Я упала на что-то мягкое.
– Ой, – прошептала я, приходя немного в себя. – Не ешьте меня!
– Мама! – радостно бросились ко мне два полена. Я попыталась отшатнуться, но одно из них подняло карие глазки, совсем, как у ребенка, и я застыла на месте. – Теперь у нас есть мама! А у бани – Обдериха!
– Кто? Кто? – спросила я, осматриваясь. Это было довольно странное место, похожее на ад, где отключили отопление.
Судя по звуку где-то что-то раздражающе капало, отдаваясь гулким эхом: “кап-кап”. Мне тут же захотелось пить. Вокруг меня была не то зола с красными глазками углей, не то просто черные камни со странным отблеском.
– Мама дорогая, – выдохнула я, готовясь ко всему, чему угодно. Обняв себя двумя руками, я выдохнула.
– Обдериха! – переглянулись поленца с ручками и ножками. Я смотрела на них, понимая, что они не страшные. Может, выглядели они жутковато, но голоса у них были детскими. И это немного успокаивало.
– Сами вы … обдериха! – дернулась я, будучи совершенно уверенной, что это слово означает какую-то старую алчную девицу легкого поведения с непомерными финансовыми аппетитами.
Слышалось явное слово “обдирать”. И оно показалось мне ужасно обидным. Я никого не обдирала! Хотя, мой директор Пал Генадич так не считает! Он уверен, что сотрудники, пытаются обобрать его как липку, требуя свою законную зарплату!
– Она не знает, – послышался детский шепот. Поленца секретничали, как маленькие девочки.
– Банная хозяйка! Вот ты кто теперь! – воскликнула одна из них.
– Да нет у меня никакой бани! – поежилась я, не зная, куда идти. И там темно, и тут темно. Кругом темнота. И телефон там, наверху остался.
– И наша мама! – послышались радостные всхлипы.
Я опустила глаза, видя на себе не свитер и штаны с пятном от варенья, а белую длинную рубаху, похожую на ночнушку.
– Ого! – выдохнула я. И тут же обрадовалась.
Это же сон! Я просто уснула в бане, а утром спрошу у местных про электричку.
Мысль о сне успокоила меня окончательно.
Внезапно все вокруг вспыхнуло и покраснело, словно кто-то подул на угли. Я шарахнулась в сторону, испугавшись пламени.
– Обдериха!!! – послышался полный ярости мужской голос. – А ну быстро выходи!
– Это что? Меня? – спросила я, видя, как вокруг все снова вспыхивает.
– Обдериха!!! – снова крикнул голос, рокотом прокатываясь вокруг.
– Да иди ты в баню! – огрызнулась я, потирая плечи. Будут меня еще обдерихой звать. Ага, сейчас! У меня имя есть!
– Я и так в бане! – послышался голос. Там уже явно мужик потерял остатки терпения. – Ладно, не хочешь по- хорошему, будет как я скажу … Слово мое закон! Не перебить его, не сломать…
Внезапно меня дернуло и потащило в сторону под аккомпанемент странного заклинания, которое читал мужик. .
– А!!! – закричала я, как вдруг меня вытащило внутрь знакомой баньки.
Ой, мамочки… Ох! Я вылезала откуда-то из-под скамеек. Круто! Сейчас заберу телефон и сумку… Но не тут-то было!
И тут я увидела того, кто меня звал и чуть не поперхнулась.
Время словно остановилось. А я с удивлением смотрела на мужчину, понимая, что такого безошибочно выхватишь глазами из целой толпы и невольно будешь провожать взглядом. А вечером еще подружке расскажешь, как такого красавца видала, что прямо ах! А она спросит: “Так, чего не подошла, не познакомилась?”. И тут ты снова вспомнишь его походку, его разлет плеч, его взгляд и тихо вздохнешь: “Ну… эм… как бы постеснялась… И… Да по-любому он занят! Такие красавцы бывают одинокими секунд тридцать, а может и меньше!”. Высокая фигура красивого брюнета в темных одеждах стояла в полумраке, окутанная легкой завесой загадочности.
Боже мой!
Все как я люблю. Обожаю брюнетов со светлыми глазами. У меня каждый раз внутри что-то переворачивается.
