Константин Нормаер
Операция Нежить
Соломон не сразу понял, что произошло. А когда пришло осознание, его взгляд наполнился ужасом.
– Ты что творишь, сопляк! – рявкнул он.
Но я лишь улыбнулся и посмотрел на Янку, а потом подмигнул ей.
Она тут же отреагировала, стала извиваться, словно змея, и что-то кричать мне. Но я ее уже не слышал, потому что нарастающий гул окончательно поглотил крохотный больничный бокс.
Вокруг началась суета: Федоровна пыталась удержать Янку, которая словно с цепи сорвалась, а Соломон, выключив рубильник, нервно тыкал по кнопкам, пробуя остановить запущенный цикл. Но сделать это, видимо, было невозможно.
Боль, она была терпимой, но постоянной. И я не знал, сколько она еще могла продлиться. А главное, смогу ли я вытерпеть. Но пока держался, ощущая, как сотни разрядов тока пронзали мое тело, заставляя содрогаться от каждого нового витка.
Вскоре меня охватил озноб. И стало холодно, нестерпимо холодно. Будто я очутился на Северном полюсе, как в книжке про цветик-семицветик. Но я продолжал терпеть – дрожать и терпеть, насколько это было возможно. Удивительно, но то, чего я так сильно боялся, происходило сейчас со мной, и на страх просто не оставалось времени.
А потом внезапно стало тепло и хорошо.
Мир начал расплываться, превращаясь в странное отражение в воде. Было ли это наше или уже чужое измерение, я не знал. Сильно закружилась голова, и к горлу подступило нечто неприятное, рвотное. А я терпел. Трепел из последних сил.
Последнее, что я запомнил, как Поддубный открывает дверь, и в бокс забегают двое сотрудников в белых халатах с огромными чемоданчиками в руках. А на сетчатое стекло садится несколько огромных комаров. Их я различил очень хорошо, потому что именно они предзнаменовали скорое появление Чужака.
Глава 4. Усыновление
Я сидел на стуле в крохотном мрачном помещении без окон. Тускло светила и иногда мигала одна единственная люминесцентная лампа. Напротив меня стоял еще один стул, а слева находилась входная дверь. Руки мои свободны, ноги тоже. Но свобода эта мнимая. Куда мне бежать? Или просто встать и забиться в угол?
Время в помещении текло медленно, словно его и не было вовсе. Разве что стрелки часов на стене беззвучно стремились совершить круг.
Тридцать минут. Сорок. Час.
Я ждал непонятно чего. И вот когда обе стрелки сошлись на двенадцати, дверь открылась и в комнату зашел мужчина. Невысокий, темноволосый, как мне показалось, вполне заурядной внешности. Одежда такая же, самая обычная: джинсы, клетчатая рубаха и кроссовки. Он улыбнулся, поздоровался и сел напротив меня.
Мне показалось, сейчас начнется допрос или что-то в этом роде, но вместо этого мужчина представился.
– Меня зовут Артур, Артур Чернов. А ты Дима, верно?
Не тридцать восьмой, не подопечный, а именно Дима.
Я кивнул.
– Как себя чувствуешь?
– Спасибо, хорошо, – привычно ответил я.
За время, проведенное в интернате, мне приходилось сотни раз отвечать на подобные вопросы. Но все они относились к разряду дежурных. Да и кому тут интересно твое состояние? Никому. Всем вокруг было плевать! Они не желают слышать правды. И недовольно морщатся, когда ты пытаешься поделиться с ними своими страхами, болью, безысходностью. Они идут к своей «великой» цели, не взирая на наши искалеченные души.
– С Янкой все хорошо, она сейчас в медицинском стационаре. Но ее скоро выписывают!
Моя взгляд с недоверием уставился на мужчину.
– Вы врете!
– Нет, не вру. И ты сможешь в этом убедиться.
– И нам разрешат поговорить?
– Нет.
– Но хотя бы увидеться?
– Можно устроить. Даю слово, – спокойно ответил назвавшийся Артуром и мягко улыбнулся. Или сделал вид. По крайней мере, я едва заметил его эмоцию.
– Куда меня теперь? В «Серый корпус» или очкастым на растерзание? – спросил я без всякой надежды.
