Кортни Коллинз
Птаха
8
Дарвин, минувшая суббота
Рано утром ты просыпаешься от громкого стука матери Т в стену фургона.
Лин не знает, что сегодня суббота? – стонешь ты.
Но Т уже спрыгнул с кровати и открыл дверь.
Она здесь? – слышишь ты вопрос Лин, и от слова «она» в животе у тебя сжимается.
Мама, семь часов. Т выходит из фургона и закрывает за собой дверь. Но ты все равно слышишь их голоса.
Я тебе уже говорила, не надо с ней спать. Ей всего четырнадцать. Она…
Четырнадцать и девять месяцев, перебивает Т.
Ты отключаешься от разговора, быстро одеваешься и набрасываешь на плечо рюкзак. Ботинки твои на улице под ступеньками. Ты не собираешься униженно ползать под ногами Лин, поэтому выскакиваешь с радостным «Доброе утро!» и босая идешь по траве и бамбуковому саду.
Тебе не хочется домой, торчать там в одиночестве. И ты садишься на автобус и едешь до торгового центра. Находишь открытое кафе и, пока готовится рулет с ветчиной и яйцом, болтаешь с официантом.
Бродишь по торговому центру в поисках скамейки, куда можно сесть. Где бы никто больше не сидел. Чтобы не видно было ни жвачки, ни странных пятен, ни товаров для дома в стиле богемного шика. Находишь такую скамейку, садишься и завтракаешь, наблюдая, как открываются магазины. В поле твоего зрения студия маникюра, куда тебя иногда водит Мия в «день девочек», как она это называет. В студии три женщины. Но табличка за стеклянной дверью еще повернута стороной «Закрыто». Женщины раскатывают небольшие маты, зажигают благовония и склоняются перед статуей Будды, усевшегося в углу между двумя орхидеями.
Потом одна из них, называющая себя Черри, переворачивает табличку. Ты доедаешь рулет и толкаешь дверь. Раздается звон колокольчиков.
Первый клиент на удачу, улыбается Черри. Садись.
Ты влезаешь на высокий кожаный стул.
Массаж? – спрашивает Черри.
Да, пожалуйста.
Черри раскладывает массажный стул и наливает воду в раковину для ног.
Шеллак или обычный?
Обычный, говоришь ты, раскачиваясь на стуле.
Шеллак лучше. Более стойкий.
Ладно.
Черри дает тебе палитру цветов и начинает скрести ступни. Она не комментирует, какие они грязные, как и то, что ты пришла к ней босая.
Ты выбираешь зеленый металлик.
Не слишком горячо? – спрашивает она, поливая тебе ноги водой.
Замечательно.
Черри смотрит на тебя поверх очков.
Ты Птаха?
Да.
Я тебя помню. И твою маму. Мама очень хорошенькая. Прямо модель. А где она?
Уехала на выходные с бойфрендом.
А-а, кивает Черри. А у тебя есть бойфренд?
Что-то вроде. Я не нравлюсь его матери.
Ха! Наверно, ты для него слишком хорошая.
Нет. Она считает, я недостаточно хорошая.
Забудь о ней, говорит Черри, массируя тебе ступни. Матери сумасшедшие, когда дело касается их сыновей.
Оказывается, в студии еще больше статуэток Будды, все они пузатые, с бусами на шее; перед ними лежат свежие цветы.
Ты буддистка? – спрашиваешь ты.
Умненькая девочка, язвительно отвечает Черри.
Веришь в реинкарнацию?
Да.
А кем ты, по-твоему, была в прошлой жизни?
Кошкой. Черри подрезает тебе ногти. Очень привередливой. Не особенно любила людей. Она смеется.
А можно рождаться тем же человеком или существом опять и опять, чтобы все время одно и то же, повторялось снова и снова?
Нет. Черри полирует тебе ногти. Ты же не камень. Скорее река. Подвижная. Течешь, течешь.
Она оборачивается к другим работницам и говорит по-вьетнамски. Те отвечают, и Черри вроде соглашается.
В моей деревне жил мальчик, говорит тебе потом Черри. Он все время приходил в один дом, чужой, но все там знал. Старуха-хозяйка не сомневалась, что это ее сын, умерший шестьдесят лет назад. Таких историй множество. А некоторые просто знают. Как я – что была кошкой.
