, понятный любой человеческой цивилизации.
Прошли мимо богатой витрины одного из сети магазинов, предлагающих все для покойников. Святой солдат видел их и раньше, но и теперь, как и тогда, не смог сдержаться, чтобы не взглянуть. Для более состоятельных обеспечивали полное мумифицирование, а для нищих – только копчение и сушку головы дорогого мертвеца. Солидные базальтовые урны, пестрящие мелкими орнаментами и иероглифами на шлифованных поверхностях, неудержимо заманивали пыль кремированного на костре из сухой куи. Выставлены напоказ были и макеты гробниц, всмотревшись в которые он без труда распознавал искусственное, но искусное подобие пещер.
Наконец они вышли на широкий бульвар и оказались перед вздернутым в небеса носом Императорского дворца – вершины монументальной архитектуры. В его каменную макушку были вбиты знамена из золотых сетей. Подданные федерального района звали своего повелителя Шокоицином, то есть, Младшим…
На секунду Святой солдат забеспокоился, что его заставят подняться по всем обрызганным кровью и украшенным вереницей настоящих и кварцевых черепов 365 ступеням восьмиярусного здания, каждая из которых отвечала одному дню миштекского солнечного года. Но вместо того его повели к пышному лифту, похожему больше на паланкин, и передали вахтеру с улыбкой, похожей на разбитую банку, и голым пузом, подпоясанным кобурой, в которую была запихана малокалиберная двустволка. Вахтер загнал его в кабину лифта, и они поднялись неведомо в какую высь, учитывая насколько высоко в иерархии этой культуры стоял Шокоицин. Над ним были только Ометекухтли и его жена, которые обитали на тринадцатом небесном этаже и давно забыли о человеческих делах…
Его ввели к повелителю Шокоицину через огромную дверь. Петли приоткрыли ее со скрипом бедренного сустава, сломавшегося пополам. Не ожидая сигнала, присутствующие сановники удалились шеренгой, оставив их наедине. Никто не схватил его за хомут и не стал толкать, из чего следовало, что от него не требовалось встать на колени или броситься в ноги Самой-самой-самой высшей особы в этом негостеприимном государстве.
Император как раз заканчивал свой обед.
– Ты голоден? – спросил Шокоицин.
Вопрос его был провокационным, улыбка – кривой. Императора мучила мигрень, и его тошнило. Даже жевательные мускулы челюсти одеревенели от головной боли. Череп его был умышленно деформирован в соответствии с пониманием народа о красоте, а зубы его, тлан-тли, были украшены пластинками из нефрита.
Святой солдат ощутил спазм в желудке.
– Нет, – с отвращением покачал головой он.
Виски его пульсировали. Он сверхусилием заставлял себя не заглядывать в фосфорические блюда с неоновыми ручками и не рассматривать объедки.
Владетель вытер пальцы об слюнявчик из куи. Его коричневые одежды, богато окрашенные узорами и торжественными кружевами, были из той же куи – единственного здесь растения, напоминающего лен или коноплю, из которого шили одежду, вязали циновки и покрывала, но оно не было съедобным. Некоторые из его разновидностей даже выделяли липкий ядовитый сок.
– Ты знаешь, кто я? – спросил Шокоицин.
– Знаю, – ответил Святой солдат. – Эль. Кронос. Сатурн.
– А эти кто? – и, не дожидаясь ответа, император отодвинул в сторону свой терракотовый прибор.
Он потянулся рукой за кувшином с минералкой и выпил ее большими глотками… Боль сжимала его затылок, как в тисках. Он приподнялся с золотого стула с фигурками уродливых мальчиков. Его одежда была увешана всевозможными украшениями. Неясно было, которые из них имеют эстетическое и которые – функциональное назначение. Один черт мог сказать, например, для каких целей были предназначены заполненные инертным газом шланги и трубочки, которые неугомонно струились слюнявым светом и словно огибали пространство вокруг тела. Его благолепное одеяние было образцом изящества и четкости.
Шокоицин повернулся и снова наполнил кувшин. Потом с трудом покинул спинку стула, заковылял по бирюзовому полу к нему и поднес кувшин к его иссохшим губам. На этот раз Святой солдат не отказался. Он проглотил воду и почувствовал себя только что политым цветком.
– Там, откуда ты пришел… где бы оно ни было, ты был отцом?
– Нет, моя супруга была бесплодной.