– Очкастым? Никогда о таких не слышал, – ответил Артур. И задал вопрос, который еще никто и никогда не задавал мне в этих стенах. – А сам-то ты чего хочешь?
– Вы, наверное, шутите?
– Даже не думал.
Я уставился на мужчину, как на новогоднюю елку. После всего того, что мы натворили с Янкой… вернее, я один, она тут ни при чем. После всего случившегося мне предоставляют право выбора? Я либо сплю, либо это очередной эксперимент.
– А если я скажу, что хочу выйти отсюда? – без особой надежды поинтересовался я.
Артур задумался, а через минуту произнес:
– Думаю, и это можно устроить.
– Так просто, взять и устроить?
– Ну на самом деле это не так просто, необходимо оформить некоторые бумаги. Впрочем, к черту эту бюрократию! Не стану врать, я уже обо всем договорился.
– И я смогу уйти отсюда навсегда, безвозвратно?
– Безусловно.
– И никогда сюда не вернусь?
– Никогда.
– Я вам не верю!
– Почему? – собеседник даже не сделал паузы, а значит, заранее знал ответ.
Мне захотелось промолчать и закончить этот бесполезный разговор раз и навсегда. Вадик или Янка обязательно так и поступили бы. Но я был другим. И вопрос даже не в банальной честности – просто мне тяжело было слышать ложь.
– Вы можете пообещать мне что угодно, лишь бы добиться своей цели. Я вам все расскажу, а вы потом поблагодарите меня и уйдете. А я так и останусь в интернате.
– Не такие уж радужные перспективы, – грустно улыбнулся Артур.
– Зато это правда. Все будет так, как я сказал.
– Уверен?
– Просто таких, как я, не забирают! Я уникум! Гребанный пионер!
Артур нахмурился, и я понял, что ему нужны объяснения.
– Чужак вступил в контакт со мной, а не с кем-то еще. Я первый и, как полагаю, единственный, кому это удалось. А значит, меня необходимо исследовать вдоль и поперек, пока не сойду с ума или не помогу ученым поймать нежить в ловушку. Ну что тут непонятного?!
Артур опустил голову, долго молчал, а потом осторожно произнес:
– Дима, ты прав лишь в одном: твоя жизнь уже никогда не станет прежней. И ты действительно в своем роде уникален, потому что Чужак, как ты выразился, начал контактировать. И даже продемонстрировал свою силу. Да, пострадали люди, но ты здесь ни при чем. И не несешь за это ответственность.
– И только поэтому меня выпускают? В чем подвох?
– Давай на чистоту. Тебя не выпускают. А усыновляют! – Артур запнулся. – Ну не в буквальном смысле, конечно. Ты будешь прикомандирован к моей группе, которая специализируется на поимке нежити. И нам необходимы твои способности. Вот такие вот дела! Свобода в обмен на помощь, если можно так выразиться…
– А я смогу увидеть свою семью? – перебил я мужчину.
– Этого я тебе обещать не могу.
Я шмыгнул носом и с обидой уставился на собеседника:
– Тогда какая же это свобода?
Крохотная комната без единого окна наполнилась тишиной.
Мужчина промолчал – видимо, думал о чем-то своем, а у меня не было ни единой мысли. Да и откуда им взяться? В моей никчемной жизни уже все предрешено, и, какой бы ответ я ни дал, сотрудники, не важно, каких ведомств, все равно поступят по-своему.
Я первым нарушил тишину:
– Сколько у меня есть времени?
– Нисколько.
– И вы не дадите мне проститься с друз… простите, с подопечными?
– Нет.
Я хотел сказать, что это неправильно, а точнее – несправедливо. Только какой в этом толк? Здесь не привыкли никого поощрять или исполнять желания подростков. Поэтому, как бы я ни умолял и не просил, мой новый отец ответит отказом.
Так странно было мысленно назвать этого человека своим родителем. И я пообещал себе, что никогда больше так не поступлю. У меня есть семья, и другой мне не надо!
Артур покинул свое место. Подошел к двери, приподнял пластиковую карточку, что висела у него на груди. Раздался противный звук, словно сирена. Прямо над дверью мигнула зеленая лампочка, и раздался громкий щелчок.
