Джидду Кришнамурти
Записные книжки
И опять мозг не мог этого охватить, не мог включить это в свою память, в прошлое, потому что это не причастно времени, у этого не было будущего и не было прошлого или настоящего. Если бы оно было причастно времени, мозг мог бы овладеть им и оформить согласно своей обусловленности. Но поскольку эта неподвижность есть полнота всякого движения и сущность всякого действия, жизнь без тени, то существо из мира тени никоим образом не могло измерить его. Оно слишком огромно, чтобы время могло удержать его, и никакое пространство не могло вместить его в себя.
Все это могло длиться минуту или час. Перед сном процесс был острым, а весь день шел в мягкой форме.
◾ 3 августа
Проснулся рано, с сильным ощущением запредельности, иного мира, который выше всякой мысли; ощущение было очень интенсивным и таким же ясным и чистым, как раннее утро, безоблачное небо. Воображение и иллюзия изгнаны из ума, так как нет продолжения. Все есть и никогда не было прежде. Где есть возможность продолжения, там заблуждение.
Утро было ясное, хотя вскоре после этого стали собираться облака. Глядя в окно, очень четко видел поля и деревья. Происходит нечто странное: повышение чувствительности. Восприимчивости не только к красоте, но и ко всем прочим явлениям. Стебелек травы был поразительно зеленым; этот единственный стебелек содержал в себе все цвета спектра; он был интенсивным, ослепительным и таким маленьким созданием, его так легко разрушить. Эти деревья были полны жизни, с их высотой, их глубиной; очертания раскинувшихся вокруг холмов и одиноких деревьев были выражением всего времени и пространства; горы на фоне бледного неба далеко превосходили всех богов человека. Было невероятно видеть все это, чувствовать все это, просто глядя из окна. Взгляд очистился, сделался ясным.
Удивительно, как во время одной-двух бесед та сила, та мощь наполняла комнату. Казалось, она в глазах, дыхании. Она появляется внезапно и по большей части неожиданно, с энергией и интенсивностью совершенно ошеломительной, а в других случаях она присутствует спокойно и безмятежно. Но она здесь, хочешь того или нет. Нет никакой возможности привыкнуть к ней – так как ее никогда не было и никогда не будет. Но она есть.
Процесс шел спокойно; вероятно, таким его сделали эти встречи и разговоры с людьми.
◾ 4 августа
Проснулся очень рано утром; было еще темно, но вскоре должен был наступить рассвет; на востоке в отдалении был виден слабый свет. Небо было очень ясное, и очертания гор и холмов были уже видны. Было очень тихо.
Из этого великого безмолвия внезапно, когда сел в постели и мысль была спокойна и далека, когда не было даже намека на чувство, пришло то, что составляло теперь прочное, неисчерпаемое бытие. Оно было прочно, без веса, без меры; оно было, и кроме него ничто здесь не существовало. Оно было без чего бы то ни было иного. Слова «прочное», «неподвижное», «несокрушимое» ни в коей мере не передают этого качества вневременной прочности. Ни одни из этих или каких-либо других слов не могли бы рассказать о том, что здесь было. Оно было только собой и ничем другим; оно было полнотой всех вещей, сущностью.
Чистота его сохранялась, оставляя человека без мыслей, без действия. Невозможно быть единым с ним; невозможно быть единым с быстро текущей рекой. Ты не можешь быть единым с тем, что не имеет ни формы, ни меры, ни качества. Оно есть – вот и все.
Каким глубоко зрелым и нежным стало все; и, странным образом, вся жизнь – в нем; как молодой лист, совершенно беззащитная.
◾ 5 августа
Когда проснулся рано утром, произошла вспышка «видения», «глядения», которое, кажется, продолжается, и оно будет продолжаться всегда. Оно началось нигде и уходило в никуда – но в этом видении заключено было все видение и все вещи. То был взор, который уходил за холмы, потоки, горы, проходил землю, горизонт и людей. В этом видении был проникающий свет и невероятная быстрота. Мозг не может следовать за ним, и ум не может вместить его. Оно было чистым светом и быстротой, которые не знают сопротивления.
