Крейг Джонсон
Холодное блюдо
3
Послышался грохот, когда кто-то попытался вытащить что-то вроде кастрюль и сковородок из одной из многочисленных коробок, выстроившихся вдоль кухонной стены. Я вдавил голову в подушку; почти четырнадцать часов сна, а состояние все равно дерьмовое. Хотя, похоже, за окном стоял погожий день. С моего ракурса почти с пола хорошо было видно ярко-голубое небо без единого облачка. Из кухни снова донеслись шум и свист. Если я не ошибся, это была Симфония номер один Прокофьева, и ее нещадно уродовали. Я кое-как принял наклонное сидячее положение и вытянул спину, позволив маленькой мышце, расположенной слева от моего позвоночника и чуть ниже, решить, какой у меня сегодня будет день. Прогноз был неплохим.
Я посмотрел сквозь непрозрачное пластиковое покрытие, которое все еще цеплялось за стеклянную дверь между спальней и кухней, поднялся на ноги и заковылял. Потом повернул стеклянную ручку, украденную почти десять лет назад из нашего арендованного дома в городе, и предстал перед великим шайенном, который был великолепен в своей старой майке вождей Канзас-Сити, а на спине красовалась надпись «ВАШЕ ИМЯ».
– Вообще-то тут люди спят.
– После четырнадцати часов объявляют клиническую смерть. – Он открыл банку печенья на краю стойки из деревянной стружки и выкладывал его на старую форму для пирога.
– Ты ее помыл?
– А надо было? – замер он.
– Ну, почти на всех вещах тут мышиное дерьмо.
Его плечи поникли, пока он вытаскивал печенье и осматривал его с внутренней стороны.
– Как ты можешь так жить? – повернулся ко мне Генри. – Пожалуйста, надень какую-нибудь одежду.
Я ушел в спальню, снял халат с гвоздя в стене и неторопливо зашагал обратно на кухню.
Сел на табурет у стойки и налил кофе в чашку «Денвер Бронкос». Мне показалось, что этим днем моя работа – как можно сильнее раздражать Генри. Мне стало лучше.
– Что на бранч?
– Кроме мышиного дерьма? – Он кинул почти килограмм свиных сосисок в сковородку, которую я никогда раньше не видел. Я сделал глоток французского кофе – казалось, я только и делаю, что это пью. Кади прислала мне дорогой кофе в зернах из Филадельфии в закрывающихся пакетиках, но я даже не купил кофемолку.
– Игровой день – это традиция. Два раза в году нас втягивали в смертельную схватку Западного дивизиона АФК: «Бронкос» против «Чифс». День панкейков и Игровой день в одни выходные.
– Да, я знаю. Сегодня вам зададут жару.
– Ой, да конечно… – Я снова попробовал кофе; он был ничего. – Где ты достал кофемолку?
Он не обратил на меня внимания и продолжил осматривать старую банку из-под кофе, в которой хранилась моя немногочисленная утварь, поэтому я спросил:
– Лопаточка?
– Да.
Я посмотрел на разбросанные контейнеры у стены и на бесконечные ряды ящиков из-под пива. Было сложно, но он нашел сковородку.
– Коробка.
– Господи.
Сосиски начали шипеть. Генри подошел к коробкам и начал методично их осматривать, сверху вниз, слева направо.
– Уолт, нам надо кое-что обсудить. – Звучало зловеще. – Было время, когда такой образ жизни можно было объяснить: скорбящий вдовец отважно бороздит море депрессии и картона. Это поинтереснее, чем быть эксцентричным юристом, но теперь, Уолт, друг мой, ты просто разгильдяй.
Я притянул свою чашку с кофе чуть ближе и расправил халат.
– Очаровательный разгильдяй.
Генри проверил первый ряд и теперь двигался через коробки к черному ходу.
– Я рискую снова окунуть тебя в депрессию, но Марта мертва уже четыре года.
– Три.
Он замер и прислонился лицом к двери, прижав другую руку к боку.
