Комбат Найтов
Седьмое небо
Глава 3. Учимся летать, и учим других
В тот год офицерский состав иначе как в купе не ездил. Слухи ходили совершенно разные, готовилась денежная реформа. То говорили, что надо изъять все деньги со счетов, то наоборот, положить все в банк. Поэтому, получив 4000 рублей за два сбитых бомбардировщика, лейтенант не стал «мелочиться», и купил до Москвы купейные билеты, тем более, что воинское требование учитывалось, доплачивать пришлось совсем небольшую сумму. А ехать, не мало не много почти 6 суток! Выплаченные милицией НКПС 700 рублей он потратить еще не успел: где их было тратить? И на что? Питался в полку, в город ни разу так и не выехал. Пару раз сходил в сельмаг за всякими мелочами. Все. Квартиру оплачивала КЭЧ полка, этих денег он и не видел. Вагон был набит офицерским составом и членами их семей. Большинству требовалось попасть в Москву, а оттуда в места отдыха. Начало июля, самый «сенокос». Семейство, ехавшее из Владика, уже освоилось и в вагоне, и в купе. Ему, естественно, досталась верхняя полка. Глава семьи – достаточно пожилой полковник-артиллерист, с молоденькой женой и дочуркой трех-четырех лет. Через некоторое время Андрею предложили обменяться с женщиной-военврачом, и перебраться в купе, где ехали молодые офицеры, лейтенанты, 26-27 годов рождения, впервые направляющиеся в отпуск после окончания училища. Все стали офицерами в прошлом году, после различных училищ. Он был единственным летчиком и единственным командированным. Все ехали отдыхать. Так как пока еще не отменяли приказа на ношение личного оружия, то «некоторые товарищи», которые нам вовсе не товарищи, обходили такие вагоны стороной. Ехать было и весело, и безопасно. Перезнакомились все, настоящих фронтовиков было совсем немного. Сезон только начинался, сейчас в отпуск выгоняли тех, кто в частях не слишком нужен. Ресторан, хоть и считался «коммерческим», принимал талоны на питание по летной и армейской норме, но из всех пассажиров этого вагона этой привилегией пользовался только он, как командировочный. Остальные получили деньги вместо суточных. Кормежка значительно уступала по качеству кормежке в полку, но «куда ты денешься с подводной лодки». Скоро и этого не станет, как говорят. 2400 рублей месячного содержания было значительно больше того, что получали люди на других рабочих местах. И в два раза больше, чем у лейтенанта из пехоты. Чтобы сэкономить, молодежь активно скупала «обеды» на многочисленных остановках. Я хотел было сэкономить время, но скорый поезд шел севернее, и быстрее всего в Липецк было попасть через Москву. В общем, на восьмые сутки я попал, наконец, в кабинет генерал-лейтенанта Селезнева, Николая Георгиевича. У нас генералы ВОВ представляются эдакими старперами, с брылями, увешенными орденами, как Брежнев. Ничего подобного! Генералу еще не исполнилось сорока лет. Кроме небольшой колодки из трех рядов, с весьма серьезными орденами Суворова, Кутузова, Невского и несколькими БКЗ, на гимнастерке ничего лишнего не было. Даже нашивок за ранения. Я представился и передал ему направления.
– Вы прибыли первым, курс только объявлен. Придется немного подождать. Летную книжку дайте. – сказал начальник Высшей летно-тактической школы ВВС, поправляя зачесанные назад темно-русые волосы, не тронутые сединой.
– Не понял, вы же двадцатого года, почему училище в сорок третьем закончили?
– В октябре сорок второго поступил, в марте сорок третьего закончил.
– А где были до того?
– С конца июня 1938 года проходил службу в горнострелковых частях РККА. В сорок втором, после излечения в Алма-Ате, прошел ВЛК и был направлен в летное училище, по 246-му приказу от сентября 1942-го.
– А почему на боевые летали так мало? Черт знает, что творится! Вы посидите в приемной. В моем приказе ясно говорится, что направлять на переучивание лучших летчиков.