Кривые восковые свечи подсвечивали круг, нарисованный мелом и придавали лицу зловеще меланхолическое немного отрешенное выражение.
“Че творит! Ой, че творит!”, – запереживало что-то внутри, когда я понимала, что его взгляд просто режет душу на части, как нож масло.
На мгновенье мне стало стыдно, что я вот так вот любуюсь незнакомым мужиком, забыв про Диму. Но по сравнению с ним Дима был… обычным, что ли… Короткая стрижка, русые волосы, обычное, совершенно типичное лицо, глаза голубые… Таких обычно фотографируют для рекламы новостроек вместе с семьей. Симпатичный, да и только.
А сейчас передо мной стоял настоящий красавец.
Темные волосы, струящиеся, как густая вуаль ночи, падали на широкие плечи, придавая ему какого-то величия.
“Очень уверенный в себе мужик!”, – подумала я.
Его черты лица излучали некий загадочный шарм. Глубокие, светлые глаза, как бездонные омуты, смотрели на мир, словно неживые, выцветшие.
“Нет! Яркие глаза бы ему не подошли!”, – мысленно запротестовала я, понимая, что эти серые, почти полупрозрачные глаза смотрят на меня, а от самого взгляда веет холодом.
Вздрагивающий свет свечей обнял его фигуру.
Поперек переносицы залегла первая морщина, а черные широкие хмурые брови сдвигались, делая морщину еще заметней.
“Рядом с таким по-любому где-то должна быть баба!”, – подумала я с досадой. И тут же решила, что мне ничего не светит.
Глядя на него, я ощутила, как сердце забилось чаще, а разум наполнился бурей догадок и вопросов. Кто он? Зачем он меня звал?
– Здравствуйте, – поздоровалась я, немного смущаясь. – А что вы хотели?
Я собиралась задать еще один вопрос по поводу сумочки и телефона. Мало ли, а вдруг он их видел, как вдруг мужчина мощным рывком схватил меня за горло и вдавил в стену.
Пояснения по фольклору
Баня издревле считалась сакральным местом. Строили баню на нехорошем месте, где граница яви и нави или граница с миром мертвых была наиболее тонкой. Баня нужна была не только для мытья, сколько для ритуалов, гаданий, лечения, родов, обмывания покойников и невест. И конечно же для колдовства.
– Где дети, обдериха! – послышался вкрадчивый шепот, который никак не сочетался со стальной хваткой сильной руки, перекрывшей мне воздух.
Я от неожиданности даже не сразу поняла, что произошло.
Да он какой-то маньяк!
Он явно нездоров!
Я в упор не знаю ни про какого ребенка! Помню, что должна одному клиенту нашей фирмы пакет документов, но еще никто в здравом уме не называл счет- фактуру – ребенком!
Или он хочет ребенка от меня? Эм! Если он еще раз так сделает, то максимум, что я рожу ему – ежика. И пусть он называет его Сигизмундом! Но я бы этому психу даже ежика бы не доверила! Ишь, ты! Бросается тут на людей!
– К-к-какой? – икнула я, чувствуя, как мои ноги отрываются от пола. Воздуха катастрофически не хватало. – А ну прекратите! Вы что? Сумасшедший?
Точно! Псих! В деревне психов полно! Им тут хорошо! И воздух свежий, и природа красивая, и односельчане с пониманием относятся, дескать, чем бы не тешился, лишь бы не убивал!
– Где мои дети? – сквозь зубы, опаляя меня дыханием, произнес мужчина.
Красавец явно не желал со мной церемониться! Он приблизил свое искаженное яростью красивое лицо ко мне вплотную. И я заглянула в холод его глаз. Руки у него тоже были холодными.
– Сейчас нащупаю… – прошептала я, пытаясь, как учили учебники самообороны наглядно и больно показать коленом, где живут его еще не родившиеся дети!
“С чего ты решила, что псих не может быть красавцем?”, – пронеслась в голове мысль, когда я судорожно попыталась разжать его пальцы на своем горле.
Внезапно он отдернул руку, цедя сквозь зубы ругательства. Я уперлась ему в грудь руками, чтобы оттолкнуть, как вдруг увидела нечто странное!