Сосиска лопнула, пустив мелкие брызги на фанерный пол. Я посмотрел на след от брызг; он был относительно небольшим, с несколькими зубчатыми краями из-за высоты траектории, маленькие лучи-усики тянулись к центру комнаты. Если объект, испускающий брызги, находится в движении, капли получатся овальными и будут иметь маленькие хвостики, выступающие в горизонтальном направлении, в котором двигалась капля. Когда верхняя часть капли приземляется последней, по брызгам на стене можно понять, был ли нападающий левшой или правшой. Я много знал о брызгах. Мне было интересно, как дела у Вик. Я посмотрел на нераспечатанный толстый конверт на моем кресле – секретный набор фотографий, иллюстрирующих предпоследнее место упокоения Коди Притчарда. Я так устал к тому моменту, как вернулся домой, что просто бросил их на кресло, не в силах сосредоточиться. Почерк Руби казался витиеватым и неуместным: «Фотографии с места происшествия, 29.09, 02:07».
– Четыре. – Генри не отводил глаз, а в его голосе слышалась усталая готовность к битве. – Уолт, пора жить дальше… В смысле, дети в колледже и те лучше живут.
Я не знал, что сказать; моя дочь была в колледже, а потом в университете, и она жила лучше.
– Но у меня есть четырехэтапный план твоего возрождения.
Я еще отхлебнул кофе и уставился на пол.
– Он включает поиск женщины? – Генри достал лопатку из ближайшей коробки. Я посоветовал ее помыть, что он и сделал после того, как состроил рожицу, а затем начал разбивать замороженное мясо в сковороде.
– Поиск женщины – это третий этап.
– Мне нравится твой план, но, думаю, надо сразу перейти к третьему этапу.
– Сначала надо дойти до состояния, в котором ты будешь достоин какой-нибудь женщины.
– Почему я чувствую, что остальные этапы мне не понравятся?
– Уолт, твоя жизнь – кавардак, твой дом – кавардак, и ты сам – кавардак. Пора нам прибраться. – Он оглядел мой дом. Уверен, это было ради драматического эффекта.
– Начнем с легкого. Это был хороший дом, когда ты только его построил, но то было пять лет назад. – Я думал, прошло четыре. – Надо сделать несколько желобов, чтобы сток перестал прорезать ров вокруг дома. Еще нужен отбеливатель, чтобы все вокруг перестало быть серым, а потом придется нанести на все защиту от ультрафиолета. Тебе нужно крыльцо, а еще лучше – веранда на заднем дворе…
Голова сильно разболелась.
– У меня нет на это времени, я уже не говорю об энергии.
Генри нашел открывашку и занялся несколькими маленькими баночками.
– Сейчас мы говорим не о времени, энергии и деньгах, это будет другой этап. Сейчас мы говорим о желании. У меня на примете есть два молодых человека…
– Ну нет. Я не пущу сюда краснокожих воришек в мое отсутствие.
Он подавился смехом, широко расставив руки, чтобы охватить все помещение.
– И что они могут здесь украсть? – В этом был смысл. – Эти ребята только открыли свою фирму, они хотят работать, мало берут, и они хороши. Я могу попросить их прийти сюда завтра в восемь.
Я оглядел комнату с ее голыми стенами, торчащими проводами и грязным полом и вздохнул.
– Ладно. А какой второй этап?
– Мы приведем тебя в форму.
Я сделал очередной глоток кофе; он уже начал остывать.
– О, меня уже не спасти.
– А ты думай о третьем этапе, – улыбнулся Генри. – Думай о нем, пока мы работаем над первым и вторым.
Он пихнул меня плечом, и я разлил немного кофе. Еще брызги. Генри повернулся и опрокинул маленькую банку зеленого перца чили в сковородку.
– Вряд ли весь этот план родился после твоих возможных разговоров с Кади, Руби и Вик.
Он готовил мясо, и запах зеленого перца становился опьяняющим.
– Я говорю со многими людьми на многие темы.
– А почему ты не сказал мне о последнем обеде Коди Притчарда в «Пони»?
Генри прислонил лопаточку железной стороной к сковородке, чтобы она не расплавилась, и уперся бедром в стойку. Я слушал его дыхание и осознал, как сильно он постарел за последние двадцать лет или две секунды. Через полминуты он потянулся через стойку и твердой рукой налил мне еще кофе.
