Кристина Юрьевна Юраш
Закон подлости гласит…
Глава двадцать вторая… люди всегда удивляются событиям, которых ждали
Было настолько тихо, что было
слышно, как крадется писец
– Что ты делаешь… – услышала я вздох, чувствуя, как любимый подается вперед и выгибает спину с глухим стоном. – Так нельзя делать… Я запрещаю тебе… Прекрати, я кому говорю… Прекрати… Я прошу тебя… Не… надо…
Я даже заглянула ему в лицо, увидев закрытые глаза и полуоткрытые губы, которые мне безумно захотелось поцеловать. Ничего, поцелуем. Не сейчас. Позже, когда усыпим бдительность.
Не смотря на свои глубокие познания в различных областях магии, было одно заклинание, которого Альберт не знал. «Массаж».
«Ну а сейчас наш женский экипаж, будет делать расслабляющий массаж!» – обрадовался демон, глядя как мои ручки наминают широкую спину. «Делать массаж любимому мужчине – одно удовольствие!» – вздохнула ангел, млея от наслаждения. «Легким движением руки массаж превращается в шантаж!» – завредничал демон, глядя на ангела странным взглядом. «Ему нравится!» – расцвела ангел, складывая ручки. «Кто бы мне массаж сделал!» – прозрачно намекнул демон, но ангел его не слышала, умирая от каждого моего прикосновения.
Это заклинание повергло Альберта в шок, не меньше, чем мой прорыв в магической науке, пошатнувший не только устои магии, но нервную систему и веру в себя двух не самых глупых мужчин. Пятьдесят листов совместных предположений было разложено на столе. За эти пять дней Освальд стал почти членом нашей семьи. С покрасневшими то ли от пролитых слез, то ли от бессонных ночей глазами, он садился рядом с Альбертом, и они часа два сидели и обсуждали решение. Как я узнала из случайного разговора, эти двое вместе учились, пока Альберт добровольно не сошел с дистанции. Насколько я поняла, за одной партой они не сидели и даже одно время друг друга на дух не переваривали. Зато в тот момент, когда теоретики поднимали на меня, практика, глаза, они были единодушны. А я чувствовала себя, как дура в белом платье под шелковицей.
И тогда, отчаявшись, меня требовали на «бис». Я с тяжелым вздохом садилась между ними и начинала писать в сотый раз свою формулу, сопровождая ее комментариями, дабы можно было отследить мою логику. Надо отдать должное, Альберт сопел не так громко и не так усердно, как Освальд. Лев Бонифаций в моем лице в очередной раз показывал чудеса аборигенам. От чудес Освальду становилось плохо. Он стонал, как при родах, корчась в муках, как при диарее. И только присутствие Альберта заставляло его воздерживаться в выражениях и высказываниях.
В разгар моих объяснений и стонов с двух сторон, в комнату вошла миссис Бэнгз, неся в руках поднос с тремя чашками.
– А потом я подумала, что вот этого «хэ» нигде нет. Не нашла нигде ничего похожего! Ну, думаю, не страшно! Пусть будет знаком «умножить». И у меня стал вырисовываться ответ. Здесь я тоже решила не делить, а умножить, – рассказывала я, слушая, как Освальд стонет, закусив губу. «Довела мужика!» – закатил глаза демон. Альберт сидел рядом, закрыв себе рот рукой.
– А почему умножить? – задала я риторический вопрос, на который тут же ответила. – Потому, то деление в столбик я помню плохо, зато умножение помню хорошо…
«Ну чем не аргумент?» – согласился демон, целуя свой калькулятор. – «Так, направо не смотри. Там Освальду плохо… А Альберт – крепкий. Молодец. Умеет страдать молча!»
– Я так не могу! – простонал Освальд, обхватывая голову руками. – Это – ужас! Я бы ей по рукам дал!
– Ты уже ей дал. Не по рукам, а в руки. Диплом. Я отчетливо видел твою подпись, – заметил Альберт, с тяжелым вздохом размешивая чай и звеня ложкой, как язычком колокольчика.
– Альберт, я больше не могу… Я подаю в отставку… – покачал головой Освальд, глядя себе в кружку. – Я не хочу. Пусть кто угодно занимается этим… Я лучше и дальше буду писать свои научные работы по стихийной магии. Меня это вполне устроит.