Незнакомец отшатнулся, а у меня рука почернела! На его белой рубахе появился след, словно кто-то прожег ее. Я резко и испуганно отдернула руку. И только тогда меня отпустили.
– Кхе! – закашлялась я, потирая горло и глядя с обидой на незнакомца. Тот смотрел на прожженную дыру и ожег на груди в виде моей пятерни.
Его брови удивленно поднялись. Резкий взгляд на меня заставил меня удивленно поднять брови в ответ и прижаться спиной к старым плесневелым бревнам.
– Ты что? Марку оставила? – прошипел с яростью красавец, который явно не дружил со своей кукушкой.
– К-к-какую марку? – спросила я едва слышно. – Почтовую? Или марку ма-машины?
Я трясла рукой, сжимая ее в кулак. Честно я, я до сих пор не верила, что оставила ему ожег! Хотя, в одном журнале, я читала, что при угрозе жизни, старушки через трехметровый забор могут перемахнуть, а щуплые девушки железные двери выбивают.
Еще один резкий взгляд незнакомца заставил меня поежиться. Да, бывают же люди! Зря я тут губу раскатала!
– Ничего, я тебе устрою! – зловеще пообещал красавец, вылетая из бани.
Я осмотрелась. Понятное дело сумка и телефон исчезли в неизвестном направлении. Я выдохнула и подошла к крошечному кривому окошечку.
– Так, ладно! – согласилась я с обстоятельствами. – Придется идти обратно к Диме. Без телефона и сумки, где лежали все карточки, я далеко не уеду, особенно, когда тут психи водятся.
Открыв дверь, я с опаской вышла в утренний полумрак. Все вокруг было подернуто туманом. Где-то я слышала женское пение. Пели здорово! Я даже завистливо вздохнула. Нет, а что? Работы тут нет, остается только петь!
Я прошла по мокрой траве, глядя на туман. Дорогу я не вспомнила. Но вспомнила направление!
Дойдя до дома родителей Димы, я не увидела его машины.
– Что? Уехал? – удивилась я, осматриваясь по сторонам. Нет, ну разве можно быть таким козлом! – Или Катеньку повез кататься? Которую со школьной скамьи любил?
Я поднялась по ступеням, пытаясь вспомнить, тот дом или нет? Деревянные ступени скрипели. Звук был похожий. Дрова лежали там же… Хотя, вроде бы он! Я постучалась в дверь, которая почему-то немного отличалась. Я сначала постучала, а потом опомнилась. Может, я к соседям пришла?
– Чаво надо? – спросил недовольный женский голос, а мне открыла незнакомая рыхлая баба.
Одета она была так, словно сбежала с какой-то ярмарки. Один платок на голове, другой на плечах и бусы красные…
– Простите, а вы не подскажете, где Дима? – спросила я.
– Иииии! Дыму ей, дыму! Обдериха! – закричала баба, зашаталась и рухнула в обморок.
Я заглянула внутрь, видя что внутри все выглядит иначе. Не было ни вешалки для одежды, ни линолеума, ни розетки под выключатель. Скажу так! Не было даже гипсокартона с обоями! Были бревенчатые стены, как в бане.
– Ну и дела, – удивилась я, осматриваясь по сторонам.
– А ну! Кто такая? Пошла вон отседова! – послышался знакомый старческий голосок, а я опешить не успела, как на меня, ловко перепрыгивая через хозяйку, бросился дед, похожий на кота. Он был маленьким, высотой чуть выше колена, но какой удаленький!
– Ай! За что?! – дернулась я, получив по голове ложкой.
– Меня что? Хозяйка зазря кормит, а? А?
Пояснения по фольклору
Домовой – это дух хранитель дома. Если хозяин кормит домового, то он силен. Если не кормит – слаб. Домовой защищает дом от другой нечистой силы.
Дедок вел себя, как боевой петух, наскакивая на меня и ловко отпрыгивая. Неужели этот тот самый? Это что? Домовой?
– Осторожней! Вы чего прицепились? – отбивалась я, пытаясь не упасть с крыльца.
Да с такой прытью у него пенсию отобрать надо. И мне отдать, как слабосильной и чахлой.