– Я не думал, что это важно. Вечером в пятницу ты убежал оттуда и ничего никому не сказал, и я знал, что мы сегодня увидимся. Нам было о чем поговорить и помимо этого. – Генри налил себе кофе и вернул чайник на место. Он посмотрел мне в глаза, чтобы разрядить обстановку. – Итак, шериф… двадцать восьмого сентября примерно в 18:02 вышеупомянутый некий Притчард, Коди, зашел в заведение под названием «Рыжий пони». Свидетели сего действа – господа Чарли Маленькая Лошадь, Клел Филлипс и допрашиваемый Генри Стоящий Медведь. На тот момент мистер Притчард был в состоянии сильного опьянения, из-за чего ему отказали в алкогольном напитке и подали один мексиканский чизбургер делюкс, картошку и колу. Двадцать пять минут спустя между мистером Притчардом и мистером Маленькой Лошадью произошла словесная перепалка, в результате которой мистера Притчарда сопроводили к выходу и попросили удалиться. В последний раз, когда я видел Коди, он развернул свой сраный огромный фургон на моей парковке, раскидал повсюду гравий и направился на восток в самое лучше место на земле. Ну что, запишешь все или пойдешь помоешься? – Генри глотнул кофе.
– Ты как будто защищаешься.
– Да ладно? Просто хочу сохранить свою репутацию и дать точный отчет. – Он улыбнулся немного натянуто. – Что-то еще?
– Нет, ты все рассказал. Наверное, мне надо помыться. – Я встал и прошел мимо него в ванную. По дороге я захватил чашку кофе, потому что тот начал мне нравиться. Я надеялся, что Генри что-нибудь скажет – хоть что-то, лишь бы я обернулся.
– Не пойми меня неправильно, Уолт, мне не нравился этот парень, но я не знаю ни одного человека, которому бы он нравился. Если ты ищешь подозреваемого, просто открой телефонную книгу. – Он наблюдал за шкворчащими сосисками. – Есть какие-то зацепки?
Я вздохнул и наклонился к холодильнику.
– Анализы показали высокое содержание пивоваренного ячменного солода, злаковых, хмеля и дрожжей…
– В народе это называют светлым нефильтрованным.
– Говяжий фарш, халапеньо и американский сыр.
– Мексиканский чизбургер. Что-то еще?
– Из лаборатории – все. Из баллистики сказали, что на теле нет никаких следов, а деформация при ударе о грудину значительно затрудняет идентификацию оружия.
Это сразу заинтересовало Генри.
– Гладкоствольный?
– Кто знает? – пожал я плечами. – Но если так, то поиск сужается до десяти метров.
– А значит, стрелял какой-то знакомый этого недоноска. – Он снова натянуто улыбнулся. – По крайней мере, тот подпустил его близко с ружьем.
Генри нагнул сковородку за ручку так, чтобы жир стек на ближайшую к нему сторону.
– Это должен быть хороший знакомый.
– Да.
– С ним никого не было, никаких следов?
– Нет.
– Ему было где прятаться?
Пришла моя очередь улыбаться.
– В городе Паудер за каждым деревом прячется красотка… – Остальное мы сказали вместе: – Вот только там нет деревьев.
– Значит, возвращаемся к началу. Следы распыления?
– Нет. Как и пороха.
– Может, патроны?
– Ферг и его ребята ничего не нашли.
– Хм-м-м… – прокряхтел Генри. – Я воздержусь от комментария по поводу того факта, смогут ли Ферг и его ребята найти свою же задницу.
Он нахмурился в сковородку, налил скопившийся жир в мерный стаканчик, которым, видимо, распределял томатную пасту, и вылил большую часть содержимого.
– Метеорит?
– Чем больше людей я встречаю, тем сильнее убеждаюсь, что это могло быть деяние Бога, – улыбнулся я против воли.
– Не хотелось бы, чтобы Всевышнего за это наказали.
– Он отвечает даже за смерть маленького воробья.
– И даже тот был бы лучше погибшего, но разве не все должны чтить закон?
– Может быть. – Атмосфера стала легче, и я не мог упустить такой случай. – Кстати.
– М-м? – Генри посмотрел на меня, и его лицо выражало искреннюю заботу о друге, который практически обвинил его в препятствовании расследованию убийства. Я не хотел задавать этот вопрос, но не мог иначе. – Ты знаешь, о чем говорят в резервации?