«Бедный мужик. У него явно нет семьи. Я вас лю… Да что ты будешь делать! Да за что мне это! Извини, дорогая, не сегодня!» – съехидничал демон. Ангел посмотрела на него с возмущением.
– Букву «С» я сначала хотела заменить скобочкой, но потом попробовала, и ничего не получилось, – добивала я страдальцев от науки. – Но потом подумала, что «С» – это сектораль. Мне идея понравилась…
Освальд подавился чаем, кашляя надрывно и страшно.
– Я подумала, а на какой секторали находится Академия? Правильно. На второй. Вот так вот и появилась эта двоечка! – вздохнула я, глядя как Альберт размешивает чай уже шестой раз.
Альберт даже кушал по вечерам, не отрывая взгляда от криминального, как он выразился, для меня чтива. Иногда он жевал, а потом резко останавливался, подозрительно глядя на мою формулу, которую переписал уже раз сто. Я молчала. Мое дело – показать. Их дело – доказать.
А теперь, впиваясь пальцами сквозь одежду пальцами в плечи моего «прокурора», на которых он со свойственным всем трудоголикам мазохизмом, тащил все, я поняла, что я – не просто дипломированный маг-инноватор, а – волшебница. Мне это сказали пять минут назад. И повторили, но уже в других выражениях, две минуты назад в сопровождении блаженного стона и откидывания головы назад. Я с улыбкой поправила мятую рубашку и поцеловала макушку. Все.
– Это все? – раздался голос с такими интонациями, от которых сердце сделало подъем-переворот на перекладине под дружные аплодисменты остальных внутренних органов.
– Мне просто так неудобно, – вздохнула я, чувствуя себя маленькой притворщицей. – Обычно это делается без рубашки…
Я замерла на пару мгновений, боясь спугнуть. Его рука расстегнула верхнюю пуговицу рубашки. Я поджала губы, гипнотизируя руку и воодушевляя ее не останавливаться на достигнутом. Видя колебания, я еще раз расправила любимые плечи, с наслаждением впиваясь в них пальцами и вдыхая запах волос.
«Возьмите пробничек!» – сладенько улыбнулся демон, протягивая невидимым прохожим какой-то флакончик. – «У нас сегодня акция. Возьмите пробничек! Если понравится, обращайтесь!».
Я победила! Через пять минут рубашка была снята, сложена уголок к уголку и нашла свое пристанище на ручке дивана. Я знаю, кто с утра собирает по полу мои вещи, а потом складывает их уголок к уголку, ни разу не упрекнув меня в том, что я ими слегка разбрасываюсь перед сном.
«Ты? Разбрасываешь вещи?» – возмутился демон. – «Расскажи! Сам снимает, сам бросает куда придется, а потом с утра сам же и собирает!». «А как же мисс Совершенство?» – спросила ангел, снова смущаясь под взглядом демона. «Мисс Совершенство? Да она нам в подметки не годится!» – отмахнулся демон, осторожно приобнимая ангела и украдкой глядя на ее реакцию. – «Идея была моя. Воплощение – твое! Дивиденды пополам!»
Пока Альберт блаженствовал, пытаясь осознать, как всю свою жизнь жил без этого чуда, я украдкой целовала его шею, наслаждаясь каждым прикосновением. Разве можно так любить кого-то? Определенно нельзя.
Через полчаса у меня устали руки, а точнее пальцы. Все. Теперь точно конец.
– У меня руки устали… – тихо произнесла я, осторожно целуя его в основание шеи. – Одевайся.
Взгляд, брошенный на меня, не поддавался расшифровке, но судя по выражению лица, Альберт только что нежданно-негаданно обрел смысл жизни. Он взял мои руки в свою и поцеловал, заставив меня смутиться. Да, у меня теперь есть оружие личного поражения, которым я буду бессовестно пользоваться, для смягчения приговоров и давления на правосудие.
– Ладно, – вздохнул Альберт, откладывая расчеты. – Как я не хочу «завтра»…
– Ты имеешь в виду то мероприятие? – спросила я, будучи не в курсе местных обычаев.
