Комбат Найтов
Королевская кобра
Глава 9. Сводная рота 1-й танковой дивизии, 18 июня – 20 июля 1941
А времечко тикает, его не остановить! Через неделю Духов привез коробку, приехал с целым «взводом» конструкторов, слесарей, лаборантов, инспекторов ОТК и собственным краном. Несчастную «01-ю» опять «раздели», отсоединили бронекапот, вытащили маховик, коробку, радиаторы охлаждения. Довольно быстро заменили все, закрепили, натыкали туда датчиков. В коробке были сделаны дополнительные отверстия для контроля работы. Трое суток: 15-го, 16-го и 17-го июня безостановочно гоняли машину по «малому полигону» южнее Черехи. На восемнадцатое планировали начать марш-бросок на большой полигон во Владимирских лагерях. Но, прозвучал сигнал «Сбор», который принял стрелок-радист, роль которого исполнял запасной механик-водитель из заводчан. Высадили их у домика, в котором заводчане расположились, и рванули в Череху, благо, что недалеко. Василий тормознул у здания казармы, высадил наводчика и заряжающего, а сам свернул к боксу, где было «его» место по тревоге. Несмотря на «учебность», «сбор» оказался «боевым». Из Ленинграда, из штаба округа, за подписью генерал-майора Никишева, пришел приказ об исключении дивизии из состава корпуса. Следовать на погрузку и не позднее 19-го числа дивизия должна была развернуться в районе станции Алакуртти. В 1400 километрах северо-восточнее. Второй полк в полном составе стоял на плацу в ожидании команды, а Баранов кричал в трубку телефона, что данный приказ находится в полном противоречии с планами «пакета №1», в Алакуртти нет топлива и боеприпасов для целой дивизии, и что ему этот приказ совершенно непонятен, так как 16-го числа дивизия была переведена на «готовность №2» приказом по Ленинградскому Военному округу. В итоге, первый танковый полк и два батальона первого мотострелкового полка начали погрузку на станции Владимирские лагеря. А второй полк отпустили в казармы и на полигоны по готовности № 2. Дивизию «располовинили». Более ей не придется действовать как единому соединению. Бодание со штабом округа продолжалось еще три дня, и 2-й танковый полк встретил войну на платформах, находясь на удалении в 400 километров от баз и складов дивизии. В парке Черехи находилось 17 неисправных разномастных танков и танк командира дивизии, с которого снимали дополнительные датчики, глушили отверстия для них в коробке, демонтировали контрольные стенды и ставили на место бронекапот. Ко времени окончания этих работ, первый полк успел понести первые потери от действия финской и немецкой авиации. Второй полк оказался зажат между двумя разрушенными авиацией противника мостами и потерял связь как со штабом Ленокруга, так и с Генштабом.
В Черехе рвал глотку зампотех, пытаясь привести в исправное состояние оставшиеся машины. Громкоговорители на столбах в парке голосом Левитана передавали страшные новости о поражении в двух Особых округах. Немцы продвигались вперед стремительно и неудержимо. Ежедневно Левитан называл все новые и новые города, оставленные нашими войсками. Запчастей не было, связь работала через пень-колоду, в конце концов, через Василия, я донес до мозгов зампотеха, что пора заняться каннибализмом. Подполковник, чья голова была занята, в основном, судьбой своих родственников и семьи, поехавшей отдыхать к родителям в Белоруссию, недоуменно посмотрел на нас, и махнул рукой: «Делайте, что хотите!». Шесть БэТэшек и три Т-28 заурчали двигателями, остальные машины были полностью небоеспособны, их подготовили к эвакуации на ремонтный завод в Питер, оставив немного топлива в танках, чтобы, если отправить не удастся, то сжечь.
