Конн Иггульден
Кости холмов. Империя серебра
Джучи дал новые распоряжения, и войско ускорило шаг. Нужно было спуститься в долину до наступления рассвета. Новость о приближении монгольского тумена слышали все и, так же как Джучи, сгорали от нетерпения показать, на что способны. Даже разгром войск шаха Мухаммеда не доставил бы столько радости, сколько победа над своими.
В лучах восходящего солнца Джебе медленно продвигался вперед. Его воины крадучись окружали долину, где слышались голоса людей и ржание лошадей, разносившиеся далеко по холмам. Боясь обнаружить себя, Джебе оставил сорок кобылиц, готовых к спариванию, далеко позади, чтобы те не начали подзывать жеребцов.
На рассвете Джебе с довольной улыбкой окинул взглядом долину. Темные пятна людей двигались внизу по земле, окруженной со всех сторон склонами холмов и скалистыми утесами. Шаманы рассказывали когда-то предания о громадных камнях, прилетающих с неба. Упав на землю, они и создали долины, такие как эта. Джебе заметил удобный уступ, с которого можно было бы руководить флангами своего войска, и, умело прячась за листвой деревьев, двинулся вперед в направлении примеченного утеса. Джебе не собирался никого убивать. Он хотел только попугать соплеменников, показать, что они в окружении и могут расстаться с жизнью. Они надолго запомнили бы эту сцену с наступающими со всех сторон вооруженными всадниками.
Обладая острым зрением, Джебе с удовлетворением отметил, что люди в долине не подавали признаков беспокойства. Было очевидно, что они упражняются в военном деле, и темник разглядел вдали линию дисков, вероятнее всего соломенных мишеней для лучников. Мужчины скакали шеренгами и пускали стрелы, затем разворачивались для новой попытки. Заслышав далекие звуки монгольских рогов, Джебе умильно улыбнулся.
Вместе с двумя командирами минганов и двумя знаменосцами Джебе привязал коня к сосне и припал к земле, осторожно продвигаясь к краю уступа. Последние метры пришлось ползти на животе, пока зеленая долина наконец не открылась целиком взору Джебе. Из-за большого расстояния узнать, кто темник, не получалось, но Джебе отметил строгость войсковых построений, а также точность и быстроту выполняемых ими маневров. Кем бы ни был их командир, он хорошо обучил своих людей.
Вот на высоком утесе в полумиле от Джебе мелькнула красная вспышка, а значит, левый фланг нашел подходящий спуск и был готов к атаке. Теперь Джебе ждал только сигнала с правого фланга, и, когда вдали показался и тут же исчез синий флажок, сердце полководца забилось быстрее.
Однако что-то не давало ему покоя, мешая сосредоточиться на операции. Где же их дозоры, которые следовало выставить на случай окружения? Эта долина казалась весьма уязвимой для нападения неприятеля, и Джебе не мог представить, чтобы кто-то из военачальников Чингиса был бы настолько беспечен. Джебе дал приказ разоружить дозорных, не позволяя им протрубить сигнал тревоги, однако все шло как-то уж чересчур гладко. Или просто Отец-небо покровительствовал ему и дозорных удалось снять без шума? Джебе недоверчиво покачал головой.
– Где их дозоры? – тихо спросил он.
Ближе всех к командиру оказался Палчук, муж ханской сестры Тэмулун. Джебе надеялся, что Чингис не ошибся в выборе, когда, изменив своим принципам, продвинул этого человека наверх.
– Войско невелико, и вокруг других войск нет, – ответил Палчук, пожимая плечами. – Может быть, они выставили дозоры ниже в долине?
По другую сторону низины блеснул огонек. На таком большом расстоянии флажки были бы незаметны, но тот, кто подавал знак, воспользовался осколком китайского стекла, отражавшего солнечные лучи. Отбросив сомнения, Джебе выпрямился во весь рост. В сотне шагов от военачальника залегли две тысячи воинов вместе с лошадьми. Животные были хорошо обучены и поднялись с земли, не издав ни звука, как только всадники убрали руку с их шеи.
