bannerbannerbanner
Волк равнин. Повелители стрел

Конн Иггульден
Волк равнин. Повелители стрел

Полная версия

– Здорова ли моя сестра? – спросил Энк, когда воцарилась тишина.

– Она подарила мне дочь, – ответил Есугэй. – Может, в один день ты пришлешь ко мне сына.

Энк кивнул, хотя эта мысль вряд ли была ему по душе.

– Пришла ли кровь к той девушке, что ты выбрал для моего старшего сына? – поинтересовался Есугэй.

– Ее мать говорит, что нет еще, – поморщился Энк. – Она приедет, когда будет готова.

Казалось, он хотел сказать что-то еще, но передумал, закрыл рот и сжал губы с такой силой, что складки вокруг рта углубились.

Тэмучжин уселся на краю лежанки, незаметно оценив прекрасное качество одеял. Когда поднесли чаю, он, помня о том, что говорил отец, принял пиалу правой рукой, левой поддерживая правый локоть, как того требовал обычай. Ни один олхунут не сможет попрекнуть его за поведение.

Все расселись и в полном молчании выпили чаю. Тэмучжин начал было расслабляться.

– Почему твой сын меня не приветствует? – хитро спросил Энк Есугэя.

Отец нахмурился в ответ, а Тэмучжин снова напрягся. Он отставил пиалу и встал. Энк тоже встал, и мальчик с удовольствием обнаружил, что они одного роста.

– Для меня великая честь познакомиться с тобой, дядя, – произнес он. – Я Тэмучжин, второй сын хана Волков. Моя мать передает тебе поклон. Здоров ли ты?

– Здоров, мальчик, – ответил Энк. – Хотя вижу, придется поучить тебя правилам вежливости, принятым у нашего народа.

Есугэй тихонько кашлянул, и Энк тут же замолчал, хотя, возможно, и собирался еще что-то сказать. В его глазах мелькнуло раздражение. Мальчик вспомнил, что находится в мире взрослых игр, и ему снова стало страшно оттого, что скоро настанет минута, когда отец оставит его здесь одного.

– Как твое бедро? – шепотом спросил Есугэй.

Тонкие губы Энка искривились в усмешке.

– Даже не вспоминаю о нем, – отвечал он.

Однако Тэмучжин заметил, как неловко садится и встает дядя, и в душе порадовался. Он не обязан любить чужаков. Мальчик понимал, что это лишь еще одно испытание, предназначенное Есугэем для сыновей, и имел твердое намерение выдержать его.

– Найдется ли для моего сына жена в твоих юртах? – поинтересовался Есугэй.

Энк поморщился, допил чай и протянул руку, чтобы пиалу опять наполнили.

– Только в одной семье не нашлось для дочери пары. Они обрадуются, если она будет есть чужое мясо и пить чужое молоко.

– Я посмотрю на нее до отъезда, – кивнул Есугэй. – Она должна быть здоровой и плодовитой, должна родить сыновей Волку. Кто знает, может, однажды она станет матерью племени.

В глубокой задумчивости Энк отпил соленой жидкости. Тэмучжину больше всего на свете хотелось убраться подальше от этого плохо пахнущего человека и его мрачной юрты, но он заставил себя сидеть спокойно и прислушиваться к каждому слову. В конце концов, от нынешнего разговора зависела его дальнейшая жизнь.

– Я приведу ее к тебе, – обещал Энк.

– Добрая кровь идет от доброго рода. Хочу увидеть ее родителей, – заявил Есугэй.

– Ладно, – с неохотой кивнул Энк. – Мне все равно надо выйти по нужде.

Тэмучжин встал и попятился, пропуская дядю к выходу. И почти сразу же услышал журчание. Есугэй рассмеялся, но смех был недобрым. Молча протянув руку, он обнял Тэмучжина за плечи, и они вместе вышли на солнечный свет.

Олхунутов снедало любопытство. Казалось, им хочется узнать все про их гостей. Когда глаза Тэмучжина привыкли к свету, он увидел, что вокруг юрты Энка столпилось несколько десятков чужаков. Есугэй едва удостоил собравшихся взглядом. Энк пошел сквозь толпу, пинком прогнав с дороги двух рыжих собак. Есугэй зашагал за ним, но перед этим на мгновение встретился с сыном взглядом. Тэмучжин спокойно посмотрел на отца, и тот кивнул ему, чтобы подбодрить.

