Константин Олегович Филимонов
Почему Христос не улыбался (рассказ)
Лекарствам нет места там, где то,
что считалось Пороком, становится обычаем.
Сенека «Письма»
Обожаю Италию!!! Каждый год мы с женой отдыхаем здесь.
Но на этот раз я прилетел сюда без супруги и по весьма печальному поводу – скончался мой итальянский Друг и Учитель…
На панихиде я не был (московские дела задержали).
А может это и лучше… Все (без исключения!) похоронные церемонии отдают тошнотворной ритуальной казёнщиной и поминальным пустословием совершенно посторонних людей: «Он ушел в лучший мир!..», «Память о нем мы сохраним в наших сердцах!..», «Пусть ему земля будет пухом, а душа вознесется в рай!..»
Тьфу! – противно!!! От одних таких речей умереть можно!..
***
Добравшись до его родной деревушки Santarcangelo di Romagna, я долго стоял у стены старинного замка, в которую (согласно завещанию Учителя) замуровали урну с его прахом. Стоял, вспоминал и плакал…
Вслух я никогда не называл его «Учителем».
Догадываетесь – почему?..
Да потому что, увы, никого нельзя научить быть талантливым! Никого!..
Конечно, общаясь с Гением, научиться можно многому, но…
Гениальность – не инфекция! Она не передается воздушно-капельным путем, сколько не дыши одним воздухом рядом с одаренным человеком…
Когда-то я сказал ему:
– Хочу написать книгу о вас!..
А он хрипло и рвано засмеялся, будто закашлялся, и воздел руки к небу:
– Как говорит Аль Пачино: «Тщеславие – мой любимый грех!» – и, хитро прищурившись, добавил, – Но я не тщеславен, и мне не нужен памятник при жизни!.. А после моей смерти, твоя книга вообще никому не будет нужна!.. Вот и подумай, Александр: стоит ли тратить время на пустяки?..
В тот день я усомнился, но спорить не стал. А теперь понимаю, что он был прав.
Об известных людях надо писать биографические книги лет через сто после их смерти.
Во-первых, никто уже не скажет биографу: «А я знавал покойного совсем с другой (негативной) стороны! – редкостный был мерзавец!..»
А во-вторых, самим Временем проверится – настолько ли оправданным было величие этого человека при его жизни?! Будут ли потомки и через столетие помнить его имя, любить и почитать всё то, что он когда-то сделал?
К вдове я не пошел. Зачем? – чтобы «дежурно» отметиться и выразить свои соболезнования?.. С нею я не настолько близко был знаком, а она, наверняка, и без меня уже устала от бесконечной безликой вереницы «искренне скорбящих», но малоизвестных ей «друзей» ее великого мужа.
Все эти бла-бла-благородные сочувствующие входят в дом со слезами на глазах (и с пустыми руками!), но всех их надо приветить, напоить кофе и чем-нибудь покрепче, да еще и выслушать их утомительную болтологию…
Как ни кощунственно это прозвучит, но вдов надо жалеть больше, чем их покойных мужей…
Поэтому я сразу отправился на вокзал и уехал в Рим…
Вечером посижу в ресторанчике, помяну, а завтра днем улечу в Россию.
***
Выйдя с римского вокзала, я пешком дошел до Piazza della Repubblika и, не мудрствуя лукаво, уселся в первом же ресторане на via Nazionale. Заказал двести пятьдесят граммов водки Smirnoff, мандарины и хлеб.
Высокий худой официант с прыщавым болезненным лицом несколько удивился моему заказу:
– Что предпочитаете из горячих блюд?..
– Пока ничего! – коротко ответил я, но обнадёжил парня, – Может быть, чуть позднее…
Что же так тяжело на душе, а? Думал: приеду в Рим – развеюсь…
Как там у Екклесиаста? «Всему своё время, и время всякой вещи под небом: Время рождаться, и время умирать… всё – суета!..» Десятки веков назад это сказано, а мы (эх, люди-люди-человеки!) соглашаемся с этой мудростью, восхищаемся ею и всё равно суетимся, суетимся, суетимся…
Уф-ф-ф! Что-то мне сегодня очень тяжко!.. Опять – комок в горле и слезы подступили…
– Вы кого-то ждете?.. – поинтересовался официант, когда принес мой заказ.
– Нет! Я одинокий странник во Вселенной! – через силу (и поэтому не очень удачно) пошутил я.
– Хорошо, синьор пилигрим!.. Приятного вечера!..