– А что, ты переживаешь за голоса индейцев? – Он улыбнулся, чтобы я посмеялся его шутке, но мне было не до этого. – Что?
– Дело по изнасилованию Маленькой Птички…
– Мелиссы.
– Мелиссы. – Мне становилось все хуже. – Что о нем говорят в резервации?
На лице Генри проступило раздражение, когда он откинул волосы назад, вытащил из заднего кармана джинсов маленькую полоску из кожи и собрал то, что вполне бы сошло за густой конский хвост.
– Там говорят, – выделил он эту фразу, чтобы мне стало еще более неловко, – что ты мог бы поработать и лучше.
– И в чем причина моей неудачи?
Генри повернулся и уставился вдаль – то есть в деревянную стену всего в двух метрах.
– Два года условного, два года досрочного.
– Там не считают, что к этому были причастны Верн Селби и присяжные?
– В резервации всем плевать на судью и присяжных, потому что никто из них не был… индейцем, а на тебя – не плевать. – Он замолчал. – Считай это серьезным комплиментом.
Медведь открыл пакетик на молнии с тертым сыром и протянул мне. Я взял немного и засыпал себе в рот. Сыр с перцем.
– В любом случае добрая часть этих людей никак тебе не поможет. Только один человек мог бы отпустить тебе все грехи, и с ним тяжело иметь дело… он прощает всех, кроме себя, и ничего не забывает. – Мы молча смотрели друг на друга, пока жевали. – Тебе надо помыться. Третий этап сказала, что придет сюда в два к началу игры.
Генри открыл духовку, чтобы проверить печенье. Запах был восхитительным.
– Третий этап?
– Вонни Хайес изъявила желание участвовать сегодня в ритуале социального сближения. Я подумал, что к вечеру это может привести к более желанному ритуалу.
Я немного помолчал перед тем, как ответить.
– Я видел ее вчера утром. Она ничего не сказала.
– Похоже, женщины любят тебя удивлять. Наверное, потому, что это так просто.
Я окинул взглядом кипы книг, засохшую грязь на полу, стены и полоток.
– Вот черт…
Генри проследил за моим взглядом и покачал головой.
– Да, все очень плохо, но мы ей скажем, что у тебя ремонт. Фирма «Ред Роуд», те ребята, о которых я говорил, приедут завтра утром. – Он достал печенье из духовки и поставил его на одну из передних конфорок. – Иди помойся.
Я зашагал, но повернулся.
– А какой четвертый этап?
– Духовность, но этим займется другой человек.
Я включил воду в душе и, пока она нагревалась, осматривал свои пулевые ранения. У меня их было четыре: одно в левой руке, одно в правой ноге и два в груди. Я посмотрел на левую руку, так как это ранение было ближе всего. Оно было от 357-го с двумя мраморно-белыми точками по обе стороны. Та, что с внутренней стороны, имела четко очерченные края и была размером примерно с десятицентовик. С другой стороны точка была размытой, с хвостом как у головастика, повернутым к локтю, и размером с долларовую монету. Вода уже нагрелась, поэтому я ступил под нее и схватил кусок овсяного мыла, который прислала мне Кади. Мне оно понравилось, потому что у него не было запаха. Я отпихнул медленно сжимающиеся занавески.
То был срано-коричневый «Олдс Дельта 88» с двумя покрышками и облупившимся верхом. Я видел, что там сидели детишки, и просто включил на секунду фары, чтобы они остановились. Но они сделали это далеко не сразу. Водитель распахнул дверь и поехал задом к моей прошлой машине; мне казалось, он взбесился, потому что я остановил его просто так. Я ошибся. Он взбесился, потому что они с другом ограбили винный магазин в Каспере и сбежали с 943$, а я остановил их по дороге в Канаду.
Я намылился, ополоснулся и почувствовал себя так, будто сбросил старую кожу. Флакон с шампунем показался мне слишком легким, поэтому я сделал мысленную пометку купить еще. Таких невыполненных мной пометок хватит на целую книгу.