Хромота Энка при ходьбе была видна куда сильнее. Каждый шаг напоминал о старой ране. Заметив, что гости за ним наблюдают, Энк покраснел. Они прошли между юртами к краю поселения. За ними брели олхунуты, переговариваясь и совершенно не скрывая своего любопытства.

За их спинами вдруг послышался грохот копыт, и Тэмучжин еле удержался, чтобы не оглянуться. Перехватив взгляд отца, он понял, что если бы была какая-то опасность, то хан выхватил бы меч в мгновение ока. Есугэй чуть улыбнулся, но пальцы его стиснули рукоять. Тэмучжин слышал приближающийся топот. Под ногами задрожала земля.

Есугэй вдруг отпрянул и схватил всадника. Лошадь, без узды и седла, пронеслась дальше. Освободившись от наездника, она пару раз взбрыкнула и успокоилась, опустила голову и начала щипать траву.

Тэмучжин обернулся. Интересно, кого это поймал отец, а Есугэй как раз опускал ребенка на землю.

Наверное, это была девочка, хотя сказать с уверенностью было трудно. Волосы коротко подстрижены, а лицо черно от грязи. Девочка вырывалась из рук Есугэя, плевалась и верещала. Тот поставил ее на землю, рассмеялся и, повернувшись к Энку, заметил:

– Вижу, олхунуты растят дочерей дикарками.

Лицо Энка скривилось в усмешке. Он смотрел вслед удирающей чумазой девчонке.

– Пойдем-ка к ее отцу, – произнес он, бросив взгляд на Тэмучжина.

Тэмучжин уставился на убегающую фигурку, сожалея, что не успел как следует ее рассмотреть.

– Это она? – спросил он, но никто ему не ответил.

Кони олхунутов паслись за пределами улуса, мотали головами и ржали в весеннем возбуждении. Крайние юрты стояли на пятачке пыльной земли рядом с загонами. Приземистые и простые, без украшений, даже двери были из некрашеного дерева. Это говорило о том, что их хозяева не имели ничего, кроме собственной жизни и места в племени. Тэмучжин вздохнул, подумав, что придется провести в такой бедной семье целый год. Он надеялся, что ему хотя бы лук для охоты дадут. По юрте можно было предположить, что семья невесты с трудом его прокормит.

Лицо Есугэя было непроницаемо, и Тэмучжин изо всех сил пытался сделать точно такое же лицо, пока Энк еще был здесь. Для себя он решил, что никогда не полюбит дядю, который принял его так неласково.

Отец девушки вышел им навстречу, улыбаясь и кланяясь. Одежда его была черна от грязи и засалена так, что Тэмучжин подумал, будто он носит ее, не снимая, уже который год. Открыв в улыбке беззубый рот, старик почесал голову и вытащил из волос какого-то паразита. Все это казалось ужасным, особенно если всю жизнь провел в чистой материнской юрте. Густой запах мочи висел в воздухе, а рядом не было даже выгребной ямы.

Мальчик смотрел на грязные руки старика, а тот тем временем пригласил гостей в юрту – выпить пиалу соленого чая. Тэмучжин сел слева от Энка и Есугэя. Сердце Тэмучжина совсем упало, когда он увидел кособокие лежанки и серую обстановку юрты. На стене висел старый лук, но плохой и много раз чиненный. Старик пинком разбудил жену и велел ей приготовить чай. В присутствии гостей он явно беспокоился и постоянно бормотал себе что-то под нос.

Энк не мог скрыть удовольствия. Он с усмешкой оглядел голый войлок и деревянные решетки каркаса юрты, латанные в сотнях мест.

– Благодарим за угощение, Шрия, – сказал Энк женщине, когда она с коротким поклоном разлила по неглубоким пиалам соленый чай. Его настроение все улучшалось. Он обратился к хозяину юрты: – Приведи дочь, Шолой. Отец этого мальчика желает ее видеть.

Снова осклабившись в беззубой улыбке, старик вышел, на каждом шагу подтягивая спадающие штаны. Тэмучжин услышал какой-то пронзительный визг, крик, но сделал вид, что ничего не слышит. Он глотал жидкость из пиалы, прятал испуганные глаза и думал, что ему ужасно хочется выйти по нужде.

