Кристофер Браунинг
Обычные люди: 101-й полицейский батальон и «окончательное решение еврейского вопроса»
Глава 3
Полиция порядка и «окончательное решение еврейского вопроса»: СССР, 1941 год
Начало участию полиции порядка в реализации «окончательного решения» – в массовом истреблении европейских евреев – было положено не в Польше, а в Советском Союзе летом и осенью 1941 года. В ходе подготовки к вторжению в СССР и к «войне на уничтожение», которую Гитлер намеревался там вести, в конце весны 1941 года были сформированы и обучены четыре специальных мобильных отряда СС – айнзацгруппы. Ядро этих подразделений составляли сотрудники подчинявшейся Гейдриху полиции безопасности (гестапо и крипо), а также его разведывательного аппарата (Службы безопасности, или СД). Им были приданы небольшие подразделения Ваффен-СС (военная составляющая гиммлеровских СС). Но вдобавок к этому три из четырех айнзацгрупп были усилены одной из трех рот 9-го батальона полиции порядка{14}. Таким образом, из 3000 человек, распределенных по четырем айнзацгруппам, примерно 500 были сотрудниками полиции порядка.
Относительно немногочисленные айнзацгруппы были всего лишь авангардом немецких подразделений, принявших участие в массовых убийствах советских граждан, нежелательных в политическом и расовом отношении. В начале июля на территорию СССР была направлена пятая айнзацгруппа, набранная специально для этого случая из личного состава полиции безопасности в Генерал-губернаторстве. Бо́льшая часть этих людей стала постоянным контингентом полиции безопасности на территориях бывшей Восточной Польши, оккупированных Советским Союзом в 1939–1941 годах. Что касается четырех первоначальных айнзацгрупп, то они, следуя за наступавшими германскими армиями, продвинулись далеко вглубь советской территории.
Для реализации задач, связанных с оккупацией СССР, Гиммлер назначил трех старших руководителей СС и полиции, каждому из которых был определен свой район – на севере, в центре и на юге страны соответственно. Этим людям поручалось координировать все операции СС на оккупированной советской территории. В середине июля 1941 года, когда после ошеломляющих первоначальных успехов вермахта в Германии царила эйфория от предвкушения скорой победы, Гитлер приказал усилить мероприятия по усмирению территорий, оказавшихся в тылу стремительно продвигавшейся вперед германской армии. 16 июля он заявил, что Германия никогда не покинет недавно захваченные на востоке земли. На них фюрер собирался создать «райский сад», и для этого он пообещал принять все необходимые меры. По словам Гитлера, приказ Сталина о развертывании партизанской войны был очень кстати: «…он дает нам возможность уничтожить всех, кто настроен по отношению к нам враждебно. Естественно, умиротворение этого огромного пространства должно быть проведено как можно быстрее; лучше всего добиться этого, расстреливая всякого, кто хотя бы косо на нас посмотрит»{15}.
Гиммлер не замедлил откликнуться на призывы своего хозяина. Не прошло и недели, как он направил в распоряжение высшего руководителя СС и полиции в Центральной России и Белоруссии Эриха фон дем Бах-Зелевского и высшего руководителя СС и полиции на юге оккупированной советской территории Фридриха Еккельна еще по одной бригаде СС. Таким образом, к участникам эсэсовской кампании уничтожения было добавлено еще 11 000 человек{16}. Сверх того, троим высшим руководителям СС и полиции, действовавшим на территории СССР, было передано как минимум 11 полицейских батальонов. Номера девяти из них начинались с 300, и это значит, что они состояли из недавно поступивших на службу молодых добровольцев. Это добавило еще пять с половиной тысяч человек к уже распределенным по айнзацгруппам 500 служащим полиции порядка{17}. В период с конца июля до середины августа Гиммлер ездил на Восточный фронт, лично требуя от своих подчиненных приступить к массовому истреблению советских евреев.