Он обернулся и протянул мне руку.
– Пойдем, нас уже ждут.
Я кивнул и направился к двери.
***
Санитары и охранники бросали на меня мрачные взгляды. И я мог покляться, что многие из них испытывали страх. Причем страх этот был связан именно со мной, а не с моим сопровождающим. Но, самое главное, мне это нравилось.
Странное ощущение. Раньше я никогда никого не пугал. Нет, был, конечно, летний лагерь, когда мы ночью накидывали простыни, изображая приведений, и пробирались в спальню девчонок. Но это другое. А что бы вот так, одним видом. Словно хулиган, которого боится вся школа, – такое было впервые. И самое удивительное, что в моем внешнем облике ничего не изменилось. Я не стал выше, у меня не выросли мышцы, да и лицо не обезобразили шрамы. Разве что теперь я был брит налысо. Ну так это врачебная необходимость. А как иначе зашить рваную рану на голове.
Мы дошли до выхода – сопровождающий приоткрыл дверь, пропустив медсестру с каталкой, на которой был разложен медицинский инструмент. Она приветливо кивнула, поравнялась со мной и внезапно, испуганно расширила глаза. Потом раздался сдавленный хрип или стон – через маску было тяжело разобрать слова, – и медсестра оступилась, хотя и была в удобных тапочках. Каталка накренилась, и хромированный инструмент с грохотом посыпался на пол.
– Ох, ах ты ж… – пробурчала медсестра.
– Давайте я помогу, – предложил Артур.
Но та лишь отмахнулась и указала нам на выход.
– Что это с ней? – осторожно спросил я, когда мы вышли в холл и подошли к лифту.
– Видимо, не выспалась или что-то в этом роде, – соврал сопровождающий.
Я сразу почувствовал ложь, потому-то он и замешкался. Ненадолго, всего на пару секунд. Но этого было достаточно, чтобы я сделал такой вывод.
– Это все из-за меня?
– Скорее из-за того, что с тобой случилось. Того, что случилось со всеми нами, – неохотно ответил Артур.
А это был правдивый ответ.
Открылся лифт. Внутри стоял хмурый охранник в полном обмундировании, в блестящем, вроде пластика, защитном жилете и с электрошокером и дубинкой на поясе.
– Код доступа? – спросил он.
– ФК Сокол-Альбатрос, – ответил Артур.
– Проходите.
Красные цифры на темном табло показали этаж «3Н». Мы вышли и прошли по длинному коридору до решетчатой стены, за которой стоял невысокий мужчина с длинными усами в виде подковы, облаченный в старый драный халат синего цвета. Когда он отсалютовал нам рукой, я заметил у него на внутренней стороне руки татуировку распятия. А еще серебряный перстень с вязью молитвы.
– Опаздываете, – недовольно пробурчал мужчина.
Артур не стал отвечать, просто пожал плечами.
– Еще минута, и не принял бы. Ушел бы на обед, тогда пришлось бы вам ждать до вечера, – продолжил возмущаться мужчина.
Сопровождающий протянул карточку – старую, пожелтевшую картонку с выбитыми пустотами.
Мужчина недоверчиво повертел ее в руках, посмотрел на свет, вставил в маленькую пластиковую машинку и покрутил ручку, какие бывают на старинных швейных машинках.
– Тридцать восьмой? – обратился он ко мне.
– Так точно, – по-военному отчеканил я.
Такая форма ответа уже вошла у меня в привычку.
– Карпов Дмитрий Алексеевич?
Отвык я слышать свое фамилия, имя, отчество. И даже не сразу понял, что обращались именно ко мне, потому и не ответил.
Мужчина, скривившись, повторил чуть громче.
– Чего молчишь? Пробки, что ли, в ушах?!
– Так точно. Ой, то есть я Карпов Дмитрий.
– Идентификационный номер хранилища 444НПА4451. Заберите ваши вещи и проваливайте отсюда, молодой человек.
– Может, стоит повежливее? – возмутился Артур.
Но кладовщик и не подумал реагировать на замечание. Вместо этого он приблизился к решетке и в буквальном смысле прорычал:
– Забирай этого ублюдка, куратор, и не забывай молиться по ночам, когда закрываешь глаза!