На четвертый день войны Баранов сумел выполнить приказ и сосредоточить дивизию у Алакуртти. Но через 11 суток последовала команда «Отставить!». Приказано вновь грузиться в эшелоны и следовать к Красногвардейску. На следующий день Левитан поведал советскому народу, что сводная рота 2-го танкового полка 1-й Краснознаменной танковой дивизии под командованием старшины Родимцева, отразила удар 1-й танковой дивизии немцев в районе Литовского брода. Это в шести километрах от Черехи. Танкистами 1-й Краснознаменной танковой дивизии уничтожено 54 танка противника, большое количество легкой бронетехники и пехоты противника. Максимальный урон немцам нанес новейший советский танк КВ-3, он уничтожил 51 танк в одном бою. Командир и наводчик старшина Родимцев, механик-водитель сержант Челышев и заряжающий младший сержант Сафонов представлены к званиям Героев Советского Союза. Баранов аж присел от неожиданности. Из выступления Левитана было непонятно что там, и как там, какие потери понесла рота. Просто сам факт боя и количество потерь у противника. Через четыре дня стало известно, что наши войска оставили Псков. Где находится «сводная рота» – было неизвестно. А колеса поездов с танками дивизии продолжали стучать на стыках. Фронт и ГШ свой приказ не изменили, дивизия возвращалась под Ленинград, но в составе всего одного танкового полка и нескольких батальонов, оставшихся от моторизованного стрелкового полка и других подразделений дивизии. Еще через неделю, 17-го июля, Левитан вновь упомянул сводную роту 1-й дивизии, теперь уже из-за боев под Большим Сабском, это на Луге, в 115-ти километрах от центра Ленинграда. Там тот же танк уничтожил 31 танк противника. На этот раз Левитан не скупился на слова, передав, что все уничтоженные танки восстановлению не подлежат. «Еще бы!» – подумал Баранов, который знал, что противотанковых снарядов к 107-миллиметровой пушке нет, Родимцев стреляет шрапнельной гранатой, поставленной на удар с минимальной задержкой. Снаряд пробивает броню и 17-ть килограммов тола и стали, с восемью тысячами готовых шрапнелин, рвется внутри танка, а там же укладка! От средних немецких танков этом случае остаются, максимум, ступицы. На этот раз «пострадала» 6-я танковая дивизия немцев. Лужский рубеж пока держится, а дивизия начала выгружаться в Красногвардейске (в Гатчине). Как только развернули дивизионную радиостанцию, так приняли первое сообщение от сводной роты. В ней осталось три БэТэшки, два т-28 и КВ-3. Загружен последний комплект гранат, больше боеприпасов к ЗиС-6 нет. Просят обеспечить подвоз топлива и боеприпасов.
Мы действовали исключительно из засад, достаточно свободно выбирая себе место для боя. От опеки со стороны 41-го корпуса удалось отделаться, так как принимать на себя разношерстную чужую «роту» никто не хотел. ЗиС-6 – нештатная пушка, поэтому, как только заходил разговор о снабжении, так все командиры давали полный назад. Со складов дивизии сумели забрать четыре комплекта по 55 снарядов. Больше гранат на складе не было, только ОФы. Да и автомашин было всего шесть, все восстановленные, а еще требовался бензин и соляр. Остальные танки сидели на подножном корме, «стреляя» и подбирая снаряды к своим орудиям. Литовский брод выбрали потому, что знали, что все мосты, в том числе и у брода, заминированы. Пехота 41-го корпуса рванула на правый, восточный, берег Великой, как только увидела громадную немецкую колонну, которая накатывалась с запада на жидкую систему обороны в этом месте. 