Однако первые шаги в своей кровавой карьере на территории СССР полиция порядка сделала еще до того, как во второй половине июля произошло массированное наращивание ее сил. Это случилось в городе Белостоке, где почти половину жителей составляли евреи. Накануне вторжения в Советский Союз, названного «операция “Барбаросса”», майор Вайс из 309-го полицейского батальона провел совещание со своими ротными командирами. Он ознакомил их с несколькими приказами, которые те должны были устно передать личному составу. То же самое происходило во всех прочих подразделениях германской армии и полиции, которым предстояло двинуться в СССР. Первым приказом был печально известный Kommissarbefehl («Приказ о комиссарах»), согласно которому так называемые политические комиссары – политработники, находившиеся в рядах Красной армии, а также гражданские партийные работники, заподозренные в антинемецких настроениях, – лишались статуса военнопленных и подлежали казни{18}. Вторым был указ «О военном судопроизводстве в районе Барбаросса и об особых мерах войск», который выводил действия германских солдат по отношению к гражданскому населению из-под юрисдикции военно-полевых судов и прямо оправдывал коллективные расправы над жителями целых деревень{19}. Фактически это была «лицензия на убийство» мирных советских граждан. Майор Вайс пошел еще дальше. Он заявил, что война ведется против евреев и большевиков и он хочет донести до сознания бойцов батальона, что по отношению к евреям они обязаны действовать беспощадно. По его мнению, смысл приказов фюрера заключался в том, что все евреи независимо от пола и возраста подлежали уничтожению{20}.
27 июня, после вступления в город Белосток, майор Вайс приказал своему батальону прочесать еврейский квартал и схватить евреев мужского пола. При этом он не стал уточнять, что нужно с ними сделать. Очевидно, инициатива была отдана ротным командирам, до которых на предварительном совещании были доведены его мысли на этот счет. Начало акции напоминало погром: евреев избивали, унижали, жгли им бороды, в некоторых стреляли, пока полицейские гнали их на рыночную площадь и в синагогу. Когда несколько лидеров еврейской общины явились в штаб 221-й дивизии безопасности под командованием генерала Пфлюгбайля и упали перед ним на колени, умоляя взять их под защиту армии, один из полицейских 309-го батальона расстегнул ширинку и помочился на них, а генерал просто повернулся к ним спиной.
То, что начиналось как погром, быстро переросло в систематические массовые убийства. Собранных на рыночной площади евреев вывозили в парк, выстраивали вдоль стены и расстреливали. Так продолжалось до темноты. В синагоге, куда согнали не менее 700 евреев, выходы облили бензином. Затем внутрь здания бросили гранату, из-за чего начался пожар. Полиция расстреливала каждого, кто пытался выбраться наружу. Огонь распространился на соседние здания, в которых прятались евреи, и они тоже сгорели заживо. На следующий день к месту массового захоронения вывезли 30 подвод с трупами. По оценкам, всего было убито от 2000 до 2200 евреев. Когда генерал Пфлюгбайль отправил вестового к Вайсу, чтобы узнать о причинах пожара, тот нашел майора пьяным. Вайс сделал вид, что ничего не знает о произошедшем, а позднее вместе со своими офицерами составил и направил Пфлюгбайлю рапорт, в котором события были искажены{21}.
Если первая расправа полиции порядка над евреями в Белостоке была инициативой отдельного командира, верно угадавшего и предвосхитившего желания своего фюрера, то вторая, состоявшаяся в середине июля, стала результатом четкого и систематического подстрекательства со стороны представителей самых высших эшелонов СС, а именно Эриха фон дем Бах-Зелевского, Курта Далюге и Генриха Гиммлера. 309-й полицейский батальон был переброшен на восток, а в Белосток ему на смену вошли 316-й и 322-й батальоны. Официальный журнал боевых действий (Kriegstagebuch), а также различные донесения и приказы по 322-му батальону – редкие примеры документов, касающихся полиции порядка, которые сохранились в советских архивах и стали доступны на Западе. По ним мы можем восстановить дальнейший ход событий в Белостоке.