– Спасибо за бесполезный совет, – откликнулся Артур.
– А ты покойся с миром, поганое отродье!
Усач наградил меня злобным взглядом. И выложил в деревянный лоток забавные детские часы желтого цвета с Микки Маусом на циферблате.
– Что это? – удивился я.
– Твои пожитки!
– Но у меня была спортивная сумка, вещи, а еще мама положила мне теплы…
– Все пошло в топку! – сказал кладовщик и, скрестив руки на груди, отвернулся, потеряв к нам всякий интерес.
– А откуда тогда часы? – не понял я.
– Видимо, подарок от этого чертова заведения, – не выдержал Артур. Схватив часы, он застегнул их на моем запястье и, взяв за руку, потащил к выходу.
Когда мы оказались на улице, я, щурясь, уставился на слепящее солнце. Свежий воздух вызвал у меня легкое головокружение. Артур дал время немного прийти в себя. Я обернулся, взглянув на колючие стены корпуса «С», и быстро побежал вниз по дороге, ведущей к пирсу.
Меня никто не остановил и не окликнул. Неужели это и правда была свобода?
Катер развернулся на месте, и мы стали удаляться от небольшого островка, облаченного в бетонные оковы. Невысокие больничные здания буквально на глазах исчезали в сумрачной туманной дымке. Я тяжело вздохнул и сел на деревянную скамью – впереди маячили одинокие огни большой земли.
Хотелось верить, что на этом проклятие старухи, с которого все началось, наконец-то закончится. И у меня начнется счастливая жизнь обычного ребенка: походы в школу, игры с друзьями, домашние обязанности. Но за последние полгода, что я провел в стенах интерната, я сильно повзрослел. И больше не верил в прекрасные сказки, что взрослые рассказывают детям. Они просто пичкают нас иллюзиями, скрывая истинную природу вещей. Так что радости во мне не прибавилось. Наоборот, возникло нехорошее предчувствие – ведь, когда одна иллюзия сменяет другую, можно ожидать чего угодно. Даже чего-то более худшего, чем было до этого.
Артур подошел беззвучно, дал мне плед и кружку душистого чая.
Я укутался и сказал сухое спасибо. Он кивнул в ответ и оставил меня одного наедине со своими мыслями.
Голые деревья в молодой листве приобрели осязаемые формы. Возле пирса нас уже ждал автомобиль и двое людей в костюмах с белой эмблемой «ОНз».
Моя новая приемная семья.
***
Утром мы были в городе. Питер встретил нас мрачным небом, сквозь рваные заплатки которого пробивались осторожные солнечные лучи. Не весна, а промозглая осень. Но тогда я еще не знал, что для этого города такая погода норма. И дело здесь вовсе не в климате, а в истончившейся границе, соединяющей два отрицательно заряженных пространства.
Я устало потянулся и зевнул.
– Ну вот и добрались, – сообщил мне Артур.
– Я здесь буду жить?
– Работать. А жить будешь у меня. Тут недалеко, пара кварталов. У меня служебная квартира: небольшая, но вполне уютная. Короче, место всем хватит. Вечером сам увидишь.
Я кивнул. Без всяких эмоций и благодарностей. Да и к чему они. Как куратор скажет, так и будет: а я – кукла, тряпичная кукла, которую дергают за нитки, все беспрекословно исполню, не сказав ни слова. Правильно Янка говорила: свобода определяется лишь длиной нашего поводка. И после пребывания в интернате я был в этом абсолютно уверен.
Здание было невысоким, три этажа. У нас в поселке на купеческой улице я видел много подобных. С пузатыми колоннами и узкими потемневшими окнами. Правда наши выглядели совсем замшелыми и заброшенными, а здесь фасад был будто новый – еще пахнущий свежей краской. Входные двери блистали новыми хромированными ручками. При этом я заметил слева странную табличку: «Архив кунсткамеры «ОНз».
Мы поднялись по лестнице и прошли в конец коридора, застеленного узкими потертыми коврами. Паркет приятно поскрипывал при каждом шаге.
Артур открыл высокую и несоразмерно узкую дверь под номером «2В7» и пропустил меня вперед.