Шолой втащил ту самую чумазую девчонку, которую они встретили по дороге. Чувствуя на себе холодный взгляд Есугэя, старик стукнул ее по лицу, потом огрел по заду. Глаза девочки наполнились слезами, но она продолжала все так же решительно вырываться.

– Это Бортэ, – хитренько усмехнулся Энк. – Уверен, она станет твоему сыну верной и хорошей женой.

– А не старовата? – засомневался Есугэй.

Девочка вырвалась из рук отца и уселась в другом конце юрты, как можно дальше от незваных гостей.

– Ей четырнадцать, но кровь еще не пришла, – пожал плечами Энк. – Может, потому что такая худая. У нее были и другие женихи, но они предпочли девочек поспокойнее. А в этой горит огонь. Она станет хорошей матерью Волку.

Девочка, о которой шла речь, вдруг схватила сапог и швырнула им в Энка. Тэмучжин, сидящий рядом с дядей, перехватил сапог в воздухе. И она злобно на него уставилась.

Есугэй прошелся по юрте. Что-то в его лице заставило девочку притихнуть. Для своего народа он был высоким, а уж по меркам олхунутов – огромным. Он протянул руку и легонько взял ее за подбородок, приподнял лицо.

– Моему сыну нужна сильная жена, – сказал он, глядя ей в глаза. – Думаю, когда вырастет, станет красавицей.

Возмутившись, девочка попыталась ударить Есугэя, но не успела: тот уже отдернул руку. Усмехнулся, кивнул:

– Она мне нравится. Я согласен.

– Я рад, что нашел хорошую пару твоему сыну, – произнес Энк, скрывая недовольство за легкой улыбкой.

Есугэй встал и выпрямился, возвышаясь над всеми.

– Через год, Энк, я заберу его. Научи его послушанию, но помни: настанет день – и он превратится в мужчину, который, может статься, вернется и отдаст олхунутам долги.

Энк с Шолоем поняли угрозу, таящуюся в этих словах. Хозяин юрты стиснул зубы, постарался взять себя в руки и ответить спокойным голосом:

– Нелегка жизнь в юртах олхунутов. Мы вернем тебе воина вместе с женой.

– Не сомневаюсь, – отвечал Есугэй.

Почти пополам пришлось согнуться Есугэю, чтобы выйти через низенькую дверь. И Тэмучжин внезапно испугался, поняв, что отец уходит. Ему казалось, что взрослые, выходящие следом за отцом, плетутся целую вечность. Но он заставил себя сидеть на месте, дождался, пока в юрте останется только старуха, и тогда вышел. Выбрался из юрты и зажмурился от яркого солнца. Коня для Есугэя уже привели. Отец легко взлетел в седло, посмотрел на всех сверху вниз. Наконец твердый взгляд остановился на Тэмучжине. Ничего не сказал отец сыну на прощание, лишь ударил коня пятками и умчался прочь.

 

Мальчик смотрел Есугэю вслед и думал, что отец возвращается к братьям, к матери, ко всему, что любил сам Тэмучжин. Он понимал, что Волк не обернется, но надеялся и ждал, ждал прощального отцовского взгляда. Он почувствовал, что на глазах его выступают слезы, и глубоко вздохнул, чтобы удержать их, понимая, как радостно будет Энку увидеть его слабость.

А дядя дождался, пока Есугэй не исчезнет вдали, зажал ноздрю пальцем и высморкался на траву.

– Наглый глупец, как и все Волки, – бросил он.

Тэмучжин резко обернулся, так что даже напугал Энка.

– А щенки еще хуже отца. Ничего, Шолой бьет щенков так же крепко, как дочерей и жену. Они все знают свое место, мальчик. И ты будешь знать свое, пока живешь здесь.

Он дал Шолою знак, и коротышка схватил Тэмучжина за руку, причем неожиданно крепко. Энк усмехнулся, глядя мальчику в лицо.

Тэмучжин молчал, понимая, что эти люди просто хотят его напугать. Постояв немного, Энк отвернулся и с мрачным видом заковылял прочь. И сейчас дядя хромал куда сильнее, чем в присутствии Есугэя. И среди страха и одиночества, которые поглотили его, только эта мелочь дала мальчику некоторое удовлетворение. Если бы с ним обращались по-доброму, он не обрел бы силы. А теперь его кипящий гнев был подобен глотку кобыльей крови, от которой ему всегда становилось теплее.

