Константин Волошин
От Дона до Явы
Через час их подняли и отвели ближе к шатру, видимо, мурзы. Тот появился с ватагой татар, и казаки сразу поняли, что у тех была стычка. Мурза был ранен и его с двух боков поддерживали нукеры. Воины загалдели, видимо стали расспрашивать прибывших. Их было человек тридцать – все грязные и некоторые раненые. Лошадей тут же младшие воины погнали пастись и поить в ручье, протекавшем недалеко.
Мурзу отнесли в шатёр и оттуда донеслись звуки угроз и ругани.
– Как у тебя, Данилка? – спросил Сафрон в тревоге.
– Скоро закончу, – прошептал тот. – Воды бы попить.
Сафрон наконец окликнул татарина, почти мальчишку, и знаками попросил у того воды. Татарин засмеялся, состроил рожу и ушёл, не ответив.
Огни костров пылали, запах жареного мяса вызывал обильную слюну пленников, но никто из татар не пожелал бросить хоть кость. Пир ещё только начинался. Правда, пиром это назвать было нельзя. Отряд вернулся изрядно и жестоко потрёпанным и не привёз ни одного пленного.
– Как бы нам не было худа, – проговорил Аким, кивая на татар, что уже глодали горячее мясо, обжигая рты и ухмыляясь. – Неудача у них, явно злые. И поглядывают на нас совсем не с одобрением.
– Надо тикать, да как? – ответил Сафрон и посмотрел на Данила, что в поту трудился над путами из сыромятных ремешков.
– Даже освободившись, мы не сможем улизнуть, – пробурчал Сафрон. – Кругом светло, и татары постоянно поглядывают на нас,
– Не всю ведь ночь они будут жрать! – зло ответил Гераська. – Будь они прокляты, нехристи! Вы ведь тут чаще с ними встречались, да?
– Приходилось. И хорошего было мало. Эта саранча так иногда надоедала, что продыху не было! – отозвался Сафрон в отчаянии.
Неожиданно татары быстро покончили с ужином и так же быстро устроились на ночлег. Шатров на всех не хватало, и многие легли прямо на разостланных потниках, укрывшись кожухами с головами.
– А в шатре мурзы продолжают не спать, – заметил Сафрон, потирая ушибленную скулу плечом. – Лечат начальника, а он постанывает.
– Ребята, я свободен, – прошептал Данил и незаметно стал растирать руки. – Подлазьте ко мне незаметно, поближе, будто согреваясь. Они не должны обратить на нас внимания. Холодно, а у нас одни дыры, а не одёжка.
Данил сноровисто стал развязывать верёвки и ремешки, и через полчаса все пленники оказались без пут.
Оглянувшись по сторонам, Данил молвил тихо:
– Подождём малость. Не все ещё заснули. Без коней нам не уйти. Думайте, как завладеть конями. И оружием, значит.
Казаки оглядывали тёмное пространство лагеря. Во многих местах виднелись караулы с пиками и редкими мушкетами. Шагах в ста и дальше паслись лошади, всхрапывая и стуча копытами по раскисшей земле.
– Ничего не выйдет, – грустно заметил Аким. – Слишком много сторожей, а у нас даже ножа нет.
– Будем ждать. Вдруг повезёт, – и Сафрон вздохнул, высвобождая руки из тугих верёвок.
Прошёл примерно час. Казаки дрожали от холода, но никто не бросил им кости, ни подал ковшик воды. И тут появился тот самый молодой татарин с кожаным ведром в руке. Оглянувшись на пленников, выплеснул ведро на них, усмехнулся, хотел уйти, но передумал и подошёл близко. Наклонился, заглядывая в лица казаков, оскалил зубы в довольной усмешке. В этот момент Данил схватил его за шиворот и мгновенно притянул к себе. Удар в лицо – и только начавшийся крик застрял у того в глотке.
Аким тут же повалил татарина, который оказался довольно щуплым. Гераська оказался проворнее всех и нащупал нож на поясе. Не раздумывая ткнул тому в шею, а Данил ещё крепче сжал его рот, предотвращая крик.
– Обшарь его, – прошипел он. – У него должна быть сабля.
– Ничего больше нет, – ответил Сафрон, судорожно шаря руками по уже затихшему телу. – Куда его девать?