Закончив красить ногти, Черри дает тебе вьетнамки и чай со льдом. Ты платишь наличными, надеваешь шлепанцы и какое-то время чувствуешь себя лучше, потому что за тобой поухаживали.
Но когда ты опять идешь по продуваемому кондиционерами торговому центру, заполнившемуся компаниями подростков, и видишь на баннерах сияющих девушек с замороженными улыбками, снова наваливается недовольство жизнью, ты ничего не можешь поделать.
Тебе хочется отвлечься, и, наткнувшись на магазин косметики, ты заходишь и смотришь, как невесте делают макияж. Она втянула щеки, а визажистка, кисточкой обведя ее скулы, покрывает их ярко-розовыми румянами.
У тебя остались еще почти все деньги Мии, и ты решаешь тоже раскрасить себе лицо. Ищешь палетку теней для глаз, подходящих к ногтям. Пробуешь несколько цветов, накладывая их на внутреннюю сторону запястья, наконец находишь нужный блестящий оттенок зеленого. Покупаешь тени, ярко-розовые румяна и медленно плетешься домой, поскольку на горячем цементе тоненькие вьетнамки Черри плавятся.
В доме пахнет рыбными палочками, так как вчера, уходя из дома, ты не помыла ни сковородку, ни тарелку. Чтобы не чувствовать себя совсем одной, ты включаешь радио, раздвигаешь все занавески и открываешь все окна, представляя себя девушкой с баннера, девушкой, которой нравится ее жизнь. Снимаешь футболку и бросаешь ее на пол. Мии нет. И, что еще лучше, Джерома тоже.
Ты принимаешь душ и шаришь в ящике Мии с косметикой. Наносишь на лоб тональный крем, но он для тебя слишком светлый. Умываешься, мажешься увлажняющим кремом и втягиваешь щеки. Находишь круглую кисточку, похожую на ту, что использовала визажистка, и кладешь на скулы новые ярко-розовые румяна. Красишь веки блестящим зеленым, в честь Черри пустив из уголков глаз небольшие «кошачьи» стрелки. Ты не очень знаешь, как пользоваться Мииными щипчиками для завивки ресниц, поэтому просто мажешь ресницы тушью, пока они в конце концов не слипаются. Наклоняешься к зеркалу.
Ты могла бы быть хорошенькой, если бы постаралась.
Ты берешь из ванной круглое зеркало Мии для выщипывания бровей, оно закреплено на подставке и вращается. Ставишь его на кухонный стол. Кучей отодвигаешь рисовальные принадлежности на другой конец и опять изучаешь свое лицо в зеркале. Открываешь альбом и впервые в жизни начинаешь рисовать себя.
Глаза, ресницы, щеки, губы, нос. Может, так тебе удастся изменить свою жизнь – глядя на себя и воображая, что ты достойна автопортрета.
* * *
Ты рисуешь целый день, добавляя в работу чернил, акварели, прерываясь только перекусить. Когда становится темно, запираешь все двери и окна, кроме как в своей комнате, поскольку при закрытом окне не можешь спать. Звонишь Т, но он не отвечает, и ты ложишься в постель.
Из глубокого сна тебя выводит громкий стук во входную дверь. Ты прислушиваешься. Шаги вдоль дома, по саду, мнут папоротник. Ты пытаешься найти в комнате, чем можно обороняться. Ножницы. Тяжелый художественный альбом. Хватаешь из-под кровати баллон с краской – он под рукой – и встаешь у окна. Краску можно распылить нежеланным гостям в лицо, а если попытаются проникнуть в дом, то и ударить. Адреналин бежит по телу, ты уже прицеливаешься, как вдруг слышишь:
Пташечка! Пташечка! Голос Мии. Она хихикает. Я забыла ключи.