Есугэй так и не обернулся. Он проезжал мимо последних олхунутских всадников и не обращал на них внимания. Сердце его болело оттого, что он оставляет дорогого сына в руках этого червя, грязного Шолоя, но при олхунутах он не мог сказать Тэмучжину даже нескольких слов утешения: они бы возрадовались, став свидетелями отцовской слабости. Только оказавшись на равнине в одиночестве, оставив далеко позади юрты олхунутов, только тогда Есугэй позволил себе слабую улыбку. В Тэмучжине много гнева и огня – наверное, больше, чем в любом другом его сыне. Где Бектер погрузился бы в мрачное молчание, там Тэмучжин ошеломит своей силой того, кто думает, будто может безнаказанно издеваться над ханским сыном. Как бы то ни было, он переживет этот год, и благодаря приобретенному опыту и жене, которую сын привезет домой, Волки станут еще сильнее. Есугэй подумал о жирных овцах, которые так и кишели вокруг юрт родного племени его жены. Он не считал, будто охрана у олхунутов слабая, но если зима придет суровая, то вполне может такое случиться, что однажды Есугэй снова устроит набег со своими воинами. Настроение улучшилось: он представил себе, как Энк удирает от его воинов. Тогда-то этот хромой человечек не будет ухмыляться да смотреть искоса. Есугэй ударил коня пятками и пустил его вскачь по степи, полный сладостных мыслей о битвах и воплях раненых.

Глава 6

Тэмучжин проснулся оттого, что его грубо столкнули с лежанки на пол. В юрте было так темно, что он не видел даже собственных рук и ног, к тому же все вокруг было незнакомым. Он слышал, как поблизости бормочет и спотыкается Шолой, и решил, что это именно он так грубо его разбудил. Тэмучжин ощутил новый приступ отвращения к отцу Бортэ. Он с трудом поднялся, ударился обо что-то ногой, но стон подавил. Еще не рассвело, жилища олхунутов были безмолвны. Тэмучжин не хотел выходить, чтобы не тревожить собак. Надо плеснуть воды в лицо, подумал он, зевая, – так и сонливость пройдет. Потянулся туда, где вчера, насколько он помнил, стояло ведро, но рука уткнулась в пустоту.

– Еще не проснулся? – послышался рядом голос Шолоя.

Тэмучжин повернулся и стиснул кулаки в темноте. На скуле со вчерашнего дня вспухал синяк, оставленный тяжелой рукой старика. На глаза навернулись стыдливые слезы. Энк не солгал насчет жизни в этом жалком жилище. Шолой подкреплял приказы ударами костлявых кулаков и когда гнал собаку с дороги, и когда заставлял жену или дочь что-то делать. Сварливая жена, видимо, усвоила, что надо молчать и держаться в сторонке, но Бортэ не раз получала от отца только потому, что подвернулась под руку в тесной юрте. Похоже, под грязью и потрепанной одеждой ее тело сплошь покрыто синяками. Шолою пришлось дважды сильно ударить его, прежде чем Тэмучжин потупил голову. Мальчик чувствовал на себе полный презрения взгляд Бортэ, но что он мог сделать? Убить старика? Он знал, что, если ударит Шолоя, жить будет недолго. Хозяину юрты стоит только позвать мужчин племени на помощь. Тэмучжин представил, с каким удовольствием они убьют его, дай он только повод. Последний раз ночью он проснулся от сладостного сна: за его конем тащится окровавленное тело Шолоя. Мечта, порожденная унижением. Тэмучжин со вздохом напомнил себе, что Бектер все это как-то пережил. Как же такой бык сумел обуздать свой нрав?

Мальчик услышал скрип петель – это Шолой открыл низенькую дверь и впустил холодный звездный свет, чтобы Тэмучжин мог обойти железный треножник, не потревожив спящую Бортэ и ее мать. Поблизости стояли две юрты. Там жили сыновья Шолоя со своими грязными женами и детьми. Много лет назад они покинули старика, оставив с ним Бортэ. Несмотря на жалкий вид, Шолой был ханом в своей юрте, и Тэмучжину оставалось только потупить голову и стараться заработать поменьше тумаков и затрещин.