25-й УР находился севернее, и немцы хорошо это знали. Более того, на мост немецкая разведка не пошла, переправилась через брод, на котором мин и заграждений не было. «Не успели!» Разведку танкового полка мы тоже пропустили на этот берег, ей далеко не уйти, «основные» силы роты замаскировались правее, дорогу мы заминировали, там, где с двух сторон лес. С одной стороны – танковая засада, а со второй – противопехотное минное поле. «Пожалте бриться!». Наша «троечка» самоокопалась, проделав небольшую дорожку скрепером, который мы приспособили к танку, сняв его с разбитого грейдера вместе со всей гидравликой. Углубление и бруствер скрывали полностью корпус и гусеницы, а танк мог свободно менять позицию, перемещаясь вдоль всего участка с бродом. На этом берегу находилась небольшая команда подрывников от Псковского НКВД, на которую была возложена задача по обороне и подрыву моста. Задачу им поставили не мы, но они очень обрадовались подошедшей танковой роте и небольшому десанту на броне каждого из танков. Так как прямо из Черехи, то боеприпасов было завались, и пулеметов много. Зампотех куда-то слинял, сразу, как стало известно 2-го июля, что немцы возобновили наступление и прорвали фронт на нашем участке, в 140 километрах от Пскова. Поэтому мы вскрыли еще один склад с боепитанием, и вооружили поголовно всех пулеметами ДТ. Почти на всех у них стояли оптические прицелы. Мощная штука, жаль, что сошек не имелось. Бойцам приходилось с собой небольшие пенечки таскать и стрелять с них. Немецкий разведчик чуточку поспешил, и толком ничего не разведав, передал на тот берег, что здесь чисто, противник убегает по дороге. Так и было! Мы беглецов из 41-го не останавливали, чтобы не раскрывать собственные позиции. Двадцать выстрелов Евграфыч сделал с места, быстро и ни разу не промахнувшись. Немцы вначале ни черта не поняли, так как танки начали взрываться после каждого выстрела, давая огромное количество осколков, которые выкашивали цепь пехотного батальона, начавшего переправляться вместе с танками. Хлопчики на Т-28-х быстро разобрались с немецкой разведкой. Потом старшина приказал заводиться и менять позицию, чтобы так же накрыть немцев на левом фланге. Перебрались туда, там было похуже, немцы открыли швальный огонь по движущемуся кусту, бить приходилось с коротких, но промахов в этом бою Евграфыч не допустил. 50 снарядов – 50 танков противника. И пять гранат по скоплению немцев на противоположном берегу. Каша там была замечательная! Шрапнель выкосила огромное количество немцев, плюс загорелось большое количество автомашин. Они отошли, а в воздухе появились «лапотники». Изрыли нашу позицию бомбами, пришлось потом заравнивать. Перед второй атакой на берег вернулись пехотинцы и пять танков 41-го мехкорпуса. Наших снарядов у них не оказалось, и по плану это было их место обороны. Вечером мы отошли в Череху и утром приняли еще один бой за мост через нее. 41-й корпус начал отходить. Устойчивость его подразделений была около нуля. Включая командование корпусом. В Черехе склады просто ломились от боеприпасов! Позиция – удобнейшая! Нет, последовал приказ на отход, и мы двинулись вместе с ними. Противника удалось задержать всего на двое, с небольшим, суток.
Снаряды подходили к концу, это было у Большого Сабжа, маленького села на восточном берегу Луги. Днем отбили наступление 6-й танковой дивизии, неплохо отстрелявшись через неширокую речку с бродом. Пополнили боезапас, раскрыв последние ящики с гранатами, больше их не было. Остатки легли и встали в ячейки под башней. Воздушного прикрытия не было. Отсюда придется тоже уходить, а отходить некуда, в ста километрах от нас – Ленинград. Среди ночи заработала на волне дивизии радиостанция. Старым, довоенным, кодом отдали радиограмму в адрес радиостанции, которая использовала позывной дивизии. Запросили боеприпасы и горючее, от Пскова «едем» на тех запасах, что загрузили в Черехе. Патронов – кот наплакал, слава богу, вчера наткнулись на разбитую колонну, и пополнили запас 76-тимиллиметровок и «сорокапяток» у остальных танков. БэТэшкам требуется ТО, но, все кончилось за полмесяца отступления. У самих топливо только в двух танках из пяти.
Неожиданно в ответ получили радиограмму от Баранова, подписанного его кодом, тоже еще довоенным.
– Ожидайте смены, третья рота первого батальона 1-го полка отправлена вам на помощь. В дальнейшем руководствоваться присланными с ними инструкциями.
Первым батальоном командовал капитан Шпиллер, который, по РДО, направлен в Сабж, вместе с 3-й ротой.