– У меня восемь сбитых, товарищ генерал. Два, из них, месяц назад.
– Иди, посиди, я уточню.
Я пожал плечами, мне ведь так и не сказали ни слова ни о каком приказе, по которому меня направили в ЗАП. Номер я видел, остальное было покрыто мраком секретности. Прошло минут десять, когда адъютант снял трубку и показал мне, что надо вновь посетить человека, который сейчас выставит меня вон с этих курсов. Тот не сказал мне ничего из того, что я ожидал услышать.
– Ваши документы приняты, Вы назначены в первое звено первой учебной эскадрильи переменного состава. Проверять Вас буду лично.
«Нашел, чем испугать!» – подумал я, забрал бумагу, подписанную генерал-лейтенантом, и попросил разрешения выйти. Расспросил адъютанта: где найти первую переменного состава. Из-за этих дурацких записей в летной книжке столько проблем! Но деваться было некуда. Того городка, который здесь раньше был, Вы уже не увидите. Место было шумное, известное, но меня направили не совсем туда. Там жил постоянный состав, нам же, слушателям школы, отводились места «согласно купленным билетам». Совсем недалеко от штаба. Буквально метров 150-200, и домик, где размещался штаб эскадрильи. Рядом – трехэтажные здания казарм, правда, с комнатами на двоих. Две спортивные площадки. За шоссе – несколько прудов, с пляжами и даже вышками для прыжков в воду. Хорошо сделанный городок. По этому типу многие летные военные городки были построены, давно, правда. Сейчас таких не строят. В эскадрилье вопросов не возникло, летную книжку никто не смотрел. Ко мне особо не приставали. За ужином сказали, что со мной хотели бы встретиться инженеры из Москвы. Так получилось, но курсы я закончил первым из строевых летчиков. После ужина майор, командир эскадрильи, представил меня двум москвичам, одного из которых я знал, не лично, звали его Михаил Иосифович Гуревич. Второго я не знал, его звали Владимир Ромодин. Отчество он так и не сказал. Одет был в летную куртку, я посчитал его летчиком, из-за специфических вопросов.
– Нам сказали, что вы прошли переподготовку для полетов на «МиГ-9», первым из строевых летчиков.
– Наверное это так, я не в курсе: заканчивал до меня кто-то или нет.
– Где Вы проходили эти курсы?
– В Улан-Удэ, в Забайкалье.
– Нам тут всю плешь проели из-за кучи аварий в этом центре!
– Да, аварии были, были взрывы двигателей и их остановка при сбросе газа на посадке. Документация поступила только на синтетический бензин «В-4», а его в тех местах просто нет, а таблицы для других бензинов мне пришлось составлять самому. Провели переоборудование лаборатории ГСМ и сделали девять таблиц для бензинов разных марок. У меня вопрос по этому поводу. В Германии мы подлетывали на трех типах немецких реактивных самолетов. Два из которых летают на этой адской смеси, а один, самый массовый, летает на керосине. Он не взрывается и не так легко воспламеняется, как высокооктановый бензин. Судя по всему, на BMW надо ставить топливную аппаратуру с Jumo, и использовать это топливо.
– Тяга падает, бензин более энергоемкий. – ответил Владимир.
– На тех высотах, где предстоят будущие бои, выгоднее использовать керосин.
– А вы вели бои на большой высоте?
– Да, на «Кинг кобре». На вашем «МиГе» будет очень сложно вести бой с бомбардировщиками типа «Б-29»
– Почему?
– У Кобры пушка длиннее, она позволяет стрелять с большой дистанции, как на «Як-9У». «Б-29» очень неплохо вооружен оборонительным оружием. 12 пулеметов 12,7. Дальность эффективной стрельбы 600-650 метров. Я пользовался шагом винта, чтобы не накатываться на огневые точки. На «МиГе» почти автоматом окажусь под огнем. И пушка стоит явно неудачно. Пороховые газы летят в двигатели.