Насколько мы поняли, пуля срикошетила от окна машины и прошла через мою левую руку. Люди всегда спрашивают, на что это похоже, и я смог это сравнить только с раскаленной кочергой, которой тебе протыкают плоть. Жжет и чертовски больно, но только после. Я праздно размышлял, сочтет ли Вонни эти пулевые ранения сексуальными. Марта не сочла; она их ненавидела. Красивая женщина в моем доме; женщина, которая оглядывала тебя с головы до ног, была уверена в себе и заинтересована. Мне стало тоскливо.
Я вытер зеркало, чтобы посмотреть в глаза Дориану Грею. То, что я там увидел, не прибавляло уверенности. Мои волосы – хоть мокрые, хоть сухие – обычно топорщились во все стороны. Какое-то время я с ними боролся, но потом решил, что мне повезло выбрать профессию, в которой шляпа смотрелась адекватно. У меня были большие, глубоко посаженные серые глаза – подарок от матери; и слишком широкий подбородок – подарок от отца. Чем старше я становился, тем больше считал, что походил на куклу из «Маппет-шоу». Кади рьяно отрицала это определение, но она и сама боролась с теми же генетическими проблемами.
Я серьезно запаниковал, когда услышал смех, доносившийся через дальнюю часть гипсокартонной стены ванной комнаты и занавешенный дверной проем. До спальни было недалеко, где-то четыре шага, но вряд ли меня не заметят. Я обернул вокруг талии старую ткань в черную шотландскую клетку, надел поношенные мокасины из шкуры лося и шагнул в прохладный, свежий рассвет личного позора.
Как и всегда, она выглядела великолепно. Длинные пальцы обхватили одну из моих кружек «Денвер Бронкос» – старую, с белой лошадью, фыркающей в оранжевой букве «Д». На ней была простая бейсболка цвета хаки, где поверх регулируемого ремешка сзади аккуратно струился конский хвост, падающий на серую толстовку с логотипом «ВАССАР», далее синие джинсы и пара неоновых кроссовок. Она излучала здоровье, яркий интеллект и секс, хотя последнее, возможно, было моим личным мнением. Она сидела на моем раскладном табурете и смеялась, пока Генри тщетно пытался настроить прием на телевизоре.
– Ладно, я сдаюсь. Какого черта мне надо сотворить, чтобы эта штука нормально показывала?
Мы всегда смотрели игру в баре по спутниковому телевидению Генри, но сегодняшний день он решил провести с комфортом у меня дома. Генри стоял на коленях у телевизора, настраивая антенну с тем же изяществом, какое он продемонстрировал с блоком предохранителей два дня назад.
– Это и есть «нормально».
Генри повернулся, чтобы посмотреть, как привычные капли беспорядочно двигаются по экрану.
– Ты издеваешься?
Я пересек комнату и наклонился к стене.
– Вонни, добро пожаловать в поместье «Тайвек».
– Мне тоже надо было так прийти?
Генри был прав, придется что-то менять.
– Нет, это я просто так накинул. – Я перевел взгляд на великого шайенна. – Какой счет?
Он встал, уперев руки в бока, пока на экране два расплывчатых футбольных шлема столкнулись и разлетелись на миллион осколков под торжественную музыку.
– Игра еще не началась. Мне кажется, или последнее время футбол все больше стал походить на реслинг?
Вонни сжала мою руку.
– Медведь сказал, что он не возражает против использования спортивными командами в качестве маскота символов коренных американцев.
Я обратил внимание, что он не поправил ее использование термина «коренные американцы».
– Я ничего не имею против коренных элементов. Если команда хочет использовать наши инструменты, чтобы вселить страх в сердца врагов, то кто я такой, чтобы им в этом отказывать?
И это говорит человек, который четыре года в Юго-Восточной Азии носил на шее амулет в виде лошадиной головы. Китайские разведывательные группы и монтаньяры считали, что тот был вырезан из грудины какого-то несчастного почившего полковника. Генри никак не опровергал эту теорию, и только мы с ним знали, что кость была из ноги старой дойной коровы его матери, которую им пришлось усыпить.
– Как там дела с обедом?
– Я тебе кто, горничная? – Он открыл духовку и заглянул внутрь. – Почти готов. Тебе как раз хватит времени, чтобы одеться.
Вонни так и не убрала руку до тех пор, пока я не зашагал в спальню.