Ты открываешь входную дверь и впускаешь Мию. Она с Джеромом. Ты не говоришь ни слова и сразу уходишь к себе, хлопнув дверью. Стараешься опять уснуть, но скоро до тебя доносятся громкие звуки очередной оргии. Может, им как раз хочется, чтобы было слышно? – думаешь ты. Ты вся на нервах. Два часа ночи. Спать невозможно. Ты надеваешь черные леггинсы, черный свитер, берешь рюкзак, кладешь туда баллоны с краской и, вылезая в окно, понимаешь, что с таким же успехом могла выйти через дверь. Мия все равно не услышит, и ей плевать.
Ты идешь к вчерашнему мосту. Тяжелый рюкзак с красками впивается в плечо, и ты перевешиваешь его на спину. Оказывается, лампы под мостом разбиты. Но стену более-менее освещает полная луна.
Ты не взяла с собой альбом. Он остался на кухонном столе. Но твой автопортрет ясно стоит перед глазами, и ты с легкостью воспроизводишь его, все линии, формы, которые обнаружила на своем лице.
Рисуешь до рассвета, потом отходишь оценить работу.
Ты нарисовала себя розовым, зеленым и голубым. Глаза закрыты. Ты обхватываешь себя руками.
Плывешь или падаешь? Непонятно.
В любом случае работа, похоже, еще не окончена.
9
Дарвин, наши дни, минувшая суббота
Домой ты заходишь через дверь. На обратном пути из выставленных на улицу вещей ты взяла маленькую лампу для своей коллекции. Одно из твоих открытий, сделанных во время прогулок в любое время дня и ночи, состоит в том, что люди выставляют ненужные предметы интерьера перед домом. Ты точно не знаешь, вышли ли такие лампы из моды или их трудно транспортировать, когда переезжаешь в другой штат. Но у тебя на столе выстроилось уже шесть.
Ты снимаешь свитер и леггинсы. Они влажные от пота и пахнут краской. Еще очень рано. Джером и Мия будут спать долго. Ты берешь с кухни альбом, ручки, краски. Надеешься, твой автопортрет никто не видел. Хоть и нарисовав копию на стене моста и выставив, таким образом, на обозрение всем прохожим, ты не хочешь думать, что на тебя будут смотреть глаза Мии и Джерома.
В ванной ты баррикадируешь дверь корзиной для белья и принимаешь душ. Оттираешь с рук пятна краски, моешь голову и закутываешься в полотенце. На кухне смешиваешь в миске мюсли с бананом и удаляешься в свою комнату.
Обводишь взглядом книжные полки. Переехав из Сиднея в Дарвин, ты привезла с собой одежду, все для рисования и небольшую, подаренную бабушкой библиотеку. В основном это книги о художницах и их работах. Ты вынимаешь книгу об итальянке Аличе Пасквини.
Сидишь на кровати и рассматриваешь муралы, которые Аличе рисовала на улицах всего мира. Портреты, в основном девушек, такие огромные, для всех, но приоткрывающие что-то интимное, настоящее. У Пасквини нет сияющих девушек и замороженных улыбок. Все задумчивые. Все в собственном мире.
Ты выдираешь свой автопортрет и кладешь его рядом с одной из работ Аличе Пасквини. Почему у нее намного лучше, чем у тебя?
Ты листаешь страницы альбома и жадно рассматриваешь ее работы до тех пор, пока не понимаешь разницу. Каждая девушка рассказывает личную историю. Как же ты можешь закончить автопортрет, когда так мало знаешь свою?
* * *
Мия будит тебя стуком в дверь. Принесла горячий сэндвич с сыром. Сидит на краю кровати и смотрит, как ты ешь.
Ты в порядке, моя маленькая Пташка? – спрашивает она.
Ну да.
Спасибо, что прибралась.
Все нормально. Как кемпинг?
Джером возил меня к водопаду. Потрясающе. Но там столько комаров! Мы уехали раньше.
Он еще здесь?
Готовит нам обед.
Тебе стоило предупредить меня о вашем отъезде.
О, Пташка. Все вышло абсолютно спонтанно. Но ведь я оставила записку.
Могла бы сообщить накануне или позвонить.
Хорошо провела без меня время?
Ходила в торговый центр, видела Черри. Сделала себе маникюр. Ты растопыриваешь перед Мией пальцы.
Круто.
Черри сказала, ты похожа на модель.
Было бы неплохо. Мия чешется. Ты голову готова дать на отсечение, она размечталась о том, как была бы моделью.