– Под нас запихивай! – прошептал Данил и отпустил рот татарина. Всё было испачкано кровью, но это уже никого не занимало. Они оглядывались по сторонам, с ужасом ожидая зова этого мальчишки.
Гераська поднял свалившуюся шапку татарина и нахлобучил на голову себе.
Данил шарил по карманам и добыл несколько медных монеток. Стащил кожух. Словно зверь, оглядывался по сторонам, ожидая нападения. Но всё было тихо. Даже костры один за другим затухали, лишь несколько ещё горели малым пламенем у стражи.
– Ползём отсюда подальше, – прошептал снова Данил и первым полез по грязи, удаляясь от шатра мурзы. Там всё временно затихло.
Они незаметно выбрались за пределы лагеря и передохнули. Тяжело дышали.
– Обойдём дальше и подлезем к лошадям с другой стороны, – проговорил Данил и полез на четвереньках дальше. – Хорошо, собак с ними нет, а то бы ничего у нас не получилось с побегом.
– И так ещё не получилось, – буркнул недовольно Сафрон, трудно, натужно скользя по грязи.
Им понадобилось больше часа, чтобы выйти к табуну с другой стороны.
– Лежите на месте, а я пойду собирать лошадей, – сказал Данила. – У меня татарский кожух и они не должны испугаться меня. Когда отойду, двигайтесь в ту сторону, – указал в сторону от лагеря.
Он исчез в темноте, а казаки стали осторожно и неторопливо идти, согнувшись, в нужном направлении.
Слышались окрики татарских пастухов, взвизгивания жеребцов и нервный топот копыт. То жеребцы пытались озорничать с кобылицами. Томительное ожидание чего-то ужасного длилось довольно долго. И наконец, послышался негромкий топот лошадиных копыт, постоянно приближающийся. На фоне неба снизу казаки увидели нескольких лошадей, идущих неторопливо.
Ещё немного, и голос Данилы спросил:
– Эй! Вы где? Вылазь! Садимся и тикаем быстрее!
Лошадей оказалось пять, но никто ничего не спросил. Быстро взобрались на низкорослых лошадей и ударили по бокам пятками. Кони недовольно замотали головами, но потрусили на полдень, куда указал Данила.
Удалились уже версты на две, когда от лагеря долетели в ночи далёкие крики, а небо там осветилось десятками факелов.
– Заметили! – проговорил Данила и стал понукать лошадь. – Погнали, казаки! Пока обнаружат следы, мы должны уйти далеко. Искать должны нас в сторону полуночи. У нас, может статься, будет ещё немного времени.
Никто ничего не говорил, все молча нахлёстывали коней. Гераська тащил в поводу запасного коня.
– Сафрон, надень кожух, а то у тебя вовсе почти ничего нет на плечах, – и Данил бросил казаку одежду.
– Татарина зарезал? – спросил тот, стуча зубами, от холода и возбуждения.
– А что с ним делать было? И сабелькой разжился. Хоть что-то на боку у меня болтается. Нож не успел нащупать – торопился.
Проехав, как казалось, часа два, казаки остановились на пригорке и затаили дыхание. Послушали ночь, Сафрон, как самый тяжёлый, пересел на запасную лошадь, и помчали дальше.
– Погони не слышно, – заметил Аким. – Неужто не обнаружили следы?
– Рано ещё радоваться, казаки, – зловеще проговорил Данила. – Погоняй!
– Далеко до рассвета, интересно? – спросил Гераська. – Звёзд не видать…
– Когда будет, тогда и будет, – ответил Данил и опять стал нахлёстывать палкой круп коня.
– Как бы не загнать коней, – сказал Аким с неудовольствием. – Может, потише поедем. Пусть животина передохнёт малость.
Никто не ответил, но поехали шагом, вслушиваясь в тишину.
Серый рассвет застал казаков в незнакомой местности. Туман стлался по земле, цеплялся за кустарник и редкие низкорослые деревца. Где-то подала голос птица.
– Высмотреть бы пригорок, – нарушил молчание Сафрон. – Осмотреться бы.
Низкий холм обнаружили уже вскоре. С его вершины осмотрели местность.