– Не стоит утруждаться просто потому, что я здесь.
Я не остановился, чтобы она не видела, как краснеет мое лицо. Я оглядел спальню, и передо мной предстала вся моя жизнь. Края матраса были потертыми и грязными, а простыни – непривлекательного серого цвета. На полу рядом с кроватью стояла потрепанная лампа на гибкой ножке, рядом с «Ногой доктора Псабоди», уже давно открытой на семьдесят третьей странице. У дальней стены стояли вездесущие пивные коробки, а голые лампочки выставляли напоказ всю эту нищую убогость. Здесь словно проводились археологические раскопки. Я подумал о женщине в соседней комнате, и мне захотелось вылезти в окно. Вместо этого я подошел к ящику, который служил мне прикроватной тумбочкой, и нажал кнопку чуть ниже мигающей красной лампочки на автоответчике. Очевидно, я не слышал звонка.
– После сорока восьми часов серьезной баллистической экспертизы мы не продвинулись ни на хренов миллиметр. – Ее голос был резким и раздраженным, и я был рад, что между нами пять часов езды. – Соотношение материалов довольно странное: 30 к 1, свинец к олову. Но вот загвоздка. Там есть какое-то странное химическое вещество… Помнишь те безопасные пули «Глейзер»? ГСС? Если это они, то Коди не повезло.
Вот же черт.
– Можешь представить, чтобы кто-то отстреливал этого парня тефлоновыми пулями?
Нет.
– Вот и я тоже. – Последовала пауза. – В любом случае, я сделала здесь все, что могла, а пицца у Ларри отстойная. Так что завтра я буду дома. Вопросы есть?
Я уставился на телефон и покачал головой.
– Вот и хорошо. Завтра я беру выходной. Ты не против?
Я продолжил трясти головой.
– Отлично. – Пауза. – Возможно, мы все равно завтра увидимся.
Когда я зашел на кухню, Генри держал фотографии из конверта на расстоянии вытянутой руки.
– Тебе нужны новые очки или руки подлиннее?
– И то, и другое.
Вонни смотрела на телевизор и спрашивала его:
– Двадцать пять процентов бытовых убийств в год остаются нераскрытыми? – Она подвинулась на табуретке и улыбнулась мне.
Я налил себе еще кофе и протянул чайник ей. Она покачала головой и ждала ответа, уставившись на меня этими глазами.
– Не раскрывают около пяти тысяч дел. – Ее глаза распахнулись еще шире. – И где-то шестьдесят два процента убийств в США происходят с помощью огнестрельного, а значит, я и мои товарищи каждый год не находим каких-то там три тысячи сто убийц.
– Похоже, ребята по телику всегда всех ловят, а настоящие копы не справляются с работой. – Генри опустил фотографии, и я заметил, что Вонни даже не пыталась смотреть на них.
– Лично я никогда не пропускаю «Облаву».
Вонни наклонила голову и сузила глаза.
– Это большая цифра. До тебя шерифом был Конналли, да? – Она ухмыльнулась и повернулась к входной двери.
– Ты знаешь Люциана?
– Да, давным-давно у меня были с ним некоторые несогласия. – Она рассмеялась, и ее волчий зуб сверкнул, как в рекламе зубной пасты. – Мы с подругами прихватили ирландский виски моего отца и потащились в открытый кинотеатр Дюрана.
Генри встрял в разговор:
– Кажется, я об этом слышал. Это не тогда вы со Сьюзан Миллер танцевали голыми на крыше 65-го «Мустанга» во время «Доктора Живаго»?
Вонни слегка покраснела вокруг горла.
– Я была юна и впечатлительна.
– Черт, я бы тоже впечатлился. – Генри сунул фотографии обратно в конверт и передал его мне. – Удачи.
Улыбка Вонни померкла.
– Ты не думаешь, что это был несчастный случай?
– Вообще-то нет. – Генри шагнул за мной и открыл холодильник, чтобы достать кувшин, который я ни разу не видел, наполненный темно-коричневой жидкостью со льдом, лимонными и апельсиновыми дольками. Я бросил конверт обратно на стойку и уставился на него. – Я очень надеюсь на это, но улики указывают на обратное.
– Какие?