Выбравшись наружу, он вздрогнул от холода и засунул руки в рукава халата, обхватив себя покрепче. Шолой снова мочился – ночью он бегал чуть не каждый час. Тэмучжин каждый раз просыпался, так как старик постоянно об него спотыкался. И теперь мальчик недоумевал, зачем его разбудили так рано. Желудок сводило от голода. Хотелось проглотить чего-нибудь горячего, хотя бы немного чаю, чтобы руки перестали дрожать. Но Тэмучжин знал: если попросит Шолоя, тот лишь ухмыльнется в ответ. Даже очаг еще не был разожжен.

Под светом звезд скот казался лишь темными тенями. Тэмучжин помочился на землю, глядя на поднимающийся парок. Стояла весна, ночи были еще холодными, а землю покрывала корочка льда. Дверь выходила на юг, и найти восток было несложно. Он посмотрел на небо. Еще и светать не начало. Тэмучжин надеялся, что не каждый день Шолой встает так рано. Зубов у старика не было, но он был жилист и костляв, как старый посох, и у мальчика возникло нехорошее чувство, что день будет долгим и тяжелым.

Тэмучжин заправил рубаху и вдруг ощутил жесткую хватку Шолоя на своем плече. В руке у старика было деревянное ведро, а когда мальчик повернулся к нему, тот взял еще одно и вручил ведра Тэмучжину.

– Набери воды и быстро возвращайся, – велел Шолой.

Мальчик кивнул и пошел к реке. Жаль, что нет здесь Хасара и Хачиуна. Ему очень недоставало их. Он представлял, как просыпается в родной юрте, как Оэлун будит братьев, задает им работу. Тэмучжин набрал воды и с тяжелыми ведрами отправился назад. Очень хотелось есть, но он не сомневался, что Шолой заставит его голодать, стоит только дать повод.

Когда Тэмучжин вернулся, очаг уже горел, а Бортэ исчезла. Мрачная жена Шолоя, костлявая старуха Шрия, суетилась вокруг очага, поддерживая огонь. Потом вышла и захлопнула дверь. Она не сказала Тэмучжину ни слова с момента его появления в юрте. Тэмучжин жадно посмотрел на котелок с чаем. Но появился Шолой и, взяв мальчика двумя пальцами за плечо, вывел его в спокойную предрассветную тишину.

– Когда встанет солнце, будешь валять войлок с моими сородичами. Стричь овец умеешь?

– Нет, я никогда… – начал было Тэмучжин.

– Мало от тебя толку, парень, – скривился Шолой. – Ведра я и сам могу таскать. Когда рассветет, соберешь кизяк для очага. Ну а стадо пасти можешь?

– Приходилось, – поспешно ответил Тэмучжин.

Он надеялся, что ему дадут кобылу и велят пасти стада олхунутов. И тогда он сможет каждый день уходить подальше от новой семьи. Однако Шолой понял, что мальчишка уже размечтался, и его беззубый рот собрался в мокрый и грязный кулак.

– Хочешь сбежать к мамочке, сынок? Испугался тяжелой работы?

– Я могу красить кожу и сучить веревку на сбрую и седла. Я могу резать дерево, кость и рог, – покачав головой, ответил Тэмучжин.

Он невольно покраснел, однако Шолой вряд ли заметил это в темноте.

– А зачем мне седло, если у меня и лошади-то нет? – хмыкнул старик. – Не все рождаются в шелках да мехах.

Старик поднял руку, собираясь ударить Тэмучжина, но тот успел уклониться. Шолой был намерен продолжать. Он бил мальчика, а тот, отходя назад, вдруг наступил на темное пятно, где моча протопила лед, и упал на землю. Когда же он попытался подняться, Шолой пнул его под ребра. Тэмучжин вскочил и стоял, пошатываясь, внезапно потеряв уверенность. Старик явно намеревался постоянно его унижать, и мальчик не понимал, чего тот от него добивается.

Шолой со свистом выдохнул, утомившись от избиения, плюнул. Потянулся узловатыми пальцами к Тэмучжину. Тот попятился, не зная, как ответить своему мучителю, чтобы тот прекратил его бить. Мальчик уворачивался и закрывал голову, но некоторые удары попадали в цель. Внутренние силы, растущие в нем, подстрекали его дать старику сдачи, но он не был уверен, что Шолой сейчас хоть что-то почувствует. В темноте он словно вырос и стал очень страшным. Тэмучжин даже представить себе не мог, как его стукнуть достаточно крепко, чтобы тот прекратил этот кошмар.