О чем задумалась? – спрашиваешь ты.
Пора брить ноги, говорит она и уходит.
Ты опять звонишь Т, но он не отвечает. Отправляешь СМС: Ты норм? Затем вылезаешь из постели и открываешь ставни. На подоконнике мертвая стрекоза. Ты надеешься, это не ты убила ее, когда готовилась встретить взломщиков.
Ты кладешь стрекозу на ладонь, поглаживаешь черно-оранжевое брюшко, считаешь ноги. Одной не хватает. Может, она от этого и умерла. Нарушился баланс. Ты рисуешь стрекозу со всеми ногами, а потом в полете. Заходишь в интернет и читаешь, как стрекоза превращается из яйца в личинку, потом во взрослую особь, как «противостоит всем непогодам». По-простому она зовется бродяжкой рыжей и способна перелететь через огромный океан.
Ты спишь, рисуешь, опять спишь.
Мия стучит в дверь:
Обед готов. Джером пожарил стейк.
Ты берешь телефон. Почти шесть часов. СМС от Т: Ма уехала с но4евкой. Метнешься?
В гостиной Мия дает тебе поднос с прикрепленной снизу небольшой подушкой. Она купила такие подносы, потому что Джером любит обедать перед телевизором. Бабушка никогда бы не позволила тебе есть перед телевизором. Но по крайней мере это избавляет от мучений сидеть с Джеромом за одним столом.
Джером хочет посмотреть шестичасовые новости. Они с Мией садятся на диван, а ты подальше от них в кресло. Стейк пережарен, и ты устраиваешь театральное представление: мучительно режешь мясо, скребешь ножом по тарелке, но никто не обращает на тебя внимания. Оба пялятся в экран, сметая еду не жуя.
Сделай погромче, говорит Джером, и тебе становится неловко от того, как легко Мия подчиняется его приказам, как шарит по подушкам в поисках пульта.
Местные новости начинаются с репортажа о тюрьме для несовершеннолетних. Девичий бунт, зачитывает ведущий. Вчера вечером заключенные открыли в камерах краны и затопили верхний этаж тюрьмы, вызвав короткое замыкание, что привело к пожару…
Показывают девочек, бегущих охранников, разматывающих рукава пожарных. А затем камера задерживается на пяти девочках, стоящих плечом к плечу, их силуэты вырисовываются на фоне огня и полной луны.
Ты ставишь поднос на пол.
Диктор сообщает, что на время уборки девочек переведут в соседний корпус для мальчиков. Репортаж заканчивается кадрами, на которых из красного огнетушителя в руках пожарного вырываются облака пены, скрывая девочек.
Диктор переходит к следующим новостям, но ты не слушаешь. У тебя кружится голова. Ты откидываешься на спинку кресла и хватаешься за подлокотники.
Когда головокружение проходит, встаешь.
Я к Т, говоришь ты.
Не доешь? – удивляется Джером.
Не могу. Пережарено.
Ты идешь к Т. Он в фургоне, сочиняет музыку на компьютере, пьет пиво.
Хочешь? – спрашивает он.
Нет, спасибо. Бросила. Смотрел новости?
Какие новости?
Про тюрьму. Там бунт.
И что в этом нового? Он поглощен чем-то в компьютере.
Я видела девочек.
Каких девочек?
Которых все время рисую. Всех пятерых. Я видела их в новостях.
Что?
Ты ищешь в телефоне новости – показать Т. Подсовываешь экран ему под нос. Вот они. Мои девочки. Клео, Дев, Кей, Рея, Бемби.
Т смотрит репортаж, но вяло, без интереса.
Посмотри еще раз.
Он неохотно смотрит еще раз.
Кажется, немного похожи, пожимает он плечами.
Что значит «похожи»? Это они и есть.
Да ради бога.
Т сегодня какой-то не такой. Прохладный. Может, Лин все-таки его достала и положила начало концу, потому он и позвал тебя?
Пойду прогуляюсь, говоришь ты. Ты со мной?
Я собирался повозиться здесь, слепить пару треков.
Тогда зачем звал?
Не знаю.