– Луки оставить. Не стрелять! – скомандовал Джебе. – Мы только немного поучим их.
Последовав примеру Джебе, Палчук прищелкнул языком и сел в седло. Отряды Джебе выступали с четырех сторон и должны были сойтись в центре, где темник рассчитывал встретить командира другого тумена. Джебе дал себе слово, что не станет злорадствовать при их встрече.
Джебе поднял руку, но, не успев отдать приказ к началу атаки, заметил красную вспышку слева. На левом фланге кто-то снова подал сигнал.
– Чем они там занимаются? – громко спросил он.
Не успел Палчук дать ответ, как со всех сторон буквально из-под земли возникли вооруженные люди. Неожиданное появление монгольских воинов с луками в руках произвело смятение в войске Джебе. Стало ясно, что они попали в засаду. Воины другого тумена в полной тишине поджидали их с самого рассвета, прячась в неглубоких ямах и мелких овражках под толстым слоем дерна, опавшей листвы и сосновых игл. Ошеломленный Джебе развернул лошадь и мгновенно оказался под прицелом десятков острых стрел.
Увидев Джучи, широким шагом выходящего из-за деревьев, Джебе запрокинул голову и рассмеялся. Ханский сын хранил молчание до тех пор, пока не подошел ближе, и, остановившись возле стремени темника, опустил руку на эфес своего меча.
– Твои люди схвачены, командир, – сказал он. – Никто не уйдет, и ты в моих руках.
Только теперь Джучи улыбнулся, и те, кто находился в его ближайшем окружении, злорадно ухмыльнулись.
– Я чувствовал, что дозоров должно быть больше, – ответил Джебе.
Включаясь в игру, он передал свой меч победителю. Довольный успехом, Джучи принял клинок, но тут же вернул его владельцу. И пока Джебе с удивлением смотрел на Джучи, тот протрубил в рог долгий сигнал, который эхом прокатился по всей долине. Далеко внизу воины прекратили маневры, и ликующие крики поднялись почти до самого неба.
– Добро пожаловать в мой лагерь, командир, – произнес Джучи. – Может, спустишься со мною в долину?
Джебе склонился перед неизбежностью и подождал, пока люди Джучи уберут оружие и подведут коней.
– Как ты узнал, что я буду руководить операцией именно отсюда? – спросил он Джучи.
– Я тоже выбрал бы это место, – ответил ханский сын, пожимая плечами.
– К тому же ты ученик Субудая, – сухо добавил Джебе.
Джучи улыбнулся, решив не упоминать о других четырех местах, где его люди сидели в засаде, устроенной на холмах. Часы ожидания, проведенные в холоде и сырости, все же стоили того, чтобы увидеть изумленное выражение на лице Джебе. Спускаясь по склону в долину, они, казалось, радовались неожиданному знакомству друг с другом.
– Никак не могу придумать имя своему тумену, – вдруг сказал Джучи.
Джебе посмотрел на него, недоуменно изогнув брови:
– Субудай называет своих людей Волчатами. Кажется, это звучит лучше, чем Воины Джучи или Тумен Джебе. Как ты думаешь?
Джебе видел своими глазами поединок этого необычного юноши с тигром. Теперь полосатая шкура свисала из-под седла Джучи, и Джебе смутился из-за зловония бурой медвежьей шкуры, на которой сидел сам. Но Джучи как будто не замечал запаха.
– Может быть, Тигры или что-нибудь в таком роде? – осторожно предложил Джебе.
– О нет. Необязательно, чтобы это были звери, – ответил Джучи, бросив короткий взгляд на шкуру медведя.
Джебе понял, что его щеки наливаются краской, и снова усмехнулся. Ему нравился этот молодой человек, несмотря на слухи, ходившие о нем в лагерях. Не важно, был ли он сыном Чингиса или нет, но Джебе чувствовал себя легко рядом с этим юношей. В нем не было заметно и толики пустого чванства, которым отличался его брат Чагатай, и это импонировало Джебе.
Спустившись в долину, военачальники выехали на поле, где их дожидался тумен Джучи, выстроенный квадратами правильной формы. Отдавая честь его командирам, Джебе поклонился им на виду у всего войска.