– Иоську знаю лично. А немцы евреев расстреливают, так что подставы не будет, хотя неожиданно. – многозначительно сказал Евграфыч, наводчик и исполняющий обязанности командира роты, как старший по званию и возрасту. Днем немцы еще два раза пытались переправиться через Лугу на резиновых лодках и по броду. Пришлось много стрелять шрапнелью, так как у прикрытия патронов было: кот наплакал. Еще три танка записали на свой счет. Но реальной танковой атаки не было. Около нуля подошла рота тяжелых танков КВ-1, командир – старший лейтенант Колобанов. Иосиф Борисович Шпиллер возглавлял колонну, так что: все путем! Приказ Баранова: танку КВ-3 следовать в Красногвардейск для пополнения боеприпасов, остальным танкам роты помочь третьей окопаться и отходить в Красногвардейск на переформирование и перевооружение в ночь на следующие сутки.
Приказ был «нормальный», несмотря на светлые ночи выступили немедленно, в укладке оставалось семь снарядов. Рота Колобанова подвезла боеприпасы пехоте, сформированной из разных частей в большом количестве. Попрощались с ребятами и через три часа прибыли в Гатчину, пардон, в Красногвардейск. Дивизия еще выгружалась: на Товарной, Варшавской, в Татьянино и в Малых Колпанах. Штаб дивизии находился в лесу под Малыми Колпанами. Второй батальон готовился отбыть к Поречью, где у немцев наметился успех. На танки усаживали пехоту 3-й ДНО. Комдиву было некогда.
– Прибыли? А мы думали, что это все сказки! Так, всем отдыхать, вон палатка, а ты, Борисыч, пойдешь со вторым батальоном в Волосово и на Кингисепп. Здесь будь, под рукой, а вы идите. Не мешайте!
Генерал был занят и чем-то недоволен. Будешь тут довольным, если личный состав и технику размазывают тонкой линией на кучу километров. Он до сих пор не может понять: «Зачем дивизию отправляли под Кандалакшу???» Второй танковый в полном составе остался под Алакуртти и в Петрозаводске, третий батальон 1-го танкового – в Кандалакше, первый батальон мотострелкового полка вывести из боя не удалось, а фронт выделили как на полнокровную дивизию. «Гардэ!» А у немцев прут три моторизованных корпуса!
Проводив колонну, генерал подошел к палатке, возле которой стоял «01-й». На башню была наброшена маскировочная сеть, в которую были натыканы пожухшие уже ветки. Броня башни и корпуса искорежена многочисленными попаданиями. В некоторых местах торчали донышки немецких снарядов. Досталось машине по самое «нехочу», но пробитий нет. 115 и 90 миллиметровая ижорская сталь выдержала испытания. Экипаж спал, даже шум ушедшей колонны их не разбудил. На столике посреди палатки стояли три котелка. В двух из них даже каша осталась. Генерал повернулся к Архипцеву.
– Саш, организуй что-нибудь поесть, для всех, и позови командиров полков и комиссара. Давай шустренько.
Первым прибыл бригадный комиссар Кирилл Панкратьевич Кулик, громогласный, потому, что был глуховат после контузии в 40-м. Чуть позже в палатку зашли подполковник Пинчук, командир 1-го танкового, с майорами Вороничем и Павловым. Вместе с ними незнакомый полковник-танкист, которого командиры полков, почему-то, пропустили вперед и он первым поздоровался с генералом. Экипаж уже встал, и приводил себя в порядок. Позже всех вошел старший лейтенант Архипцев, причем не один, а в сопровождении целой команды в белых куртках, в руках у которых были фаянсовые тарелки (как умудрились сохранить?), тонкие стаканы в подстаканниках. В термосе – молочная каша, в чайниках какао и кофе с молоком, и, конечно, чай. Масло и джем из командирского пайка, печенье и шоколад. Все это быстро расставили, а когда команда вышла, Архипцев выставил две бутылки водки, которые достал из портфеля, и разлил водку по граненым рюмкам. Палатка была штабная, и не хватало только начштаба полковника Вихрова, но генерал не стал дожидаться отсутствующего.