– Кругом нет ни души, – со вздохом проговорил Аким. – Неужто татары не стали нас преследовать? Не верится что-то.
– Лучше скажи, куда направиться? – спросил Данилка. – К Дону, что ли?
– В тех местах наших уже нет, – ответил Сафрон. – Одни татары, а к ним у меня нет охоты попадать в лапы.
– Эх! Надо было оставаться в одном из хуторов, что раньше попадались, – с сожалением молвил Гераська. Он явно трусил.
С одного из пригорков заметили чернеющую рощу в низине между холмами.
– Не дальше версты, – заметил Сафрон. – Можно укрыться и передохнуть. Если забраться подальше, то можно до ночи переждать.
– А жрать что будем? – спросил Гераська.
– А коня лишнего на черта я добыл? – спросил Данил. – Поехали, пока никто не заметил нас. Вроде бы и ручей там имеется, по дну лога бежит.
Роща протянулась версты на две с лишним и, слегка взобравшись на склоны холмов, редела и исчезала, превратившись в низкий кустарник.
– Можно здесь остановиться, – натянул повод Сафрон. – Место глухое и нас трудно заметить. Можно и костерок запалить. Ручей вблизи. Слезаем, казаки.
Коней стреножили и пустили пастись. Осмотрев их, выбрали самого слабого.
– Этого под нож, а то скоро ноги сами протянем, – заметил Данил и вытащил татарский нож. Посмотрел на него и отбросил к Акиму. – Лучше саблей, а то ещё промахнусь, и конь умчится.
Он отвёл коня чуть дальше, примерился и с потягом ударил по шее. Конь только успел всхрапнуть, Данил снова ударил, и животное повалилось на землю, задёргало ногами, поливая всё вокруг кровью. Данил подошёл и сильно ткнул под левую лопатку.
– Вырезай куски – и на костёр! Да побыстрее, а то слюнями изойдём тут! – Данил отошёл к крупу вытереть клинок о шерсть убитого коня.
Без соли, едва обжарив мясо, казаки с остервенением вгрызались жадными зубами в жёсткое, но отменного вкуса мясо и молча жевали, обжигаясь и сопя.
– Нужно быть осторожными здесь, – заметил Сафрон, утирая рот рукавом. – Я пойду гляну вокруг. Негоже вот так беспечно сидеть тут, ничего не видя вокруг. А вы следите за конями. И мяса нарежьте полосками, и закоптите. Надо хоть дня на три запасти еды.
Глава 4
Все четверо стояли на базаре Азова, где их предлагали купцам и прочим богатым людям, ищущим рабов.
Они посматривали друг на друга, в глазах стоял упрёк. Каждый был виноват в случившемся и каждый не хотел признать только себя виновным.
– Какого дьявола ты все время на меня смотришь? – наконец не выдержал Данил, яростно огрызаясь.
– Думаю, как ты мог заснуть в карауле, – тихо сказал Сафрон.
– Мы истощены, Сафрон, были до предела. Остальные тоже просыпали, но просто им везло, а мне нет. Так что все виноваты. И чего тут гутарить?..
Сафрон вздохнул и продолжать склоку расхотел. В словах Данилки была правда, и упрекать его можно было так же, как и всех остальных. И его в том числе. Сам две ночи просыпал караул свой.
Рядом остановился высокий турок с вислыми усами, в красной феске. Он с интересом вслушивался в их говор, а хозяин тут же подскочил и стал быстро, навязчиво уговаривать купить отличных рабов. Казаки уже немного знали, чего татарин так распинается, и мрачно слушали, показывали зубы, терпеливо дали себя ощупать.
Потом турок стал отсчитывать монеты, с сомнением поглядывая на новых рабов, и наконец положил в ладонь татарина последнюю монету.
Татарин передал аркан купцу, а тот передал его слуге. Слуга дёрнул, и казаки потащились следом, молча опустив головы к земле.
– Куда нас тащат? – спросил Данила, ни к кому не обращаясь.
– Какая разница? – грубо откликнулся Аким, а Гераська спросил тихо:
– Как раз от этого турка мы и зависим, так что разница имеется, казаки.
– Да пошёл ты со своими разговорами! – одёрнул того Сафрон.
