Константин Кеворкян
Четвёртая власть Третьего Рейха. Нацистская пропаганда и её наследники
Моим родителям – «детям войны», пережившим оккупацию Харькова 1941–1943 гг., Людмиле Геннадиевне Кеворкян и Эрванту Тиграновичу Кеворкяну посвящаю
© К.Э. Кеворкян, 2020
© И. Хисамов, предисловие 2020
© Книжный мир, 2020
Предисловие
Ничто сверхчеловеческое нам не чуждо
Книгу под названием «Константин Кеворкян» я читаю как Талмуд – справа налево. Сначала он представлялся мне как талантливый и яростный публицист на темы послемайданной Украины. Эта тема, собственно говоря, нас и свела, уже почти три года Константин является колумнистом нашего издания «Украина. ру».
С течением времени и в результате нашего крепнущего общения я выяснил, что названная тема ему изначально не присуща. Она возникла вследствие личной драмы, вызванной, в свою очередь, общеукраинской трагедией. До переворота 2014 года Кеворкян был заметным человеком в Харькове, депутатом городского совета, руководителем и лицом популярного видеоканала «Первая столица». После Майдана, против которого он открыто выступал, Константин вынужден был покинуть Украину.
Я знаю много политиков и журналистов, эмигрировавших из Украины. Большинство из них отличает лютая ненависть к нынешнему режиму, что политически и человечески понятно. Но это иногда мешает понимать вещи. Кеворкян другой. Он копает глубже и видит дальше. А почему он копает глубже, я понял после того, как прочел его книгу. Вот эту самую, которую вы держите в руках.
Первым делом, я был крайне удивлен тем, что книжка-то написана еще в 2009 году, за пять лет до Майдана и переворота. Когда вся эта беда произошла, уже не требовалось большого ума, чтобы обнаружить и описать движущие силы, истоки и составные части. Да, конечно, Сорос и Госдеп, технологии цветных революций и прочий Джин Шарп с переходом в кровавую бойню. За всем этим дизайном мрачной глыбой увиделся инфернальный опыт становления гитлеровской Германии, да и сам этот дизайн вырос из геббельсовской шинели.
Между тем, подсказок было сколько угодно. Их поняли немногие. Сам Константин в предисловии к первому изданию сообщает, что решил написать эту книгу после того как увидел марш молодых нацистов в Харькове. Они были украшены эсэсовскими эмблемами, зиговали и кричали «Слава Украине» на манер «Хайль Гитлер». Марш был скромным, человек на шестьдесят. Что-то подобненькое видели жители многих городов Европы, Америки и даже России. Какие-то из них разгоняла полиция, но в большинстве случаев власти предпочитали не мараться. Дескать, кто же в молодости радикалом не был, и чем бы дитя не тешилось.
Кеворкян раньше других понял серьезность проблемы, потому что хорошо ее знал. Явление гитлеровского нацизма он исследовал как ученый-историк. И свое академическое знание обратил в прекрасное чтиво для широкой публики. Тут есть все что нужно – интересные истории, неожиданные ракурсы, доселе неизвестные факты, есть ирония и юмор. Зато нет пафоса и проповедей. При этом порочная, крайне опасная для человечества сущность нацизма выявлена предельно отчетливо. Более того, из книги выходит, что эта идеология и в новом веке вовсе не утратила своего разрушительного потенциала.
Не слишком ли сильно сказано? Ведь все аналогии хромают. Украина сегодня – это не Германия тогда. Это слабый маргинальный режим в стране со слабеющей экономикой. Военной опасности представлять не способен. Глобальных идей не сочинил. То есть, там была трагедия, здесь – фарс и анахронизм. Канцлер Германии Ангела Меркель стала инициатором массового притока мигрантов с Востока в Европу, главными идеями западного мира стали толерантность, мультикультурализм и политкорректность. И куда нашим со свидомым рылом в европейский калашный ряд? Этого не должно быть, это противоестественно и скоро кончится – как только Трамп поймет, что Россия ему не опасна, а значит, Украина не нужна. И даже вроде бы уже понял.
Все так, да не так. Вполне возможно, что нацистский анахронизм Украины вдруг окажется мейнстримом – вернее, впишется в некий новый мировой порядок. Или хаос. Уж как получится. История ведь движется по спирали. Футурологи в голос заявляют, что взрывное развитие технологий очень скоро поставит под вопрос все современные институты власти. В корне изменятся отношения человека и государства.
Двадцатый век был триумфом гуманизма. Человек звучит гордо, всё во имя человека, все во благо человека. А бога никакого нет. Во имя человека было убито людей едва ли не больше, чем во имя бога в предшествующие века. Эволюционный гуманизм Гитлера исходил из посылки, что Дарвин прав, человек появился в результате эволюции и естественного отбора. Но и сами люди продолжают развиваться, и в этом развитии немцы обошли всех, а стало быть, имеют право на мировое господство. Победивший в России в 1917 году социалистический гуманизм утверждал приоритет общества, коллектива над отдельной личностью. Либеральный гуманизм признает личность отдельного человека вершиной всего: покупатель или избиратель всегда прав.
Нацисты были самыми последовательными в проведении своей идеи. Объектом их любви и заботы был весь немецкий народ, предметом ненависти и презрения – все остальные. Немецкому народу все это нравилось. «Говорят о моем голосе, моем даре гипнотизера, моих качествах оратора, – сказал Адольф Гитлер в одном из интервью. – Чушь! Мой секрет куда проще: в головах немцев царил беспорядок, а я упростил для них все проблемы».
Самым же изощренным в манипуляциях общественным сознанием оказался либерализм. Корпорации научились навязывать покупателю любые товары и услуги – в том числе, совершенно ненужные и вредные. Они придумывают новые потребности и болезни, чтобы продавать свои продукты и лекарства, они создают тренды, манеры поведения и даже образ жизни. А покупатель думает, что это он умен и прав. То же и с избирателем. Пресса и Голливуд создают и фиксируют такую реальность, при которой избиратель будет голосовать так, как надо тем же корпорациям и представляющим их политиков.
Однако при всех различиях каждой из этих ветвей гуманизма приходилось иметь дело с человеком. Государствам нужны были трудящиеся и солдаты, и чем больше, тем лучше. Все виды пропаганды и рекламы имели главной целью поддержание и повышение лояльности. А что делать, если трудящиеся и воины уже не нужны, если роботы и алгоритмы вытеснят людей из всех сфер производства товаров, услуг и даже творчества? Впрочем, когда это случится, ничего уже не поделаешь. Потому уже сейчас лучшие умы человечества думают над тем, как с этой новой реальностью сладить. И делают это в тихих ситуационных комнатах правительств, военных и разведывательных ведомств, а также аффилированных с ними мозговых центров.
Немецкий философ Фридрих Ницше изложил идею сверхчеловека, который способностями и волей превосходит обычных людей, как те – обезьяну. Сегодня это уже почти возможно технически. Очень скоро будут получены приспособления для радикального расширения ментальных и физических возможностей человека, увеличения продолжительности жизни и так далее. Но как себе представить миллиарды сверхчеловеков, живущих по тысяче лет на пособие по безработице?
Не надо представлять. Все эти улучшения поначалу будут стоить огромных денег, а потом богачи, которые получат такие возможности, закроют доступ остальным. И эта новая суперэлита станет править ими как пастух овцами. Если, конечно, дело будет идти как сейчас – по пути глобального рынка и по законам либеральной демократии. То есть, сама либеральная демократия незаметно обратится в свою противоположность. А нацистская теория о сверхчеловеках и недочеловеках получит подтверждение в практике, которая критерий истины.
Так вот, все люди доброй воли должны как можно раньше понять, к чему дело идет, и попробовать создать альтернативу, заключить новый, более актуальный и справедливый социальный контракт. И тем обезопасить себя от самого кошмарного тоталитаризма.
В качестве эпиграфа к книге я предложил бы следующую фразу:
«Освенцим должен служить кроваво-красным предупреждающим знаком, а не черным занавесом, скрывающим от нас целые сегменты человеческого горизонта. Эволюционный гуманизм сыграл важную роль в формировании современной культуры и, очевидно, сыграет даже более значительную роль в формировании XXI века». Это написал всемирно известный израильский историк Юваль Ной Харари. Словом, люди, будьте бдительны.
Искандер Хисамов,
главный редактор издания «Украина. ру»
Часть I
От конгрегации до министерства
1. Вступление. Происхождение пропаганды
Мы все подвержены в той или иной степени чужому влиянию. Это может быть мнение родителей, просмотренные нами новости или собственные рассуждения, когда мы, сами того не подозревая, приходим выводам, к которым нас старательно подталкивали неизвестные доброжелатели. Тысячи очень неглупых людей ежедневно работают над тем, чтобы влиять на наше мнение – рекламисты, политологи, социологи. Несть им числа! Но цель всегда конкретна – убедить нас в необходимости купить тот или иной товар, избрать некоего кандидата, заставить нас поверить в то, что путь, которым идет государство, правильный, и правители наши мудры.
Надо сказать, что представительская демократия, а именно в таком обществе мы живем, подразумевает в качестве методов воздействия на своих граждан обработку их сознания. Американские социологи П. Лазарсфельд и Р. Мертон, в частности, пишут: «Те, кто контролируют взгляды и убеждения в нашем обществе, прибегают меньше к физическому насилию и больше к массовому внушению. Радиопрограммы и реклама заменяют запугивание и насилие» (1)[1]. Нынешняя пропаганда включает в себя искусное использование образов, лозунгов и символов, играет на наших предрассудках и эмоциях, а высшим пилотажем считается распространение какой-либо точки зрения таким образом, чтобы получатель этого обращения приходил к «добровольному» принятию продиктованной позиции, как если бы она была его собственной. А потому среди специалистов, занимающихся проблемой манипуляции сознанием, никогда не иссякнет страстный интерес к феномену нацистского государства, которое всего лишь за двенадцать лет своего существования построило удивительно эффективную систему управления людьми, заслужило их бесконечную преданность и обратило эти факторы в реальные военные, политические и экономические успехи.
Однако ученые, как правило, либо увязают в анализе информационных технологий режима, то есть обращаются к чисто внешней стороне вопроса, либо погружаются в глубины философии психоанализа, пытаясь понять причины массового сумасшествия целого народа. В результате мы получаем лишь обрывки сведений, которые сводятся в основном к конкретным обвинениям: концлагеря, национализм, жестокие убийства врагов и конкурентов, преследования евреев, бесноватый фюрер и т. д. Но эти конкретные обвинения совершенно не объясняют, чем подкупил «бесноватый фюрер» такой рассудительный и осторожный народ как немцы.
«Историк воссоздаст объективную картину в том случае, если проникнет в психологию людей, на которых ориентировались документы, с кем эти люди были косвенно связаны» (2). Иначе говоря, для понимания феномена нацистской пропаганды нам необходимо рассмотреть ВЕСЬ комплекс жизни общества: его историю, культуру, образование, науку, искусство, все то, что определяет нашу каждодневную жизнь.
Вряд ли такая задача под силу одному человеку, но и наша задача много скромнее: осмыслить – где имеет значение личная роль Гитлера / Геббельса в деле оболванивания масс, а что было заложено самой историей немецкого народа[2].
Но самое главное, мы должны определить актуальность тех достижений в сфере пропаганды и манипуляции сознанием, которые, по мнению специалистов, «следует считать выдающимися, не имеющими аналогов в мировой истории» (3), как они используются сегодня и кто станет их следующей жертвой.
В ноябре 1936 года в своей резиденции, что находилась высоко в Альпийских горах, Гитлер встретился с одним из самых влиятельных церковных иерархов Германии – кардиналом Фаульхабером. После окончания этой продолжительной и конфиденциальной беседы, оставшись среди своих, Гитлер долго молчал, глядя в окно, наблюдал за сгущавшимися сумерками. И, наконец, сказал: «Для меня существует две возможности: либо добиться полного осуществления своих планов, либо потерпеть неудачу. Добьюсь – стану одним из величайших людей в истории, потерплю неудачу – буду отвергнут и проклят» (4).
Как мы знаем из истории, фюрер проиграл битву, и сегодня его имя является синонимом жестокости, геноцида, войны. Но была одна баталия, из которой Гитлер и его приспешники вышли победителями. Более того, их наследие с благодарностью принято потомками, им восхищаются и творчески развивают. Речь идет о сфере нацистской пропаганды.
Для начала давайте определимся с самим термином «пропаганда» в понимании современных ученых. Итак, «Пропаганда – распространение политических, научных, философских и других идей в обществе с целью формирования у широких масс населения определенных взглядов. В более узком смысле – именно политических или идеологических идей» (5).
Значение пропаганды было осмыслено еще в глубокой древности. Так, в древнекитайском «Трактате о военном искусстве» Сунь Цзы указывалось на важность психологической обработки противника и укрепления боевого духа собственных солдат. От пламенных речей Фемистокла в защиту родной Эллады до «боговдохновенных» призывов отбить у сарацинов Святую землю, которые стали началом Крестовых походов, – все это яркие примеры действенного пропагандистского воздействия на массы. Но рождение пропаганды в современном смысле этого слова можно отнести лишь к эпохе Реформации, точнее, предшествовавшей ей технологической революции в области распространения информации – изобретение печатного станка.
«Через полстолетия после своего появления книгопечатание становится все более важным орудием информационно-психологических войн. К 1500 году имелось более 1100 типографий более чем в 200 городах, было издано 36 тысяч книг различных названий общим тиражом в 12 миллионов экземпляров. К началу Реформации в 1517 году в Германии было издано 37 новых сочинений, в 1523 уже 498» (6).
Острая политическая и идеологическая борьба той эпохи диктовала небывалый спрос на соответствующую литературу и изобразительный ряд (те же гравюры часто имели пропагандистский характер и выпускались весьма крупными тиражами). В общем, начало Реформации – тот знаменитый день, когда Лютер прибил свои тезисы к дверям Виттенбергской церкви – можно объявить днем рождения пропаганды, если бы не одно «но». Никакого хрестоматийного прибивания тезисов и прочих эффектных жестов не было – это всего лишь легенда, запущенная протестантскими реформаторами в тех же пропагандистских целях. На самом деле, как свидетельствует ученик Лютера Агрикола: «В 1517 году Лютер предложил к обсуждению, по старинному университетскому обычаю, в городе Виттенберге на Эльбе несколько тезисов, но сделал это очень скромно, не желая кого-либо обвинить или очернить» (7). Хотя сам факт появления этой пафосной легенды все-таки свидетельствует в пользу определенного дня рождения пропаганды.
Но как бы то ни было, в целях борьбы с новой ересью в период Тридцатилетней войны в Риме решили создать пропагандистский центр папства. Он возник 6 января 1622 года и назывался «Конгрегация распространения веры» (Congregatia propaganda de fide). С этого начинает жизнь и сам термин «пропаганда» (от латинского propaganda – распространять). Если вас спросят – можете блеснуть эрудицией. То есть, по сути – пропаганда является средством сообщения «истины» невежественным людям. В протестантских странах, как результат яростного противостояния и неприятия всего, идущего из папского Рима, само слово «пропаганда» приобрело отрицательное значение, но у католиков оно имеет дополнительный положительный оттенок (сходный с «образованием» или «проповедованием»).
Результаты кровавой Тридцатилетней войны (когда погибло ¾ населения Чехии и ⅔ населения Германии) оказались определяющими для судеб Европы на многие столетия.
Во-первых, Вестфальским миром была закреплена политическая раздробленность Германии, что существенно задержало ее становление как национального государства, обусловило перманентную борьбу за объединение ее земель вплоть до падения Берлинской стены.
Во-вторых, «на основе срединного географического положения немецкого народа рано развились комплексы окруженности и необходимости обороны. Самым значительным наследием войны было травмирующее чувство незащищенности и глубоко запрятанный страх перед хаосом любого рода. В этом незабываемом историческом опыте берут свое начало такие необыкновенно содержательные для немецкого сознания категории, как порядок, дисциплина и строгая самодисциплина, поклонение государству как сдерживателю зла» (8). Чем-то этот мрачный опыт согласуется с теми выводами, которые сделал русский народ после эпохи Смутного времени.
И, наконец, в-третьих, произошли важнейшие идеологические изменения – появился такой важнейший фактор, как протестантская этика. «Вся метафизика, вся идеологическая подоснова Запада связана с кальвинистской идеей о предопределенности – Христос пошел на крест не за всех, а только за избранных. На этой идее строились потом все социальные и расовые доктрины» (9). Психолог Э. Фромм указывал: «Человек, освободившийся от пут средневековой общинной жизни, страшился новой свободы, превратившей его в изолированный атом. Он нашел прибежище в новом идолопоклонстве крови и почве, к самым очевидным формам которого относятся национализм и расизм» (10).
Осознание себя как единственных носителей истины до сих пор является определяющим для многих миллионов представителей западной цивилизации, и этот тезис до сих пор служит ареной ожесточенной политической и пропагандистской войны. А. Тойнби писал: «Расовое чувство, которое на Западе исходило в основном от западных переселенцев за границей, имеет также религиозные основания в тех слоях, которые придерживаются протестантских вероучений. Это было большим несчастьем для человечества, ибо протестантский темперамент, установки и поведение относительно других рас, как и во многих других жизненных вопросах, в основном вдохновляются Ветхим Заветом; а в вопросе о расе изречения древнего сирийского пророка весьма прозрачны и крайне дики» (11). Уже в ХVI столетии между католическими и протестантскими церковными деятелями случился крайне любопытный теологический спор об американских индейцах. Католики установили, что «у индейцев есть душа» и они полноценные люди. Протестанты же считали, что индейцы – низший вид, т. к. они неспособны освоить ценности рационального мышления, и, соответственно, на них не распространялись «права человека» (12).
«Колонизация и необходимый для ее оправдания расизм (которого не существовало в средневековой Европе) заставили отойти от христианского представления о человеке. Пришлось позаимствовать идею «избранного народа», а затем дойти до расовой теории Гобино» (13). Впрочем, о графе де Гобино мы еще поговорим.
Войнами той эпохи рожден также используемый до сих пор такой тезис пропаганды, как обвинения другой стороны в претензиях на мировое господство (в ходе упомянутой Тридцатилетней войны – габсбургский и антигабсбургский блоки). Ну и различные зверства, которые использует враждебная сторона для подавления инакомыслия, – тот же мрачный миф об испанской инквизиции, которым искусно пользовались протестантские пропагандисты, дабы подорвать идеологическое влияние католической церкви. Хотя историки знают: именно в католических странах по решению инквизиции «охота на ведьм» прекратилась на целое столетие раньше, чем в тех частях Европы, где победила Реформация. Однако в нашей памяти до сих пор сидят картинки из школьных учебников: злобные испанские инквизиторы и их несчастные младые жертвы[3].
После Тридцатилетней войны в Европе неуклонно начала возрастать роль Пруссии, настойчиво претендовавшей на роль объединителя распыленных «Вестфальской системой» германских земель, и буквально через сто лет, при Фридрихе Великом, это небольшое государство превратилось в одного из важнейших игроков на европейском континенте. «По мнению немецких историков, Фридрих II был первым германским императором (королем. – К.К.), создавшим настоящую пропагандистскую машину. Возможно, это еще одна из причин того, что этого исторического персонажа так любил Гитлер. Помимо того, что Фридрих регулярно публиковал статьи с разъяснением своей политики, он обязывал делать то же самое и своих влиятельных сановников. В своей работе «Главные принципы войны» король писал: «Если война ведется в нейтральной стране, то главное заключается в том, чтобы завоевать доверие и дружбу населения. Надо представлять неприятеля в самом черном виде и обвинять его во всяческих замыслах против страны» (14).
Другой культовой фигурой эпохи Просвещения стал Ж.Ж. Руссо – современник «Старого Фрица». Тезис о «Природном равенстве» людей из книг Руссо перекочевал и в Декларацию прав человека Французской революции, и в Декларацию независимости США и превратился в неоспоримый символ веры вплоть до сегодняшнего дня. Со всеми этими «Свобода, Равенство, Братство», начертанными на знаменах республиканской, а затем и наполеоновской Франции, была разгромлена феодальная Европа, а амбициозная Пруссия на некоторое время почти потеряла свой государственный суверенитет.
Ее идеологическое возрождение связано с именем немецкого философа Иоганна Готлиба Фихте. В 1807 году в Берлинском университете, где он возглавлял кафедру философии, Фихте стал читать свои знаменитые «Речи к немецкой нации». Согласно этому учению, романские народы (в особенности французы) и евреи, являются упадочническими расами и только германской нации дарована возможность возродиться. Немецкий язык Фихте считал самым чистым и наиболее самобытным. Под руководством немцев начинается расцвет новой исторической эпохи. Этот квасной (или пивной?) патриотизм имел громадный успех у аудитории, носившей профессора в буквальном смысле на руках, и до сих пор «Речи» являются образцом патриотической фразеологии.
Освобождением от французского владычества Пруссия обязана не только гибели наполеоновской армии в России, но и мощным подъемом национального движения в 1813 году – одному из наиболее мифологизированных периодов в немецкой истории. Недаром именно к этим патриотическим чувствам взывал Геббельс, закончив свою знаменитую речь о тотальной войне в феврале 1943 года словами: «Вставай, народ, иди на бой и обрети свободу». Получивший в устах шефа пропаганды новую силу, лозунг первоначально был призывом ко всем немцам во время освободительной войны 1813 года. Да, собственно, и последний кинофильм эпохи Третьего рейха, который вышел на экраны в апреле 1945 года – «Кольберг» – из той же антинаполеоновской оперы. После победы над наполеоновской Францией Пруссия, наряду с Россией и Австрией, стала одной из самых могущественных держав континентальной Европы, вплотную приблизившись к своей заветной цели – полному доминированию в германоязычном мире. А поскольку ХIХ век был веком науки, то и изыски, облеченные в научную форму и дававшие пропагандистские обоснования для этих амбиций, не заставили себя долго ждать.
Фридрих Шлегель, немецкий ученый, который проявлял повышенный интерес к культурам Востока, нашел в индийских сказаниях упоминания о далеких северных землях, в частности о священной горе Меру, которая располагалась в районе Северного полюса. Уже в 1819 году Шлегель ввел в научный обиход слово «ариец», которое являлось синонимом этнической группы, в которую входили и германцы, и индийцы (индоевропейцы). Вообще-то об арийцах говорил еще Геродот, но Шлегель значительно усилил смысл корня «ари», который он провозгласил этимологически родственным со словом «честь» (15). Вследствие чего в общественном мнении распространилось представление об арийцах как об аристократической расе господ. И уже его ученик Христиан Лассен сделал вывод, который навсегда закрепил идеологическое значение слова «ариец». Он противопоставил «комплексный талант арийцев» семитам, у которых отсутствовала гармония души, а иудейская религия сама по себе была эгоистичной и замкнутой (16).
То есть, как мы видим, расизм и антисемитизм гитлеровского режима имеют глубокие корни. Национальное возрождение плюс имеющая мощный религиозный подтекст психология избранной нации – конечно, от всего этого еще очень далеко до крематориев и концлагерей, но обыденность и высокопарность научных рассуждений навсегда сохранятся в их фундаментах. Научное племя породило новую породу убийц – убийцы, убежденные в своей правоте самой наукой. Кристофер Браунинг в своем исследовании «Совершенно нормальные люди» изучал мотивацию тех, кто принимал участие в массовых казнях в Польше, Украине и Прибалтике. Обнаруженные факты и свидетельства позволили ему сделать вывод о том, что каратели в большинстве своем были «идейными преступниками». «Самое страшное в этике расизма – отнюдь не ее экстремизм, а ее будничность, не ее чудовищная жестокость, а ее возвышенный идеализм» (17).
Но вернемся в ХIХ век, когда вся Европа увлеклась, как бы сейчас сказали, «национальным возрождением», то есть с наслаждением припала к вновь открытому источнику арийской духовности. А именно к фундаментальному труду графа де Гобино «Очерк о неравенстве человеческих рас» (Париж, 1853), которая еще больше углубила политическое значение слова «ариец». Цвет кожи служил для Гобино основанием для выделения трех основных рас: белой, желтой и черной. Внутри белой расы высшее место занимают «арийцы». В этом же труде Гобино впервые указал и на непосредственную связь между арийской и нордической расами.
Мы так подробно останавливаемся на учении о расах и их наследственных качествах, поскольку оно является основополагающим для понимания государственной политики Третьего рейха. Собственно, один из идеологов нацизма Вальтер Дарре в 1936 году так прямо и сказал: «Признание факта наследования человеческих качеств – это суть национал-социализма». Так что модная наука генетика была «продажной девкой» не только империализма, но и нацизма – вот откуда у послевоенных советских руководителей появилась удивляющая нас сегодня глубочайшая неприязнь к этому импортному фрукту.
Итак, учения Руссо о равенстве и Гобино о неравенстве противостояли друг другу в конце ХIХ – начале ХХ века. И здесь мы переходим к легендарной фигуре человека, ставшего живым мостиком между Гобино и Гитлером. Хьюстон Стюарт Чемберлен – автор работы «Основы девятнадцатого века» (Вена, 1899). По его мнению, для объяснения сути ХIХ века, прежде всего, требовалось установить, что лучшее современная ему цивилизация взяла из древности. Чемберлен утверждал, что были заимствованы три следующих явления: греческая философия и искусство, римское право и личность Иисуса. Наследовали достояние античности евреи, германцы («две чистые расы») и полукровки романского происхождения. Но одни лишь германцы были достойны этого прекрасного наследия. Евреи сделались приемниками римского расового хаоса; арийская же раса оказалась в ответе за духовное спасение человечества (18).
В момент написания своей эпохальной работы Чемберлен видел в «тевтонах» единственную надежду на спасение человечества. Причем, в понятие «тевтоны» Чемберлен включал, кроме германских народов, и кельтов, и славян. Но, конечно же, прежде всего немцев.
Его работы произвели фурор в Германии. Он стал личным другом кайзера Вильгельма II, женился на дочери великого немецкого композитора Рихарда Вагнера Еве, перебрался на постоянное место жительства в Германию, и, можно предположить, не без влияния его идей о высокой миссии германцев честолюбивый кайзер Вильгельм II ввязался в мировую войну.
Чемберлен одним из первых всемирно известных интеллектуалов Германии предсказал Гитлеру большое будущее. Будущий фюрер германского народа познакомился с престарелым Чемберленом в 1923 году. Хотя философ был болен и разочарован поражением своей второй родины, его буквально потрясло красноречие молодого Адольфа. После долгого разговора наедине с Гитлером впервые за очень долгое время практически парализованный и измученный болезнью Чемберлен смог спокойно и глубоко заснуть. Позже он написал Гитлеру благодарственное письмо: «Я ожидал встретить фанатика, однако мое чувство говорит мне, что Гитлер – это нечто иное, нечто более творческое, и что он, несмотря на его ощутимую силу воли, не является человеком насилия. Теперь, – продолжает автор письма, – я, наконец, спокоен, и состояние моей души сразу переменилось. То, что Германия в часы своей величайшей нужды рожает такого человека, как Гитлер, доказывает ее жизнеспособность» (19).
А пока лучшие умы Германии осмысливали ее национальную судьбу и историческое предназначение, на другом конце Земли, в Северной Америке, в Филадельфии, в 1843 году неприметный молодой человек по имени Волни Палмер открыл первое рекламное агентство. Как правильно разместить рекламу, как максимально удачно продать продукт покупателю и множество других коммерческих вопросов стали объектом самого пристального внимания стремительно развивавшейся торговой нации. Уже в начале 1890-х годов в американских университетах начали появляться новые учебные курсы, называвшиеся «Принципы рекламы», «Умение продавать» и «Оптовая и розничная торговля». Были изданы академические учебники с названиями вроде «Реклама и ее психологические законы», «Психология в рекламе», и все они обещали научить искусству убеждения – по крайней мере, применительно к рекламе и продажам. Палмер занимался вопросами, которые не слишком интересовали «высокодуховный» и презирающий американских выскочек Старый свет. За что он вскоре и поплатился.
Странная вещь. Появляются новые приборы, технологии, навыки, но общий уровень знаний отдельного индивидуума неуклонно ползет вниз. Отсутствие привычки к чтению, серьезной музыке, а порою (почему бы нет) к изысканной пище и винам и многие другие признаки современной жизни массового человека – только внешняя сторона бездонной деинтеллектуализации общества. Современный человек разучился критически, самостоятельно мыслить. Сейчас идет тотальное оглупление всего человечества, и, что самое страшное, в первую очередь в бездонную глупость скатывается и то, что называет себя элитой нации – интеллигенция. Носительница образования для последующих поколений сама себе снижает планку знаний, плодит неучей, и взращенные интеллигенцией самонадеянные невежды правят невежественными массами. Такое случалось и прежде и приводило как к крушению государств, так и к уничтожению правящих ими элит. Едко пишет об этом феномене историк Юрий Мухин: «Весьма наглядна в этом отношении история Первой мировой войны, когда неспособные правители – все эти Гогенцоллерны, Романовы, Габсбурги, перемешавшиеся между собой до вырождения, – сначала угробили миллионы своих подданных, а затем и собственные империи. Они так и не поняли, что мир политики ныне неразрывно связан с миром информационным».