– Какие будут предложения? Критиковать умеют все.
– Видимо, аэродинамический тормоз. Щитки в задней части фюзеляжа.
– Это будет, но не на этой модели. Считайте ее промежуточной. Новый самолет мы уже готовим, в следующем году он уже будет.
– Так ведь щитками еще научиться пользоваться надо…
– Это, да. Можно попробовать их применить и сейчас, как Вы считаете, Михаил Иосифович? – задал вопрос Ромодин.
– Овчинка выделки не стоит, нас и так рубят по набору скорости и недостаточной маневренности.
– Недостатка маневренности я как-то не ощутил. Единственное «но»: сами двигатели получились очень короткими. Им бы удлинить сопло и иметь возможность изменять его сечение.
– Чем охлаждать его?
– Обдувом, воздухозаборники довольно большие, часть воздуха можно пропустить между корпусом и соплом.
– Посчитать надо. А что это даст?
– Как мне кажется, даст машину нереданной схемы. И увеличит скорость истечения струи.
– Все равно, все затормозит крыло. Оно – прямое. У вас, когда занятия начинаются?
– Пока не говорили, но несколько свободных дней есть. Я пока один.
Комэск был гонял рядовой состав, которые весьма лениво убирались в комнатах общего пользования, и еще домой не уходил. Гуревич говорил с ним один на один, затем оба подошли к Андрею и Ромодину.
– Андрей Васильевич, говорят, что у Вас еще две недели занятий не будет, так что, предлагаю выехать в Москву, если не возражаете.
Я посмотрел на командира, мы еще толком и познакомиться не успели.
– Я не возражаю, но за свой счет, так как начштаба уже ушел, а Михаил Иосифович хочет сегодня же быть дома. Командировку выпишу, иначе в Москве замордуют, но… Сам понимаешь.
Я пожал плечами, болтаться в части хотелось гораздо меньше, чем побывать в златоглавой. На поезд мы успели, у ОКБ 155 была бронь в гостинице для переменного состава при Центральном аэродроме, так что, разместился бесплатно, и талоны здесь котируются. С утра, после завтрака, за мной заехал Ромодин, и мы поехали на 1-й завод, головной по производству «МиГ-9», там же готовится встать на крыло и их новая модель, зашифрованная под номером «И-320». Пока с двумя форсированными РД-20Ф. Внешне он фактически не был похож на те самолеты, которые пошли в серию под номером «15».
– Владимир Александрович, что хочется отметить, так это расположение двигателей. Я пробовал «Ме-163», очень напоминает полет на «этажерках» с «Роном» и «Гномом». Вираж вправо – машина разворачивается на пятке, только головой бьешься о фонарь, а влево не идет, хоть убейся, потом как рванет, и стремится нос в землю опустить.
– Гироскопический момент.
– Я в курсе. У вас этой проблемы нет, радиусы почти одинаковые. Вот это надо каким-то образом сохранить.
– На таком радиусе турбины не создать высокое давление.
– Создать, как раз, можно, снять проблема, но решаемая, через планетарный редуктор.
– Так, Андрюша, а ты где таких слов набрался?
– Видел у Хейнкеля в Ростоке, в день, когда перелетели в Росток. Потом еще пару раз заходил, этих двигателей там уже не было. Он открытый стоял, я его покрутил, а турбина с компрессором в разные стороны крутятся.
– Надо бы тебя с Люлькой свести, он двигателями для нас занимается. И с Климовым. Вот им и расскажешь, что видел. Давай к планеру вернемся.
Я согласился, это, действительно, была не его проблема. В первую очередь, меня интересовала пушка, ствол которой торчал чуть ли не на метр от кромок воздухозаборника.
– Здесь она стоять не должна. В любом случае будет оказывать воздействие на двигатель, он может дать помпаж, а потом его запускать забабахаешься. Убрать ее под заборник и отвести газы тормозом.
– Как?