Задачи, поставленные перед 322-м полицейским батальоном, по-видимому, не были столь кровожадными, как у 309-го батальона, но, разумеется, и его бойцы не остались без идеологической обработки. 10 июня в Варшаве генерал-майор Рецлафф произнес перед батальоном напутственную речь. Каждый полицейский, наставлял он, должен стараться «быть в глазах славянских народов господином и показать им, что он немец»{22}. Перед отправкой на советскую территорию 2 июля личному составу объявили, что любой «политический комиссар подлежит расстрелу» и что полицейские должны быть «стойкими, решительными и беспощадными»{23}.
5 июля батальон прибыл в Белосток, а двумя днями позже получил приказ «тщательно прочесать город… в поисках большевистских комиссаров и коммунистов». Запись в журнале боевых действий за следующий день проясняет значение этих слов: «обыски в еврейском квартале» якобы с целью обнаружить то, что евреи успели награбить до прихода немцев. За время обысков германская полиция сумела вывезти 20 повозок с добычей. К 8 июля бойцами батальона был расстрелян 21 человек. «Речь шла… почти исключительно о евреях»{24}.
8 июля, в тот же день, когда состоялись обыски, в расположение батальона с неожиданным визитом прибыл рейхсфюрер СС и шеф германской полиции Генрих Гиммлер, а также глава полиции порядка Курт Далюге. Вечером высший руководитель СС и полиции в Центральной России и Белоруссии Бах-Зелевский устроил в честь Гиммлера званый ужин, на который был приглашен и командир батальона майор Нагель. На следующее утро Далюге в присутствии Гиммлера провел смотр полицейских батальонов, дислоцированных в Белостоке. Выступая с речью, Далюге особо подчеркнул, что полиция порядка «может гордиться своим вкладом в борьбу с врагом всего мира – большевизмом. Никакая другая военная кампания не имела такого значения, как та, что ведется сейчас. Теперь большевизм наконец-то будет уничтожен во благо Германии, Европы и всего мира»{25}.
11 июля, два дня спустя, полковник Монтуа из полка полиции тылового района группы армий «Центр» (в который входили 316-й и 322-й полицейские батальоны) издал следующий приказ:
Секретно!
Приказом высшего руководителя СС и полиции… все евреи мужского пола в возрасте от 17 до 45 лет, признанные виновными в грабежах, по законам военного времени подлежат расстрелу. Расстрелы должны проводиться вдали от городов, сел и оживленных дорог.
Захоронения следует маскировать таким образом, чтобы не создавать места паломничества. Запрещается делать фотографии и допускать посторонних на казни. Информация о казнях и местах захоронений не должна разглашаться.
Командиры батальонов и рот должны особенно внимательно позаботиться о моральной поддержке бойцов, участвующих в этой акции. Впечатления дня следует сглаживать проведением развлекательных мероприятий по вечерам.
Кроме того, личному составу необходимо постоянно разъяснять политическую необходимость принимаемых мер{26}.
Журнал боевых действий странным образом умалчивает о том, что происходило в Белостоке после приказа Монтуа о проведении казней, но послевоенные судебные процессы в Германии пролили свет на то, как развивались события{27}. Разумеется, в отношении так называемых «грабителей», подлежавших расстрелу по законам военного времени, не было никакого расследования, суда и приговора. Евреев-мужчин, которым на вид было от 17 до 45 лет, 12 июля просто схватили и привезли на стадион в Белостоке. Когда он заполнился почти до отказа, на место прибыл Бах-Зелевский, и у евреев изъяли все ценности. В тот день стояла страшная жара, и все это время евреям не давали воды и не разрешали ходить в туалет.
В тот же день или на следующее утро грузовики из автопарка обоих полицейских батальонов начали перевозить евреев, курсируя между стадионом и противотанковыми рвами, расположенными в лесу за городской чертой. Бо́льшая часть 316-го и одна рота 322-го батальона были выделены для охраны территории, где должны были состояться казни. Из них же были сформированы расстрельные команды. На сцене вновь появился Бах-Зелевский – чтобы произнести оправдательную речь. Расстрелы затянулись до темноты, а потом полицейские попытались проводить казни при свете фар грузовиков. Эта затея оказалась неудачной, и акцию приостановили, чтобы продолжить на следующий день. По заключению германских судов, в ходе акции было расстреляно не менее 3000 евреев (при этом нужно помнить, что в юридическом процессе такие цифры всегда представляют неоспоримую минимальную оценку количества жертв, а не их наиболее вероятное число, чтобы исключить этот вопрос из предметов судебных споров).