– Понимаю. А в этом городе мно-о-ого детей, так ведь?
– Объяснить не так уж просто. Я…
– Молчать! Ты поднял руку на наше потомство. Кража детей – это, возможно, тяжелейшее по нашим законам преступление и карается оно смертью. Но не такой смертью, которая отправила бы тебя счастливым на небеса, а презренной виселицей, когда ты не сможешь отдать кровь и сердце свое всевышним, потому что целость твоей плоти останется нетронутой.
Шокоицин вызывающе смотрел на него. Сознавал ли этот незнакомый человек, о чем идет речь? В империи миштеков смерть занимала место важнее, чем жизнь; она могла быть как унижением, так и наградой за дела подданного. После исполнения приговора Святой солдат был бы предан вечному позору. Казнь виселицей была одновременно «вылуплением», отменяла право загробного существования. Не было и быть не могло ничего более страшного, чем лишение права быть принесенным в жертву на алтаре богов и, тем самым, невозможность душе твоей оказаться в солнечной стране Тлалокан…
– Зачем тебе они, эти двадцать детей? – прошептал неожиданно солдат. – Чтобы они присутствовали на твоем столе?
– Ты что, издеваешься? – ощетинился император. – Вовсе нет.
Какое-то время они измеряли друг друга взглядами.
– Меня известили, что тебя нелегко было поймать… – сказал наконец Шокоицин. – Многие из наших оставили свои кости в той безводной равнине.
– Да, – ответил с удовольствием Святой солдат. – Их было весьма немало.
– Детвора назвала тебя «Человеком, который выбрал войну». Чем ты заманил их пойти с тобой? Собирал их по дороге, похищал с ферм на окраинах, так, что ли? – Он ткнулся лицом в его лицо и обжег своим дыханием. – Шастают ли и другие изверги вроде тебя по моей стране?
– Я всего лишь простой рядовой, шедший в разведку. Но очень скоро вслед за мной появится десантный отряд Эрнандо.
Император поднял правую бровь. Очевидно, это имя ему ничего не говорило.
– Эрнандо? Да кто это такой?
– Лейтенант из пехоты. По случайности приходится моим дядей. Он солдат лучше, чем я.
– Сколько человек с ним?
– Около трехсот, если считать и дружину наемников тласкаланов.
Шокоицин громко рассмеялся, несмотря на боль, угнетавшую его.
– Твой дядя, наверное, совсем с ума сошел… Даже и без дополнительной мобилизации моя регулярная армия на данный момент насчитывает около трехсот тысяч хорошо обученных бойцов, не говоря об остальных войсках конфедерации! Наши пулеметчики и наши переносные лазерные установки раздавят его отряд еще на границе с Аскапоцалко. Или он придет с Еекатепека? Ты мне не ответишь, знаю… – Вдруг он вспомнил о чем-то. – Мне доложили, что сразу после того, как тебя поймали, твое транспортное средство обвилось темно-желтым сиянием и распалось на кучу искр?
– Предохранительная мера, чтобы не попало в чужие руки. Мне запрещено говорить, как это происходит.
– А где ты так выучил наш язык?
– Ваши учебные пособия, предназначенные для все новых и новых жителей империи, мне очень пригодились. Я накупил себе словарей и разговорников в Олмекане, родине письменности. Кроме того, есть и один гипнотический способ – запоминать, когда спишь. Как видишь, наши медики не хуже твоих потомственных шаманов.