– Не надо ругаться, казаки, – примирительно бросил Гераська. – Нужно радоваться, что нас всех в одни руки продали. И то можно за это возблагодарить Бога. Всё ж не так тоскливо. Хоть родной говор услышать приходится.
Слуга привёл казаков на пристань. Рядом стояло судно, как потом узнали, фелука. По сходням грузчики таскали мешки с товаром, вкатывали бочки и несли огромные корзины, затянутые бычьими кожами на верёвках.
Слуга слегка ударил бичом казаков, прокричал что-то, из чего казаки с трудом поняли, что им надлежит подняться на борт.
По бокам судна сидели и полулежали истощённые и почти голые гребцы, с цепями на руках и ногах. Покинуть скамьи они не могли и вынуждены были постоянно сидеть на одном месте.
– Ну и вонь тут! – воскликнул Аким, принюхиваясь.
– А как ты думал на гребном судне? – ответил вопросом Сафрон. – Им некуда пойти. Ходят под себя и лишь водой морской обливают иногда, смывая нечистоты. Как видно и нас туда запрут.
Так и случилось. Им дали пробраться на свободные места, приковали к общей цепи, а человек сказал на плохом русском:
– Работать весло, нет жалоб, – и показал бич в сильной волосатой руке. Сафрон тоскливо покачал головой и сел на жёсткую доску скамьи. Сосед с безразличным видом посмотрел на него, что-то спросил, но Сафрон не понял и качнул головой. Сзади раздался голос Акима:
– А у меня сосед свой, хохол! Он уже второй год здесь! Ой!
Это бич надсмотрщика полоснул по говорившему, и Аким затих. И голос волосатого с бичом:
– Сказать тихо, урус! Бить быть!
Казаки притихли, а Данил, сидящий через скамью, прошептал себе под нос:
– С железом будет хуже, думаю.
Через два дня судно вышло из устья Дона и взяло курс на полдень. Сафрон стал припоминать рассказы бывалых казаков, особенно тех, кто побывал в рабстве в Турции, и решил, что они идут в Синопу или в Трабзон. Могут и в маленькие порты заходить. Тоска и отчаяние охватили его.
Фелука бодро шла под парусами и вёслами. Хозяин торопил матросов, волосатый турок или кто другой постоянно щелкал бичом. Гребцы шептали проклятья, но гребли изо всех сил, не желая получить удар вездесущего бича.
Через два дня вошли в порт Синопы. Вдали виднелись синеватые горы, а на склонах легко рассмотреть сады и рощи плодовых деревьев.
Вскоре гребцам дали по апельсину и воды. Матрос черпал воду кожаным ведром и смывал нечистоты и поливал самих гребцов.
– Говорить, – крикнул надсмотрщик и жестом подтвердил разрешение.
– Сафрон, – позвал Аким. – Мы дальше пойдём. На восток! Слышал от соседа.
– Какая разница! – безразлично ответил Сафрон. Он был утомлён без меры, и его интересовал только блаженный отдых.
Простояли здесь четыре дня, и за это время гребцы сумели отдохнуть. И с едой стало чуть лучше.
Надсмотрщик, его звали Омар, был сильно зол и нещадно лупил гребцов за самые незначительные провинности. Лишь немногие избежали его бича. Тем более что ветер был встречным и гребцам приходилось работать до седьмого пота.
Лишь после того, как прошли мыс Джива, едва заметный справа по борту, ветер поутих и поменял несколько направление, задув от полночи, что дало возможность поставить паруса и дать отдых гребцам.
В Трапезунд прибыли через две недели к вечеру. Открытая бухта встретила судно порывистым шквальным ветром средней силы, который двое суток продержал их на внешнем рейде. Омар соизволил сказать по-русски:
– Стоять неделя. Спать, отдых день, ночь. Ха-ха! – И щёлкнул бичом для острастки. Ещё посмеялся, оскалив крупные зубы.
Гребцы за это время перезнакомились и могли общаться, хотя и с трудом. Тут были люди разных народов, но больше всего болгар и молдаван. Всего на фелуке находилось пять пар весел, на каждом весле по два гребца. Итого двадцать гребцов. Правда, один был так слаб, что его вот-вот должны были выбросить в море, если купец купит ему замену.
