Хулио Кортасар
Цирцея
Однако сплетни возникали не на пустом месте, и больше всего Маньяра удручало, что некоторое события действительно можно было толковать по-разному. Да, многие в Буэнос-Айресе умирают от сердечного приступа или, захлебнувшись, идут ко дну. Полным-полно кроликов, которые на глазах начинают хиреть, а потом подыхают – кто в доме, кто в патио. Да и собак, которые любят или, наоборот, терпеть не могут ласку, тоже немало. Скупые строчки, оставленные Эктором матери, рыдания, раздававшиеся – их вроде бы слышала сплетница из конвентижо – на пороге дома Маньяра в ночь смерти Роло (но еще до того, как он упал с крыльца), лицо Делии в первые траурные дни… Люди так любят копаться в подобных историях, что в конце концов по крохам воссоздается целостная картина событий, этакий причудливый ковер, на который с ужасом и отвращением взирал Марио, когда в его комнатенку вползала бессонница.
«Не сердись, что я умираю, ты не сможешь меня понять, но не сердись, мама»… Клочок бумаги, вырванный из газеты «Критика» и придавленный камнем рядом с пиджаком, оставленным в качестве опознавательного знака для первого же моряка, который выйдет спозаранку на берег. А ведь Роло был так счастлив до той ночи! Правда, в последние недели он стал немного странным, вернее, не странным, а рассеянным: сидел, уставившись в пустоту, словно пытался там что-то разглядеть или, скажем, расшифровать таинственную надпись, начертанную в воздухе. Все ребята из кафе «Рубин» были компанейскими. А вот Роло – нет, и сердце у него вдруг не выдержало. Роло сторонился людей, вел себя сдержанно, имел деньги, разъезжал на «шевроле» и в последнее время толком ни с кем не общался. То, о чем говорят под дверью, разносится на всю округу, и сплетница из конвентижо упорно твердила, что плач Роло напоминал задушенный крик – так бывает, когда рот зажимают руками, и крик получается как бы раздробленным. И почти тут же голова Роло с размаху ударилась о ступеньку, Делия с воплем кинулась к нему, и в доме началась совершенно уже бесполезная кутерьма.
Собирая осколки сведений, Марио подсознательно пытался найти случившемуся другое объяснение, оградить Делию от нападок соседей. Он ее никогда ни о чем не расспрашивал, однако смутно чего-то ждал. Марио иногда думал: а знает ли Делия, что про нее говорят. Даже супруги Маньяра – и те вели себя странно: если и упоминали о Роло и Экторе, то как бы между прочим, словно молодые люди просто уехали куда-то в путешествие. Ну а Делия помалкивала, окрыленная их благоразумием и безоговорочной поддержкой. Когда же к ним присоединился Марио, то Делия получила тройное прикрытие, они были как бы ее тенью, тонкой и неотступной, почти прозрачной по вторникам и четвергам и более плотной и услужливой по субботам и понедельникам. Теперь Делия время от времени чуть-чуть оживлялась: однажды села за пианино, в другой раз согласилась поиграть в карты. К Марио она теперь была более благосклонна, усаживала его к окну в гостиной и рассказывала о том, что она собирается шить или вышивать. О пирожных и конфетах Делия даже не заикалась, и Марио это удивляло, но он думал, что она поступает так из деликатности, не осмеливаясь ему докучать. Супруги Маньяра расхваливали ликеры, которые готовит их дочь, и как-то вечером захотели поднести Марио рюмочку, однако Делия резко возразила, что это дамский напиток и она давно уже опорожнила почти все бутылки.
– А Эктору… – жалобно начала мать, но осеклась, не желая расстраивать Марио.
Правда, потом Маньяра поняли, что упоминание о бывших женихах не раздражает Марио. О ликерах же речь зашла вновь только тогда, когда Делия окончательно взбодрилась и решила попробовать приготовить их по новым рецептам. Марио запомнил тот день потому, что получил повышение по службе и поспешил купить Делии коробку шоколадных конфет. В столовой супруги Маньяра терпеливо крутили рычажки радиоприемника и уговорили Марио составить им компанию, послушать пение Роситы Кирога. Он немножко послушал, а потом сообщил о своих успехах и добавил, что принес Делии конфеты.
– Зря ты это купил. Ну, да ладно, отнеси ей, она в гостиной.
Посмотрев вслед Марио, супруги переглянулись, и сеньор Маньяра снял с головы наушники, напоминавшие лавровый венок, а сеньора отвела взгляд и вздохнула. Вид у обоих стал вдруг несчастный и растерянный. Маньяра нервно поднял телефонную трубку.
Делия довольно прохладно отнеслась к подарку, но доедая вторую конфету – мятную, украшенную гребешком грецкого ореха – сказала, что умеет делать конфеты сама. Похоже, ей было неловко за свою недавнюю скрытность, и чтобы загладить вину, Делия принялась со знанием дела объяснять, как готовится оболочка конфет, начинка, а также шоколадная или кофейная глазурь. Лучше всего Делии удавались апельсиновые конфеты с ликером. Демонстрируя способ их приготовления, она проткнула иголкой одну из конфет, которые принес Марио, и глядя на ее руки, слишком белые на фоне шоколада, Марио вдруг представил себе хирурга, сделавшего небольшой перерыв между операциями. Конфета в пальцах Делии напоминала малюсенького мышонка, крошечного, но живого, и игла протыкала живую плоть. Марио почувствовав какую-то странную дурноту, омерзение, как будто съел что-то тошнотворно-сладкое. Ему хотелось сказать:
– Выброси эту конфету… Выброси подальше, не подноси ко рту, ведь она живая! Это живой мышонок!
Но потом он вспомнил про повышение по службе и опять обрадовался, а Делия все повторяла рецепты чайного и розового ликеров… Марио запустил руку в коробку и съел одну за другой несколько конфет. Делия улыбалась, словно потешаясь над ним. Марио пришли в голову довольно странные мысли… он робко ощутил прилив счастья.
«Третий жених… – промелькнуло у него в мозгу. – Взять и заявить: я твой третий жених, но я жив!»
Вспоминать о происшедшем становится постепенно все труднее, ведь многое перепуталось, на эту историю наслоились другие – как бывает, когда забываются некоторые подробности, и с изнанки воспоминаний начинает ткаться паутина домыслов. Но, похоже, Марио зачастил к Делии… по мере того, как девушка возвращалась к жизни, жизнь Марио оказывалась все теснее связана с ее капризами и прихотями. Даже Маньяра – правда, не без опаски – попросили его подбодрить дочь, и Марио стал покупать ингредиенты для ликеров, фильтры и наполнители, и в том мрачном удовольствии, с каким Делия принимала подношения, ему чудился проблеск любви или хотя бы некоторый отказ от памяти о погибших.