Зайдя в кабинет, я сделал шаг в сторону и виновато опустил голову, словно оказался на школьном педсовете.
– Ну, добро пожаловать в отдел по борьбе с нежитью, – громко произнес Артур.
Люди, что находились в кабинете, замерли и уставились на меня с живым интересом. Ненависти, как у сотрудников интерната, на их лицах не наблюдалось, но и явного дружелюбия я тоже не почувствовал.
– Ну что, давайте знакомиться, – предложил Артур. – Это Дима. Кто он и откуда, вы и так знаете, объяснять не надо. Так что перейдем к представлению нашего немногочисленного, но очень радушного коллектива.
Я в очередной раз кивнул.
– Там, за крайним столом Стас, – куратор указал на невысокого парнишку в кожаной куртке. – Младший оперуполномоченный.
Тот приветливо поднял руку и стал еще активнее работать челюстью, словно не жевал жвачку, а пытался ее уничтожить, разорвав на части. Честно сказать, выглядел он не как сотрудник, а как какой-то байкер: волосы ежиком, на куртке металлические заклепки, на руках обрезанные перчатки. В общем, хулиган, а не граничник.
– А это Вика, – произнес Артур и присел рядом с девушкой. Выглядела она вполне обычно, если не считать слишком бледной кожи и коротких черных волос с белой прядью, скрывающих большую часть лица.
– Не удивляйся, – откликнулся сотрудница. – Я – мавка.
– Мавка? – не сразу понял я.
– Ага, жуткая утопленница, попавшая в сети водяного и чудом спасшаяся из вечного услужения, – кивнула Вика и в качестве устрашения подняла руки и сделала резкое «бу», вызвав у меня лишь улыбку.
– Отличная реакция, поцак, – сообщила мне девушка. – Сработаемся!
– И последний по счету, но не по значимости, – Артур похлопал себя по ноге, изобразив барабанную дробь, – старший оперативник, Карл Вуйчик. Главная движущая сила нашей команды!
Я повернул голову в сторону, куда указывал куратор, и только сейчас заметил высокого долговязого парня в огромных очках, который застыл в углу, словно вешалка.
Выглядел он очень странно: длиннющие руки и ноги, а голова маленькая, да еще прямые волосы, из-под которых виднелся длинный острый нос. У нас в школе такого точно прозвали бы Буратино. А одет он явно не по погоде: на улице хоть и прохладно, но все же весна, а он в свитер с дурацким рисунком оленей и вельветовые штаны зеленого цвета вырядился.
Но странностей в мире хватало и без Карла, поэтому я просто поздоровался, решив даже мысленно не придираться к его внешности.
Долговязый скромно кивнул, да так и остался стоять на месте, медленно помешивая чай в кружке.
– Ты не стесняйся, садись, будь как дома, – Артур выдвинул из-под стола деревянный стул. – Это теперь твоя новая семья. Братья и одна сестра. Ты уж не обессудь, что так говорю, но в нашей работе иначе нельзя. Сожрут!
– Причем в буквальном смысле этого слова, – поддакнул Стас.
– Харе парня пугать! – возмутилась мавка и шлепнула напарника рукой по плечу.
– А чего такого? – удивился тот. – Пусть знает, куда прибыл.
– Стас, Вика все-таки права, не зарывайся. И информацию для Димы надо дозировать. Не забывай, ему только тринадцать.
Нервно ускорив пережевывание жвачки, парень примирительно развел руками:
– Ладно, договорились, уж и пошутить нельзя.
– Расскажи лучше о себе: откуда ты родом? Рад, что попал к нам? Наверное, все такое необычное? А главное, как ты повстречал Чужака? – напала с вопросами мавка.
Мне не очень хотелось начинать наше знакомство с рассказа про нежить, но и отнекиваться тоже не хотелось. И я выбрал нечто среднее.
– В моем личном деле все подробно написано. Уверен, там все правда.
Первым отреагировал Стас: продемонстрировав большой палец, он подмигнул мне и приветливо улыбнулся.
– Хитер, – согласился Артур.
– А что там написано? – не совсем поняла реакцию своих товарищей Вика.
Я пожал плечами, и мавка не стала больше лезть со своими расспросами.