Наши казаки сильно отощали, и прежняя жизнь в бегах казалась им очень похожей на привольную. Здесь же голодать приходилось постоянно, а не неделю, как в прежние времена их бегства.
– Данил, ты ничего не придумал, а? – всё спрашивали товарищи.
– Что тут придумаешь, казаки? Ничего не получается. Железо…
Казаки вздыхали, но приходилось терпеть, ожидая милости Господа.
С якоря снялись ранним утром, вышли в море на вёслах. Ветер был опять слегка встречный, и гребцам пришлось сильно поработать. Хорошо, что лето ещё не началось и жары не чувствовалось. Кончалась весна.
Курс фелуки был на восток. Куда, никто из гребцов не знал, да и не было уже охоты знать. Тупость овладела всеми, особенно старшими.
На четвёртый день ветер усилился, задувал от полуночи, и фелуку неудержимо прижимало к берегу. Омар надрывался, подгоняя гребцов, но двое уже не могли работать и их выбросили за борт, успев отковать от общей цепи. Ночью разразился шторм, ветер очень медленно поворачивал с запада. Ни один огонёк не радовал глаз, словно берег вымер. Молнии изредка прочерчивали чёрное небо, а удары грома заставляли вздрагивать гребцов.
Чуть рассвело, как в опасной близости показался берег. На судне заволновались. Омар продолжал нещадно хлестать гребцов, но это мало помогало. Судно продолжало прижимать к скалистому берегу. Фелука медленно дрейфовала к юго-востоку, и к полудню, когда пошёл дождь, стало ясно, что спасти судно нет никакой возможности.
– Вот и пришёл, братцы, нам каюк! – обречённо вздохнул Аким и бросил весло. – Осталось лишь молиться, испрашивая прощение за грехи наши.
Многие гребцы последовали его примеру и стали истово молиться, каждый на свой лад, и никакие попытки Омара не помогали. Один гребец получил такой удар веслом, что упал на доски и вскоре умер с разбитым черепом. И другие получали чувствительные удары кнутом. Наконец Омар, посовещавшись с хозяином, прокричал приказ на разных языках, и на русском тоже:
– Фелука бросить берег! Раб расковать!
Кузнец тотчас стал сбивать цепи, и рабы могли выйти на палубу. У берега белели буруны, столбы водяной пены и брызг долетали до верхушек скал. Но судно тащило в крохотную бухточку с довольно пологим дном, усыпанным галькой. Рулевой всеми силами пытался направить судёнышко именно туда.
Хозяин бесновался, взывал к Аллаху и постоянно ругался то на рулевого, то на Омара, который теперь больше думал о своей безопасности, чем о рабах.
Высокая волна бросила фелуку на камни у берега, мачты со страшным треском сломались и с грохотом обрушились на палубу. Трое матросов упали под их обломками, ещё один, запутавшись в снастях, потонул, но продолжал болтаться у борта, избиваемый волнами о борт. Двух рабов смыло волнами, и те лишь на мгновение показались в бушующих пенных водах и пропали.
Омар вопил, требуя немедленной высадки на берег. Фелука покачивалась на набегавших волнах, скрипя днищем по гальке, помаленьку подталкиваемая к берегу каждой волной. Двое рабов бросились в отчаянии за борт, надеясь доплыть до берега, но тоже не справились и пропали среди пены.
Шлюпку давно разнесло в щепки, и лишь канат болтался за кормой, оборванный и размочаленный.
Данил с напряжением всматривался в круговерть морских волн, что-то прикидывал, рассчитывал, но не двигался, крепко, судорожно уцепившись за обломок фок-мачты, торчащей из палубы.
Наконец достал кусок тонкого троса, обмотался им, свободный конец примотал к обломку мачты, посмотрел на товарищей и с разбегу бросился в волны. До берега было саженей пятнадцать бурлящего моря.
Казаки видели, как его тело скрылось под водой, но через несколько мгновений голова показалась среди пены. Он широко открыл рот, вдыхая воздух, но волна поглотила его. Сафрон перекрестился и зашептал молитву. Но вдруг голова Данила показалась снова, он успел два раза вдохнуть, и снова его накрыла волна с пенным гребнем. На этот раз головы долгих секунд десять не было видно.