– В этот день, все маги хвастаются своими достижениями, а инквизиция мысленно считает количество пока еще свободных камер. Лично я так и делаю, – заметил Альберт, застегивая рубашку. – Результаты меня огорчают. Десять человек на одну камеру в прошлом году. Двенадцать с половиной в позапрошлом.
– Это мы с тобой разговаривали в тот день, когда я впервые попала сюда? – неожиданно спросила я, вспоминая свой первый день в этом мире, когда я еще ничего не знала ни о магии, ни об инквизиции. Вру. На счет магии у меня уже тогда были нехорошие подозрения…
– Да, – я почувствовала, как меня обнимают и усаживают рядом. – Как ни странно, это был я, мисс Я Не Знаю, Кому Вру, Но Делаю Это С Умным Видом, как будто так и надо. И при этом ты смотрела на меня такими честными глазами…
– И скажи еще, что ты любя ошибся нулями, чтобы я пришла к тебе в надежде докопаться до истины! – возмутилась я, чувствуя, как его губы приближаются для поцелуя.
– Не без этого, – услышала я. И почувствовала, что меня наказывают за неизгладимое впечатление от первой встречи. Когда он меня так целует, меня сразу тянет на подвиги, чтобы получить добавки. Ладно, сейчас я ему объясню, что я почувствовала, когда увидела сумму штрафа. Я напряглась и взяла инициативу в свои губы.
– Знаешь, Альберт, я иногда думаю… – вздохнула я, отрываясь и сжав губы. – Я, как журналист, постоянно сталкиваюсь с чем-то нехорошим, с какой-то несправедливостью. Мне кажется, что весь мир, прости, оставшийся мир состоит целиком и полностью из неприятностей и моральных уродов. А вот посмотришь в окно и видишь обычных людей.
– Ты это мне рассказываешь? Последней инстанции? – усмехнулся Альберт, поднимая на меня глаза. – Я каждый день об этом думаю. Я каждый день повторяю себе, что мир состоит не только из безответственных магов, убийц, грабителей и мошенников. Я утешаю себя мыслью, что есть нормальные люди. Даже среди магов. Просто они не имеют проблем с законом, вот и все. Кстати, завтра ты остаешься дома.
– То есть так, да? – обиделась я. Журналист во мне сразу же придумал статью про домашний арест. – Завтра День Магии, и ты думаешь, я его пропущу? А кто за меня работать будет?
– Я не настолько беден, чтобы тебе приходилось зарабатывать на жизнь тяжким трудом, – с издевкой произнес Альберт. Помню-помню. Вот – секретер. Вот – ключ. Вот – ящик. Вот – деньги. Бери, сколько надо. Отчет не нужен. Между прочим, я оттуда ни эрлинга не взяла. Зато с наслаждением ссыпала туда свое богатство. А зачем? У меня и так все есть.
После часа уговоров, включая массаж, Альберт сдался.
– Хорошо. Только ты будешь находиться рядом со мной. И если я протяну руку, а тебя рядом не окажется, у тебя будут большие неприятности. Я предупредил, – вздохнуло правосудие, снимая очки и с тоской глядя на мои каракули.
***
Рядом с Академией на огромной площади была установлена огромная трибуна. Зеваки со всего города собрались, чтобы увидеть чудеса магии и ужаснуться ее передовым достижениям. Освальд, заложив руки за спину, расхаживал по импровизированной арене, отдавая какие-то распоряжения перед началом мероприятия. Вокруг арены в воздухе висели специальные кристаллы, которые призваны были защитить зрителей в случае, если что-то пойдет не так. Помимо кристаллов вокруг стояло оцепление инквизиции. Черные, молчаливые, спокойные, они терпеливо ждали начала мероприятия и с куда большим нетерпением – конца. Инквизиция стояла и между рядами, и по периметру площади. Мы сидели в первом ряду. На коленях у меня лежал планшет, ручка и тяжелая рука. Я осторожно, боясь, что ее вот-вот отдернут, поглаживала ее пальцем, изредка бросая нежные взгляды на ее обладателя. В небе уже сверкали первые звезды, а первые маги уже рассказывали о том, чего им удалось достичь в этом году. В данный момент шла демонстрация какого-то приспособления в виде бегающей за хозяином табуретки, предназначение которого владелец затруднялся объяснить.