– Федорыча не будет, я его в Ленинград отправил за пополнением для тебя, Павлов. Прошу всех к столу. Разбирайте водку.
Генерал откашлялся, взял в руку рюмку, и продолжил:
– Пока командование нам устраивало экскурсию по северу Карелии, наша Краснознаменная дивизия была дважды упомянута в сводках СовИнформБюро и один раз в приказах Ставки. Как вы помните, в Черехе у нас осталась техника без хода и мой командирский танк, который проходил испытания с новой коробкой передач. Для организации ремонта мною был оставлен на месте зампотех дивизии подполковник Жаркевич. Кстати, а где он, Евграфыч?
– Не знаем, исчез из расположения в ночь на 3-е июля. Больше мы его не видели.
– Так вот, вчера в газетах «Известия» и «Правда» опубликован Указ Президиума Верховного Совета СССР о присвоении званий Героя Советского Союза трем воинам нашей дивизии. Вот, читай, Кирилл Панкратьевич! – генерал поднял со стола газету и передал ее Кулику. Тот громко прочел Указ.
– От лица командования дивизии, я хочу поздравить экипаж танка «01», действовавшего в отрыве от основных сил дивизии, с тем, что они с честью выполнили свой воинский долг. Сумели скомплектовать сводную роту и, организованно и с боями, соединились с основными силами. За первых Героев нашей дивизии в этой войне!
Все дружно выпили, подошли к экипажу и начали пожимать им руки.
– А как же Борисов? Что с его награждением? Он же погиб еще 22-го июня? – спросил Кулик.
– Пока Указа не было, подождем. Эти-то живые, Панкратыч, я тут, пока они спали, их журнал боевых действий посмотрел: 95 танков, более ста сорока единиц легкой бронетехники и автомобилей, 22 противотанковые пушки и несколько батальонов пехоты.
– А не врут? – засомневался Пинчук.
– Федор Евграфыч со мной с двадцатых годов, он врать не станет. И он всегда был первым в дивизии по стрельбе. А их танк стоит за палаткой. Там на башне и по верхней части корпуса более 100 отметин от немецких снарядов.
– 168, товарищ генерал. Я ночью специально считал. – сказал Архипцев.
– Полковник Волков, первый заместитель начальника АБТУ фронта. – представился незнакомый полковник. – Старшина, танк имел серьезные боевые повреждения?
– Нет, товарищ полковник. Действовали мы от обороны, а сержант Челышев готовил позиции так, что стреляли мы всегда с такого положения, что ходовая у нас всегда была прикрыта. И позиция – это не окоп, а неглубокая траншея с бруствером в сторону противника. Там на корме лежит скрепер от дорожного грейдера, вот им позицию и готовили. Честно говоря, ротой командовал Василий, во всем, что касается боя, а я занимался снабжением, харчами, ну и дисциплиной. И был наводчиком.
– И как? Он справлялся? – переспросил генерал.
– А то! Он – хитрый, немцы на нас спецом охотились после Литовского брода, четыре макета разбили бомбами, а мы – здесь.
– Ну что, Василий Иванович, – спросил Волкова Баранов, – Где обещанные мне КВ-3? Сегодня уже 20-е! По планам дивизия должна полностью перейти на них. Показать бумагу?
– Можете не показывать, товарищ Баранов. Я эту бумагу знаю, но об этих танках заговорили только после боя на реке Великой. До этого вышло постановление подготовку к производству танков КВ-3 на Ленинградском Кировском заводе прекратить.
– Как прекратить? – не выдержал Василий, – У них одних заготовок для корпусов было 340 штук?
– А ты откуда знаешь?
– Он про этот танк все знает! – горделиво сказал Баранов, – Он – испытатель этого танка. Василий Иванович, покажите тезке свою бумагу.