Ты чувствуешь, ваши отношения дают трещину, чувствуешь его равнодушие, отстраненность и приходишь в ярость.
Ты перебарщиваешь с дезодорантом, морщишься ты.
Что?
Но тебе больше не хочется ничего говорить.
Ты идешь к стене с девочками, законченными всего неделю назад. Тогда Т стоял на страже в конце дорожки за центральным супермаркетом, а ты, шатаясь на ведре, рисовала. Повернув головы, девочки встали плечом к плечу.
Теперь на шухере стоять некому. Ты сидишь, прижавшись к стене, и в очередной раз смотришь в телефоне новости. Ставишь на паузу, когда появляются девочки. Поднимаешь телефон и сравниваешь с рисунком на стене. Это они, ты знаешь. Не просто похожие, а именно они.
У тебя столько вопросов о своей жизни. Вопросов, на которые, похоже, могут ответить только они. Как они могли прийти к тебе в детстве точно такими, включая даже дикие повадки? Какие тайны твоей жизни они хранят? И как тебе найти их, чтобы они все рассказали?
10
Дарвин, наши дни, минувший понедельник
Ты просыпаешься с твердым намерением не идти в школу. Открываешь ноутбук и ищешь сайт тюрьмы для несовершеннолетних, а на нем – часы и правила посещения. Читаешь: «Дети до 18 лет допускаются только в сопровождении взрослых». Когда Мия встанет, ты попросишь ее съездить туда с тобой. Она в принципе не против твоих прогулов и, наверно, будет рада, если у тебя появятся новые друзья, хоть они сейчас и за решеткой.
Ты надеваешь шорты и футболку. Хочешь приготовить Мие завтрак: нарезать фрукты, накрыть стол, заварить чашку чая. Ставишь чайник. Берешь из вазы с фруктами банан и замечаешь еще одну записку, написанную, как всегда, на обороте конверта.
Пташка,
Я уехала на ретрит, йога. Вернусь в следующую среду.
Вот тебе немного денег перекантоваться.
Джером за тобой присмотрит.
М. Чмоки.
Ты вынимаешь деньги из конверта и засовываешь их в карман, даже не удосужившись пересчитать.
Почему Мия никогда не предупреждает о своих отъездах? Могла бы хоть намекнуть, когда вчера сидела на твоей кровати и чесалась. Или перед обедом за телевизором. А может, она считает, что ты с воплями побежишь за ее машиной, как в детстве, когда она тебя бросила?
Оказывается, Мия помыла пол на кухне. Ты приносишь из кладовки воздушный рис, высыпаешь его в миску. Открываешь дверцу холодильника, отчего все вокруг трясется. Холодильник забит. Она вообще не собирается возвращаться? Ты наливаешь в миску молока. Немного проливается на пол, но ты и не думаешь вытирать.
Ты ешь рис и представляешь, что живешь совсем другой жизнью. Где мать не уезжает без предупреждения, а тот, кому она тебя доверила, не пытается подсматривать за тобой в душе и не пялится на твою грудь.
Открывается дверь спальни, и ты быстро встаешь из-за стола. Ты не хочешь встречаться с Джеромом. Ты споласкиваешь миску и, ставя ее на сушилку, чувствуешь, как он наклонился над тобой, потянувшись к полке над головой за кофейной чашкой.
Доброе утро, Пташка-Чик-Чирик.
Почему нельзя взять чашку со стойки?
Потому что мне нравится эта.
В чашке, которую он держит в руках, нет ничего особенного. От одного вида Джерома у тебя тут же начинает болеть живот. Он в винтажном шелковом халате, найденном тобой в секонд-хенде и подаренном Мие на прошлое Рождество. Халат почти не закрывает его фасад, и ты понимаешь, он надел его специально с целью тебя позлить. Да его кожа навсегда погубит шелк, так же как он губит Мию и твою жизнь.
Когда она уехала?
В половине шестого. Джером ставит на плиту кофеварку.
Почему опять не сказала, что уезжает?
Знает, как ты распереживаешься.
Вообще-то, тебе совершенно не обязательно здесь торчать. Если честно, лучше бы ты ушел.
А я рад. Рад, что сложилось, как сложилось.