Во время вчерашней прогулки красота света среди деревьев и на траве была настолько интенсивной, что дыхание буквально перехватывало и тело слабело.
Позднее сегодня утром, когда как раз собирался позавтракать, словно нож, вонзившийся в мягкую землю, вошло то благословение, с его мощью и силой. Оно появилось как молния, и так же быстро исчезло.
Процесс был довольно интенсивным вчера после полудня; сегодня утром несколько слабее. В теле какая-то хрупкость.
◾ 6 августа
Хотя спал не очень хорошо, при пробуждении сознавал, что процесс шел всю ночь и, много больше, имел место расцвет того благословения. Было ощущение как бы его воздействия.
С пробуждением происходило истечение, излияние этой мощи и силы. Она была как поток, вырывающийся из скал, из земли. В этом было странное и невообразимое блаженство, экстаз, не имеющий никакого отношения к мысли и к чувству.
Здесь есть осина, и ее листья трепещут на ветру, и без этого танца нет жизни.
◾ 7 августа
Очень устал после беседы[8] и встреч с людьми, и ближе к вечеру мы вышли на небольшую прогулку. После сияющего дня собирались тучи, и ночью должен был пойти дождь. Тучи скапливались на горах, и поток производил изрядный шум. На дороге было пыльно от автомобилей, а через поток был переброшен узкий деревянный мост. Мы перешли этот мост и пошли вверх по заросшей травой тропинке, и зеленый склон был полон цветов великого множества оттенков.
Тропинка мягко поднималась мимо коровника, он был пуст; коров увели на пастбища, которые были намного выше. Здесь было спокойно, без людей и при шуме стремительного потока. Тихо, в покое, пришло это, так мягко, что человек не осознавал его, так близко к земле, среди цветов. Оно распространялось, покрывая землю, и человек был в этом, – не как наблюдатель, а принадлежа этому. Не было никакой мысли или чувства – полное спокойствие мозга. Внезапно пришла невинность, такая простая, такая ясная и нежная. Это был луг невинности, вне всякого удовольствия и боли, за пределами всех мучений надежды и отчаяния. Она была здесь, и она делала ум, все человеческое существо, невинным; и человек принадлежал этому, – вне меры, вне слова, – ум прозрачен, мозг юн вне времени.
Это продолжалось какое-то время, было уже поздно, и нам пришлось вернуться.
Сегодня утром после пробуждения потребовалось немножко времени, чтобы то беспредельное пришло, но оно пришло, и мысль и чувство умолкли. Когда чистил зубы, интенсивность его была острой и четкой. Оно приходит так же внезапно, как уходит; ничто не может удержать его, и ничто не может его призвать.
Процесс шел довольно остро, и боль была резкой.
◾ 8 августа
При пробуждении все было спокойно, поскольку предыдущий день был утомительным. Было удивительно тихо; сел, чтобы заняться обычной медитацией. Неожиданно, как слышится отдаленный звук, это началось, спокойно, мягко, и вдруг возникло в полной силе. Так продолжалось, должно быть, несколько минут. Это ушло, но оставило свой аромат глубоко в сознании и свое видение в глазах.
Во время беседы[9] сегодня утром присутствовала та беспредельность со своим благословением. Каждый, должно быть, интерпретировал это по-своему, разрушая тем самым ее неописуемую природу. Любая интерпретация искажает.
Процесс шел остро, и тело стало довольно хрупким. Но за всем этим есть чистота невероятной красоты; это красота не вещей, созданных мыслью или чувством, или талантом какого-нибудь мастера, она как река, которая течет, питая и оставаясь безразличной, загрязняемая и используемая; она есть, полная и богатая сама собою. И сила, которая не имеет ценности ни в общественном устройстве, ни в поведении человека. Но она здесь, бесстрастная, безмерная, недосягаемая. Благодаря ей существует все.