– Табуретка для гостей! – заметила я, содрогаясь от того, как изобретение поддало изобретателю под коленку. Он попытался отогнать ее ногой, но «достижение» было очень настойчивым. – Для незваных. Приса-а-аживайтесь гости дорогие, не стойте…
«Тренажер для футболистов!» – икнул демон, глядя на то, как табуретка разгонялась и поддавал владельца под коленку с таким усердием, что я удивилась, как под конец своей презентации маг не остался инвалидом и ушел на своих двоих.
– Альберт, это каждый год такое происходит? – напряглась я, неотрывно и с ужасом глядя на достижения магической науки. В ответ я услышала тяжелый вздох.
На сцену вышел маг, таща за собой огромный ящик, в который начал складывать какие-то вещи, рассказывая про закон экономии пространства. Именно этот ящик призван освободить дом от всякого хлама, а владельца – от забот по его хранению. В ящик поместилось все. С трибуны раздалось заинтересованное:
– А обратно? Вдруг надо что-то взять оттуда?
Судя по всему, механизм «выдачи» вещей обратно был недоработан, в связи с чем «обратно» покажут в следующем году. Вздох разочарования прокатился среди публики, которая уже представила себе универсальное место для хранения всякой всячины.
– Отличная урна! И мусор выбрасывать не надо! – оживилась я, поглядывая на Альберта. Он скептически посмотрел на меня и сощурил глаза, глядя на изобретателя, который уже уступал место следующему «гению».
– Дамы и господа! Магия не стоит на месте! Я хочу показать новый клей! Этот магический клей клеит намертво! Его уже не отдерешь ничем! Вся Академия им пользуется! – гордо продемонстрировал свои «научные достижения» какой-то маг в синем сюртуке. – И упаси Ардал его пролить!
Наверное, в мою душу тоже случайно попала капелька этого клея, намертво приклеив ее к душе того, кто сидит рядом, и чья большая рука покоится на моих коленях. Моя рука казалась такой маленькой по сравнению с его рукой, и меня это почему – то умиляло. Альберта, очевидно, тоже, потому что он обращался с моей конечностью так, словно, одно неверное движение и мне обеспечен перелом в трех местах сразу.
После изобретателей шли преподаватели Академии. Некоторые нервничали, ошибались, вызывая рокот негодования у всех присутствующих. Два раза удалось подавить миазм, вызванный излишним волнением и старческим склерозом. Мою руку перетащили к себе на колени и сжали в своей, осторожно поглаживая большим пальцем. Вокруг нас стоял целый отряд инквизиции. «Скажете, когда паниковать!» – прокашлялся демон, глядя, как какой-то дед с длиннющей бородой пытается что-то сотворить в воздухе, а вместо этого получается какая-то ерунда, о чем красноречиво свидетельствуют взгляды других магов.
– Итоги года неутешительные. Двадцать человек на одну камеру, – простонал Альберт, не сводя глаз со следующего старичка в огромной шляпе, который уже в третий раз пытался создать что-то в воздухе, но при этом терпел эпический фэйл, под дружный смех всех присутствующих. Особенно потешались его студенты.
Томас выступил слабо. Я видела отсюда, как у него трясутся руки и как по виску стекает пот. Народ разочарованно вздохнул. Они ожидали чего-то большего. Где-то позади нас ныл ребенок, настойчиво требуя у родителей «домой». Группа студентов-магов сидела и закатывала глаза, глядя с усмешками на своих профессоров. По лицу Освальда было понятно, что магия не стоит на месте. Она катиться в направлении, за упоминание которого в приличном обществе можно получить перчаткой по мордасам.
Внезапно все притихли. На сцену вышел худенький молодой человек, одетый очень дорого и красиво. У него были темно русые, коротко подстриженные волосы, серые глаза и бледное лицо. Он вздохнул и посмотрел на всех присутствующих.
– Меня зовут Марко. Я – не изобретатель. Сомневаюсь, что я сделаю что-то полезное своими руками. Я – не преподаватель. Я – просто сын ректора Академии. Вот моя … – он вздохнул и усмехнулся, – единственная заслуга…
Все притихли, глядя на него с осуждением. Свеж был еще в памяти инцидент с пятью трупами. Я почувствовала, как мои пальцы слегка сжали. Я украдкой взглянула на Альберта.