Пока говорил, Святой солдат смотрел через нестандартно раскроенный лист стекла ближайшего окна – часть концепции «текущего пространства» безымянного архитектора, при которой и время включено как компонент. Многомиллионный город был расположен на острове посреди соленого озера, на поверхности которого поблескивали белые кристаллы. Набережные-насыпи связывали его с соседними поселениями, брюхо города было полно каналов и клокочущих гофрированных труб, а висячие мосты тянулись с одного строительного модуля к другому. Фундамент некоторых зданий утопал в воде. Железо являлось одним из основных скелетных и формообразующих элементов многоэтажных металлоконструкций, стройка которых подчинялась требованию исполнить все прямыми линиями, изгибами и углами. Пирамидальные храмы, теокалии, воняли копаловой смолой, которой священнослужители кадили во время жертвоприношений. Среди этой окаменевшей математики поражало обилие полудрагоценных камней, используемых для украшения множества мозаик. Святой солдат увидел, как татуированные с головы до пят блюстители порядка с обсидиановыми парадными ножами и дубинками на поясе брызгали слезоточивым газом на горстку демонстрантов, которые скандировали перед мемориалом жречества в поддержку идеи о переработке фекалий с целью их использования в качестве пищевых продуктов. Гвардейцы вытянулись у постамента с бьющимся сердцем, в аорту которого были вмонтированы опрыскиватели, разбрасывающие кроваво-красные струи во все стороны. Говорили, что некоторые родители нарочно калечили своих детей, чтобы устроить их в музей человеческих уродов. Он был придуман самим Шокоицином, и возле него всегда стоял в очереди народ, в то время как перед Обсерваторией и окруженной клубами по интересам ступенчатой Академией искусств редко появлялись люди, даже когда вручали призы победителям всенародных поэтических конкурсов, организованных религиозным реформатором – принцом Несауалкойотлом. Туда, однако, часто наведывались штатные шпионы и культурные революционеры при кобурах, посланные Министерством внутренней стабильности. Даже и отсюда, из окна с хромированными рамками над 365-й ступенью, человеку казалось, что он слышит гвалт из так называемых домов песен и шумные крики со стадиона, где играли в нечто вроде мезоамериканского эквивалента баскетбола. Некоторые из домов удивляли, так как были похожи на игральную кость, брошенную на ребро, а их стены были исцарапаны замысловатыми надписями. Везде отталкивающее шло рядом с гротеском.
– Вернемся к вопросу: «Ты откуда?» – прочистил горло император, тем самым напомнив ему о своем существовании.
Он достал какой-то прибор со шкалой, вставленный в коробку из прессованной куи, с намерением следить за его показаниями, пока длилась вторая фаза допроса.
Святой солдат, видимо, был в затруднении.
– Я оттуда, откуда пришел несколько столетий назад единственный белый бог в вашем пантеоне. Из Земли Восходящего Солнца, которая находится далеко за океаном.
Шокоицин сжал губы, вглядываясь в измерительную шкалу.
– За пределами Великой воды нет ничего, – возразил он. – Это известно каждому более-менее нормальному индивиду. Ни один из наших путешественников…
– Ваши путешественники – навоз, – прервал его Святой солдат. – Ваше кораблестроение никуда не годится. Вам не знакомо даже колесо.
– Что? – опомнился Шокоицин. Боль пронизывала тыльную область его мозга.
Что касается Святого солдата, то он был совсем истощен и еле стоял на ногах. В его груди хрипело и свистело. Вопреки всему, он заставил себя заговорить вновь:
– Среди вещей, которые у меня конфисковали при обыске, есть один предмет, подобный вашим голосовым устройствам. Аккумулятор сел, и поэтому он выключен, но пока функционировал, я связался с Эрнандо и ознакомил его с фактической обстановкой.
– И где он теперь, этот твой Эрнандо?
– Он покинул берег, где высадилась наша пехота, и уже идет сюда.
– Да кто его приглашал?
– Никто. Мы представители христианского племени, обитающего на материке за пределами гигантского стерильного океана, который вы называете Великой водой. Тот материк был обитаем с незапамятных времен, еще до заселения этого. Оттуда много 52-летних циклов тому назад пришли и ваши предки, хотя вы уже давно забыли правду об этом.
Император схватил коробку с беспроводным детектором лжи, которую активировал чуть раньше, и разбил ее о пол. Разлетелись пружины.
– Правду? – крикнул он. Его ожерелье из жемчугов величиной с яйца перепелки и ювелирные украшения, состоявшие из 900 звеньев, яростно раскачивались. – А я думаю, что ты пытаешься меня обмануть! Мнение моих экспертов никак не соответствует твоим сказкам! Оно отличается от тех небылиц, которыми ты морочишь мне голову уже полчаса. Кто тебя послал к нам? Отвечай! И не пытайся вешать мне лапшу на уши!
Святой солдат покачал головой.
– Кому ты служишь? – мрачно спрашивал его император. – Северянам или южанам? Соединенным ирокезским штатам, чей главный вождь Та-Иа-Да-К-Ву-ку получил волдыри на языке, уговаривая меня, что хочет заключить Не-Скен-Нон, Великий мир, а за моей спиной строил планы о союзе с апахами Мангаса Колорадаса, чтоб продать им свои некачественные лазерные ружья? Или, может быть, ты служишь Инке Уайне Капаку, владетелю нашей соседки, империи Тауантинсуйо? Его секретные эксперименты в высокогорных полигонах и испытания химического оружия в Андах не являются секретом ни для кого. Или ты шпион, жадный на золото того кретина, короля Эльдорадо? Врет, насколько он богат, а на самом деле казна его пуста…
– Ты не понимаешь… – сказал в отчаянии Святой солдат. – Грядет время перемен. Скоро все изменится. Если сегодня твои подданные боятся посмотреть тебе в глаза и считают тебя живым божеством, завтра они могут забить тебя камнями до смерти!