◾ 9 августа
Опять сегодня утром, проснувшись, чувствовал, что ночь была пустая; это уже немало, ведь тело от беседы [накануне] и встреч с людьми устало. Когда сидел, как обычно, в кровати, тело было спокойно; земля спала, не было ни звука, и утро было облачное. Откуда бы оно ни пришло, оно пришло внезапно и полностью, это благословение с его силой и мощью. Оно оставалось, заполняя комнату и все вокруг, а потом ушло, оставив после себя ощущение простора, чья высота была недоступна слову.
Вчера, гуляя среди холмов и ручьев, среди приятного покоя и красоты, снова осознал эту странную, глубоко трогательную невинность. Она спокойно, без всякого сопротивления проникала, входила в каждый уголок и изгиб ума, очищая его от всякой мысли и чувства. Она делала человека пустым и полным. Вдруг всякое время остановилось. Каждый осознавал ее приход[10].
Процесс идет, но более мягко и глубоко.
◾ 10 августа
Прошел дождь, резкий и очень сильный, смывая белую пыль с больших круглых листьев по краям немощеной дороги, которая вела глубоко в горы. Воздух был мягкий, спокойный и на такой высоте не душный; он был приятен, чист, с запахом умытой дождем земли. Поднимаясь по дороге, осознавал красоту земли и очертаний крутых холмов на фоне вечернего неба, массивной скалистой горы, с ее ледником и широким снежным полем, множества цветов на лугах. Это был вечер величайшей красоты и покоя. Поток, такой буйный, от недавнего сильного дождя стал грязным; он утратил эту особую яркую прозрачность горной воды, но через несколько часов он снова станет прозрачным.
Когда смотрел на массивные скалы, с их изгибами и формами, и на сверкающий снег, в полудреме, без всяких мыслей в уме, вдруг возникло огромное, беспредельное достоинство силы и благословения. Оно мгновенно наполнило долину, и ум не имел для него меры; оно было далеко за пределами слова. Снова пришла невинность.
При пробуждении рано утром оно было здесь, и медитация стала несущественной, и все мысли умерли, и все чувства прекратились; мозг был полностью спокоен. В его описании нет реальности. Оно было здесь, неприкосновенное и непознаваемое. Оно никогда не бывает тем, что было; в нем нескончаемая красота.
Это было необыкновенное утро. Так происходило целых четыре месяца, невзирая на окружение, невзирая на состояние тела. Никогда оно не то же самое, и все же оно всегда то же самое; оно – разрушение и никогда не прекращающееся творение. Его мощь и сила – вне всяких слов и сравнений. И оно никогда не продолжается; оно – смерть и жизнь.
Процесс шел довольно остро, однако все это представляется достаточно несущественным.
◾ 11 августа[11]
Когда сидел в автомобиле, около бурного горного потока, среди зеленых, обильных лугов, под темнеющим небом, эта неуязвимая невинность, чья простота – красота, была здесь. Мозг был совершенно спокоен, и она коснулась его.
Мозг питается реакцией и опытом; он живет опытом. Но опыт всегда ограничивает и обусловливает; память – механизм действия. Без опыта, знания и памяти действие невозможно, но такое действие фрагментарно, ограниченно. Рассудок, организованная мысль, – всегда нецелостен; идея, отклик памяти, – бесплодна, а вера – убежище мысли. Всякое переживание только усиливает мысль, негативно или позитивно.
Переживание обусловлено опытом, прошлым. Свобода – опустошение ума, освобождение его от опыта. Когда мозг перестает питать себя через опыт, память и мысль, когда он умирает для переживания, тогда деятельность его перестает быть эгоистичной. Тогда он получает свое питание из чего-то другого. И именно такое питание делает ум религиозным.