В конце лета и осенью 1941 года кампания по истреблению советских евреев ускорилась, и, как показывает журнал боевых действий 322-го батальона, полицейские продолжили в ней участвовать. 23 июля батальон был официально выведен из подчинения армейскому командующему тыла. «В целях выполнения ближайших задач, стоящих перед батальоном, он переходит под непосредственное командование группенфюрера фон дем Баха»{28}. В течение августа три роты 322-го полицейского батальона были переведены из Белостока в Минск. По пути убийства евреев продолжились, и особенно отличилась 3-я рота лейтенанта Рибеля. 2 августа она прочесывала лесной массив вокруг Беловежа, после чего в журнале боевых действий появилась запись: «Перед отправлением 3-я рота должна провести ликвидацию евреев»{29}. Позже Рибель доложил: «Ранним утром 10 августа 3-й ротой была произведена ликвидация евреев, размещенных в Беловежском сборном лагере. Расстреляно 77 евреев мужского пола в возрасте от 16 до 45 лет. Акция прошла без происшествий. Ни одной попытки сопротивления не было»{30}. На этом казни не закончились, уже через пять дней Рибель докладывал: «15 августа 1941 года 3-я рота провела акцию против евреев в деревне Малая Наревка. Находившиеся в ней 259 женщин и 162 ребенка перевезены в Кобрин. Все лица мужского пола в возрасте от 16 до 65 лет расстреляны. Всего за 15 августа 1941 года расстреляно: один поляк за мародерство и 232 еврея. Казнь евреев прошла гладко и без происшествий»{31}.
К концу августа батальон был уже в Минске. 29-го числа здесь состоялась встреча Бах-Зелевского и Далюге{32}. Как и в Белостоке, она предшествовала участию полиции порядка в еще одном массовом убийстве евреев. 30 августа командира батальона майора Нагеля пригласили для обсуждения деталей карательной акции, запланированной на 31 августа и 1 сентября. Батальон должен был выделить две роты{33}.
31 августа 1-я и 3-я роты 322-го полицейского батальона (теперь обозначаемые как 7-я и 9-я роты полка полиции «Центр») выдвинулись в Минское гетто, где схватили около 700 евреев, в том числе 74 женщины. На следующий день 9-я рота Рибеля приняла участие в казни более чем 900 евреев, включая всех схваченных накануне. Автор боевого журнала посчитал нужным представить оправдание этому первому случаю расстрела большого количества еврейских женщин. По его словам, их расстреляли потому, «что во время облавы они были задержаны без еврейских звезд… Кроме того, в Минске выяснилось, что именно еврейки часто спарывают метку со своей одежды»{34}. Стремясь, по обыкновению, получить заслуженную похвалу за количество казненных его ротой, Рибель добросовестно докладывал: «Во время акции, проведенной 1 сентября, были расстреляны евреи, захваченные 31 августа. Всего 9-й ротой расстреляно 290 мужчин и 40 женщин. Казни прошли гладко. Сопротивления никто не оказал»{35}.
После следующей массовой казни, проведенной в начале октября в Могилеве, потребности объяснять расстрелы еврейских женщин уже не возникло. Запись в журнале боевых действий от 2 октября сообщает: «9-я рота. С 15:30 рота в полном составе. Акция против евреев в Могилевском гетто, проводимая совместно со штабом высшего руководителя СС и полиции по центру России и украинской вспомогательной полицией: схвачено 2208 евреев обоих полов, 65 расстреляно на месте при попытке к бегству». На следующий день: «7-я и 9-я роты, действующие совместно со штабом высшего руководителя СС и полиции по центру России. Проведена ликвидация в общей сложности 2208 евреев и евреек за городской чертой Могилева, недалеко от лесного лагеря (расстреляно 7-й ротой – 378, 9-й ротой – 545)»{36}.