И он водит по тебе взглядом, а ты чувствуешь себя птахой, залетевшей в окно на потеху этому ужасному человеку. Сердце в груди становится слишком большим. Ты думаешь, как убежать.
Почему ты не в форме? – спрашивает он.
Сегодня день без формы.
В понедельник?
Почему нет?
Ты берешь рюкзак и идешь к двери. Он тоже выходит на улицу и, пока ты надеваешь кеды, стоит сзади. Шнурки ты не завязываешь.
Увидимся после школы, говорит он.
Ты сегодня не работаешь?
Взял отгулы, побуду дома.
Здесь?
Почему нет?
Чертовски удобно, фыркаешь ты.
Ты понятия не имеешь, куда идти, какую дорогу выбрать, и едва переставляешь ноги. Где-то за глазами собираются слезы. Хорошо бы поплакать. Однажды ты позаимствовала у Мии глазные капли и капала до тех пор, пока по лицу не покатились крупные капли – просто чтобы испытать ощущение.
Ты достаешь засунутые в карман деньги и насчитываешь триста семьдесят долларов. Прикидываешь, сколько ночей сможешь оплатить в Дарвине. Даже если молодежный хостел не забронирован туристами и ты возьмешь двухместный номер, продержишься до конца недели. А чем питаться?
Как бы тебе хотелось позвонить бабушке и вернуться к ней. Чтобы она была жива. Чтобы у тебя был отец, который знал бы о твоем существовании и мог бы позаботиться о тебе сейчас из Индии, Южной Америки или откуда он там.
Ты звонишь Т.
Он отвечает. Идет в школу. Предлагает встретиться на автобусной остановке. Хотя отношения у вас напряженные, тебе все-таки придется попросить его об этом одолжении.
На автобусной остановке он один.
Опоздал на автобус? – спрашиваешь ты.
Ну да.
А другого нет?
Не прямо до школы.
Ты подсаживаешься к нему.
Мия опять слиняла.
Куда на сей раз?
Ретрит.
Денег оставила?
Кое-что. Немного. Могу я пару дней пожить у тебя?
Ты чувствуешь, как Т напрягается, слышишь, как его ботинок елозит по асфальту, и продолжаешь:
Джером у нас поселился, я не могу остаться с ним одна.
Т тяжко вздыхает, трет лицо, ерошит волосы.
Что?
Когда ты вчера ушла, я заснул, а потом пришла Лин и обнаружила все пивные бутылки.
Наверно, ей не понравилось.
Я сказал, что это твои.
Ого, спасибо.
Прости, Птаха. Я просто не вынесу, если опять вляпаюсь в то же самое дерьмо.
Тогда, может, не стоит пить на заднем дворе у матери?
Солнце бьет по крыше остановки, а автобусов так и нет. Ты чувствуешь, как разверзается пустота, где все тихо и разрозненно; ты слишком многого не понимаешь о себе и своей жизни. Люди, растения, животные, дома вертятся внутри. Где же твоя настоящая жизнь? Жизнь, какой ты намерена жить?
Т почти на пределе, догадываешься ты, как, похоже, все, прежде чем бросить тебя, доходят до предела. Как Мия, которая бросила тебя в детстве. Как бабушка, которая взяла и умерла. Даже у миссис Уайтхед есть предел. Что же в тебе такого? Почему все с ходу тебя бросают?
Ты опускаешь голову на колени и обхватываешь их руками. Пусть из тебя, из головы выйдет пустота.
Ты поднимаешь палочку и начинаешь рисовать на бетоне линии и странные формы. И тут тебе приходит в голову.
Это не голос – видение; ты смотришь на него сверху, целая мозаика: что было раньше и что должно произойти сейчас, если ты хочешь все изменить.
Но тебе придется просить Т еще об одном одолжении, в это все упирается.
Ты встаешь и подходишь к расписанию автобусов.
У тебя осталось поддельное удостоверение?
Да, в сумке.
Можешь съездить со мной в тюрьму?
Зачем?
Девочки там. Я понятия не имею, откуда я их знаю, но знаю. И, по-моему, они могут рассказать мне кое-что о моей жизни и как ее изменить.
Т качает головой.
Ты мой должник, не забыл?