При пробуждении сегодня утром, независимо от всякой медитации, от мысли или заблуждений, вызываемых чувствами, был интенсивно яркий свет в самом центре мозга и за пределами мозга, в самом центре сознания, в центре всего существа. То был свет, не имеющий тени; он не входил ни в какое измерение. Он был здесь без всякого движения. С этим светом присутствовала та невообразимая сила и красота, запредельная мысли и чувству.
Процесс шел довольно остро во второй половине дня.
◾ 12 августа
Вчера, во время прогулки по долине, среди гор, закрытых тучами, и у потока, казавшегося более шумным, чем когда-либо, было ощущение поразительной красоты. Не то чтобы луга, холмы и темные сосны изменились, только свет был другой, более мягкий и с ясностью, которая, казалось, пронизывала все, не оставляя никакой тени. Поднявшись по идущей вверх дороге, мы могли смотреть вниз, на ферму, с зелеными пастбищами вокруг нее. Это был зеленый луг с невиданно яркой зеленью, но та маленькая ферма с тем зеленым пастбищем содержали в себе всю землю и все человечество. В этом была абсолютная законченность; это была законченность красоты, не терзаемой мыслью и чувством. Красота картины, песни, здания создана человеком, ее можно сравнивать, критиковать, дополнять, но эта красота не была делом рук человеческих. Все, сделанное руками человека, нужно полностью отвергнуть, чтобы присутствовала эта красота. Ибо она требует полной невинности, абсолютной строгости; не той невинности, которая изобретена мыслью, или строгости и самоограничения жертвы. Только когда мозг свободен от времени, когда реакции его полностью утихли, эта строгая невинность, чистота имеет место.
Проснулся задолго до рассвета, когда воздух очень спокоен, а земля пребывает в ожидании солнца. Проснулся с какой-то особенной, странной ясностью и с какой-то настоятельностью, требующей полного внимания. Тело было абсолютно неподвижно – неподвижностью, где нет никакого усилия, никакого напряжения. Внутри головы происходило что-то особенное, это было каким-то специфическим феноменом. Громадная широкая река текла с давлением огромной массы воды, текла между высоких гладких гранитных скал. По обе стороны этой громадной широкой реки был отполированный сверкающий гранит, на котором ничего не росло, ни одной травинки; не было ничего, кроме крутой и гладкой скалы, уходящей ввысь – за пределы, доступные глазу. Река совершала свой путь безмолвно, без какого-либо журчания, бесстрастная, величественная. Она действительно была; это не было сном, видением или символом, которые надлежит как-то истолковать. Она была здесь, вне всякого сомнения; и она не была продуктом воображения. Никакая мысль не смогла бы изобрести ее; она была слишком огромной и реальной, чтобы мысль могла выдумать ее.
Неподвижность тела и эта огромная река, текущая между гладких гранитных стен мозга, – это продолжалось полтора часа, по часам. Через открытое окно глаза могли видеть наступающий рассвет. Не было никаких сомнений в реальности происходящего. В течение полутора часов все существо было внимательным, без усилия, без отвлечений. Совершенно внезапно это прекратилось, и начался день.
Этим утром благословение наполняло комнату. Шел сильный дождь, однако позже небо прояснилось.
Процесс, с его давлением и его болью, идет мягко.
◾ 13 августа
Беспредельное не есть слово – ведь тропинка, поднимающаяся в гору, не может вместить в себя всю эту гору. Но тем не менее при подъеме по склону горы с маленьким ручейком, бегущим у подножья, это невероятное безымянное беспредельное было здесь; и ум и сердце наполнились им; каждая капля воды на листке или на траве светилась им.
Всю ночь и все утро шел дождь, и облачность была густая, но сейчас показалось над высокими холмами солнце, и тени заиграли на зеленых умытых лугах, изобилующих цветами. Трава была очень сырая, и солнце освещало горы. Подъем по этой тропинке – само очарование, и случайный разговор, казалось, никак [слово утеряно] красоту этого света или простой мир, лежащий на этом поле. Благословение этой беспредельности было здесь, и здесь была радость.