– Я не собираюсь показывать фокусы. Один мой фокус уже стоил жизни пятерым, – голос Марко дрогнул. – Среди которых, был мой лучший друг и его невеста. Пусть в этом не только моя вина, но и вина того, кто делал за меня эти расчеты, но то, что я не убедился сам в их правильности, делает меня еще более виновным.
Народ заволновался. Такого развития событий никто не ожидал. Раздался чей-то голос, но его заглушила толпа.
– Я прошу дать мне шанс, – Марко снова усмехнулся и разорвал какие-то листочки, бросив их на землю себе под ноги. – Я вот смотрю сейчас на все происходящее и понимаю, что магия – это, прежде всего, ответственность, о которой многие из нас забывают. К сожалению, мне понадобилось увидеть смерть своими глазами, увидеть последствия неудачного заклинания, чтобы это понять.
Голос Марко дрогнул. «Уберите его!» – кричал и надрывался чей-то голос. – «Уведите его, живо! Освальд!»
– Я знаю, что в инквизиции сейчас не хватает магов. Я в курсе, что мои письма не доходили до канцлера от инквизиции по воле моего отца. Так вот. Пользуясь случаем, я добровольно хочу вступить в инквизицию, чтобы искупить то, что произошло по моей вине. Я обещаю, что отнесусь к своей работе со всей ответственностью. Я согласен учиться. Я согласен патрулировать улицы. Я согласен погибнуть, выполняя свой долг. Я согласен в случае чего ответить по всей строгости закона без оглядки на мое происхождение… Вот мое заявление на прием в инквизицию.
В воздухе завис листок бумаги.
И тут рядом с Марко появился разъяренный и запыхавшийся ректор. Телепортация была отключена, поэтому старику пришлось проделать весь этот путь пешком. Он решительными шагами дошел до сына, а потом в звенящей тишине отвесил сыну пощечину. Лист – заявление мгновенно загорелся и осыпался пеплом на землю.
– Не обращайте внимания! Марко не в себе! – орал отец-ректор. Публика кричала что-то в ответ. Марко сделал шаг вперед, не сводя глаз с Альберта. Подлетел Освальд, пытаясь поговорить с ректором. Освальд оглядывался по сторонам, что-то вещая на ухо ректору и пытаясь его увести. Альберт молчал. Я чувствовала, как мои пальцы сжимают все сильней. Отец что-то крикнул. Марко ответил. И тут внезапно из руки ректора Академии вырвалось черное пламя. Я видела, как его лицо искривилось в гримасе ненависти.
– Проклинаю! Проклинаю! – заорал отец, глядя на черное пламя, которое вырывалось из обеих трясущихся от гнева рук. Марко отшатнулся, пытаясь прикрыться щитом. Освальд схватил его и потащил прочь.
– Увести ее подальше! – услышала я голос Альберта, чувствуя, как мои пальцы разжали. Меня кто-то держал на руках. Я вырывалась, пытаясь понять, что вообще происходит. Огромный столп черного пламени, поднялся над «сценой». Зрители бросились врассыпную.
– Включите перемещение! – услышала голос Альберта, который тонул в криках. – Убрать всех подальше. Быстро! Еще дальше! Маги сюда! Остальные – отводите людей! Освальд! Живо сюда!
Черное пламя было уже высотой с дом, вызывая у меня животный ужас. Оно лизало своими языками темно-синее вечернее небо. Я видела, как одни инквизиторы оттесняли людей подальше, пока другие ставили щиты, чтобы выиграть время для эвакуации.
– Отходите дальше! – услышала я голос Освальда. – Еще дальше! Никому не подходить. Альберт! Отхо…
– Это смерть! – крикнул кто-то. – Смертельное проклятие!
Толпа совсем озверела и запаниковала. Они давили друг друга, пытаясь выбраться подальше, от эпицентра.
Меня волокли, а я всеми силами пыталась найти глазами Альберта. Сердце в груди колотилось так, словно в последний раз. Ноги отказывались слушаться. И тут мне удалось увидеть знакомую фигуру любимого стоящую прямо перед черным пламенем. Что-то внутри меня сжалось, вызывая дрожь по всему телу.