И вдруг в провале между волнами Данил опять показался среди пены. Рот судорожно вдыхал живительный воздух, но теперь он оказался на три сажени ближе к берегу. Аким что-то крикнул ему, но ветер унёс крик, и даже Сафрон не разобрал слов. Все увидели, как Данил оказался ногами на дне и быстро семеня, стал приближаться к берегу, пока очередная волна не накрыла его пенным гребнем, скрыв на несколько мгновений.
Друзья вздохнули с облегчением, увидев его выходящим на берег. Данил рухнул на гальку и пролежал так с минуту, отдыхая. Поднялся и махнул рукой, рот открывался в крике, но слов разобрать невозможно. Лишь поняли жест, зовущий повторить его действие.
Фелука разваливалась довольно быстро и через четверть часа могла превратиться в груду щепок, носящихся по этой крохотной бухточке.
Данилка наконец отдохнул достаточно, привязал трос к камню, торчащему из галечного откоса и махал руками, призывая воспользоваться его помощью.
Казаки переглянулись, матросы тоже столпились у троса, не решаясь броситься в воду. Большинство людей не умело плавать, и они боялись прыгнуть в воду.
– Ну что, казаки? – спросил Аким с тоской в голосе. – Попробуем? Я рискну!
Трос провисал, так как с каждым ударом волны, судёнышко на шаг приближалось к берегу. Но Аким прыгнул, стараясь вынырнуть у троса. Это ему удалось. Он ухватился за него как раз тогда, когда волна накрыла его.
Скоро он появился снова, но уже ближе к берегу и продолжал жадно хватать ртом воздух, но торопливо перебирал руками по тросу. Данил стоял уже в воде по грудь и протягивал руку, держась за трос.
– Сафрон, прыгай, а я уж после, – проговорил Гераська с ужасом в глазах. – Я едва умею плавать. Торопись, а то матросы опередят.
Казак понял и тоже прыгнул прямо на трос и судорожно ухватил его мёртвой хваткой. С трудом перебрался на берег, обернулся и лишь мельком увидел, как Гераська прыгнул к тросу, а следом матрос.
Данил вытащил мужика уже в полусознательном состоянии. Тот захлебнулся, его пришлось немного откачивать, что сделал Аким, уже слегка передохнувший.
Хозяин бегал по разваливающейся палубе, вопил, держа в руке кожаный мешок, где наверняка были монеты и другие ценности. Матросы, поняв, что можно спастись, прыгали в волны один за другим и почти все успевали выбраться на берег. Лишь трое захлебнулись или разбились о камни. Оставались всего четверо во главе с хозяином.
– Спасём? – крикнул Данил, указывая на бледного и растерянного турка.
– Можно попробовать, – ответил Сафрон. – Натянем верёвку покрепче. Ты попробуй спуститься по ней подальше и сможешь подхватить хозяина. Если он не потонет прежде.
Хозяину стали махать, звать, но тот не решался. Наконец перекинул лямку мешка на шею, осторожно спустился ниже к воде, что было делом нескольких секунд. Немного поколебался и плюхнулся в провал между волнами. Его тотчас накрыло с головой, но руки крепко, до судорог, держали трос. Он никак не мог начать продвигаться дальше, скованный страхом, и чуть не захлебнулся в волнах. Ему кричали с берега, но тот с трудом, видимо, соображал, пока Данил не бросился к нему по тросу и не оторвал его руки. Толкая и ныряя, отплёвываясь и выбиваясь из сил, Данил все же заставил турка начать перебирать руками. Его вытащили уже без сознания. Он захлебнулся, и Омар стал приводить его в чувство. С трудом тот освободился от массы воды из живота и, наконец, задышал, широко открыв рот. Глаза выпученные, не осмысленные. Кашель душил его тело, но купец всё же был жив.
Ещё один матрос бросился в волны, и тут судно развалилось на части. Остальные двое так и пропали среди обломков, которые быстро растащило море. Что-то выбросило на берег, остальное разнесло по просторам морских вод.
Смеркалось, и моряки вместе с рабами стали собирать топливо и зажигать костры. Было холодно, огонь казался спасением от всех бед.
– Что теперь будет? – спросил Аким, оглядывая сборище потерпевших.