При пробуждении сегодня утром опять была та непостижимая сила, чья мощь есть благословение. Она ощущалась, и мозг осознавал ее без каких-либо своих собственных реакций. Эта сила делала чистое небо и Плеяды неописуемо прекрасными. И раннее солнце на горе с ее снегом было светом мира.
Во время беседы[12] она была здесь, недоступная и чистая, и после полудня она появилась в комнате, быстрая, как молния, и ушла. Но она всегда в какой-то мере здесь, со своей странной невинностью, недоступная для глаз.
Процесс был довольно острым, как прошлой ночью, так и сейчас, когда ведется эта запись.
◾ 14 августа
Хотя тело в это утро было очень усталым после беседы [вчерашней], встреч с людьми, тем не менее, когда сидел в автомобиле под развесистым деревом, шла странная глубинная деятельность. Это не была деятельность, которую мозг, с его обычными реакциями, смог бы понять, сформулировать; она была за пределами его возможностей. Но это была деятельность, глубоко внутри, и она преодолевала любое препятствие. Но невозможно описать ни природу, ни характер той деятельности. Подобно глубинным подземным водам, которые прокладывают себе путь на поверхность, эта деятельность была гораздо глубже уровня всякого сознания.
Осознается рост чувствительности мозга; цвет, форма, очертания, общие формы вещей – все стало более интенсивным и необыкновенно живым. У теней, кажется, своя собственная жизнь, жизнь большей глубины и чистоты. Был прекрасный, тихий вечер; среди листвы гулял ветерок, листья осины дрожали и танцевали. Высокий и прямой ствол растения с кроной из белых цветов, тронутых бледно-розовым, стоял у горного потока, как страж. Поток был золотым в лучах заходящего солнца, а деревья стояли в глубоком безмолвии; даже проезжающие автомобили, казалось, не тревожили их. Покрытые снегом горы были плотно укутаны темными, тяжелыми облаками, и луга излучали невинность.
Весь ум был далек от всякого переживания. И медитирующий молчал.
◾ 15 августа
Во время прогулки вблизи потока, у подножия укутанных облаками гор, были моменты интенсивного безмолвия, подобные сияющим пятнам голубого неба среди расходящихся облаков. Был холодный, промозглый вечер, с ветром, дующим с севера. Творение – не для талантливых, не для одаренных; они знают только творчество, но не творение. Творение – за пределами мысли и образа, за пределами слова и выражения. Его нельзя передать, ибо его нельзя сформулировать, нельзя облечь в слова. Его можно ощутить при полном осознании. Его нельзя использовать и выставить на продажу, нельзя, поторговавши, продать.
Мозг со всем сложным разнообразием своих реакций не может понять его. У мозга нет способов соприкоснуться с ним; он совершенно на это не способен. Знание – препятствие, и без самопознавания творение невозможно. Интеллект, этот отточенный инструмент мозга, никаким образом не может приблизиться к нему. Весь мозг, с его скрытыми, тайными потребностями, устремлениями и многообразными хитроумными добродетелями, должен быть абсолютно спокойным, безмолвным, но все же живым и тихим. Творение – не выпечка хлеба, не писание стихов. Вся деятельность мозга должна прекратиться, легко и добровольно, без конфликта и боли. Не должно быть и тени конфликта и подражания.
Тогда существует это удивительное движение, называемое творением. Оно возможно только в полной, абсолютной непредубежденности; творение невозможно в потоке времени, и пространство не может покрыть его. Необходима полная смерть, тотальное разрушение, чтобы оно имело место.