– Дальше! – заорал Альберт, сплевывая растрепанные волосы и тяжело дыша. – Еще дальше! Быстрее!
Альберт повернулся в нашу сторону, рассек рукой воздух, и светлая вспышка отбросила нас всех, сбивая с ног.
– Ничего себе!– прокашлялся голос неподалеку. – Че нас такому не учат? Все, подаю заявление в инквизицию!
– Тебя не возьмут, потому, что ты… – слова тонули в шуме. «Ма-а-а-ама!» – орал детский голос. – «Ма-а-ама! Встава-а-а-ай!».
Я видела, как в эпицентре пламени мелькают черные плащи инквизиции.
– Отходите дальше! Еще дальше! Я что повторять должен! – услышала я знакомый голос. – Не подходить! Щиты не помогут! Надо достать его…
Паника, суматоха, крики, люди. Все перемешивалось перед глазами. Я не могла понять, стою я или лежу на земле. В голове нарастал звенящий гул, от которого начались приступы тошноты. Почему-то на лбу у меня была кровь. Я не знаю чья. Моя, наверное. Пальцы, на которые я смотрела, плыли перед глазами.
Еще одна вспышка, отметающая людей подальше. Я искала глазами Альберта, сплевывая на землю. Все было вокруг, как в замедленной съемке эпохи немого кино.
Я попыталась встать, чувствуя, что тело не слушается. Гул в ушах, кровь на руках и одна мысль: «Альберт!». Я сделала несколько шагов, чувствуя, как меня оттаскивают еще дальше. Третья вспышка и я почувствовала пальцами стену. Нет, это – не стена. Это – брусчатка.
– Отойди! Не лезь туда! – кричал голос, похожий на голос Освальда. – Мы попробуем… Не убивай …
– Уже попробовали! – услышала я срывающийся голос Альберта.
Я снова встала, чтобы увидеть, как черное пламя гаснет, становится все меньше и меньше. Я попыталась выкрикнуть имя, но голос утонул в шуме. Кто-то совсем близко кричал и звал на помощь. Ноги подкосились, колени больно ударились о брусчатку. Я еще раз попыталась встать с места и сделать несколько неуверенных шагов в звенящей тишине. Я видела Альберта, который отдавал приказы, прижав руку ко рту. По руке текла кровь. Пламя медленно исчезало. Я бросилась обратно, падая и снова поднимаясь. Альберт кашлял кровью, отдавая распоряжения. Кровь текла у него по подбородку. Он размазывал ее рукой.
Один инквизитор, стоявший рядом с Альбертом, снял маску, тоже давясь кровью. Молодая женщина, на руках у какого-то мужчины, кашляла кровью, с ужасом глядя на свои окровавленные пальцы. Чей-то ребенок громко орал: «Мама-мама! У меня кровь… Кхе… Кхе…». Я прорвалась, чтобы увидеть опустевшую сцену, где лежало размазанное по арене тело ректора.
– Альберт, – задыхаясь от волнения, крикнула я, подлетая и обнимая любимого. Альберт покачнулся, положив руку мне на голову. Жив.... Жив… Он жив… Господи, я так счастлива… Он жив… Я не устану это повторять… И тут я почувствовала, что Альберт стоит из последних сил. Я напряглась, пытаясь удержать его от падения, чувствуя, как кровь на моей щеке смешивается со слезами.
– Обопрись на меня… Альберт… – задыхаясь и сглатывая, шептала я, понимая, что сама еле стою на ногах. Я стиснула зубы. Подоспел кто-то из инквизиции, закинув руку Альберта себе на плечо. Освальд стоял в десяти шагах от нас и смотрел на всю эту картину стеклянными глазами. Марко согнулся в три погибели и смотрел с ужасом на нас.
– Освальд! – бросилась я к канцлеру от магии. – Освальд, что случилось? Что произошло? Отвечай!
Я увидела, как взгляд Освальда скользнул по мне и остановился. Он просто стоял и молчал, глядя сквозь меня.
– Да скажи, наконец! Что случилось! Что произошло? Что с Альбертом? – задыхалась я, цепляясь за его одежду.
Освальд чуть склонил голову, отцепил мои руки, глядя на меня все тем же стеклянным взглядом, а потом развернулся и пошел прочь.