– Что: как? Вот эти две спарить со сдвигом назад-вправо, а саму на правый борт под фюзеляж. Она же с ленточным питанием. Подвести сверху, из того же места, где сейчас стоит. И, как я уже говорил, удлинить сопла, и дать возможность сужать диаметр, как у Хейнкеля. Проблема у немцев была в том, что каждая компания решала эти вопросы самостоятельно, впервые их вместе собрали в Ростоке. Плюс, у каждого решения – свой патент, в Германии за них платить надо, и много. Нам же всё это досталось в виде трофеев. Поэтому никому ничего платить не придется. BMW мне очень понравился, как и JUMO, Хейнкель чуточку запоздал, но тот вариант, который он спрятал ото всех, решает проблему с гироскопическим моментом. Он, конечно, останется для одномоторного самолета, но будет направлен в другую сторону и гораздо меньше по величине.
– Наш главный идет. Не спеши раскрывать все карты перед ним. Ты меня понял? Говорим о воздушных тормозах. Миша ему должен был доложить только это. Понял?
– Понял. И не буду лезть со своим уставом в чужой монастырь.
Мило поболтали с Артемом Микояном, я ему рассказал, по воспоминаниям Андрея, как проходил бой, в котором я не участвовал. Сам от себя могу сказать одно: выиграть вчистую бой у двух «Бэ-29-х», в топовой комплектации, и привезти домой только три пробоины, это – класс, высочайший класс летчика-истребителя «пулеметно-пушечной эпохи». Но запись об этом есть, там, правда не написано о том, что бой велся одиночным истребителем. Он рассматривался, в том числе, и в Америке, но не в 1947-м году, а в 1951-м. Американцы приземлились на территории Союза и на обмен попали поздно. На снимках, сделанных ими, была территория Советского Союза в районе станции Хасанская. Они все получили 10 лет, выпустили их через четыре года. Их информация о том, что произошло, стала известна Сенату и комиссии Конгресса после «черного четверга» 1951 года. А дело стремительно катилось к войне между Северной и Южной Кореями. Наша разведка докладывала о том, что существует план «Totality», написанный еще в 1945-м году. Еще до этого, сразу после успешного испытания атомной бомбы в Аламогордо, Трумен «потерял интерес к тому, чтобы СССР принял участие в войне с Японией, по решению Тегеранской и Ялтинской конференций». 12-го марта 1947-го года стало известно о «новой смене курса». Теперь Америка брала на себя всю полноту ответственности за судьбу Кореи. В этом ее поддерживала «Организация Объединенных Наций», заседания которой СССР игнорировал из-за признания государства на острове Тайвань – Китаем. То есть, на кону стояла та самая Победа в Великой Отечественной войне. В Европе стояла американская армия, и дело шло к созданию «Федеративной Республики Германия», в которой подразумевалось создание Бундесвера. В Японии – стояли американцы, у них было два «непотопляемых авианосца»: Окинава и Тайвань, и сеть аэродромов на самих Японских островах. США имели, и начали крупносерийное производство атомных бомб. Нашу бомбу еще только предстояло испытать в августе 1949-го. Именно эти обстоятельства вынудили Верховного Главнокомандующего приказать Военно-Воздушным Силам СССР начать ускоренную подготовку гвардейского истребительного корпуса на реактивной технике. Именно поэтому в секретном приказе звучало: «направлять на переподготовку лучших летчиков, имеющих опыт войны, сбитые самолеты противника, и имеющих высокую политико-нравственную подготовку для таких боев». Они должны были «закрыть небо». Собой. Я, поневоле, стал первым летчиком, который будет направлен в этот корпус. После завершения переподготовки в Липецке.
Пока нахожусь в Москве, знакомлюсь, более глубоко, с той техникой, на которой придется воевать. Попросил показать чертежи «форсированного» РД-20, в чем Микоян мне не отказал. Он очень гордился тем, что «выиграл» у Яковлева с его «Як-15»! Я, нисколько не стесняясь, весьма положительно охарактеризовал машину. Двое уже знали мою оценку, а Артем Иванович прямо расцвел, услышав похвалу.