Артур попросил Стаса приготовить чай и отругал того, что не встретил нас с пирогами, отправив в ближайшую булочную. Конечно, все это было не всерьез, но парень отреагировал болезненно и немного побурчал в ответ.
Потом мы говорили про отдел, в который я попал в качестве этакого внештатного сотрудника. Вернее, Вика и Артур рассказывали, а я внимательно слушал.
Последние несколько лет по всей стране стали возникать очаги проявления чужаков, которых уже давно окрестили нежитью. А задачей команды, которую возглавлял подполковник граничной службы Артур Чернов, как раз и являлось устранение данных очагов или червоточин, как выразилась Вика. Но это была лишь верхушка айсберга, а где-то в глубине крылась истинная причина их появления.
Вскоре к разговору присоединился Стас, и разговор превратился в сплошной анекдот. Я выслушал несколько историй, как младший оперативник умеет с легкостью вычислять чужаков и помещать их в квадрокуб – временный сосуд для антивещества.
Все это время Карл продолжал стоять в углу и мешать ложкой давно остывший чай. При этом я заметил, что он не сделал даже маленького глотка.
Вика встретилась со мной взглядом и осторожно шепнула:
– Не обращай внимание, он просто настраивается.
Мне очень хотелось задать ей кучу вопросов, но я решил пока промолчать. Еще, чего доброго, посчитают меня слишком любопытным.
– Так, посидели и хватит, пора за работу, – хлопнув в ладоши, скомандовал Артур.
– А мне что делать? – спросил я тихим голосом.
– А тебе… для начала необходимо сходить к психологу. Она тебя опросит и даст допуск к работе. Такой, брат, порядок. Карл проводит. И не переживай, все будет хорошо.
Я посмотрел на долговязого, но тот даже не шелохнулся. Артур как-то грустно вздохнул, приблизился к сотруднику и, встав на мыски, что-то шепнул тому на ухо.
Карл резко встрепенулся, вытянулся, как по струнке, и, уставившись куда-то вперед, отчеканил:
– Я готов!
Снаружи здание казалось не таким большим, как изнутри. Наверное, все дело было в том, что дома плотно прилегали друг к дружке и по внутренним коридорам можно было попасть из одного строения в другое. По крайней мере, для меня это было самое логичное объяснение бесконечному переходу с бесчисленным числом вытянутых дверей.
Мы шли по узкому коридору, и я, шаркая ногами, часто спотыкался о неровности на красном с зелеными краями ковре. Карл безвольно шагал впереди, и было слышно, как в тишине стучала ложка о керамическую поверхность.
– А почему здесь так темно? – не выдержав, все-таки задал я мучавший меня вопрос.
И, к моему удивлению, Карл ответил.
– Нельзя. Мрак друг нечисти. Мы тоже друзья нечисти. Они наши союзники. Так лучше. Так правильно.
Голос у него был низкий и звонкий. А слова он произносил медленно, правильно, четко выговаривая каждую букву.
– А, понятно, – протянул я. И мне стало не по себе. Не очень я любил нечисть, мало ли чего от нее можно ожидать. Меня всегда родители предупреждали, чтобы держался от нечистой силы подальше. Колян, конечно, не в счет, его обратили. Наверное, так же как и Вику.
– Тут близко. Скоро придем, – сказал Карл.
– А почему здесь так тихо? – сам не знаю почему, уточнил я.
Долговязый немного замедлил шаг, остановился и, не оборачиваясь, принялся объяснять:
– Таков порядок. Нежить не должна знать. Мы не должны видеть. Таков порядок. Так правильно.
– Понятно.
Мы подошли к двери под номером «1А3». Карл постучал и отошел в сторону – звяканье ложки усилилось.
Дверь открыла женщина средних лет. И ее внешний вид опять вызвал неподдельное удивление: у психолога было вытянутое тело и короткие ножки, которые сильно бросались в глаза своей сильной кривизной.
Женщина посмотрела на меня, потом на Карла и мило улыбнулась.
– Здравствуй, Дима. Проходи.
Я зашел внутрь кабинет, она закрыла дверь, за которой тут же послышался знакомый звук.
– Присаживайся.
Она расположилась за огромным дубовым столом. Достала чистый лист бумаги, ручку. Внимательно посмотрела на меня и снова улыбнулась.