– Парня убили из оружия ближнего боя, а на той местности с таким невозможно подкрасться. Рискну предположить, что не так уж много людей охотится на оленей из двенадцатого калибра. И есть еще другие факты, которые просто не складываются.
Генри помешал содержимое кувшина.
– Пороховые ожоги.
Вонни улавливала суть, но мне показалось, надо объяснить детали.
– Когда ты стреляешь из дробовика на любом расстоянии… – Я замолчал и обдумал свой следующий вопрос. – Ты знаешь, что такое дробовик?
Она не отвела глаза, чтобы показать, что не обиделась.
– Мой отец раньше стрелял по тарелкам.
– Ясно. Ну, похоже, пуля была с нарезами для гладкоствольного ружья.
– С нарезами? Звучит противно.
– Так и есть. Такие пули превращают дробовики почти что в крупногабаритные винтовки с достаточной мощностью, чтобы пробивать блоки автомобильных двигателей.
– И зачем кому-то стрелять по человеку из такого оружия?
– Именно.
В груди у Генри заурчало, и я задумался обо всех людях, которые обрадовались, что мир избавился от Коди Притчарда.
– Коди не очень-то любили в… – я искоса на него взглянул, – индейском сообществе.
Вонни положила руку на стойку, чтобы привлечь внимание Генри.
– Теперь надо говорить не «индейцы», а «коренные американцы». Да, Медведь? – кивнула она в подтверждение своих слов.
Он поднял взгляд и задумчиво поджал губы.
– Точно. – Затем он едва заметно повернул голову ко мне. – Тебе надо больше разбираться в вопросах коренных американцев.
Сволочь.
– Проблема в том, что эти пули уменьшают и так короткий радиус стрельбы.
– Но разве ему выстрелили не в спину?
– Да, но все равно надо стоять близко.
– Может, он был пьян или спал?
– Определенно пьян. – Генри подошел к телевизору, чтобы всмотреться в двигающиеся размытые пятна. Я уже и забыл об игре. – Даже с учетом осложнений из-за обширного повреждения тканей, скорее всего, он стоял прямо. И так как Генри последний подавал ему еду и видел его живым, я так понимаю, Коди был как минимум в состоянии вести машину и ходить.
Вонни повернула свой табурет.
– Ты видел его последним?
Генри так и смотрел на экран телевизора со скрещенными руками.
– Не спрашивай, откуда я знаю, Уолт, но мне кажется, твоя команда выигрывает.
Вонни повернулась ко мне, а затем снова к Генри.
– Я сказала что-то не то, Медведь?
– Нет, все нормально… Давай просто сойдемся на том, что я видел мистера Притчарда живым предпоследним. – Он улыбнулся сам себе и снова подошел к стойке. – Кому сангрию?
Генри разлил напиток по трем стаканам и протянул каждому из нас.
– Как насчет тоста? – поднял он свой стакан. – За три тысячи сто человек, что сбежали от закона.
– Тяжела доля королей.
Я заглянул в большие карие глаза с вкраплениями цвета ириски.
– За «Доктора Живаго».
Игра была довольно скучной, и, насколько мы поняли, «Бронкос» выиграли двумя очками. К половине седьмого мы справились с запеканкой, и Генри ушел под предлогом проверить бар. К тому моменту я массировал ногу Вонни с противоположного табурета, а мягкое тепло сангрии проникало в каждую расслабленную мышцу моего тела. Тогда был один из тех впечатляющих закатов Вайоминга, который, как все думают, бывает только на обложке журналов. Обжигающие волны маленьких костров плыли до самого горизонта, а чуть выше на небо наслаивались разнообразные пурпурные пятна.
– Так я его не обидела?
– Нет, гарантирую, дело не в этом. – Ногти на ее ногах были темно-коричневого цвета; этот цвет соответствовал сангрии, и, насколько я понял, Вонни регулярно красила ногти в Денвере.
– Наверное, ты знаешь его лучше всех?
Я задумался о том, что значит знать Генри Стоящего Медведя лучше всех, и понял, что этот факт открыл для меня много нового.