При пробуждении сегодня утром было полное безмолвие, внешне и внутренне. Тело и мозг, измеряющий и взвешивающий, были спокойны, находились в состоянии неподвижности, хотя были бодрыми и очень чуткими. И спокойно, как приходит рассвет, пришла она, откуда-то глубоко изнутри, эта сила с ее энергией и чистотой. Казалось, у нее не было ни корней, ни причины, но тем не менее она была здесь, интенсивная и прочная, с не поддающимися измерению глубиной и высотой. Какое-то время, если судить по часам, она оставалась, а затем ушла, как уходит за гору облако.
Каждый раз есть что-то «новое» в этом благословении, «новое» качество, «новый» аромат, и тем не менее оно неизменно. Оно совершенно непознаваемо.
Процесс какое-то время был острым; сейчас он идет в мягкой форме. Все это очень странно и непредсказуемо.
◾ 16 августа
Между двух огромных, бесконечных туч оставалось пятно голубого неба; оно было чистым, поразительно голубым, таким мягким и проникновенным. Через несколько минут ему предстояло быть поглощенным и исчезнуть навсегда. Неба такой голубизны уже никогда не увидеть снова. Большую часть ночи и все это утро шел дождь, и свежий снег лежал на горах и высоких холмах. И луга были зеленее и ярче, чем когда-либо, но этого маленького пятнышка прозрачного голубого неба уже никогда не увидеть снова. В этом пятнышке был свет всех небес и голубизна всего неба. Пока смотрел на пятно, его форма начала меняться, и облака торопились закрыть его, чтобы видимая его часть стала не слишком велика. Оно исчезло, чтобы никогда не появиться вновь. Но оно было увидено, и чудо этого остается.
В тот момент, когда лежал на диване, пока облака побеждали голубизну, пришло, совершенно неожиданно, это благословение с его чистотой и невинностью. Оно пришло в изобилии и заполняло комнату, пока комната и сердце не могли уже больше вместить; его интенсивность была особенно непреодолимой и пронзительной, и его красота легла на землю. Солнце освещало пятно яркой зелени, и темные сосны были спокойны и безразличны.
Сегодня утром, – было очень рано, рассвет должен был наступить часа через два, – проснувшись и не ощущая никакого сна ни в едином глазу, осознал бесконечную бодрость; у нее не было причины, и ни сентиментальность, ни эмоциональная причуда, или энтузиазм, не стояли за ней; она была ясной, простой, веселой, незасоренной и богатой, нетронутой и чистой. Не было за ней никакой мысли или довода, и нельзя было понять ее, потому что не было для нее причины. Эта бодрость изливалась из всего существа, и это существо было совершенно пустым. Словно водный поток, устремляющийся со склона горы естественно и энергично, веселье это изливалось в огромном изобилии, приходя ниоткуда и уходя в никуда, но сердце и ум уже никогда не будут прежними. Качество этого веселья, рвущегося вперед, не осознавалось; оно было, и его природа, скорее всего, покажет себя времени, однако у времени не будет для него меры. Время ничтожно, и оно не может взвешивать изобилие.
Тело было довольно хрупким и пустым, но в прошлую ночь и утром процесс был острым, не продлившись долго.
◾ 17 августа
Был облачный, дождливый день, с северо-западным ветром, сильным и холодным. Мы шли по дороге, ведущей к водопаду, от которого и бежал этот шумный поток; людей на дорогах было мало, и изредка проезжали автомобили, а поток мчался быстрее, чем обычно. Мы шли вверх по дороге, ветер дул нам в спину; узкая долина расширялась, и на ярком зеленом пастбище виднелись солнечные пятна. Они [рабочие] расширяли дорогу, когда же мы проходили, приветствовали нас дружелюбными улыбками и несколькими словами по-итальянски. Они весь день трудились, копали, перетаскивали камни, так что казалось невероятным, что они вообще могли улыбаться. Но они улыбались; а еще дальше, под большим навесом, современными машинами распиливали бревна, сверлили отверстия в тяжелых деревянных брусках, вырезали на них узоры. Долина все более и более открывалась взору: дальше была видна деревня, еще дальше – водопад из ледника высоко в скалистой горе.