– Хватит! – закричал он. – Хватит!

Шолой хмыкнул, крепко ухватившись за полу халата Тэмучжина и тяжело дыша, словно пробежал расстояние в несколько полетов стрелы под полуденным солнцем.

– И не таких жеребчиков обламывал. И поупрямее тебя. А ты не лучше, чем я думал.

В его словах звучало презрение. Тэмучжин разглядывал лицо старика. На востоке затеплился рассвет, и племя наконец стало просыпаться. Мальчик и старик одновременно почувствовали, что за ними следят, и, обернувшись, увидели Бортэ.

Тэмучжин вспыхнул от стыда, еще более ужасного, чем побои. Шолой отпустил его, словно подчинившись молчаливому и внимательному взгляду Бортэ. Казалось, старику стало неловко. Не говоря ни слова, он протиснулся мимо Тэмучжина и исчез в смрадной темноте юрты.

По верхней губе струилась кровь, и Тэмучжин вытер ее, озлобленный на весь мир. Это движение спугнуло дочь Шолоя. Она отвернулась и побежала прочь, исчезнув в предрассветном сумраке. На несколько драгоценных мгновений он остался наедине с самим собой, почувствовав себя потерянным и жалким. Его новая семья была немногим лучше бродивших вокруг животных. А ведь это лишь начало первого дня.

Бортэ пробежала между юртами, промчалась мимо лающей собаки, и та бросилась за ней в погоню. Несколько быстрых поворотов – и собака осталась позади, рыча и гавкая. Только на бегу Бортэ чувствовала себя настоящей. Ничто на свете не могло коснуться ее в такие минуты. Когда она стояла или сидела, отец мог ударить ее, а мать – хлестнуть веткой березы. У девочки еще не зажили рубцы на спине: пару дней назад ее избили за то, что она пролила ведро холодного кумыса.

Дышалось легко, и Бортэ захотелось, чтобы солнце застыло над далеким горизонтом. Если племя останется спать в своих юртах, она сможет побыть в покое и счастье вдалеке от всех. Она знала, что о ней говорят плохо, и порой ей хотелось быть такой же, как другие девушки. Как-то она даже попыталась стать такой, как все, когда мать в очередной раз на нее накричала. Но ее хватило всего на один день: и шитье, и стряпня, и изготовление черного арака для воинов ей быстро надоели. Что в этом хорошего? Бортэ и внешне отличалась от остальных девочек: худенькая, маленькие груди, обтянутые кожей ребра. Мать все сетовала, что она слишком мало ест и не растет, но у Бортэ были другие виды на будущее. Она не хотела, чтобы у нее выросло коровье вымя для мужской дойки. Она хотела быть быстрой, как олень, и жилистой, как дикая собака.

Наслаждаясь ветром и свободой, она с жадностью глотала воздух на бегу. Отец, не задумываясь, отдал ее этому волчонку! Старик слишком туп, мог бы и ее спросить, хочет она этого или нет. Конечно же не хочет! Но ему все равно. Она знала, каким жестоким бывает отец. В такие моменты есть только одно спасение от его кулаков – спрятаться. Соседские женщины пускали ее на ночь в свои юрты, когда Шолой слишком уж бесился. Правда, если их мужчины напьются кумыса, то ночевать с ними в одном жилище тоже может оказаться опасным. Бортэ всегда прислушивалась к тихим голосам хозяев, к их учащенному дыханию, которое означало, что мужчина может наброситься на нее в темноте. Однажды она так и попалась, но больше этого не случится – по крайней мере, пока при ней нож.