Участие полицейских батальонов в событиях, происходивших в центральных районах СССР, не было чем-то из ряда вон выходящим. Немногочисленные сохранившиеся документы указывают на то, что подобное же происходило на юге и севере. Глава СС и полиции на оккупированных территориях юга России Фридрих Еккельн, под командованием которого находилось целых пять полицейских батальонов (помимо полка полиции «Юг», состоявшего из 45, 303 и 314-го батальонов, в его распоряжении были 304-й и 320-й батальоны – судя по номерам, все они, кроме одного, состояли из недавно принятых на службу молодых добровольцев), внимательно следил за тем, чтобы в своих ежедневных донесениях воздать должное отличившимся подразделениям. Из неполного собрания этих донесений вырисовывается следующая картина{37}:
19 августа: 314-й батальон расстрелял 25 евреев. 45-й батальон в Славуте расстрелял 522 еврея.
22 августа: 45-й батальон в ходе двух проведенных акций расстрелял 66 и 471 еврея.
23 августа: 314-й батальон в ходе «акции по очищению» расстрелял 367 евреев.
24 августа: 314-й батальон расстрелял 294 еврея, 45-й батальон расстрелял 61 еврея, а полицейский эскадрон (конная полиция) – 113 евреев.
25 августа: полк полиции «Юг» расстрелял 1324 еврея.
27 августа: согласно первому из двух полученных донесений, полк полиции «Юг» расстрелял 549 евреев, а 314-й батальон – 69 евреев. Согласно второму донесению, полк полиции «Юг» расстрелял 914 евреев.
28 августа: полк полиции «Юг» расстрелял 369 евреев.
29 августа: 320-й батальон обеспечивал оцепление во время действий роты штаба HSSPF, которая расстреляла 15 000 евреев в Каменце-Подольском 26 и 27 августа и еще 7000 28 августа.
31 августа: 320-й батальон расстрелял 2200 евреев в Миньковцах.
1 сентября: полк полиции «Юг» расстрелял 88 евреев, 320-й батальон расстрелял 380.
2 сентября: полк полиции «Юг» расстрелял 45 евреев.
4 сентября: полк полиции «Юг» расстрелял 4144 еврея.
6 сентября: полк полиции «Юг» расстрелял 144 еврея.
11 сентября: полк полиции «Юг» расстрелял 1548 евреев.
12 сентября: полк полиции «Юг» расстрелял 1255 евреев.
5 октября: 304-й полицейский батальон расстрелял 305 евреев.
В ходе послевоенных допросов в ФРГ следователи, отталкиваясь от этих скудных документальных свидетельств, смогли узнать больше о том кровавом следе, который оставили после себя 45-й за осенью 1941 года. 45-й полицейский батальон 24 июля вошел в украинский город Шепетовка, после чего его командир майор Бессер был вызван к командиру полка полиции «Юг» Францу. Полковник Франц сообщил Бессеру, что по приказу Гиммлера евреи в СССР подлежат уничтожению и что его 45-му полицейскому батальону предстоит принять в этом участие. Всего за несколько дней батальон расправился с несколькими сотнями евреев, остававшихся в Шепетовке, включая женщин и детей. В августе последовали новые массовые расправы на территории Украины. Их жертвы исчислялись трехзначными цифрами. В сентябре, когда в Бердичеве и Виннице были казнены тысячи евреев, бойцы батальона участвовали в оцеплении, конвоировании и входили в состав расстрельных команд. Пика бесчеловечности действия батальона достигли 29 и 30 сентября в Киеве: там, в урочище Бабий Яр, было казнено более 33 000 евреев, и полицейские вновь обеспечивали оцепление и конвоирование, а также проводили расстрелы. Массовые убийства меньшего масштаба (в Хороле, Кременчуге и Полтаве) проводились батальоном до конца года{38}. С 22 июля 314-й полицейский батальон также приступил к массовым расправам, начав с относительно небольших акций, жертвы которых исчисляются трехзначными цифрами. Позднее, в сентябре 1941 года, он совместно с 45-м полицейским батальоном участвовал в казни нескольких тысяч евреев в Виннице, а с 10 по 14 октября полицейские батальона расстреляли от 7000 до 8000 евреев в Днепропетровске. Последний расстрел, информацию о котором смогло добыть следствие, датируется концом января 1942 года, и произошел он в Харькове{39}.