Позвякивание за дверью прекратилось.
– Он хотя и опаздывает, но всегда приходит вовремя, – пояснила женщина. Потом протянула мне руку и представилась: – Антонина. Можно без отчества, – и, приставив руку тыльной стороной ко рту, прошептала: – Терпеть не люблю официоз.
– Очень приятно, тридцат… Простите, меня зовут Дима.
– Ну вот и хорошо, Дмитрий. Знакомство – это первый шаг к доверию. Хотя постой, с тобой этого явно мало. Неудивительно, после интерната с его строгими правилами на воду начнешь дуть, лишь бы не обжечься.
Я настороженно уставился на психолога. Ее сравнения мне были не очень понятны. И она об этом, видимо, догадалась.
– Не бойся, ты можешь ничего не говорить, просто сиди и слушай тишину. Это очень полезно. А все необходимое я узнаю сама.
Антонина ловко повернулась на стуле и включила музыку, щелкнув кнопкой магнитофона.
Сначала послышался шум воды, а потом стала тянуться медленная тягучая мелодия. Мне сразу представился далекий остров и стоящий на самом берегу дуб, дремучие дубравы и гигантские тени.
– Не возражаешь? – поинтересовалась психолог.
Я покачал головой.
– Ну вот и хорошо. Можешь закрыть глаза. Постарайся дышать тихо и глубоко.
Но я не стал этого делать. Просто не смог.
– Ну что ж, а я с твоего позволения немного порелаксирую.
Антонина откинулась в кресле и, вцепившись в ручки, стала слушать. Какое-то время ее лицо выражало безмятежность, что позволило мне получше рассмотреть смуглую, слегка обветренную кожу и глубокие морщины возле глаз – от этого даже очень молодое лицо казалось изможденным. Я попытался определить ее возраст: тридцать? Сорок? А может быть, пятьдесят? Но понял, что это бесполезная затея.
Мое гадание на кофейной гуще нарушил тягучий голос Антонины. Она не пела, а просто повторяла мелодию, вплетая в нее до боли знакомые мне имена.
– Вадька… Вадик… Вадим… Маруська… Марусечка… Мара… Коля… Колян… Коляныч.
У меня мороз пробежал по коже.
Зрачки Антонины подрагивали, как бывает при беспокойном сне. Но я был уверен: она сейчас видела все, что случилось со мной за последние полгода, а может, даже дольше. Видела все без прикрас, даже то, что видеть не должна. Не знаю уж, как у нее это получалось, я просто верил и все.
И мне стало жутко, потому что, судя по именам, мы добрались до того периода, как я попал в интернат. Голос Антонины стал ниже и противнее. Да и мелодия изменилась, в ней появились барабаны и бубны.
Психолог принялась перечислять врачей. Все имена, что знал я, теперь знала и она. Только в этот раз она не просто их произносила, но и давала им краткую характеристику.
– Поддубный – старый вояка. Какой же он прямолинейный, упертый и твердолобый. И при этом жестокий, очень жестокий… но Соломоныч еще хуже – дрянь человек, и мыслишки его хоть и о высоком, но пронизаны грязью и лицемерием. Абсолютно беспринципный тип.
Ее голос на секунду прервался, чтобы вновь зазвучать. Но по-новому, визгливо, с надрывом:
– Я его ненавижу! Их все ненавижу! Суки! Что же они натворили!
Это был не мой голос, не мои мысли. Чужие, но какие-то правильные. Словно кто-то знал правду. Истину, что творилась в интернате все эти годы.
Теперь Антонина говорила тихо, иногда на распев. А потом резко запнулась. Ее губы задрожали. И тело внезапно вздрогнуло, словно ее прошибло током.
Антонина резко открыла глаза. Ее обезумивший взгляд коснулся меня, и она сухо произнесла:
– Сеанс окончен, можешь идти.
Я быстро встал и направился к двери. Слегка замешкавшись у выхода, все-таки осмелился и обернулся, услышав слова Антонины.
– Курент, мать его! Курент… бедный мальчик.
Наверное, она сказала еще что-то, но я не расслышал, потому что из старых металлических рупоров вырвался оглушающий вой сирены. И замигал красный фонарь в конце коридора.