Девочка миновала последние юрты племени и, сама не зная почему, побежала к реке. Рассвет уже очертил черную линию воды, а ноги несли ее сами собой. Может, она сумеет перепрыгнуть на другой берег. Может, и приземляться не стоит, а полететь как цапля. Бортэ рассмеялась, представив, как бегают эти неуклюжие птицы – одни хлопающие крылья и тонкие ноги. А вот и берег. Сейчас разогнаться, присесть – и прыгнуть! Она взлетела, глядя в лицо восходящему солнцу и думая, что никогда больше не опустится на землю. Приземлилась на дальнем темном берегу и упала в траву, еще жесткую от ночных заморозков, переводя дыхание от полета собственного воображения. Бортэ завидовала птицам, которые могут улетать так далеко от земли. Как же они наслаждаются свободой, подумала девочка, высматривая птиц в рассветном небе. Как бы счастлива она была, если бы могла расправить крылья и взлететь, оставив на земле отца и мать! Они смотрелись бы сверху грязными черными точками. Тогда они стали бы маленькими, словно насекомые. А Бортэ устремилась бы к солнцу, и Отец-небо радостно встретил бы ее. Но вдруг он тоже поднимет на нее руку? Тогда придется снова улетать. Девочка не верила в абсолютную благость Отца-неба. Ее опыт подсказывал, что все мужчины, какого бы нрава они ни были, слишком походят на жеребцов, что спариваются с кобылами. Она видела такое в олхунутских табунах. Жеребцы дрожат от возбуждения, когда хотят излить свое семя. Они горячи, когда подходят к самкам со своими могучими кольями. А потом щиплют себе траву, словно ничего и не было. Никакой нежности и заботы она во всем этом не видела ни у лошадей, ни у людей. Всю свою жизнь она прожила в одной юрте с родителями. Отцу было наплевать на присутствие дочери, когда ему хотелось ночью забраться на Шрию.

 

Лежа на холодной земле, Бортэ дышала полной грудью, глотала прозрачный воздух. Если они думают, что волчонок попробует на нее взобраться, то ошибаются. Она отхватит под самый корень его мужское достоинство. Девочка представила, как отрезает и уносит член, держит в руках, словно кровавого червяка, а волчонок бежит за ней и требует его вернуть. Она расхохоталась и наконец успокоилась. Племя просыпалось. Есть дела в юрте, надо присматривать за стадами. Отец будет занят сыном хана, думала Бортэ, но все равно следует держаться поблизости на случай, если потребуется красить кожи или раскладывать шерсть для войлока. К тому же сегодня будут стричь овец, и, если она не придет, ей опять всыплют березовым прутом.

Бортэ присела и выдернула стебелек травы, пожевала. Тэмучжин. Она произнесла это имя вслух, пробуя его на вкус. Имя означало «железный», и это было хорошее имя, если бы оно не принадлежало мальчишке, который только корчится под ударами отца и не может ответить ему достойно. Он моложе ее, трусоват, и за такого она должна выходить замуж? И этот мальчишка зачнет ей сильных сыновей и дочерей, которые будут бегать так же быстро, как она сама?

– Ни за что, – сказала Бортэ вслух, глядя на бегущую воду.

Она наклонилась к воде и уставилась на свое размытое отражение. Нет, совсем не красавица. Отрезала себе волосы ножом. Чумазая, как пастух. И на ней все равно хотят женить этого мальчишку. Но если бежать быстро-быстро, то ее не поймают.

Полуденное солнце пекло немилосердно. Тэмучжин смахнул пот. В животе урчало от голода. Мать Бортэ была неприятной женщиной и такого же дурного нрава, как и ее муж. И точно так же придиралась к любой мелочи. Мальчик ужаснулся, подумав, что и его жена станет когда-нибудь такой же уродливой и злобной. На завтрак Шрия дала ему пиалу соленого чая и кусок сыра длиной в палец, твердый, как кость. Он засунул его за щеку, чтобы рассосать, но только к полудню сыр едва начал размякать. А Шолой получил три горячие лепешки из пресного теста с острой бараниной и долго перекладывал их из руки в руку, пытаясь согреться. От вкусного запаха рот Тэмучжина наполнился слюной, но Шрия ударила его в живот и сказала, что до вечера он доживет и без еды. Это было оскорбление, но мальчику еще многое придется вытерпеть за сегодняшний день.

Пока Шолой смазывал жиром кожи и проверял копыта олхунутских коней, Тэмучжин таскал тюки с шерстью. Женщины племени раскладывали шерсть на старых тряпках, чтобы валять войлок. Никогда еще Тэмучжин не носил таких тяжестей. Да еще приходилось тащить их через весь улус, чувствуя на себе презрительные взгляды и терпя насмешки малышни. Ноги и спина уже начали ныть, когда он нес еще только второй тюк, однако отдохнуть ему не дали. Когда он нес десятый тюк, Шолой бросил смазывать кожи, чтобы проследить, как Тэмучжин, шатаясь, таскает тюки. Мальчик заметил, что некоторые олхунуты пересмеиваются и негромко бьются об заклад на него. Да пусть они ставят на что угодно! Но когда ноги его подломились и Тэмучжин упал, ему было уже наплевать. Никто не подошел помочь ему. Никогда еще он не чувствовал себя таким несчастным, как в тот момент, когда с трудом, с дрожью в ногах поднимался, а все молча смотрели на него. На суровых лицах олхунутов не было жалости или хотя бы добродушия. Тэмучжин встал и поднял голову. Их ненависть придала ему сил. Пот разъедал кожу, в грудь словно вогнали кол, но мальчик с усмешкой посмотрел на окружающих. К его удовольствию, некоторые даже отводили взгляд, но большинство усмехались.