Документы из южных оккупированных районов СССР дают лишь общее представление о масштабах и продолжительности участия подразделений полиции порядка в массовых расстрелах евреев, не предоставляя деталей. Совсем иная ситуация с документами с севера СССР – здесь в нашем распоряжении, напротив, нет общего обзора, зато имеется необычайно яркое описание одной из операций 11-го полицейского батальона, который с начала июля 1941 года дислоцировался в районе Ковно (Каунаса). Его 3-й роте была поручена охрана Ковенского гетто{40}. В середине октября батальонный командующий с двумя ротами 11-го батальона и двумя ротами литовской вспомогательной полиции был направлен в Минск. Офицер оперативного управления 707-й дивизии безопасности поставил перед полицейскими задачу (впоследствии те заявляли, что это была первая из всего двух подобных акций). Необходимо было казнить всех евреев в поселении Смолевичи, расположенном к востоку от Минска, чтобы устрашить гражданское население и предостеречь его от помощи партизанам. По словам командира батальона, он стал протестовать, но офицер оперативного управления и командующий дивизией сказали ему, что от полиции требуется лишь обеспечить оцепление, а расстрелами займутся литовцы. Расправа в Смолевичах была проведена согласно приказу.
В конце октября две роты полиции порядка и их литовские подручные получили от командования вермахта приказ ликвидировать всех евреев в городе Слуцке, расположенном к югу от Минска. Его население составляло примерно 12 000 человек, треть из них – евреи. И на этот раз акция оправдывалась как мера устрашения ради сохранения жизней немецких солдат. События 27 октября в Слуцке описаны в рапорте, который глава немецкой гражданской администрации города направил своему начальнику Вильгельму Кубе в Минск:
Слуцк, 30 октября 1941 г.
Районный комиссар Слуцка
Генеральному комиссару в Минске
Тема: акция против евреев
Относительно изложенного мною по телефону 27 октября 1941 года письменно докладываю Вам следующее:
Утром 27 октября примерно в 8 часов из Ковно (Литва) прибыл обер-лейтенант 11-го полицейского батальона. Он представился адъютантом командира батальона полиции безопасности [так в тексте]. Обер-лейтенант заявил, что полицейскому батальону поставлена задача в течение двух дней провести ликвидацию всех евреев города Слуцка. Вскоре сюда прибудет командир батальона с силами, состоящими из четырех рот, две из которых относятся к литовским вспомогательным частям, и акция должна будет начаться немедленно. На это я ответил обер-лейтенанту, что в любом случае обязан прежде всего обсудить акцию с командиром. Примерно через полчаса полицейский батальон прибыл в Слуцк. Как я и просил, незамедлительно по прибытии состоялся разговор с командиром батальона. Первым делом я объяснил командиру, что вряд ли удастся провести акцию без предварительной подготовки, так как все [евреи] уже отправлены на работы и может возникнуть неразбериха. Ему следовало уведомить о предстоящей акции по меньшей мере за сутки до ее начала. Я попросил его отложить акцию на один день. Однако он отклонил мою просьбу, заметив, что ему предстоит провести акции в городах по всей округе, а на Слуцк отведено всего два дня. По истечении этих двух дней Слуцк должен быть полностью очищен от евреев. Я сразу же заявил самый решительный протест, подчеркнув, что ликвидацию евреев нельзя проводить произвольно. Остающиеся в городе евреи – это по большей части ремесленники и их семьи. Без этих ремесленников невозможно обойтись, поскольку они совершенно необходимы для поддержания хозяйственной жизни. Кроме того, я обратил его внимание на то, что среди белорусов попросту не найти квалифицированных рабочих и по этой причине полная ликвидация евреев приведет к параличу всех важных предприятий. В конце нашего разговора я упомянул о том, что ремесленники и квалифицированные рабочие в силу своей незаменимости имеют на руках необходимые документы и что этих евреев нельзя забирать с рабочих мест. Мы пришли к соглашению, что все евреи, которые еще остались в городе, и в особенности семьи ремесленников, ликвидация которых также казалась мне нежелательной, вначале будут отправлены в гетто для проведения селекции. Заниматься ею будут двое моих подчиненных. Командир не выразил ни малейшего несогласия с моей позицией, поэтому я искренне полагал, что акция будет проходить в соответствии с нашими договоренностями.
