Ксения анатольевна Татьмянина
Я не кошка
– А это, Аня, подарок. Лет тому десять назад на день рождения тетя преподнесла. Я делала вид, что мне он очень понравился! Она эту утку везла аж с Побережья, в сумку или чемодан не засовывала, чтобы не сломать и не испортить, в самолете с ней на коленках просидела, в автобусе везла, еще две недели пылинки сдувала и детям не давала трогать, а то подарочный лоск утратится. Лак с лозы сойдет. Вот скажи, как у меня может подняться рука расстаться с этой вещью? Тетя вообще в другом городе живет уже, здесь не бывала ни разу, она и знать не узнает, что утка на помойку отправилась! Больше скажу – она забыла, что когда-то мне дарила ее. А у меня в голове пудовая гиря, как якорь, держит свой долг благодарности. Подарки – ценны, на них потратились деньгами и вниманием, выбрасывать, все равно что в душу дарителю плюнуть.
Корзину поставила не на место, а на пол. Наклонилась и вытащила из-под стола картонный ящик.
– Здесь обрезки из кожи, старые пояса, перчатки, порезанные на материал сумочки. Я когда-то браслетиками увлеклась и делала кулончики и брелоки. Хобби давно забросила, а ценные запасы жалко выкидывать. Я ведь лоскутики подбирала, у коллег, друзей и родни старые кожаные вещи выпрашивала. По барахолкам ходила. У сапожников обрезки клянчила. Каждый раз на коробку смотрю и с теплотой вспоминаю, сколько азарта и вдохновения было найти кусочек нужной толщины и оттенка, сколько удовольствия от прикладного творчества испытывала. А если завтра проснется желание снова этим заняться? Я же локти искусаю, когда не обнаружу своего сокровища под столом! Это пригодится, обязательно, но не сегодня. Уже много лет не сегодня, но когда-нибудь!
Подпихнула коробку обратно ногой, задвинув подальше, и с улыбкой вытащила коробку, что стояла рядом:
– А это сокровище иного порядка – электрическая шашлычница! Два раза пользовалась. Замучалась возиться, отмывать, мясо дымком все равно не пахло и корочек не было. Не шашлык совсем, а я покупала только ради этого, чтобы дома как на природе. Столько денег отдала… магазины оббегала, пару месяцев решалась и мучилась с выбором. Хрень настолько бесполезная и электричество жрет, что ее и бесплатно никто не заберет. А меня жаба душит выбросить. Я же – купила! Я тогда немного получала, стажерские, сумма в ползарплаты! Рука не поднимается.
Запихала и вторую коробку обратно. Из-под полотенца выудила вскрытую пачку сахара.
– Если тут покопаться, а потом в зале, на балконе, в ванной и коридоре – таких можно найти штук сорок… нет. Не конкретно сахара. Рис, овсянка, соль, чечевица. Всякий раз не помню – куда положила, куда задвинула или пересыпала? Покупаю новую пачку, открываю. Варю, например, кашу. А завтра в этом океане я навсегда теряю ее. Иногда находится. Иногда даже подъедается. Но факт есть факт – бардак множит бардак, и черная дыра хаоса поглощает. Кстати, еду выбрасывать нехорошо. Святотатство.
Полотенце само рядом с сахаром попалось, его за краешек и приподняла:
– Бесплатно дали при покупке в хозяйственном, акция у них была. Некрасивое, махровое. На нитки края распустились, цепляет везде – но ведь даром досталось, глупо не пользоваться, да? Экономия. Нет, честно, Ань, я очень хочу купить новые полотенца на кухню, нормальные. Эти на тряпки пущу, круговорот ткани в хозяйстве, но я вспоминаю об этом только дома. А потом быстро забываю.
Оставив все, я внимательно посмотрела подруге в лицо. Та сидела с приоткрытым ртом и абсолютно ошарашенным видом. И я стала объяснять главное:
– Вся эта квартира наполнена семейными реликвиями, обязательствами перед подарками, памятью прошлого и возможной ценностью будущего, жадностью потраченного, рациональностью полезного, страхом и неуверенностью, что, если завтра мне что-то понадобится, а я так глупо это выбросила вчера. Я трачу массу энергии на поиски предметов, массу сил на попытку вспомнить, куда и что положила, время уходит на попытки уборки и чистки, попытки упорядочить склад. Во всем этом нет воздуха, пространства, меня пожирают вещи, Аня, и бытие определяет сознания – в моей жизни нет места… новому, чистому, ясному, минимальному и простому. Тому, что мне на самом деле нужно. Я теряю концентрацию, мои мысли перепутаны, память забита. Хочется иногда отмыть тарелку до блеска и поставить ее, красивую, на кружевную салфетку. Но в этот же миг я понимаю тщетность этого желания эстетики. Все равно, что бомжу жемчужную запонку дать – ему ее даже наколоть некуда, и джентльмена она из него не сделает. Так что фиг с ней, с тарелкой, и стараться не стоит.