Неожиданно выражение лиц олхунутов изменилось, и Тэмучжин понял, что сзади кто-то подошел к нему. Мальчик встал, взгромоздив тюк на плечо и поддерживая его обеими руками. Ему не нравилась собственная уязвимость, и он обернулся, чтобы посмотреть, кто привлек внимание толпы. Узнал Коке и понял, что его двоюродный брат наслаждается происходящим. Стиснутые в кулаки руки Коке висели вдоль тела, но Тэмучжин легко представил, как эти самые кулаки будут молотить по незащищенному животу. Он попытался напрячь мышцы, хотя весь дрожал от усталости. Тэмучжин бесстрастно смотрел на Коке, надеясь твердым взглядом привести врага в замешательство.

Не вышло. Коке приблизился первым, а за ним и другие мальчишки с горящими глазами и жестокими лицами. Краем глаза Тэмучжин заметил, что взрослые подталкивают друг друга локтями и смеются. Он застонал про себя, сожалея, что при нем нет ножа, чтобы срезать надменность с этих чужих лиц. Неужели и Бектеру так доставалось? Он никогда не думал об этом.

– Подними-ка тюк повыше, парень, – потребовал Коке.

Тэмучжин открыл было рот, чтобы огрызнуться, но его сильно толкнули, тюк сполз на сторону, так что он чуть не упал с ним вместе. Мальчик, споткнувшись, налетел на Коке. Тот грубо его отпихнул. Тэмучжин побывал во многих драках с братьями и не мог спустить такое, а потому двинул Коке кулаком прямо в лицо так, что у того аж голова дернулась. Мгновение – и они катались в пыли, забыв об упавшем тюке. Остальные подростки прекратили смеяться. Один из них набросился на Тэмучжина и ударил его под дых. Тот заорал от злости, попытался оттолкнуть Коке и встать, но его пнули в спину. Нос Коке был разбит в кровь, и струйка засыхала, присыпанная пылью. Не успел Тэмучжин встать на ноги, как его противник снова вцепился в него, прижал голову к земле, а два парня уселись ему на грудь и ноги. Тэмучжин слишком устал, таская тюки, чтобы сбросить их. Он бешено вырывался, но пыль забила рот и нос, и вскоре он уже кашлял и царапался. Ему удалось схватить одного парня за глотку, но Коке начал бить его по голове. И Тэмучжин вдруг провалился куда-то, крики стихли, все исчезло.

Это был не сон, но и не бодрствование. Тэмучжин словно из глубокой ямы вынырнул, когда ему на голову опрокинули бадью с водой. Холодные струйки потекли на землю, смывая с лица грязь и кровь. Шолой поднял Тэмучжина, и мальчик, приходя в себя, понял, что старик отогнал мальчишек. Он посмотрел Шолою в глаза, но не увидел ничего, кроме раздражения. Старик помахал ведром перед его лицом.

– Принеси еще воды, раз уж это ведро я вылил на тебя, – словно издалека услышал мальчик голос Шолоя. – А потом пойдешь катать войлок, пока мы будем есть. Если будешь хорошо работать, получишь мяса и горячих лепешек, чтобы мог работать дальше. – На мгновение на лице старика появилось отвращение. – Похоже, у него до сих пор голова кружится, – пробормотал он. – Этому щенку нужен череп покрепче, как у его братца. У того черепушка была крепкая, как у яка.

1  2  3  4  5  6  7  8  9  10  11  12  13  14  15  16  17  18  19  20  21  22  23  24  25  26  27  28  29  30  31  32  33  34  35  36  37  38  39  40  41  42  43  44  45  46  47  48  49  50  51  52  53  54 
Рейтинг@Mail.ru