Уже через несколько часов после начала акции выявились серьезные проблемы. Выяснилось, что командир отнюдь не следует тому, о чем мы договорились. Вопреки нашему соглашению, всех евреев без исключения забирали с заводов и из мастерских и увозили прочь. Какая-то часть евреев проходила через гетто, и там мне многих удалось отсортировать из общей массы, но большую часть погрузили на грузовики и без дальнейших проволочек ликвидировали за городом. Полдень едва миновал, а со всех сторон уже начали поступать жалобы на то, что мастерские не могут продолжать работу, поскольку оттуда забрали всех специалистов-евреев. Так как командир отбыл в Барановичи, я после долгих поисков смог связаться с его заместителем, капитаном, и потребовал немедленно прекратить акцию, поскольку она проводится вопреки моим указаниям, а ущерб, который уже нанесен нашему хозяйству, невозможно возместить. Капитан был очень удивлен моей позицией и пояснил, что от командира им было получено указание очистить город от всех евреев без исключения – так же, как это было сделано в других городах. Проведение чистки было необходимо по политическим причинам, и экономические соображения еще нигде не принимались в расчет. После моего энергичного вмешательства к вечеру он все же остановил проведение акции.
Что касается самой акции, я с глубоким сожалением должен подчеркнуть, что она граничила с садизмом. Во время акции город представлял собой ужасающую картину. С неописуемой жестокостью со стороны немецких полицейских, а также – и в особенности – литовцев евреев, а равно и белорусов вытаскивали из их жилищ и сгоняли в общую массу. Стреляли по всему городу, и на отдельных улицах грудами валялись тела убитых. Белорусам было крайне сложно спастись от облавы. Помимо того что евреи, среди которых были и ремесленники, подвергались ужасающе варварскому обращению в присутствии белорусов, последних также избивали дубинками и прикладами. Это уже нельзя назвать акцией против евреев; происходящее больше напоминало революцию. Я, как и все мои подчиненные, весь день находился в гуще событий, чтобы спасти то, что еще можно было спасти. Не раз мне приходилось буквально выгонять сотрудников немецкой полиции, а также литовцев из мастерских, угрожая им револьвером. Мои собственные жандармы получили такое же указание, но из-за беспорядочной стрельбы им нередко приходилось убираться с улиц, чтобы их самих не пристрелили. Все происходящее в целом представляло собой более чем безобразное зрелище. К вечеру на улицах стояло множество запряженных лошадьми подвод без возничих, так что мне пришлось немедленно поручить городской управе заняться этим. Впоследствии выяснилось, что это были еврейские подводы, использовавшиеся армией для перевозки боеприпасов. Евреев просто сняли с подвод и увели прочь, а о подводах никто не позаботился.