– Они смотрятся грозно, – заметил Джебе. – Может, назвать их Железным Копьем?
– Железное Копье, – повторил Джучи, оценивая звучание слов. – Мне нравится слово «железное», но у меня так мало копий, что название вряд ли себя оправдает. Думаю, бессмысленно заставлять людей обучаться владению новым оружием только для того, чтобы соответствовать названию.
– Тогда Железный Конь, – предложил Джебе, увлекшись игрой. – По крайней мере, лошади есть у всех.
Джучи потянул за поводья:
– Мне нравится! У Субудая – Волчата, у меня – Железный Конь. Да, аж кровь в жилах играет.
Джучи улыбнулся, и вдруг оба громко расхохотались, смутив стоящих рядом командиров.
– А как ты догадался, что это мы? – спросил Джебе.
– Почуял запах медвежьей шкуры, – ответил Джучи, и оба снова залились смехом.
Поскольку в здешних местах водилось достаточно дичи, мяса хватило на всех. По примеру своих командиров, сидевших рядом, как старые приятели, оба тумена быстро перемешались, и воины вели себя непринужденно. Лишь дозорные несли караул на вершинах высоких холмов, и на сей раз Джучи выдвинул посты на многие мили, как делал каждый день во время тренировок. Джучи невозможно было застигнуть врасплох в его же долине.
Джебе позволил своим воинам тренироваться вместе с воинами Джучи и провел бо́льшую часть дня в разговорах о тактике и территории, которую он обошел. Джучи предложил ему ночлег в своем временном лагере, и Джебе принял предложение, оставшись лишь до рассвета, поскольку решил отправиться в дальнейший путь на следующий день. Остановка в лагере Джучи стала приятной передышкой после многодневной скачки и скудного дорожного пайка. Джебе хорошо подкрепился, и Джучи снабдил его остатками своих запасов арака для командиров. Джучи, однако, ни разу не напомнил о том, как удивил его умело устроенной западней на холмах, и Джебе понимал, что отныне он в долгу перед ним. Люди будут говорить об этой засаде еще не один месяц.
– Оставляю тебя вместе с твоим Железным Конем, Джучи, – сказал Джебе. – Может быть, когда-нибудь и я тоже придумаю для своего тумена название.
– Я подумаю над этим, – обещал Джучи. На мгновение он вдруг сделался серьезным. – У меня мало друзей, Джебе. Могу ли я называть тебя другом?
Джебе ответил не сразу. Путь старшего ханского сына был тернист и не гладок, и при одной только мысли о том, чтобы оказаться между Чингисом и этим высоким юношей, по коже Джебе пробежал холодок. То ли из чувства долга, то ли потому, что Джучи действительно понравился ему, Джебе согласился. Ведь он всегда действовал импульсивно. Одним быстрым движением Джебе вынул нож, сделал надрез на ладони и протянул ее другу.
Поняв, что происходит, Джучи кивнул, повторил то же самое, и двое молодых людей пожали друг другу руки. Воины, стоявшие вокруг, знали, что это не шутка, и наблюдали за происходящим в молчании.
Ритуал скрепления дружбы был прерван, когда вдали показались два всадника. Судя по скорости, с которой приближались разведчики, военачальники догадались, что те везут важные новости, и Джебе решил задержаться с отъездом, пока не узнает, в чем дело.
Двое разведчиков были людьми Джучи, поэтому Джебе только стоял рядом и слушал, что они говорят.
– Враг на горизонте, командир. В тридцати милях к югу отсюда. Движутся в западном направлении.
– Сколько их? – не удержался и спросил Джебе.
Джучи кивнул, и разведчик ответил:
– Людям и лошадям нет числа, командир. Больше, чем все войско хана. Может быть, в два раза больше. С ними громадные звери, каких я раньше не видел, в золоченых доспехах.
– Шах вышел на войну, – сказал довольный Джучи. – Мой Железный Конь поскачет посмотреть на них. Твоя Медвежья Шкура с нами?
– Медвежья Шкура мне совершенно не нравится, – ответил Джебе.