Больше чувствовал, чем видел красоту земли и этих усталых людей, быстро бегущего потока и мирных лугов. На обратном пути, недалеко от дома, все небо закрыли тяжелые облака, и заходящее солнце вдруг осветило некоторые утесы высоко в горах. Это пятно солнечного света на поверхности скал раскрывало глубины красоты и чувства, которые не может передать никакая статуя, никакой рукотворный идол. Казалось, что эти скалы светились изнутри своим собственным светом, безмятежным и никогда не увядающим. На этом день закончился.
Только проснувшись рано следующим утром, осознал великолепие и любовь предыдущего вечера, который уже прошел. Сознание не может вместить беспредельность невинности; оно может получить, принять ее, но не следовать за ней или культивировать ее. Все сознание должно быть недвижимо, не желая, не выискивая, не преследуя. Все сознание должно быть в покое, лишь тогда может появиться то, что не имеет ни начала, ни конца. Медитация есть опустошение сознания: не принимать и вмещать, а быть свободным от всякого усилия. Тишине необходимо пространство, не пространство, которое создано мыслью и ее активностью, но то пространство, которое возникает через отрицание и разрушение, когда ничего не остается от мысли и проекций мысли. Лишь в этой пустоте возможно творение.
При пробуждении, рано утром, красота этой силы с ее невинностью была здесь, глубоко внутри, выходящая на поверхность ума. Она обладала свойством бесконечной пластичности, но ничто не могло придать ей форму; ее нельзя было приспособить, подчинить человеческому шаблону. Ее нельзя было уловить символами или словами. Но она была здесь, беспредельная, неприкосновенная. Всякая медитация казалась пустой и глупой. Оставалась только она, и ум был недвижим.
Несколько раз в течение дня, когда был незанятым, это благословение приходило и уходило. Желания и призывы здесь вообще не имеют никакого значения.
Процесс идет спокойно.
◾ 18 августа
Дождь шел большую часть ночи, и стало довольно холодно; на высоких холмах и горах лежало много свежего снега. К тому же дул пронзительный ветер. Зеленые луга были необычайно яркими, их зелень поражала. Дождь шел и большую часть дня, лишь к вечеру начало проясняться, и среди гор появилось солнце. Мы гуляли по тропинке, которая вела из одной деревни в другую, по тропинке, которая вьется среди ферм, среди обильных зеленых лугов. Столбы, несущие тяжелые электрические провода, выглядели впечатляюще на фоне вечерних небес; при взгляде на эти вздымающиеся стальные конструкции на фоне несущихся облаков ощущались красота и сила. Переходя деревянный мост, видел полноводный поток, вздувшийся от всего этого дождя; поток мчался стремительно, с энергией и силой, которая есть только у горных потоков. Глядя вверх и вниз по течению потока, сдерживаемого тесно сжавшимися берегами из скал и деревьев, осознавал движение времени, прошлого, настоящего и будущего; этот мост и был настоящим временем, и вся жизнь двигалась и жила через это настоящее.
Но, помимо всего, на этой размытой дождем и скользкой тропинке было иное, мир, которого никогда не сможет коснуться человеческая мысль, ее дела и бесконечные печали. Этот мир не был продуктом надежды или веры. Он не полностью осознавался в тот момент; было слишком много другого для наблюдения, ощущения, обоняния: облака, бледно-голубое небо за горами и солнце среди них, вечерний свет на сверкающих лугах, запах коровьих хлевов и красные цветы вокруг ферм. Это иное было здесь, покрывая все это, не упуская ничего даже самого малого, и когда уже лежал без сна в постели, оно пришло, вливаясь, наполняя ум и сердце. Тогда осознал его тонкую красоту, его страсть и любовь. Но не ту любовь, которая заключена в образы, вызывается символами, картинами и словами, не ту любовь, что облачена в ревность или зависть, но ту любовь, что присутствует свободно от мысли и чувства, являя собой движение плавное, гладкое, изменчивое, вечное. Красота этого иного – здесь, со всем самозабвением страсти. Страсти, присущей этой красоте, нет, если нет строгости. Строгость не есть нечто от ума, старательно накапливаемое жертвоприношениями, подавлением или дисциплиной. Все это должно естественным образом прекратиться, потому что никакого значения для иного не имеет. Оно пришло, изливаясь в своем безмерном изобилии. Эта любовь не имела ни центра, ни периферии, эта любовь была такой полной, настолько неуязвимой, что не имела в себе тени, поэтому она была легко разрушимой в любой момент.