Глава 5. Семимостье
Я забежал в кабинет и замер возле двери. Внутри творилось что-то невообразимое. Все окружили Карла, который сидел за столом, словно прилежный ученик. Его ладони лежали на поверхности большой светло-зеленой кальки, не давая той свернуться обратно в рулон. Но это было еще не все. В какой-то момент Карл забился в припадке. А все вокруг просто стояли и смотрели, затаив дыхание. И никто даже не попытался ему помочь.
В школе нам рассказывали, что у некоторых людей бывают приступы эпилепсии, когда человек впадает в некое шоковое состояние, весь дрожит, трясется, словно от холода, а еще у него изо рта идет пена и он может проглотить свой язык. И ему просто необходима посторонняя помощь!
С Каром творилось нечто похожее.
– Может быть, вызвать скорую? – предложил я.
– Все нормально! – тут же откликнулся Артур. Но в его голосе чувствовалось напряжение.
Внезапно Карл остановился, потянулся к своей любимой кружке, взял ее, и у него вновь случился приступ. Густой чай вылился на бумагу, образовав вытянутое пятно.
– Быстрее карандаш! – крикнул Артур.
Вика тут же исполнила приказ.
Дрожащей рукой Карл начал обводить странный рисунок. Грифель вырисовывал непонятные контуры. Я, вытянув шею, сделал несколько шагов вперед.
Сначала мне показалось, что Карл нарисовал какое-то чудовище или что-то вроде того, но все оказалось гораздо проще. Это была карта.
– Что это за место? – уточнил Артур.
Стас напряженно схватился за виски, словно вспоминая, где он мог видеть подобные очертания, а потом протяжно замычал, напрягая извилины.
– Ну, давай, соображай! Время не терпит! – взволновано выкрикнул Артур.
– Сейчас, сейчас, – сквозь зубы процедил Стас.
А Карл продолжал чертить поверх чайного пятна. Движения его, на первый взгляд, были хаотичны. Но впечатление это оказалось обманчивым. Когда я приблизился к столу, то различил четкие границы, прямые линии и извилистые каналы – долговязый рисовал мосты и каналы.
– Пикалов мост! – внезапно щелкнул пальцами Стас.
– Уверен? – уточнила Вика.
– Сто процентов!
– Стартуем! – скомандовал Артур.
И все ринулись к двери. Про меня будто никто и не вспомнил. Только, когда старший группы накинул куртку и внезапно обернулся, стало понятно, что я не в счет.
Артур растерянно закрутил головой:
– Слушай, приятель, тут такое дело…
– Я поеду с вами, – твердо произнес я.
– Что?
– Я поеду с вами!
Артур покосился на мавку:
– Ну, что скажешь?
– А иначе зачем он здесь, – спокойно ответила сотрудница.
Артур перевел взгляд на Стаса:
– Утопленница дело говорит, шеф, – откликнулся тот. – Мальцу надо вливаться в коллектив. А вызов – лучшая практика!
– Заметано, – согласился Артур. – Решение принято, по коням, ребята!
***
В машине мы получили короткий инструктаж. Но вначале Артур обратился к Стасу с просьбой.
– Просвети нас, что это за место?
Парень кивнул и, немного подумав, принялся рассказывать:
– Так называемый туристический оазис. У нас Питере их бесчисленное множество, но этот особенный. Находится на пересечении двух каналов: Крюкова и Грибоедова. Называется семимостьем, потому что с Пикалова моста можно увидеть сразу семь мостов. Вроде бы ничего особенного, но существует поверье, что если седьмого числа в семь вечера загадать желание, то оно обязательно сбудется.
– Давай только без этой экскурсионной лапши, – попросила мавка. – А коротко и по делу.
– Если по делу, то там раньше располагалось русло Кривуши или, точнее, Глухой реки, бравшей свое начало из вязкой трясины. А название, как вы сами понимаете, взялось неслучайно. Имеются сведения, что из той реки к местным поселенцам являлся сам черт и воровал не только скот, но и людей.
– Где тонко, там и рвется! – резко вмешался в рассказ шеф. – Велика вероятность, что там сейчас образовалась Грань.