– Отличное название. Обсудим это по дороге, – предложил Джучи и свистом подозвал коня.
Глава 10
Хотя путь через холмы, хорошо знакомые Джучи, давался легко, почти весь день ушел на то, чтобы добраться до места, откуда разведчики видели войско шаха. В горах порой случалось так, что две армии проходили соседними долинами, ничего не ведая друг о друге. Однако, если расчеты разведчика были верны, такое громадное войско не могло исчезнуть бесследно. К вечеру военачальники приблизились на достаточное расстояние, чтобы заметить впереди повисшую в небе у горизонта красноватую дымку. Теперь Джебе и Джучи предстояло обсудить план первой встречи с армией шаха. И можно было ожидать, что решение о том, кто из них двоих возглавит войска, вызовет разногласия между ними. Джучи был сыном хана, но Джебе начал воевать на семь лет раньше и обладал бóльшим опытом. Однако у обоих на руках еще были незажившие раны, а потому никто из молодых людей не придавал этому особого значения. Они скакали на передовой пост, чтобы договориться о дальнейших действиях и вместе понаблюдать за неприятелем.
Впрочем, от веселого настроения Джебе вскоре не осталось и следа. Ханский сын нравился ему, и Джебе во всем соглашался с ним, пока они ехали рядом во главе двадцати тысяч. Но Джебе не знал, какой из него командир, и понемногу начал раздражаться из-за того, что приходится уступить дорогу кому-то еще.
Двигаясь за облаком пыли, монгольские войска миновали высокий перевал. Впереди расстилалась освещенная предзакатным солнцем земля, и темники направили лошадей на гребень холма, откуда открывался вид на лежащие внизу равнины. Еще раньше Джучи выставил здесь дозор. Пыль висела подобно далеким грозовым облакам, и Джучи лишь молча сглотнул, представив численность вражеского войска, поднявшего в воздух столько песка.
Наконец полководцы остановились и подняли руки, подавая скачущим следом воинам сигнал прекратить движение. Пыль из-под копыт их собственных лошадей подхватывал теплый ветер и уносил высоко в небо. Враги будут знать, что за ними следят, хотя ясным днем движение такого огромного войска все равно не могло бы остаться незамеченным.
Сидя в седлах, Джучи и Джебе наблюдали в хмуром молчании. Всего в миле от них тянулась на запад армия под знаменами неприятеля. Эта бесчисленная армия из пеших и конных воинов и должна была сдержать продвижение монгольских туменов. Плоское дно долины простиралось на несколько миль в ширину, но и оно казалось слишком узким, чтобы вместить такую массу людей. Даже с большого расстояния Джучи разглядел-таки длинные копья, взметнувшиеся вверх, словно сосновый лес. Ряды железных доспехов сверкали в бронзовом блеске заката.
Желая узнать реакцию Джебе, Джучи бросил на него взгляд и заметил, что тот прильнул к шее своего скакуна, зачарованный открывшимся зрелищем.
– Видишь их луки? – спросил Джебе.
Джучи не видел, но кивнул в ответ, сожалея о том, что не может услышать мнение Субудая о силе врага, с которым предстояло столкнуться лицом к лицу.
– С двумя изгибами, как у нас, – продолжил Джебе, как будто он уже докладывал обстановку. – Хорошие щиты, длиннее наших. А верблюдов-то! Никогда не видел столько сразу, да еще на войне. По кочкам будут скакать быстрее наших лошадей. Нельзя допустить, чтобы это преимущество использовали против нас.
В Джебе было нечто такое, что поднимало Джучи настроение.
– Не забудь еще вон тех большущих существ, – добавил Джучи, – не то с рогами, не то с клыками на морде. Наши с ними тоже еще не знакомы.
– Это слоны, – пояснил Джебе. – Джелме рассказывал, что видел такого при корейском дворе. Страшные звери.
Разрезав воздух рукой, Джебе показал на черные фланги шахской армии:
– Кавалерия движется по краям, защищая центр. Там их военачальники.
С высокого утеса расположение шахского войска было видно как на ладони. Небольшая группа всадников ровными рядами двигалась в центре, и, разглядывая ее, Джебе задумчиво обсасывал зубы.