Внезапно монарх чихнул так, что застрясся. Лицо его стало пунцовым от гнева.
– Ты тот, кто нас погубит! – крикнул он яростно. – Твое появление уже принесло нам несчастье! Вот, теперь проклятие перекинулось и на меня! Что это за чудо, которое распространяется по воздуху и морит нас?
Святой солдат улыбнулся грустно. Видно было, что он был истощен до предела.
– Маленькие живые существа, известные как вирусы, – ответил он. – Они настолько малы, что не видны невооруженным глазом. Они являются причиной возникновения болезненных явлений, таких как кашель, насморк, отхаркивание. За ними к вам нагрянут грипп, сифилис, оспа… Поразят многих, и в конечном счете они не выживут. Просто с непривычки. Поколения нужны, чтоб создать себе иммунитет и приспособиться.
– Ты принес все это, правда? – Вопрос больше походил на констатацию. Император рухнул на свой блестящий стул, понурив голову. – В тебе нет ничего человеческого, – простонал он. – Знаешь ли ты, что это уничтожило и часть детей, которых ты тащил с собой? Например, того мальчика, Ицкопоцакла…
Святой солдат зажмурился. У него кружилась голова. Ему хотелось плакать. Может быть, наконец, он сможет понять, что такое заплакать…
– Я полагал, что именно так и произойдет, – глухо произнес он. – Но у меня не было другого выбора. Никакого другого выбора не было… Ты должен любой ценой услышать то, что я хочу тебе сказать. У меня есть предложение…
– Никаких предложений не буду слушать! – закричал монарх. – Даже если нежелание выслушать эти предложения приведет весь мой мир к краху!
– Речь идет о чем-то важнее жизни… – пробормотал солдат.
Звук ломающегося бедренного сустава снова раздался в зале. Откуда-то выскочили два палача и схватили его под мышки.
– Немедленно, – орал повелитель миштеков, – тебя выведут во внутренний двор этого здания, и ты будешь повешен в назидание всем! И для этого не нужно решение Верховного совета, так как в моих полномочиях осудить тебя и приказать немедленно привести в исполнение приговор. Будь ты проклят! Отнимаю у тебя право подняться по лестнице храма и быть принесенным в жертву на алтаре богов. Ты будешь обречен на всеобщее презрение, и ногой не ступишь в солнечную страну! Нигде не найдешь вечного покоя. Наши жрецы культа хотели вынуть твое сердце, но оно из железа. Никто не нуждается в твоем холодном сердце! – Щипцы боли рвали его затылок, а раскаленные вертела вонзались прямо в мозг. И никакие зелья, и компрессы дипломированных миштекских знахарей не были в состоянии избавить императора от страдания.
Святого солдата потащили на улицу. Даже не воспользовались лифтом. Его больно били по почкам. Они вели солдата по мишкоатле, пути мертвых, с которого не было обратной дороги. Тащили его вдоль конструкций из металлофарфора и серебробетона, обернутых жестью цвета тела, прошли мимо студии для трепанации и кухни имперского повара, обрызганной кровью младенцев, встречали мириады дворцовых служащих в златотканой одежде, спускались все вниз и вниз, вдоль прямых линий, изгибов и углов. Совершенные вентиляционные шахты жужжали тихо, а шахта лифта гудела – нескончаемые звуки, усиливающие ощущение нереальности происходящего…
Они оказались перед быстро нарастающей толпой, и его подняли на стул. Мимо них с ревом промчался фекаловоз на воздушной подушке. Он мчался к септической пустоши за пределами белесого соленого озера. Там были накоплены коричневые горы извержений, которые уже высохли и не разлагались. Пожелтевшие облака над ними напоминали разлитое по небу подсолнечное масло. А как только пойдет дождь, с них пойдут жирные грязные капли и расползутся ручьи гнуси, смешиваясь с лиловой безнадежностью. После высыхания они образуют чудные, и может быть, даже красивые узоры. Тем, кому захотелось бы вторгнуться в город, чтоб завоевать его, пришлось бы идти по пояс в пестрой, вонючей и чмокающей грязи…
Блуждающий взгляд осужденного скользил по лицам людей вокруг него, а они, в свою очередь, изучали его истощенную и обветренную физиономию. Никто из них не подозревал, что в дверь уже стучится йаойотл – так называли войну на самом распространенном местном диалекте.