– Римма… но вот ты сейчас это говоришь, осознаешь, что проблема есть…
– Я осознала главное, подруга: я не кошка, у меня нет девяти жизней. Помоги мне, пожалуйста, все перетаскать на помойку. Сейчас за пакетами для строительного мусора сбегаем и прямо не глядя ни на что, все выбросим. К вечеру грузчиков вызову, чтобы с мебелью помогли, и техникой. Не пожалею ни плиту, ни холодильник, ни стиралку в ванной. А остальное – к черту. С зарплаты куплю две новых табуретки для себя и для гостя. Куплю такие, как хочется, какие понравятся по-настоящему, и только две. Одежду, обувь, продукты – все к черту! Чтобы ни одной мысли не зацепило на подумать «а может это стоит оставить?». Съедим только персики прямо сейчас, они единственные стоят того. Так что, Ань, поможешь мне?
– Римма, ты, конечно, даешь… но я тебе точно помогу! И не только потому, что хочу помочь, а потому еще, что я никогда в жизни таких радикальных вещей не делала, как все подчистую на мусорку вынести!
Я кивнула.
– Да. А еще я попрошу у мамы денег взаймы и завтра утром тут толпа отмывальщиков будет. Чтобы до бетонных стен и голых проводов все содрали. Ни клочка обоев, ни куска линолеума не оставлю в память о прошлой жизни. Ничего… первое время мне будет полезна настоящая аскеза. – Задумалась немного, и трезво добавила: – Прокладки и туалетная бумага. Вот то единственное, что я пока что готова оставить. Давай пакет, я аккуратно помою по штучке.
Аня протянула персики и огляделась. В глазах возник восторг разрушителя. А уж как я этим загорелась! У меня впереди новая жизнь и ни капли сожалений об утраченном! С таким облегчением смывают грязь с тела, дают коже дышать, промывают глаза, откашливают мокроту из легких, промывают желудок и облегчают кишечник!
Аня не ушла домой, даже упахавшись до состояния без ног. Мы вместе дождались вызванных срочно грузчиков, наблюдали, как те за дополнительные деньги разбирали самую громоздкую мебель на составные и спускали вниз. Я сразу предупредила – везу на выброс, так что, если кто что хотел оставит себе, пусть в кузове отдельно складывают.
– Пошли ко мне чай пить, Римм? Потом такси вызовешь и до мамы с ночевкой поедешь, а я тебя первая ужином покормлю. Коньячку можем выпить, отпраздновать!
– Давай!
Я залихватски махнула рукой, в которой держала тощую папочку с документами. Ключи в кармане, наличка тоже. Я даже кошелек выбросила. Завтра, как магазины откроются, еще и одежду в урну суну – новую в примерочной одену и не сниму.
– А зонтик? А аптечка? Римм, кажется, мы прям совсем-совсем ни про что не подумали.
– Никаких зонтиков. Будет дождик, буду решать. Каждая вещь, вплоть до булавки, в этом доме отныне будет появляться осознанно. Все, пошли коньячка накатим!
Глава девятая
Минералка с лимоном уже стояла на тумбочке. Я выпила весь стакан, едва проснулась. Домой или не домой? Провалялась минут пять, соскочив мыслями на вчерашнее финальное свидание с Володей, с телефоном и решением – мне со всеми ухажерами нужно распрощаться. Не пойдет у нас, без шансов. Мурыжить и их и себя, только издеваться.
– Софья Николаевна, здравствуйте. Задержитесь, пожалуйста.
Я только из комнаты вышла, как в полном недоумении обернулась. Вадим выходил из дверей дальше по коридору, с листами отчета в руках и махнул ими в сторону. Я собиралась в арку холла, а он указал на арку заднего дворика. В этом полугостиничном-полубольничном корпусе много красивых уголков, чтобы расслабить психику.
– Здравствуйте. Вы что, по мою душу нарочно пришли?
– Нарочно. Расшифровку самую свежую читал, едва напечатали.
– Опять радикально сработала?