Я не присутствовал при расстрелах, проводившихся за городом, поэтому ничего не могу сказать о степени их жестокости. Но достаточно отметить, что еще долго расстрелянные выползали из могил, в которые их сбрасывали. Что касается экономического ущерба, больше всего пострадала кожевенная мастерская. Там работало 26 опытных мастеров. Одним разом 15 лучших специалистов из их числа были расстреляны. Еще четверо спрыгнули с подвод по пути к месту казни и сбежали, а семерым удалось скрыться от облавы. В колесной мастерской работало пять человек, четверых из них расстреляли, и теперь мастерская должна продолжать работу с одним мастером. Пропали и другие специалисты – столяры-краснодеревщики, кузнецы и т. д. Пока мне не удалось составить точную картину произошедшего. Как я уже говорил в самом начале, семьям ремесленников также планировалось сохранить жизнь. Но сейчас выясняется, что пропавшие есть почти в каждой семье. Отовсюду поступают сообщения, что в некоторых семьях пропал сам мастер, в других его жена, а в каких-то и дети. Таким образом почти все семьи оказались разлучены. При таких обстоятельствах представляется весьма сомнительным, чтобы оставшиеся ремесленники горели желанием работать и производить продукцию, тем более что в настоящий момент они все еще ходят с разбитыми в кровь лицами из-за жестокого обращения. Белорусы, чье полное доверие нам прежде удалось завоевать, стояли и смотрели на все это в ужасе. Хотя они запуганы и не осмеливаются открыто выражать свое мнение, иногда от них все же можно услышать, что этот день не прибавил славы Германии и что они его никогда не забудут. Я полагаю, что этой акцией было уничтожено многое из того, чего мы достигли за последние несколько месяцев, и должно пройти немало времени, прежде чем нам вновь удастся завоевать доверие населения.
В заключение я вынужден указать на то, что в ходе проведения акции полицейский батальон самым возмутительным образом занимался грабежами, причем не только в еврейских домах, но ничуть не меньше и в домах белорусов. Они забирали все сколько-нибудь стоящее – сапоги, кожу, ткани, золото и другие ценные вещи. По сообщениям военнослужащих, у евреев прямо на улицах с рук срывали часы, с пальцев самым грубым образом сдирали кольца. Пожилой кассир сообщил, что одной еврейской девушке полицейские велели немедленно принести им 5000 рублей, тогда ее отца отпустят. Говорят, что эта девушка бегала повсюду, пытаясь раздобыть деньги. Кроме того, полицейские взломали и разграбили находящиеся в гетто и заколоченные склады с имуществом евреев, содержимое которых было описано гражданской администрацией. Даже в тех помещениях, где размещалось само подразделение, оконные рамы и двери были выломаны для разведения костра. Во вторник утром у меня состоялся разговор с адъютантом командира по поводу грабежей, и тот пообещал мне, что отныне полиция не станет входить в город, но всего несколько часов спустя мне вновь пришлось арестовать двух вооруженных до зубов литовцев, пойманных на мародерстве. В ночь со вторника на среду батальон покинул город, направившись в сторону Барановичей. Когда слухи об этом распространились по городу, население открыто выражало свою радость.
На этом заканчиваю свой доклад. В ближайшее время я прибуду в Минск, чтобы еще раз лично обсудить это дело. В настоящий момент у меня нет возможности продолжать акцию против евреев. Сперва в город должен вернуться мир. Надеюсь, что мне удастся восстановить его как можно скорее и, несмотря на все трудности, вновь оживить экономику. Прошу выполнить единственную мою просьбу: в дальнейшем постарайтесь любыми средствами оградить меня от этого полицейского батальона.
Карл{41}
Документов, касающихся участия полицейских батальонов в массовых убийствах советских евреев, не очень много, однако имеющегося вполне достаточно, чтобы доказать полную несостоятельность главного довода, выдвигавшегося руководителями полиции порядка после войны в свое оправдание, – будто бы Далюге сумел договориться с Гиммлером о том, что полиция порядка будет оказывать содействие полиции безопасности, обеспечивая охрану и предоставляя любую другую помощь, кроме непосредственного участия в расстрелах, проведение которых ей было запрещено. Этот довод, так похожий на послевоенные заявления членов Ваффен-СС о том, что они были обычными солдатами и не участвовали в идеологически мотивированных мероприятиях остальных подразделений СС, был успешно приведен как минимум в одном судебном процессе, проходившем в Германии по делу 11-го полицейского батальона. Обвиняемым удалось убедить суд, что уже после двух первых казней (проведенных по приказу вермахта в районе Минска) они, сославшись на соглашение Далюге, смогли добиться своего отзыва в Ковно{42}.