– А ну марш в свою баню! – кричал дедок, а я пятилась, пока не дошла до ворот. – А то дворового позову! Он тебя отмутузит! Он, знаешь как, полуденницу мутузил!
– Кого? – переспросила я, вжимая голову в плечи.
– Пошла вон! Ходют тут всякие, а потом здоровье пропадает да деньги из дома утекают! – слышался возмущенный голос.
– Мужчина, успокойтесь! – прикрикнула я, но тут же получила по макушке, делая еще один шаг назад.
– Все! Там и стой! А к нам в избу не ходи! – фыркнул по-кошачьи дед и черной тенью бросился в дом. Вот поди ж ты! Или кот или дед?
Он добежал до хозяйки, схватил какую-то тряпку и давай ее обмахивать.
– Вставай, хозяюшка… – начал он жалобно и заунывно, но та не подавала признаков жизни.
Он взгромоздился ей на грудь: “К худу или к добру?”.
– А! – заорала баба и подскочила.
Я посмотрела на деревню, понимая, что что-то не так. Не было столба высоковольтной линии, не было машин, которые я вчера видела. Не было ни единого пластикового окна. Зато я слышала взволнованное ржание лошадей и жалобное мычание коров.
– Это что получается? – осмотрелась я с сомнением. – Где я? Это точно та деревня? Или…
Да быть такого не может! Мне казалось, что все вокруг какое-то старинное… Как на картинке.
– Ой, ой! Едва за тобой поспели, мама! – слышались голоса, а я обернулась, видя два поленца. – Быстрее в баню! Сейчас петухи кричать будут!
– Ну и что, что… – начала я, как вдруг послышался сиплый петушиный крик.
И тут случилось то, чего я никак не ожидала. И даже представить себе не могла!
– Ай! – дернулась я, чувствуя, что голова раскалывается, словно колокол. – Ай…
Я упала на колени, обхватив голову руками.
– Быстрее! В баню! – слышались голоса, а я встала и, не думая, побежала за поленцами, которые задорно скакали по дороге.
Я влетела в баню, чувствуя, что мне вдруг резко стало хорошо. Словно до этого тебе выкручивали руки и ноги, а потом резко прекратили.
– Охохоюшки! – выдохнуло одно полено. – Что ж ты, мама гулять пошла с утра?
Мне казалось, что мое тело до сих пор еще звенит. Ничего себе!
– Это что значит? – спросила я, кривясь и морщась.
– А то, то ты теперь – нечистая сила! Обдериха, банная хозяйка! – вздохнули поленца. – И наша мама!
Да какая нечистая! Я было зашлась от возмущения, а потом опустила взгляд на свою рубаху. Ну да, нечистая… Не самая, так сказать, стерильная сила…
– А где моя одежда? – спросила я, вспоминая свои штаны и ценник на них.
– Обдериха в рубахе ходит! – заметили поленца. – Нет ее! Все! Мы сожгли!
– То есть, погодите… – начала я, а потом устало выдохнула. Приехали.
Ну, раз рубаха последня, то почему бы не постирать ее? Вон ушат стоит!
– А где тут воду можно взять? – спросила я в поисках крана.
– В реке! – послышался голос полена.
Что вокруг происходит? Как меня вообще угораздило? Ни сумки, ни телефона, вокруг все, как будто из позапрошлого века, какой-то красивый псих, который от меня требует детей, ни Димы, ни его семи… И да, я – нечистая сила.
Сразу вспомнились далекие отголоски сказок, которые я слышала в детстве. И страшилки про домовых.
– Ладно, пойду воды наберу, – вздохнула я, беря ушат и направляясь к реке.
От бани до реки рукой было подать. Просто выйти и просто спуститься Небольшой грубо сколоченный причал, камыши и туман, который стелился по реке. Тихий шелест воды изредка прерывался бульканьем.
“Рыба, наверное!”, – подумала я, спускаясь возле причала и пытаясь набрать воды.
– Год от года все хуже и хуже… – послышался тихий женский вздох. Я чуть ушат не выронила.
– Кто здесь? – прошептала я.
Голос депрессивной личности доносился откуда-то из камышей.