Он так улыбнулся, что я не поняла – стружку критикой снимет или по голове погладит за успехи? Пошла за ним до крытой беседки, сев на лавочку и прикусив язык. Только бы не начать болтать, о чем не надо болтать.
– Валерия Донская. Предыдущий вызов. Расскажите мне о возможных последствиях ее решения сбежать из дома. Гипотетически, просто порассуждайте вслух.
Я надолго не задумалась:
– Ее родственницы могут по-настоящему обидеться, проклясть, и когда ей очень-очень понадобится помощь, даже на звонок не ответят. Валерия может стать виновницей инфаркта тети, бабушки, мамы, без шуток, и быть обвиненной в смерти. Она может потерять работу, лишиться средств и вернуться домой, попав в условия еще более жесткие из-за обиды и мести. Что еще? Депрессия может прийти из-за одиночества, Валерия не привыкла жить вне семьи, в первое время будет страшно, неуверенно.
– А если без резких движений – как она могла поступить в эти сутки?
– А никак. В подобном окружении ее мигом бы затянули обратно. Попыталась бы она по чуть-чуть границы отстаивать, но с возрастными людьми редко можно адекватный диалог строить, тем более, что мать – не подружка, сам статус «родительницы» – это корона. Не достучаться. Мечты бы высмеялись, пищевые привычки не поменялись, пыл к переменам угас. Я лишь отсекла у Валерии чувство вины и дочернего жертвенного долга, позволив ее храбрости действовать без груза. Она смелая!
– А Римма? – Вадим глянул в бумаги бегло и на самом деле не выискивая фамилии. – Тартова Римма. Ее случай?
Я улыбнулась. Неужели Вадим Михалыч, севший на лавку напротив, нашел повод ненадолго увести взгляд? Только вчера представляла его – потолще и полысее, а он меня прямо днем на работе словил. И сидит здесь бессовестно привлекательный. Я тоже нашла повод и немного помолчала, думая не над свежим вызовом, а подмечая детали.
На верхней губе справа есть еле заметный провал. Не шрам, но вот будто была ранка, что затянулась не до первозданной ровности. От ушей к нижней челюсти на коже легкая россыпь оспинок. Очень близко и гладко выбрито – поэтому видно. А темнота в подглазьях – она вообще на верхних и нижних веках. Кожа на тон смуглее, вот и кажется, что запылился бессонной ночью.
– Римма уже сильно потратилась, пусть у матери, но в долг влезла. Несколько дней может повонять без сменки, косточки на полу отлежать. Поголодать вечерами без холодильника и пить воду из-под крана. Впереди еще больше трат.
– Почему не нашлось другого решения?
– Если думать, что оставить, а что выбросить – затянулось бы на недели. И сколько терзаний в вопросах «понадобится или на свалку?». – И усмехнулась. – Название житейского закона не помню точно. «Грязная чашка» или что-то похожее. Стоит поставить ее в раковину, не помыв сразу, через день обнаружишь тотальный бардак вокруг. Грязь и мусор живучи, как сорняки, с корнем рвать надо. Нельзя ей было даже линолеума оставить, потому что… – запнулась, подбирая слово. – Чтобы ни одной черточки в мозгу от прежней обстановки не осталось. Чистый лист для Риммы. Могла бы – даже двери и окна вынесла! Но они изначально не купленные, а типовые, вместе с домом сданные лет десять назад. Не критично.
И замолчала, выжидая его вывод. Неужели повторит «вы достаточно умны» и «варианты помягче»?
– Софья… Николаевна. В своих решениях вы такая же рисковая?
– С какой целью интересуетесь?
– Любопытство.
– А вы в своих такой же тихий и осторожный? «Любопытство» – не цель интереса, а его синоним. Вы аккуратно увиливаете от ответа, Вадим… Михайлович.
– Считаете осторожность слабостью?
– Если ваш взвешенный и мой радикальный подходы довести до крайности, то хорошо никому не будет. Риск и осторожность – инструменты, а слабость или сила как раз зависят от умения ими пользоваться.
Он вгляделся в меня, не сводя глаз с лица, и опять спросил:
– Не страшно однажды узнать, что из-за вашего решения пострадали другие люди? Думаете, – рискуете лишь собой, а последствия вдруг сказываются на близких.
Я пожалела, что не поддалась искушению и не заглянула на страницы газетной хроники, когда папа нашел информацию на страницах. Нет, правильно сделала и додумывать не собиралась.
– Вадим Михалыч, я, конечно, сейчас брякну так брякну, но… вы не про свою погибшую жену случаем вспоминаете, задавая такой вопрос? Она стала жертвой чужого решения?