Т вздыхает. Ладно, что надо делать?
Вы садитесь на первый же автобус до тюрьмы. В конце салона Т замечает знакомого и подсаживается к нему. Ты смотришь в окно и думаешь о девочках. Отрывистый смех Клео. Дев, такая высокая, некрепко стоит на ногах. Нервная, робкая Кей. Рея, вечно трогает лицо.
Но самая живая – Бемби. Она наклоняется, ее длинные волосы падают тебе на лицо, она берет твою руку погадать. Проводит пальцем по линиям ладони. Смеется тому, что увидела. Но что она там увидела?
Вы едете на автобусе целый час. Водитель высаживает вас в конце длинной дорожки, и вы идете к тюремным воротам мимо парковки.
Перед стеклянной будкой очередь. Вы становитесь в конец. Посетители получают пропуска, потом идут к воротам и предъявляют их охране.
Когда подходит ваша очередь, ты встаешь на цыпочки и обращаешься к человеку в будке:
Я пришла к подруге.
Кто твоя подруга?
Ее зовут Бемби. Б-Е-М-Б-И.
Ты должна быть в сопровождении взрослого.
Вот он. Ты пихаешь Т к окошку. Ему восемнадцать. Тут ты понимаешь, что Т в школьной форме. Будочник тоже это понимает. Он в двенадцатом классе, уточняешь ты.
Документ.
Т прижимает к стеклу удостоверение.
Просунь сюда, в щель.
Человек в будке смотрит удостоверение на свет и возвращает Т.
Хорошая попытка. Приходи со взрослым. Запись на посещение онлайн. Просто так прийти нельзя. Следующий.
Вы отходите от будки.
Прости, говорит Т.
Ты не виноват.
Ты идешь по парковке, Т тащится сзади. Приходи со взрослым. Но нет такого взрослого, кого можно было бы попросить.
Т догоняет тебя:
Ты сказала, что Мия оставила какие-то деньги?
Ну да.
И нужно больше?
Ну да.
Можно купить пару колес у Гарри, которого я встретил в автобусе. Мы могли бы их продать, и тогда тебе хватило бы денег на какую-нибудь комнату, пока Мия в отъезде.
Можно, говоришь ты.
Ты достаешь из кармана деньги и даешь их Т, а он бежит обратно на парковку, где слоняется Гарри.
По расписанию ближайший автобус через два часа. И ты идешь пешком. Т опять догоняет тебя.
Хочешь попробовать?
Полагаю, не повредит, если мы собираемся их продавать.
Т протягивает тебе таблетку. Ты глотаешь, не спрашивая, что это.
Вы идете молча, мимо с грохотом проезжают машины и фуры. Перед вами миражом возникает минимаркет, и, зайдя в него, вы бродите между рядами полок, просто поближе к кондиционерам. Ты покупаешь два брикета льда и уцененный до пяти долларов водяной пистолет.
Зачем? – спрашивает Т.
Разбрызгиватель. Перед магазином ты наливаешь в пистолет воды из-под крана и брызгаешь на него.
Ой! Горячо!
Тут все горячо.
Жалко, у нас нет машины, говоришь ты.
Сидя на корточках под навесом магазина и обсасывая лед, ты вспоминаешь видео из ютуба, которое вы смотрели однажды на выходных. Там рассказывалось, как завести машину без ключа. Т, похоже, приходит та же мысль.
Можно попробовать тот трюк, без ключа, пожимает он плечами.
Это единственное, о чем ты мечтаешь сегодня и что, наверное, осуществимо. Вы идете от магазина к перекрестку окраинных улиц. Наконец замечаете под деревом старенькую «Хонду».
Не заперта, удивляется Т. А в багажнике инструмент.
Значит, наша. Эти слова произносишь именно ты.
У Т есть ученическое водительское удостоверение, но он уже чувствует действие таблетки. Ты – нет и поэтому садишься за руль. У тебя, пожалуй, даже больше опыта, ведь когда Мия под кайфом, а Джером на работе, она часто просит тебя повозить ее по магазинам. И уверяет, что ты отлично водишь.