– Совсем мужик перевелся, – послышался голосок. И снова горький – горький вздох.
Такие вздохи должны сопровождать женские форумы.
Я осмотрелась, как вдруг увидела девушку в воде. Я ожидала, что она начнет орать, но девушка не орала. Она смотрела на меня васильковыми глазами. Длинные мокрые волосы облепили ее плечи и белую мокрую рубаху.
– П-п-привет, – произнесла я.
– Я же говорю, мужики все сволочи! – всхлипнула девушка, а я увидела, как ее глаза вспыхнули странным светом. – Козлы…
– Согласна! – кивнула я, вспоминая недавние события своей жизни – Есть в них что-то такое…
– А меня вот, Ефим бросил… – всхлипнула девушка.– А я с горя утопилась… Теперь вот, русалкой плаваю…
Русалкой?
Девушка ловко ушла под воду, а потом вынырнула на мосточек. Она достала гребень и стала расчесывать длинные волосы. В воде болтались две бледные, облепленные мокрой рубахой ноги.
– Козлы они все… – вздохнула русалка.
– А где же хвост? – спросила я, вспоминая мультик.
– Какой хвост? – спросила русалка, продолжая вычесывать колтун из водорослей. Она дернула ногами и послышался плеск.
– Ну, рыбий, вместо ног… – обалдевшим голосом ответила я.
– А как по твоему я буду хороводы водить? – спросила русалка, обидевшись. – За подружками окунем ползать? А как я на ветках ивы качаться буду?
– Понятно, – ответила я, немного растерянно.
– Козлы они все, козлы, – вздыхала русалка.
И минут десять она жаловалась на жизнь, на скуку, на мужчин, которые не обращают на нее внимания… Поначалу я сочувствовала и даже поддакивала. Потом просто скорбно кивала, соглашаясь с некоторыми доводами.
– Обманщики и предатели… Да как их земля носит! – причитала русалка.
Я подумала, что мне тоже есть что сказать.
“Сквозь череду дней, окрашенных в серый мрак, я погружаюсь в бездну разочарования, где каждый шаг кажется предательством. О, как же трудно мне, женщине, дарить любовь, окруженной стеною недопонимания и равнодушия, построенной из разрушительных слов и ложных обещаний. Каждый раз, когда сердце открывается, как весной распускается цветок, я лелею надежду, что найдется тот, кто оценит мою глубину, увидит в моих глазах свет!”.
Я собралась с духом, и вложила все это в короткое и емкое: “Угу!”.
“Ничего себе, какая она красивая!”, – подумала я. – “Личико бледное, глазища в пол лица, васильковые, губки бантиком, носик маленький”. Меня даже зависть взяла. Такое чувство, словно за ней фотошоп ходит.
Она на секунду повернулась ко мне спиной, а у меня желудок подскочил к горлу и потребовал тут же вернуть блинчики обратно. Спины у нее не было. Вместо спины зияла жуткая … дыра… На примере этой дыры можно было спокойно показывать анатомию. Я прижала руку к лицу, убеждая желудок, что мне показалось. Но желудок так явно не считал. У него было хорошее зрение и отличная память.
– Ах, Ефимушка мой, – вздохнула красавица, и грустно посмотрела на туман, который стелился по реке.
– А где он сейчас? – спросила я.
– Так утопила я его лет сто тому назад, – жалобно заметила русалка. – Легче немного стало. А потом снова утопить захотелось. Пойду, утоплю кого-нибудь… Есть у тебя кто-то на примете?
Ну, как бы…
– Есть! – кивнула я.
Погодите! Кажется, есть у меня тут один знакомый!
“Я тебе еще устрою!”, – вспомнила я голос, и у меня опять заныла шея.
О, а почему бы и нет?
Мало ли, вдруг он в следующий раз с ножом на меня бросится? Нет, а кто знает, что у него на уме?
– Этот… как его… , – начала я, понимая, что разговариваю с настоящей русалкой. Прямо как с соседкой.
– И кто же это? – оживилась русалка, а в ее глазах вспыхнул хищный блеск. – С удовольствием утоплю! Люблю топить мужчин!
Я попыталась живо описать неизгладимые впечатления от встречи, а перед глазами стояла красивая высокая фигура.