На мгновение Святой солдат взглянул вдаль, за пределы конечной цели фекаловоза и плантаций куи. Проклятый мир без единого куста, без единого зверя, без единого микроорганизма в нем. Ну, последнее уже было неправдой…
Две проворные руки сняли его кожаный ремень, просунули свободный край через пряжку и оформили петлю, которой пристегнули его шею.
В голове промелькнула мысль: «Для нас есть две дороги: либо преступление, которое делает нас счастливыми, либо эшафот, который мешает нам быть несчастными». Читал ли он ее где-то, или она возникла в его собственном уме?
Солдат собрал последние силы.
– Люди! – возвысил он голос. – Там, откуда я пришел, есть вещи, называемые растениями и животными. Если вы послушаетесь меня, никогда больше не будете вынуждены, – он с трудом заставил себя выговорить слова, – кормиться собственными детьми, чтобы существовать. Вы будете растить их, но уже не на фермах… Ваши жены не будут служить вам только для приплода, а…
Экзекуторы пнули стул, и он повис. На этом зрелище кончилось.
– Кто-нибудь понял, откуда пришел он? – спрашивали друг друга собравшиеся, в основном пожилые люди со смуглыми лицами. Они окружили с любопытством повешенного, а он как будто отделился от своего тела и посмотрел на себя со стороны…
Теперь он шел вдоль длинного зеленого забора. Он оставил далеко за собой восьмиугольные пятнадцатистены, каналы с хромированными экскрементами, арматурную слизь, пломбированные слезы. Тьфу! Такой опухшей гадости во всей истории фекалий не найдешь. Не хотел и слышать больше о Теночтитлане и его трижды неблагодарных жителях. Прощай, Теночтитлан, столица красного и черного цвета! Он неутомимо шел вперед. Намедни он посадил рядом с собой молодого Ицко и разрешил ему идти неверным шагом. Он шел – разрушенный удалец с руинным щитом, с обезлистьевшей грудью и в скромном настроении, а его симпатичный маленький спутник был не прочнее тени, оказавшись без капельки влаги под ссохшейся кожей.
На десятый день к вечеру силуэты пирамидальных зданий за ними вздрогнули Господним грохотом, через чешуйчатую штукатурку пробилась шероховатая кора будущих гигантостволых деревьев, а обитатели города, заодно со своими криками, постепенно превратились в настоящие, вполне настоящие мицелии.
Святой солдат и молодой Ицко вздрогнули, но не обернулись посмотреть, что происходит, и не замедлили шаг. Лес, возникший за их общей испуганной спиной, сросшийся после вздрагивания, был старым, тенистым и душистым, как Средневековье. Странно – именно теперь – какой-то лес. Электрические лампочки светились отраженным обманчивым светом витаминозных глобусов. Тонкокорые твари и живительные сферы одевались в краски. За забором, конца которого не было видно, уже начал торжественно мычать рогатый скот. Время от времени через зазоры подглядывали блеющие бородатые козлы, а жирные свиньи пристально следили за ними. И все эти твари, как и множество других животных и пресмыкающихся, как будто высыпались из чудесного рога изобилия. Или из мифического ковчега Ноя.
Когда зеленые ребра бесконечного забора все же прошли мимо, молодой Ицко показал рукой перед собой, на широко раскинувшуюся голую равнину и произнес что-то с гримасой, точь-в-точь как жаждущий аплодисментов цирковой клоун, который наконец увидел свою дощатую эстраду. Вдали покачивались Белые пятки повешенного и Черная ворона, севшая на его плечо. Вдруг солдат остановился озабоченно. Понюхал небытие. Услышал виселицу и увидел, что босяку-смертнику хочется пить, что его Естество умирает от жары, а Плоть его рождается под клювом крылатого скульптора. Все это он понял, но ветра не ощутил…
Еще десять дней спустя в город вошел Эрнандо Кортес, который был лучшим солдатом, даже лучше Святого солдата. И был он не один.