Кондиционер в машине не работает. Из него дует горячий пыльный воздух. Перед лобовым стеклом болтается ароматизатор в виде дерева, но все равно воняет плесенью. Т открывает все окна и включает радио. Ты несколько раз проезжаешь по улице, и, когда сворачиваешь на шоссе, в голове у тебя только одно – уехать так далеко, как только может увезти эта машина. Но вскоре вы начинаете умирать от жажды и плавиться от жары. Жалко, не купили воду. Впереди на заправке знак с большим голубым стаканом, и вы решаете остановиться и купить по слашу. Т напоминает, что машина угнанная и заезжать на заправку не стоит. Там везде будут камеры, говорит он.
Ты паркуешься на ближайшей площадке и идешь по бетону. Все вокруг дрожит – то ли от жары, то ли от таблетки. Стеклянные двери магазина на заправке открываются, и прохладный воздух обхватывает голову. Ты подходишь к автомату и, наполняя два высоких стакана синим льдом, воображаешь, что это все те слезы, которые никогда не текли по твоим щекам. Ты пьешь. Пьешь, пьешь, и все внутри начинает трястись.
Подходишь к продавцу и ставишь стаканы на прилавок. Улыбаешься, он улыбается в ответ.
Что-нибудь еще? – спрашивает он.
Это все. Ты лезешь в карман и вспоминаешь: все деньги у Т.
Простите, говоришь ты, поскольку, запуская руку в сумку, уже знаешь, что сейчас сделаешь.
Он такой легкий, почти вылетает из руки. Ты смеешься, держа его перед собой. Но продавец не смеется. Его руки уже подняты над головой.
Ты сжимаешь пистолет обеими руками, как в кино.
За ограбление заправки тебя наверняка посадят в тюрьму, где ты встретишься с девочками.
Ты держишь пистолет и вертишь головой, чтобы камеры запечатлели тебя во всех ракурсах.
Сейчас ты выйдешь с заправки с двумя синими слашами и отвезешь Т домой. Потом сядешь на улице и, если полиция тебя не найдет, сдашься сама.
Но ты не учла в своем плане двух полицейских, которые едут по шоссе и, заметив знак с большим синим стаканом, решают, что им тоже хочется пить.
Ты слышишь, как за спиной открывается стеклянная дверь, видишь, как продавец медленно опускает руки. Оборачиваешься. Двое полицейских держат пистолеты, похожие на твой, только настоящие.
Пуля летит к тебе вовсе не как в замедленной съемке. Вспоминать нечего, ты уже вне тела, паришь где-то сверху.
Вот ты лежишь лицом вниз на желтом кафельном полу, из плеча вытекает кровь, и ты думаешь, что опять умираешь.
Когда поворачиваешь голову, чтобы полюбоваться перевернутой каруселью, солнечные очки выстраиваются в радугу. Ты чувствуешь запах бензина и сладостей.
К тебе приближаются две пары ног в синих брюках и черных ботинках. Одна из них отпихивает водяной пистолет. Он с грохотом ударяется о стену. Ты пытаешься встать, но боль в плече прижимает к полу. Во рту появляется едкий привкус.
Ты смотришь, как твоя кровь течет по стыкам между плитками; хочется протянуть руку и собрать ее обратно – как будто это может что-то изменить или повернуть время вспять.
Но у тебя все равно нет сил.
Полицейские уже нависли над тобой, поднимают. У тебя на лице их прерывистое дыхание и капельки слюны, ты видишь мелькающие губы.
Один обхватывает тебя за пояс, другой поднимает за ноги, и ты оказываешься в воздухе. Пытаешься кусаться, но тебе натягивают на голову капюшон. Плотная ткань пахнет по́том.
Вокруг голоса. Открываются двери машины. Тебя кладут на твердый холодный пол. Двери захлопываются.
Ты знаешь, что уже была здесь.
Прислушиваешься, не закричат ли девочки. Ничего.
Ты вопишь: Бемби! Клео! Рея! Кей! Дев! Никто не отвечает. Только шум мотора. И тогда ты кричишь одна: ВЫПУСТИТЕ МЕНЯ!
Где твои девочки? Они бросили тебя?
Но потом вспоминаешь. Это случилось в другой жизни. И бросила их ты.