– Видишь будки на спинах вон тех слонов, окруженных всадниками? – наконец сказал он. – В тех будках шахские военачальники. – Джебе замолчал и присвистнул. – Отличные наездники. Смотри, как держат строй.
– Страшные, правда? – ответил Джучи, косясь на вражеское войско.
– Не бойся, Джучи. Я же с тобой, – ухмыльнулся Джебе.
Джучи фыркнул в ответ, хотя действительно опасался. Такая силища могла проглотить армию его отца, и Джучи не видел в темных шеренгах уязвимого места.
Оба понимали, что противник заметил их, как только они появились на вершине холма. Всадники мчались вперед и назад вдоль рядов шахского войска, и монголы с интересом наблюдали за происходящим, подмечая все, что могли охватить взглядом. Многое пока оставалось неясным. Слышать рассказы о слонах – это одно, но видеть этих грозных исполинских животных воочию – совсем другое дело. Реальность выглядела ужасающе. Огромные головы, казалось, были вооружены и бивнями, и блестящим металлом. Джебе пока не знал, как остановить этих зверей, если они вступят в бой.
Едва он успел повернуться к Джучи, чтобы обратить внимание того на оживление в рядах противника, как множество конников отделились от главной колонны шахского войска и начали построение, подняв в воздух ураган пыли. Горны протрубили сигнал остановки, и шахское войско встало, сохраняя строгую дисциплину. Джебе и Джучи обменялись взглядами: внезапно они поняли, что происходит.
– Они будут атаковать нас! – ответил Джебе за двоих. – Ты должен отвести войско, Джучи, и передать весть своему отцу. Все, что мы тут увидели, пригодится в ближайшее время.
Джучи покачал головой. Отец будет недоволен им, если он просто уйдет. Донесение мог бы доставить один-единственный разведчик, к тому же они пришли в земли шаха не для того, чтобы отступать перед его войсками.
Сожаление о том, что Джебе был рядом, впервые закралось в сердце Джучи. Его друг проделал долгий путь, чтобы стать командиром тумена, и Джучи не хотелось теперь подчиняться старшему товарищу.
– По крайней мере, мы на вершине, – заметил Джучи.
Он помнил атаку русской конницы, штурмовавшей склон холма, и понимал свое преимущество. Вдали конница мусульман начала стремительное наступление, и Джучи внезапно растерялся. Он сознавал, что не может вести тумен в лобовую атаку. Не имело смысла терять впустую людей. Джучи обдумал возможность стремительного удара во фланг, что позволило бы увести мусульман на равнину. Он знал, что монголы в хорошей физической форме и не подведут, но сомневался в том, что воины-китайцы выдержат бешеную гонку, не отстанут и не будут разбиты.
Однако Джебе как будто не замечал смятения Джучи.
– На виду у своего шаха им придется наступать прямо на нас, – сказал он. – Им неизвестно, сколько у нас людей за холмом. Думаю, встреча с нами в такой дали от Отрара и хана для них так же неожиданна, как и для нас. Ты сможешь зайти с фланга?
Прежде чем ответить кивком, Джучи оценил расстояние. Джебе улыбался, словно они обсуждали борцовский поединок или условия пари.
– Тогда план будет таков. Я дождусь, когда они выдохнутся, взбираясь по склону, и тогда обрушусь на них сверху, как скала. А ты зайдешь с фланга и вклинишься в центр. Думаю, тебе пригодятся твои копья.
Джучи взглянул вниз на крутой откос.
– Жаль, что мы не сможем скатить на них камни, – заметил он.
Джебе удивленно закивал:
– Отличная идея! Я отдал бы вторую жену за горшки с маслом, чтобы скатить и их вместе с камнями, но посмотрю, что можно придумать.
В одно мгновение оба обменялись напряженными взглядами, в которых не было и следа той легкости, с которой произносились слова.
– Их слишком много, и если они окажутся такими же страшными в бою, как их оружие и броня, то нам их не одолеть, – сказал Джучи. – Я ударю с фланга, а потом отступлю и уведу за собой подальше от главных сил.