– А! Это колдун! Лизар! – заметила русалка с усмешкой. – Черномазией занимается… Раньше простым парнем был. Ни о какой черномазии не промышлял. Я его еще молодым дураком помню. Вместе на вечорках сидели. Женился, да на ком! Девка-то видная была… Аглаферой звали. Мы ее попросту Грушей кликали. Вот мы тогда думали, свезло Груньке, так свезло. Отец его рано помер. По весне, кажется. Когда он сам еще под стол бегал. Отец его красавцем был, да всю жизнь по бабам шлялся. А все хозяйство мать его держала. Баба суровая, Аглаей звали. Ее на деревне даже собаки боялись. Бой-баба. Как на мирской сходке рот откроет, так никто слово поперек не скажет. Она-то хозяйство крепко держала. Семья зажиточной считалась. Не нравилась Грунька Аглае… Че-то невзлюбила невестку. Говорит, красивая. А раз красивая, так гулящая. А мужик – голова, а баба – шея. Он поначалу жену свою защищал, отмахивался, так мамка его Груньку-то пуще гнобить начинала. Молодые уже избу хотели свою справить, чтобы от мамки подальше. А как Грунька понесла, так Аглая вообще лютовать стала. Не, нужны мне, дескать, твои выродки. Знаю я, что ты у нас по деревне гуляешь! Грунька в слезы. Совсем лица на девке нет. Сама свадебке не рада. А как родила, да дети подросли, так Аглая вообще, как с цепи сорвалась. На людях да при сыне – с уважением да любовью, но все и так знали, что не даст она девке жизни. Аглае-то Катька нравилась. Такую невестушку себе хотела. Одна Катенька осталась. Да мать с ней неходячая. Вот и стал Лизар по хозяйству потихоньку помогать Катьке да мамке ее.
Катенька? Вот прямо… Я едва не подавилась этим именем. Что ж мне все Катеньки попадаются! Словно имен других нет!
– У них-то с Катенькой че-то было когда-то. Да не сложилось. За ручки с вечорок два разы шли рядком, да возле яблони стояли, разговаривали. Сама видела! У меня изба напротив была. А потом по осени Катьку замуж выдали. Да помер муж ее к Святкам. Так дитятко и не успели. Вот и сидит Катька вдовицей с мамкой. А Грунька-то вся извелась, когда он к Катьке бегать начал. Аглая ей все рассказывает, что вот, мол, от нее непутевой, к хорошей девке ходит. Грунька -то молчала, все молча сносила. Даже мужу жаловаться перестала… Придет, бывало сюда, сядет на бережку и давать слезы лить. А тут я… Я уже тогда утопилась. Вот и сидели мы с ней. Ее я не трогала. Все-таки подружки были, закадычные.
Я слушала это все, а у меня в голове не укладывалось.
– И вот однажды был Лизар у Катеньки.Ведомо, за какими-такими делами он к ней ходил. Грунька-то совсем подурнела от жизни такой. Ее свекровь работой так упахала, что красота с нее тут же сошла. А Катька по сравнению с ней еще какой красавицей была. Грунька решила с дитями в баньку пойти. Две дочки у них было. Пошла она в эту саму баньку, как вдруг сижу я, волосы чешу, из баньки пар идет, а тут Аглая крадется. “Прости мне, грехи мои!”, – бормочет что-то. – “Грех, что сотворю, на себя возьму. Да лишь бы сыну лучше было! Не пара они, не пара! И дети, невесть от кого прижиты!”… Я как услыхала, так сразу вынырнула. Аглая подперла баньку пнем – колодой. Ну, думаю, открою… Вон уже вечереет. Сейчас обдериха разойдется. Не любит она, кады вечером в баню ходят. Слышу – барабанят, выйти не могут. Я к двери, давай колоду откатывать да дверь открывать, а Аглая, как увидела, так бросилась ко мне. Полыни нарвала и давай меня полынью охаживать. Потом полынь везде понатыкала, чтобы я к бане подойти не могла. А я-то сама еле живая… В воду упала и сижу. А она жжется… Больно – спасу нет!
У меня дар речи пропал. Это ж надо быть такой тварью!