– Не знаю, можно ли так сказать. – Я снова задумался, но ей этого не хватило. – Около десяти лет назад мы были в Стерджисе, чтобы посмотреть это их ежегодное фиаско с мотоциклами. Они отчаянно просили о помощи, и полицейские не на службе могли хорошо там подзаработать. Я копил деньги на машину для Кади и решил, что лишняя тысяча мне не помешает. Генри никогда не был на таких мероприятиях, поэтому решил поехать со мной. И вот мы сидим в этой грязной дыре рядом с музеем мотоциклов на следующее утро, и я прошу Генри долбануть меня гаечным ключом, если мне в голову снова придет такая гениальная мысль. И тогда один индеец…
– Коренной американец.
– …один коренной американец подходит к нашему столу и просто стоит. Он такой огромный, как и Генри, и я быстро вспоминаю людей, которых закрывал за вождение в нетрезвом виде, публичное непристойное поведение, нападение при отягчающих обстоятельствах и нарушение правил пешеходного перехода за последние выходные. Я не могу его вспомнить, но чем дольше я смотрю на лицо того парня, тем больше понимаю, что уже где-то его видел. И в тот момент Генри перестает жевать бекон и спрашивает, все еще глядя в тарелку: «Как дела?» Я так и смотрю на этого парня, но не могу его вспомнить. Он хорош собой, может, лет тридцати, но, очевидно, многое повидал в жизни. И он говорит: «Хорошо. А у тебя?» Я поворачиваюсь к Генри, а он просто отвечает: «Не жалуюсь». Ты же знаешь, он никогда не лезет на рожон. Так вот, этот парень постоял еще минуту, достал сигарету и закурил. Потом он сказал: «А кто стал бы слушать?» И на этих словах он просто поворачивается и уходит. Я смотрю на него, и до меня доходит. У него походка точно как у Генри. Я поворачиваюсь к тому, начинаю что-то говорить, но Генри меня перебивает: «Сводный брат». Это все, что он сказал. Он не говорил о нем пятнадцать лет. И, насколько я знаю, ни разу не заговорил после.
– Они поссорились? – озадаченно спросила Вонни.
– А кто знает?
Я сжал ее ногу и откинулся назад.
– Вряд ли ты его обидела. Скорее всего, он просто не умеет разговаривать. – Она рассмеялась. – А еще, наверное, какая-то часть Генри жалеет, что это сделал не он.
– Ты шутишь?
Я слегка пожалел, что затронул эту тему, потому что ее трудно объяснить.
– Нет.
– Ты правда думаешь, что он способен на такое?
– Думаю, при особых обстоятельствах все способны на такое.
Вонни поменяла ноги, подобрав одну под себя, и на какое-то время задумалась.
– Наверное, я бы не смогла, но я и не видела всего того, что видел ты. – Она твердо посмотрела мне в глаза. – А в тебе есть частица, которая жалеет, что это сделал не ты?
Я ненадолго задумался, но Вонни меня подловила.
– Да, пожалуй, маленькая злобная часть меня правда жалеет об этом.
Я выглянул в окно и увидел, как большой тополь в конце дороги раскачивается на только что поднявшемся ветру. Пока было не очень холодно, но к концу ночи точно будет. Наверное, температура упала до десяти, и я видел иней на окнах, хотя его там и не было. Зима почти наступила, а я еще даже не осознал, что пришла осень.
Казалось, Вонни тоже была погружена в свои мысли, уставившись на мои руки, обхватившие ее ногу; но пока я ее не отпускал, она не могла уйти.
– Ну, раз уж мы рассказываем свои самые страшные секреты…
Она зажала нижнюю губу между зубов, медленно выпустила и продолжила:
– Помнишь, пару лет назад Кади пыталась нас свести? – Я ждал. – Наверное, маленькая часть меня надеялась, что все получится. – Она замолчала. – Я говорю это, потому что не хочу тебя запутать.
У меня было плохое предчувствие, но я так и не отпустил ее ногу.
– Просто я не хочу спешить. Мои последние отношения не сложились, и мне кажется, по большей части из-за того, что я торопила события. – Ее глаза потухли, а лицо выражало грусть. – Мне казалось, что я хорошо его знала, но на самом деле я просто раскрашивала недостающее своими красками. – Ее взгляд снова сфокусировался на мне. – Я не могу поступить так с тобой, ты мне слишком нравишься.