– Не Субудая ли голос я слышу? – поинтересовался Джебе.
Джучи даже не улыбнулся.
– Ты слышишь мой голос, Джебе. Я измотаю их и уведу подальше, чтобы к ним не подошло подкрепление.
Джебе поклонился ханскому сыну, не упомянув о том, что почти половину тумена Джучи составляли китайцы. Хотя они и скакали на крепких монгольских лошадях, но не обладали выносливостью рожденных в седле степняков.
– Удачи, командир, – пожелал Джебе и развернул лошадь.
Джучи не ответил, а сразу принялся раздавать приказы своим людям. Десять тысяч из тех двадцати, что оставались за гребнем холма, быстро собрались и двинулись на восток в обход крутого откоса. Разворачивать наступление по подвижному сланцу будет непросто, и, по правде говоря, Джебе теперь и сам не знал, кому из двоих выпала более сложная задача.
Калифа аль-Найан беспокойно направлял коня вверх по крутому склону. Слыша под собой тяжелый храп превосходного мерина, он понял, что животное начало выбиваться из сил, задыхаясь от жара и пыли. Мусульманин вырос в этих горах и знал даже тот самый холм, по которому теперь взбирался наверх, атакуя врага. Шах дал приказ, и Калифа послушно, хотя и против собственной воли, собрал всадников и повел их в бой. Заметив неожиданное появление монгольских разведчиков в сотне миль от того места, где, как казалось, им следовало находиться, шах Мухаммед пришел в ярость, и Калифа знал, что она может бушевать многие дни или даже недели. В таких обстоятельствах предлагать шаху подождать, пока не найдется более подходящего места для битвы, было бы опасно.
Подгоняя коня вперед по ухабистой почве, Калифа смотрел на вершину холма, которая будто парила высоко над головой. Возможно, наверху стоял всего лишь лагерь разведчиков. Вполне вероятно, что они унесут ноги еще до того, как Калифа поднимется на вершину, и тогда шах успокоится. Никто не знал, как удалось этим диким монголам поставить на колени китайского императора, но шах нуждался в быстрых победах, дабы утвердить свою власть.
Выбросив из головы лишние мысли, Калифа снова пришпорил коня. Хотя до настоящего летнего зноя было еще далеко, восхождение все же давалось непросто, и пот уже разъедал глаза. Калифа верил в своих людей, многие из которых происходили из его племени воинов пустыни. Шах не поскупился на их военное снаряжение, и, несмотря на тяжесть новых щитов и доспехов, Калифа не сомневался, что они надежно защитят всадников. Он вел за собой храбрейших воинов, сокрушителей крепостей и армий. Он чувствовал, как бьется о бедро лук, но при восхождении на такой крутой склон никто не смог бы пустить из него стрелу. Калифа еще раз вспомнил о шахе, но снова отбросил ничтожные мысли. Он верил, что победит или падет в бою. Ведь Аллах не видит в этом различий.
У гребня холма Калифа понял, что будет битва. Кони старались изо всех сил, но почва была очень рыхлой, копыта увязали в песке, и животные продвигались мучительно медленно. Чувствуя свою уязвимость, Калифа принес покаяние Всевышнему и обнажил шамшер[3], служивший ему верой и правдой многие годы. Держа щит в левой руке, Калифа прикрылся им и теперь правил конем только с помощью ног в стременах. Как и многие его люди, он втайне ненавидел эти железные подставки для ног, которые мешали спешиваться быстрее. Однако на таком склоне, как этот, они оказались полезны, так как обе руки нужны были, чтобы держать оружие. Пошевелив ногой, Калифа удостоверился, что кинжал в кожаных ножнах по-прежнему в сапоге, и пригнулся навстречу теплому ветерку, дувшему из-за холма.
Во времена мира цивилизованное общество не находило места для мясников, подобных Калифе, и все же оно нуждалось и будет нуждаться в них, пока разорение угрожает златоглавым городам и зеленым садам. Сменив имя и поступив на военную службу, ему удалось избежать суда за два убийства. Но это он умел делать лучше всего. Иногда за его злодеяния платили, иногда за них преследовали – все зависело от обстоятельств. Схватка с врагом была ему по душе, а кровь на клинках его головорезов вознаграждалась золотом из шахской казны и рабынями.