– Нам трудно это решить, друг, – откровенно растерянно ответил Сафрон. – У купца наверняка будет, что нам сказать. Или уйти побыстрее, пока нас не заковали опять. Хотя где теперь наши цепи? – усмехнулся казак.
– Одним нам тут не выжить, – заметил Данил. – Опять захватят в рабство, а тут купец, может быть, смилуется над нами и отпустит сам…
– Не надеюсь я на этих купцов, – сердито махнул рукой Аким. – Эти жадные кровососы ни за что не откажутся от своего. А мы его рабы. И в Турции проклятой.
Казаки приуныли, не зная, как поступить и что с ними может случиться.
Еды оказалось всего ничего. И то два матроса успели немного захватить за пазухами. Но казакам всё же отщипнули по небольшому куску сухарей, намоченных солёной морской водой. Но и эти сухари оказались очень вкусными. Некоторым рабам и того не досталось.
Один болгарин, хорошо понимавший турецкий и немного говоривший, сказал казакам:
– Хозяин вас всех может отпустить на волю, а тебе, Данил, даст ещё несколько монет за его спасение. Тебе повезло, друг.
– Это как сказать, – засомневался Данил. – Как я докажу, что свободен? Не, друг, так дело не пойдёт. Скажи ему, – он кивнул на купца, – пусть он нас выведет куда надо, чтобы для нас было безопасно. Скажи, что мы готовы сопровождать его и охранять, как телохранители.
Болгарин долго разговаривал с купцом.
– Ну что? – спросил Данил, когда тот подошёл.
– Он согласен. Он ещё сам не знает, что будет делать. Вначале надо выбраться к жилью. Тут должны быть деревни поблизости. Завтра пойдём искать пристанище, а пока будем ночевать здесь. Уже ночь на носу.
Купца звали Мехмед-ага, и Данил понял, что теперь он не раб, а охранник. Турок довольно приветливо наградил его тремя серебряными монетами, а остальным дал по монетке. Казаки низко кланялись, благодарили, зарабатывая лучшие условия для себя.
Выброшенные на берег тела матросов и рабов пришлось хоронить, поэтому вышли в путь ближе к полудню. Шторм на море продолжал бушевать, ветер рвал пену с волн, а те неистово грызли каменистый берег.
Мехмед-ага показал направление, и все двинулись по берегу, выискивая тропинку или дорогу к селению. Её нашли быстро. Не прошло и часа, как широкая вьючная тропа вывела на дорогу. А поднявшись на холм, вдали увидели деревню в зелёных купах садов. Она раскинулась у самой дороги, по которой тащились два осла, гружённые мешками. Мальчишка лениво погонял их хворостиной.
Вереница спасённых вызвала интерес и любопытство жителей. Староста деревни тотчас осознал важность купца и в подобострастном поклоне стал обещать всяческую помощь и содействие. Рабов определили в сарай, а хозяин, Омар и казаки поселились в доме, который предоставил для них староста.
– Неужели мы смогли так скоро оказаться в деревне? – не унимался от радости Аким. Он только и делал, что прикладывался к простым кушаньям крестьян и рыбаков. – Видать, Господь к нам благоволит, мы свободны и едим с отдыхом!
– Погоди радоваться, друг, – остановил того Гераська, – От купца всегда можно ожидать всего самого худого! Знаю я их породу и повадки!
– Все ж возблагодарим Господа за такое его благодеяние, – и Аким истово перекрестился, а Сафрон заметил строго:
– Давайте не очень показывать свою веру, казаки. Тут с этим строго, и нас легко опять могут заковать в цепи. Молимся про себя и без крестного знамения. Крестимся втихаря, когда никто не смотрит на нас.
Казаки с неохотой, но согласились. Жизнь и свобода показались слишком привлекательными и желанными.
– Интересно, сколько дней мы тут проторчим? – спросил Данилка, повеселевший и отдохнувший. – И куда направится наш купец. Вот бы грабануть его, а?
– Хорошо бы, да опасно, – ответил Гераська с улыбкой на толстых губах. Сафрон вздохнул, но не стал развивать эту мысль.
Прошло с неделю, все отдохнули, и купец Мехмед-ага приказал двигаться к городу Ризе, что оказался на восход от их места крушения. Дорога пролегала по побережью, а в полуденной стороне высились горы, мрачные и неприветливые на взгляд. Много речек и ручьев сбегало с этих гор, впадая в море, вынося песок и устраивая бары и косы.