Мы всегда смотрим снаружи внутрь; от знания мы переходим к следующему знанию, все время добавляя, и даже изъятие означает еще одно добавление. Наше сознание состоит из тысячи воспоминаний и узнаваний: трепещущего листа, цветка, того человека, проходящего мимо, того ребенка, бегущего через поле, скалы и потока, ярко-красного цветка и скверного запаха свинарника. Исходя из такого воспоминания и узнавания, из внешних реакций, мы пытаемся осознать скрытые уголки, более глубокие мотивы и стремления; мы пытаемся все глубже и глубже войти в беспредельные глубины ума. Весь этот процесс вызовов и откликов, движения переживания и узнавания скрытой и явной активности, все это и есть сознание, прикованное к времени.
Чаша – это не только форма, цвет, дизайн, но также и пустота внутри чаши. Чаша – это пустота, содержащаяся внутри формы, без этой пустоты не было бы ни чаши, ни формы. Мы знаем сознание по внешним признакам, по его ограничениям в высоту и глубину, ограничениям мысли и чувства. Но все это – внешняя форма сознания; исходя из внешнего, мы пытаемся найти внутреннее. Возможно ли это? Теории и спекуляции не имеют смысла; они, в действительности, препятствуют всякому открытию, обнаружению чего-либо. Исходя из внешнего, мы пытаемся найти внутреннее; исходя из известного, мы надеемся найти неизвестное. Возможно ли, исходя из внутреннего, исследовать внешнее? Инструмент, исследующий исходя из внешнего, мы знаем, но существует ли такой инструмент, который ведет исследование от неизвестного к известному? Есть такой? Как он может быть? Его не может быть. Если он есть, он распознаваем, а если распознаваем, он внутри поля известного.
Это странное благословение приходит, когда оно хочет, но с каждым его приходом глубоко внутри происходит трансформация; оно никогда не бывает тем же самым.
Процесс продолжается – иногда умеренно, иногда остро.
◾ 19 августа
Был прекрасный день, безоблачный день, день теней и света; после сильных дождей солнце сияло в чистом, прозрачно-голубом небе. Горы с их снегами были очень близко, их почти можно было коснуться; они четко выступали на фоне неба. Яркие, блестящие луга сверкали на солнце, каждая травинка танцевала свой танец, листья же в своем движении были более тяжеловесными и неуклюжими. Долина сияла и как будто смеялась; это был чудесный день с тысячами теней.
Тени живее, чем реальность; тени длиннее, глубже, богаче; и кажется, что у них своя жизнь, независимая и защищающая; притягательность их несет в себе особое удовлетворение. Символ становится более важным, чем реальность. Символ дает убежище; и так легко найти утешение в его убежище. Ты можешь делать с ним, что захочешь, он никогда не будет противоречить, он никогда не изменится; его можно увешивать гирляндами или посыпать пеплом. Есть необычайная приятность в мертвом предмете, в картине, в выводе, в слове. Они мертвы, несмотря на все призывы; и есть удовольствие в множестве запахов вчерашнего. Мозг – это всегда вчерашнее, а сегодня – тень вчерашнего дня, и будущее есть продолжение этой тени; несколько измененное, оно все равно пахнет вчерашним. Поэтому мозг живет в тенях, все его существование протекает в тенях; так безопаснее, удобнее.