– Я уже говорил, что по сравнению с немецкими машинами, она выигрывает в компоновке и в маневренности. Есть отдельные недостатки, плохо размещено оружие, мала тяга, из-за этого могут здорово придираться. Но это – придирки. В сравнении с «Не-162» и «Ме-163», это – истребитель. Что касается «Ме-262», обеих модификаций, он более живучий, хотя солидно уступает по скорости «МиГу».
А вот тут вот, – я показал на разрез РД-20Ф, – есть серьезные ошибки. Хотелось бы встретиться с людьми, которые его делали.
– Делают их в Казани, ведущий конструктор Глушко, главный конструктор Климов. А в чем дело? – спросил Микоян.
– Они, действительно, форсировали его, по оборотам, как поршневой двигатель, может быть, часов 20-25 отработает. Существует формула Мещерского для тел переменной массы. Сам Мещерский уже умер, двенадцать лет назад, но смерть отменить формулу не может. Реактивный двигатель дает тягу за счет массового секундного расхода топлива. Вы видите здесь дополнительный топливный насос?
А что делать! Так было! Вместо того, чтобы «включить форсаж», с 1938 года разгоняли компрессор. А он начинал бросаться лопатками. Три конструктора недоуменно смотрели на чертеж, видимо, искали еще один топливный насос.
– И как? – спросил Ромодин.
– Сделаем, еще немного доработаем турбину, и сделаем. Здесь каскадов много, а тут только два.
– И что?
– Давайте будем говорить с Глушко или Климовым.
– Ты еще с Люлькой хотел поговорить. Он здесь, только его двигатель забраковали. Собирается в Англию, там тоже есть работающие реактивные двигатели.
С ним мы встретились через полчаса, но ушли в такие дебри, что остальные ребята от нас отклеились, сославшись на срочные дела, а мы с 39-тилетним Архипом Михайловичем обговорили два варианта компоновки: с форсажной камерой и без нее. На бумаге изобразили отбор воздуха из воздухозаборника, для отрыва факела от стенок, и механизм изменения сечения сопла. В общем и целом, я совершенно не зря потратил время. Более того, оставшееся время до прибытия в часть, в основном, проводил в лабораториях 8-го главного управления МАП, вместе с Архипом Люлькой. Потом он уехал не в Англию, а в Уфу. Увы, я в армии, поэтому мы поехали в разные стороны. Тем не менее, вариант РД-20ф-2 встал на испытания и прошел их через два месяца. Короче, посадил Глушко в люльку. Фактически, замечательный конструктор Валентин Петрович Глушко, немного доработав BMW-003, уехал в Германию и переключился на ракетные двигатели. BMW долго был бесхозным и о нем благополучно забыли, так как из Англии привезли Nene.
Борис Аркадьевич Сумароков, комэск «первой», даже посмотрел на календарь и на часы. Я выбрал всё отведенное мне на командировку время и прибыл вовремя, до конца «отпуска» оставалось четыре часа. Билет был заказан заранее, но из Москвы я уехал, взяв предварительно отзывы о командировке в ОБК-155 и в 8-м Управлении МАПа.
– А мы думали, что ты пристроился в хвост какой-нибудь московской вдовушки, службу забросил и наслаждаешься внеочередным отпуском.
– Отпуск мне за этот год положен, но год еще не кончился.
– Я в этом году тоже без отпуска. Занятия начнутся завтра, после развода. Пойдем, доложимся о прибытии Кочеткову, а то он уже волноваться начал: «Где там наш «приморец»». Тобой дважды интересовался Селезнев, но я сказал, что тебя «миговцы» в Москву утянули.
– И как реакция?
– Сказал, что пусть отдохнет, после трудов праведных.
– А в чем дело?
– Завтра узнаешь.