– Держать строй, Али, иначе головой ответишь! – проревел Калифа своим.
О том, что враги не ушли, он догадался по облаку пыли, поднимавшемуся из-за холма. Мелкий песок из-под копыт лошадей и пот слепили глаза, но цель у Калифы теперь была только одна, и мерин сохранил еще достаточно сил.
Внезапно на самом гребне холма, словно вырастая из-под земли, показались огромные камни. Осознав, что происходит, Калифа громко предупредил своих людей, но сделать уже ничего не мог. И только в ужасе беспомощно наблюдал, как валуны катятся вниз, взлетают в воздух и падают с душераздирающим грохотом на людей и коней. Один камень просвистел мимо, и Калифа даже невольно вскрикнул, почувствовав дуновение летящей смерти. Ему показалось, что камень был живым существом, кровожадной бестией, сразившей с чудовищным хрустом соседнего всадника. Хотя Калифа насчитал всего шесть камней, но каждый из них прошелся по плотным рядам его войска, унеся множество жизней и оставив за собой расплющенные доспехи да раздавленные тела. Всадники скакали слишком близко друг к другу, не располагая свободным пространством ни справа, ни слева, а потому избежать столкновения с камнем многие не смогли.
Когда наконец все камни скатились вниз и путь наверх был свободен, раздался ликующий возглас шахских всадников и конница продолжила штурм. Теперь до вершины оставалось не более четырехсот шагов, и Калифа снова пришпорил коня, желая поскорее отомстить тем, кто лишил жизни его людей. Увидев на вершине строй темных лучников, он инстинктивно прикрылся щитом. Калифа был уже довольно близко от них и мог слышать приказы на необычном языке. От злости он стиснул зубы. Шах дал ему сорок тысяч отборного войска, и теперь во всем мире не нашлось бы силы, способной помешать им совершить кровавую расправу над дерзким врагом.
Однако монгольские стрелы, пущенные с вершины холма, летели дальше обычного. Они с глухим звоном бились о щит, и Калифа не смел ни на секунду высунуть голову из укрытия. Сделав это единственный раз, он едва не расстался с жизнью, когда стрела зацепила его тюрбан и размотала его. И чтобы головной убор не мешал, Калифа попросту сбросил его на землю, и тот покатился вниз, подскакивая на кочках холма.
Поначалу щиты защищали от стрел, но, когда до вершины остались последние сто шагов, воздух над всадниками почти почернел от нового залпа и люди гибли десятками. Деревянный щит Калифы, обтянутый кожей гиппопотама, был самым легким и самым лучшим во всем снаряжении шахской армии. И он обеспечивал неплохую защиту от стрел, пока Калифе удавалось держать его, несмотря на сильный ушиб руки. Однако ничто не спасло коня. Внезапно Калифа понял, что животное умирает.
Калифа без труда спрыгнул бы на землю, да только стремена мешали быстро высвободить ноги, и он едва не поддался панике, когда почувствовал, что правая нога застряла в железном капкане под брюхом издыхающего скакуна. Но в этот момент на мерина рухнула другая подбитая лошадь, и Калифа сумел выдернуть ногу из стремени. Он был спасен и благодарил Аллаха за избавление. Оказавшись на песчаной почве, Калифа поднялся и сплюнул кровь. Ярость клокотала в нем как вулкан.
Монгольские лучники положили всю передовую шеренгу Калифы, и образовавшаяся свалка из тел людей и лошадей препятствовала продвижению задних рядов шахской конницы. Те, что остались живы, с жуткими криками выдергивали стрелы из рук и ног, но многие бездыханно распластались на земле, погребенные под трупами животных. Калифа отдал новый приказ, и всадники спешились, чтобы провести лошадей сквозь завал. Расстояние между противниками сокращалось, и Калифа высоко поднял кривую саблю, грозя ею врагу на гребне холма. Еще сотня шагов – и Калифа даст выход своему желанию убивать. Пешком он продвигался как будто быстрее, но каждый шаг по рыхлому грунту по капле высасывал силы. Мусульманин яростно карабкался вверх, держа в руке саблю, готовую нанести первый удар. А сзади за ним наблюдал шах, и Калифа буквально чувствовал взгляд старика у себя на спине.