Мехмед-ага продал нескольких рабов и теперь ехал на осле. Второй осел был нагружен вещами, которые купец купил в деревне. Еду несли рабы, которых оставалось всего пятеро.
В городе Мехмед-ага устроился в доме знакомого купца, казаков определил в караван-сарае, а рабов продал с выгодой. Матросы сами получили расчёт и устраивались кто куда.
– Пока купец нам устроил вполне сносную жизнь, – сказал Данил с уверенностью и надеждой. – Вот дальше голова не может ничего надумать. Что с нами будет, что может нам обещать купец?
– Это всякого беспокоит, – проговорил Сафрон, но дальше его фантазия не распространилась. – Подзаработать бы где и вернуться на Дон.
– Один раз уже возвращались, – язвительно бросил Данил. – Хватит уже такого.
Время тянулось незаметно. Ризе был городком маленьким, но приятным, а море, успокоившись, стало ласковым и тёплым.
Казаки много купались и уплетали фрукты и всякие овощи, что давала эта земля. Но жители с ненавистью поглядывали на неверных, а женщины тут же сворачивали в другую сторону, завидев казаков, плотнее закрывались в покрывала, пряча лица.
– Экая глупость здесь с этими бабами! – возмущался Данила. – Даже лица не увидеть. Да и ничего, что может понравиться. Ходят в балахонах и ничего не разглядеть.
– А ты женись – и тогда все разглядеть сможешь, ха! – дразнил Аким, но и сам испытывал некоторое томление от такого долгого воздержания от женского общества. Его поддерживали и остальные товарищи.
– Тут не женишься без денег. Всяк норовит получить за невесту побольше.
– Везде так, – ухмылялся Сафрон. – Отцы везде требуют калым.
– А мне тута даже страшновато, – заметил Гераська. – Того и гляди могут голову проломить. Так и зыркают на тебя злющими глазами. Хоть к ним в мечеть переходи. Как это у них называется? Ислам, что ли?
– Так вроде, – ответил Сафрон. – Однако скоро нам предстоит дорога, казаки.
– Дорога? Куда же наш Мехмед-ага решил направить свои денежки?
– Того он не говорит. Но верблюдов уже собрал десятка два и товары закупает. А раз верблюды, то не морем же будет путешествовать.
– Может, нам стоит поискать судно и махнуть в Азов или куда ещё в наши земли? – предложил Аким. – Уж дюже тут муторно от этих басурманов.
– Городок малый и судно туда найти трудно, – вздохнул Сафрон. – Да и денег на проезд у нас нет. Купеческие монетки уже давно пропали. Вот купили что из одёжки да ичиги на ноги, а то тут такие дороги, что в день все ноги истопчешь до кровушки.
– И кормимся за счёт купца, – добавил Гераська. – Интересно, зима тут бывает? Снег падает, или так и будет одна жара и солнышко?
– Сказывают, что и снежок выпадает изредка, – ответил Аким. – Даже мороз случается раз лет в десять. В Крыму и то холоднее бывает зимами.
Через две недели купец Мехмед-ага заявил казакам:
– Скоро выступаем по торговым делам. Вам надо будет вооружиться и охранять караван. Я добавлю ещё двух местных. Оружие получите в день выхода.
Всем хотелось узнать, куда будет двигаться караван, но не осмелились спрашивать, понимая, что купец не скажет. Он до сих пор опасался за них, иногда казаки замечали за собой слежку. Но это могли быть и местные фанатики.
Караван в двадцать два верблюда выступил ранним утром и запылил по каменистой дороге, постепенно поднимаясь к горам, темневшим на полдне.
Мехмед-ага ехал на коне, остальные на ослах и мулах. Казаки посмеивались, восседая на костлявых спинах этих маленьких животных. Два местных охранника ехали на небольших лошаках с длинными ушами и коровьим хвостом.
– Видать, купец нам нарочно дал ослов, чтобы, значит, не сбежали, – угрюмо заметил Данил и огрел тощий круп осла палкой. Животное недовольно мотнуло головой, но не ускорило шаг.