– Вот что, товарищи! – резюмировал он после предъявления документа, – Собирайтесь-ка вы в Питер, да побыстрее. Панкратыч, тебе ехать с ними. Делай что хочешь, но сегодня, максимум завтра, в «Правде» и в «Красной Звезде» должна быть фотография нашего «01-го». И рядом с ней должен стоять Жданов. Без этих танков нам противника такими силами не остановить. Всё поняли?
У меня промелькнула мысль, что комдив хорошо разбирается в рекламе.
Глава 10. Ленинград, народная демократия в действии, 20-22 июля 1941
Быстро оформили бумаги, Волков и Кулик уселись на место командира и стрелка-радиста, и траки зашлепали по грунтовке, ведущей к Красному Селу и к Кировскому Заводу. Через два часа остановились прямо перед проходной завода. Волков и Кулик вошли на территорию, а экипаж вылез на броню. К восьми утра вокруг них образовался «несанкционированный митинг». На заводе пересменка и две смены собрались возле танка. Начальство рвало и метало, не помогли даже вызванные комендантские патрули и включенные сирены воздушной тревоги. В итоге, приказали открыть ворота и митинг перешел на территорию предприятия, чтобы не привлекать посторонних. На броню забирались рабочие и громко требовали перехода на продукцию, проявившую себя в боях и которую требует фронт. К девяти тридцати подъехал Жданов, так как рабочие практически забастовали. Обычно он начинал свой рабочий день в 13.00, на час раньше Сталина. Перед этим с танка говорила кладовщица 18-го склада, на котором лежали неотправленные раскроенные, и даже сваренные, корпуса и башни этих танков. Заготовлено было 412 штук, правда, двигателей было всего 158, на остальных отсутствовали турбонагнетатели. Работяги тут же подсчитали, что имеющегося хватит, для того, чтобы полностью перевооружить дивизию, даже с учетом формирования нового 2-го танкового полка. К появлению Жданова коллектив завода уже голосовал за немедленное начало производства танков КВ-3. Андрей Александрович минут 10 слушал и смотрел, как голосуют рабочие. Затем его подсадили на танк помощники и охрана, и он твердым голосом заявил, что он на стороне коллектива завода.
– Ставьте танки на сборку, а потерянное на митинг время коллективу придется отработать.
– Отработаем, товарищ Жданов! Сделаем все, чтобы отстоять Ленинград!
Ну, а в кабинете директора он снял стружку со всех, особенно досталось Кулику, но тот отбоярился, сказал, что митинг начался стихийно, и он к нему свои руки не прикладывал. Здесь он немного покривил душой: именно он приказал в танке не сидеть и передал большую пачку газет с Указом о награждении экипажа танка, которую расхватали, как горячие пирожки. Свое дело комиссар знал отлично! Фотографии Жданова на танке появились в «Вечернем Ленинграде», без указания на то, что митинг был «не санкционирован», и оттуда перекочевал на страницы центральных газет. Корпус и башню танка сняли со всех ракурсов, во всех газетах были интервью с экипажем КВ-3.
Об инциденте, естественно, доложили в Москву, но Сталин только улыбнулся в усы, и подписал постановление ГКО о переводе обоих Кировских заводов на производство нового танка, без остановки производства старых моделей.
Многострадальную башню «01-го» сняли, и ее тут же забрали себе представители Ижорского завода, сказали, что из нее сделают памятник. Когда выбирали новую, то я сразу показал на башню с креплением для зенитного пулемета и округлой верхней бронеплитой. Из старой башни вытащили все прицелы и перископы, с которыми возились и совершенствовали их еще до войны. Через две смены колонна из 33-х танков, экипажи для которых частично прислал Баранов, а частично забрали с Ленинградского УАБТЦ2, направилась в Красногвардейск. Кировчане, несмотря на бомбежки, обещали за неделю перевооружить единственную танковую дивизию на участке фронта и восстановить 2-й танковый полк. 1-й мотострелковый приступил к формированию у здания Ленсовета. Решением этого органа 1-й Краснознаменной дивизии присваивалось название Ленинградская. Письмо об этом было направлено в Ставку. Демократия – это власть народа, а не денежных мешков.