Высыпав из-за гребня холма, монголы двинулись вниз по склону. Их низкорослые скакуны словно скользили по земле. Упираясь передними ногами, лошади быстро перебирали задними, чтобы удерживать равновесие. Воины пустынь напрягли мышцы, готовясь отразить удар, но, к немалому удивлению Калифы, новая волна стрел сразила их наповал, прежде чем оба войска сошлись. Калифа мог только гадать, каким образом этим монголам удавалось натягивать тетиву, пускать стрелу и при этом управлять лошадью на таком крутом склоне. Но факт оставался фактом, и ряды шахской конницы таяли на глазах. Сотни воинов, тех, что сидели в седлах, и тех, что вели лошадей, погибли. Мало того, на этот раз за градом стрел последовала атака монгольской конницы. Боевой клич монголов слышался все громче, улетал вдаль и, отражаясь от окружавших долину холмов, возвращался многоголосым эхом.
Монголы надвигались, словно разрушительная волна, сметающая все на своем пути. Стоя позади тел двух убитых коней, Калифа лишь изумленно наблюдал за тем, как вокруг разворачивается бой. Выставив вперед копья, монголы острым клином врезались в ряды противника.
Калифа был еще жив, но двигаться дальше не мог. Сотни монгольских всадников заслонили путь. Управляя лошадьми только коленями, они пускали стрелы во все, что подавало признаки жизни. И вот длинное копье уже проткнуло бок самому Калифе, прорвав доспехи, словно бумагу. Бессвязно крича, мусульманин повалился на землю, но в этот самый момент заметил новое войско монголов.
Всадники Джучи атаковали шахскую конницу с фланга ниже по склону. Пробив стрелами брешь в шахских рядах, они ворвались внутрь их войска, кололи копьями и рубили мечами сбивавшихся в кучи людей. Калифа снова поднялся на ноги, чтобы наблюдать за сражением. Страх и горечь сдавили его горло. Стрелы еще свистели над головой, но он больше не уклонялся от них. Оба монгольских войска сошлись в центре, и вся эта объединенная масса погнала шахских воинов к подножию холма. Позади землю усыпали тела мертвых и раненых, потерявшие седоков лошади бешено неслись прочь, в панике выбивая из седел чудом уцелевших всадников.
Оказавшись в тылу монгольской конницы, Калифа заметил лошадь, зацепившуюся поводьями за труп, и побежал к скакуну, невзирая на боль в боку. Калифа вскочил в седло и прикрылся щитом, обрушивая проклятия на летящие стрелы. Вокруг все было наполнено пылью и стонами умирающих братьев, но Калифа снова сидел на коне, по-прежнему держал в руке шамшер и не просил о большем. Быть может, тридцать тысяч воинов пустыни, пытавшихся сдержать натиск удвоенных сил противника у подножия холма, еще были полны энергии и могли выиграть битву. Калифе казалось, что монголы погорячились, введя в бой все войско, и вот он уже мчался стремглав вниз по холму и кричал во все горло, призывая своих. Он считал, что монголов можно остановить и враг еще может быть повержен. И Калифа твердо в это верил.
Присоединившись к своим, он громогласно отдал приказы тем командирам, что оказались ближе. Пара мгновений – и шахские конники, бряцая латами и щитами, уже выстраивались в плотный квадрат. Монголы пытались атаковать его фланги и начали гибнуть от кривых сабель. Для Калифы битва была живым существом, он чувствовал ее пульс и верил, что еще сумеет обратить потери в торжество победы. Его войско организованно отступало на плоскость равнины, увлекая за собой монголов. Калифа увел их со склона, лишив степняков преимущества нападения сверху, и, как только его конь очутился на твердой земле, Калифа перешел в контратаку, приободряя своих воинов словами пророка:
