Константин Станюкович
Исайка
Фельдфебель несколько раз съездил Рябого по уху, больше для соблюдения своего престижа, чем для вразумления такого отпетого человека, – что ему, мол, от боя! – и обещал скрыть от ротного командира до вечера, если Рябой добудет шинель.
А он даже не помнит, за сколько она была оставлена в знакомом кабаке, где Рябой постоянно пьянствовал. И как добыть шинель? Где достать такие деньги?
– Придется, видно, шкурой заплатить за шинель, Авдей Трифоныч! – объявил он развязным тоном, стараясь скрыть перед фельдфебелем свою душевную тревогу.
– В этом не сумлевайся, блудящий кобель, пьяная твоя рожа! Отполируют тебя, подлеца, начисто, во всем аккурате… Проймут и твою барабанную шкуру, не бойся. А то, пожалуй, еще и под суд отдадут, попадешь в арестантские роты… Как ротный на это дело взглянет… Не в первый это раз ты казну объегориваешь…
Старик фельдфебель (он же боцман первой вахты на «Поспешном») говорил, по-видимому, суровым, бесстрастным тоном, прибавляя ругательства без всякого увлечения. Однако в его глазах светилось участие. Уж очень удалый и бесстрашный был марсовой, этот забулдыга и пьяница!
– Уж ты попытай, извернись как-нибудь, беспардонный дьявол, а я до вечера докладывать не буду! А дальше не могу. Сам службу понимаешь! – прибавил не без теплой нотки в голосе старик и словно бы оправдываясь.
– Спасибо и на том, Авдей Трифоныч, но только уж все равно с утренним лепортом доложите ротному… Чего еще ждать?
– А ты форцу на себя не напущай, не куражься… Небось всыпка будет отчаянная… Да и вовсе пропасть можешь… Попытай, говорю… Или еще не проспался, сучий ты сын? Слышь: до вечера ротному не доложу.
Исайка, уже давно сидевший в своем уголке за работой, прослышал про то, какая грозила беда Рябому, и лицо его отразило жалость и в то же время какую-то внутреннюю борьбу. Так просидел он, ожесточенно двигая шилом, минут пять и наконец, полный решимости, встал и пошел на другой конец казармы, где угрюмо сидел Рябой.
– А что я тебе скажу, братец, – проговорил своим тоненьким голоском, слегка нараспев и несколько таинственно Исайка, подходя к Рябому.
Рябой вопросительно поднял на Исайку злые глаза и равнодушно опустил их.
– Знаешь, что я тебе скажу?
– Ну что пристал: «скажу да скажу»? Сказывай.
– За сколько ты пропил шинель?
– А тебе что?.. Чего лезешь?
– Ты только скажи, а мне есть дело! – продолжал Исайка и одобрительно и ласково подмигнул глазом.
– А черт его знает за сколько?
– Гмм… Денег не брал?.. Пил только. А много ты примерно выпил?.. Штофа два?
– И полведра вали. Я ведь не жид, а хрещеный.
– Ай, ай, полведра! – ахнул Исайка.
– Да ты к чему это гнешь?.. – уже мягче спросил Рябой, взглядывая на Исайку и пораженный необыкновенно участливым выражением его лица.
– Хочу шинель твою достать! – кротко промолвил Исайка. – Объясни, в каком кабаке ты ее оставил. А уж я шинель принесу.
– Ты? – выговорил только Рябой.
И больше не мог в первое мгновение ни слова прибавить, тронутый до глубины души этим великодушным предложением.
– Ввек не забуду, Исайка! Вызволил! – наконец дрогнувшим голосом проговорил Рябой и, вероятно желая выразить свои чувства во всей полноте, прибавил: – Жид, а какой добрый!
Исайка чуть-чуть усмехнулся от этого комплимента и стал расспрашивать, где кабак, в котором Рябой вчера пьянствовал.
Рябой подробно объяснил и смущенно прибавил:
– Только целовальник сдерет… Пожалуй, рублей пять заломит!
На физиономии Исайки появилось деловое выражение кровного еврея, собирающегося сделать коммерческое дело, и он снова подмигнул глазом, на этот раз не без некоторого лукавства, и сказал:
– Небось Исайка будет торговаться. Исайка лишней копейки не даст.
Он тотчас же отпросился у фельдфебеля со двора и отправился в указанный Рябым кабак.
Прожженный молодой ярославец-кабатчик, увидев Исайку, вопросительно повел на него глазами. Исайка деликатно объяснил, что пришел за шинелью Ивана Рябого.
– А деньги принес?
– Вам сколько денег?
– Семь рублей, – не мигнув глазом, отвечал кабатчик.
– Не много ли будет? – прищурив глаза, протянул Исайка.
– А много, так уходи.
– Я бы и ушел, да товарища жалко… Вы сами знаете, казенная вещь… Ему достанется… Казенная вещь – царская… Как ротный узнает, что вы у матроса взяли царскую вещь, большие неприятности выйдут… Ай, ай, ай! какие неприятности!.. Полиция и все такое. Царская вещь не может пропасть. – И Исайка с серьезным видом покачал головой. – Рябой приказал отдать полтора рубля и просить шинель и сапоги… А уж затем, как вам будет угодно! – прибавил Исайка равнодушным, казалось, тоном и сделал вид, будто собирается уходить.
– Да ты постой…
– Извините!.. Мне некогда… Я казенный человек. Меня сам господин фельдфебель послал, Авдей Трифоныч – изволите знать? Он тоже у вас вино берет. «Ходи, говорит, Исайка, за шинелью, чтоб не было, говорит, неприятностей».
Начали торговаться. Исайка несколько раз выходил из кабака и возвращался, желая сберечь свои кровные деньги, которые он хранил как зеницу ока. И было-то у него прикоплено всего-навсего рублей двадцать от двугривенных, которые ему давали – и то не всегда – за его работу.
Наконец шинель и сапоги были выкуплены за два рубля двадцать копеек, и Исайка, завернув вещи в узел, ушел, веселый и торжествующий, из кабака, не обращая никакого внимания на то, что обозленный сиделец выругал его вслед подлой жидовской харей.
С этого дня Иван Рябой и Исайка сделались большими приятелями, хотя и не совсем понимали друг друга.