К генералу мы не попали, был занят, Кочетков тоже где-то отсутствовал. У нас издревле так было: новое дело всегда начинается с раскачки. Утром на построении Селезнев вручил Андрею еще один орден. Орден Ленина за тот бой у Хасанской. Я, пока, такой не заслужил. Плюс «порадовал», что первая эскадрилья будет демонстрировать советскому народу полную готовность к отражению атак противника на параде, посвященном дню авиации в Тушино. Поэтому эта неделя зачетная для всех, особо это касается тех, кто еще не сдал зачета по знанию района полетов, куда теперь включена и Москва. И началась зубрежка. Единственное, чем это действо отличалось от подобных полковых зачетов, что к нему готовили шесть штурманов восьми эскадрилий будущего учебного полка. В линейных полках к нему никто не готовит, а принимает тот самый штурман эскадрильи. Здесь дело было поставлено таким образом, что готовит тебя один человек, а сдаешь «чужому». Затем еще неделю отрабатывали полет в плотном ряду, крыло к крылу. Носы серебристых машин покрасили красной краской. Самолеты все были разношерстными: разных серий, с разными двигателями. Их еще и меняли, с завидной регулярностью. Затем прибыли новые, второй серии, которые эскадрилья облетала, и вечером после облета перелетела в Монино. Конфуз произошел именно 18-го августа, когда «лучшие представители советского народа, принимавшего парад», решили своими руками потрогать серийные самолеты. По радио приказали садиться в Тушино. Я в эскадрилье был самым младшим по званию, чего не скажешь о возрасте, были летчики и 25-го года рождения, но в званиях и в должностях выше, чем я. Мое дело последнее. О том, что что-то не так мы поняли еще в воздухе. Три машины горело на земле. На второй серии МАП распорядился использовать покрышки Рыбинского Шинного завода, а тормоза были колодочными, они клинили на посадке, и на трех машинах колеса задних стоек сорвались и загорелись. Я сел без происшествий, так как был уже готов к подобному, видел с воздуха. Впрочем, «разносили» не нас, а представителей МАП, даже не бюро Микояна. Одна машина сгорела полностью. До этого была попытка ставить нашу резину на эту машину, которая закончилась именно так. Ко мне подошел Владимир Александрович:
– Как слеталось? Шины на месте? Мысли: как этого избежать, есть?
– Немцы намотку делают из проволоки, а американцы какой-то кевлар используют, и только натуральный каучук, не синтетику. Но гореть начинает у барабана. Думаю, что требуется всю систему менять, делать что-то вроде многодискового сцепления и разносить нагрев на внутреннюю поверхность, а не на внешнюю. А так – зажигалка получается.
– Сегодня или завтра подъеду, поговорим.
– Самолет комэска сгорел, так что ехать мне домой поездом. Я заеду на Беговую, если это произойдет.
Так оно и случилось. История с шинами для «МиГа» мне была известна еще и потому, что в моем детстве на всех машинах нашей семьи всегда использовались только авиационные покрышки-слики. Несмотря на отсутствие протектора, они ходили в десятки раз больше, чем автомобильные. Жили мы тогда в Средней Азии, поганые дороги, сделанные из битума с песком и гравием. Летом они становились жидкими. Автомобильные шины более двух-трех месяцев не работали. А колеса с самолета, с переделанным, более широким диском, могли несколько лет пробегать. Резина там стояла весьма качественная! Именно в то время на самолетах появилось «шило»: 70% этиловый спирт в специальных емкостях над обеими задними стойками. Которым обливали колесо в момент касания им земли или бетона. Проблема была настолько серьезная, что, несмотря на то, что рота охраны постоянно «выпивала» эту смесь, а для пущего эффекта, и чтоб не пили, в нем еще и сырую резину растворяли, этот технический спирт пользовался огромной популярностью у солдат и техсостава.
Дальнейшая учеба шла не шатко не валко: огромное количество писанины, вычерчивание схем маневров, различных построений, и все пешим по самолетному, не считая подготовку к параду на это ушел целый месяц, с парадом – полтора. Я продолжал исполнять в эскадрилье роль «самого молодого», до 20 сентября 1947 года.