– Нет. Это несчастный случай.
– Если задела, извините. А что касается страха… мы живем среди людей и своими поступками, любыми, кого-то, да задеваем. Та же Валерия – она сделала плохо маме. Возможно, потеряв смысл жизни в лице дочери, эта женщина быстро угаснет, заболеет, умрет на зло. Что за что платить приходится? Некоторых последствий не предугадать, как сильно другие отреагируют, тоже не всегда ясно. А страх из-за этого пожрет всю жизнь? Ну уж нет!
– Выводы из личного опыта или насмотрелись?
Мне аж весело стало. Со стороны наверняка анекдот – сижу здесь, умничаю, а сама «зеленая», в сравнении с его возрастом.
– И так, и так, а главную мудрость подчерпнула из устойчивого выражения, а не из книг великих философов…
Вадим опустил глаза на листы, но не на строчки, среди которых эта фраза точно была:
– Вы не кошка.
– И жизнь одна.
Глава десятая
Два выходных до следующего рабочего дня. Может, другим это время требовалось для восстановления, или с психикой были скрытые побочки, которые нуждались в устранении, но я промаялась. Давно не случалось такого, чтобы я не находила себе места или занятия…
Вытащить на прогулку Юлю-Юлу не вышло. Ее планы познакомить с практически женихом, провалились из-за его занятости на работе, а теперь и ее семейные обстоятельства догнали – мама приболела, не до развлечений с подругой. Отец закопался в книгах и бумагах, к сестрам не хотела, бродить одной в пасмурную погоду – не улыбалось.
Да что со мной? Любовное томленье, синдром, с которым пока не сталкивалась? В теории знала – мы, женщины, очень склонны к фантазиям. Один внезапный взгляд, одно брошенное слово неделю назад от мужчины, который нравится, и пища воспаленному мозгу обеспечена на много дней! А что он подумал, а зачем он это сделал, а почему в тот момент, а как я выглядела, а вспоминает ли он ту нашу короткую встречу?
Я сидела в своей мансарде вечером, накануне нового рабочего дня, и понимала – разговор с Вадимом не собирался выветриваться из головы. А вот почему он пришел в корпус – только ради проверки нового вызова? Он так всех операторов время от времени контролирует? А зачем спросил рисковая ли я? Чего хотел выяснить? Про гибель жены сказал без мрачности в голосе, – отболело уже, или он заморозил все свои чувства? Он, он, он…
Никакой трезвый взгляд со стороны не помогал мне избавиться от проживания наиглупейших состояний. И в тоже время вся таяла, вспоминая, что несколько минут мы сидели наедине друг с другом, разговаривали, и Вадим смотрел на меня со сдержанным любопытством.
Как со мной работать? Не доставлю ли я проблем? Не посыпятся ли вызовы порушенными в хлам жизнями из-за Сони-мясника?
– Нет, он не это прощупывал взглядом!
И швырнула подушку под скошенный потолок. Напридумываю, и ладно! Я готова к разочарованию, но прямо сейчас буду только мечтать!
До одиннадцати утра все засиделись за скучным и рутинным – день поисков. Я даже не пыталась вникнуть, как все работало, но некая программа на монитор выводила картинки, цитаты, отдельные слова, значки, фотографии природы или животных, и нужно нажимать мышкой «плюс» или «минус».
Как находились люди? Кто понимал и принимал сигналы о том, что им нужна психологическая помощь извне? Как они подбирались под оператора и на что влияет этот набор? Свихнуться же! И Юла, сказав «фантастика» – не выразила всего масштаба.
О тестах, которые до сих пор в обязательном порядке проходит все трудоспособное население, отец рассказывал – их ввели за год до его выпуска из школы. О компьютерах никто и не слышал еще – а служба уже была? Государственной тайны нет, подписку о неразглашении не требуют – хочешь, рассказывай, чем занимаешься. Официально контора все равно зовется «Муниципальная служба ментальной помощи», по трудовому договору оформляют, зарплату платят, а что способ, мягко говоря, похож на переселение душ… да кому это интересно? Психологическое образование работников? Хоть пять высших имей и годы практики, но только тот самый тест определяет – можешь ты потянуть или нет. С одной стороны – магия! С другой – рутина!
И здешние работники один-в-один кучка сотрудников любого из городских предприятий, обычные. Инженеры, чертежники, бухгалтера – кто угодно, кто в больших залах работает за своим личным столом, а вечером идет в магазин, за ребенком, домой, потом гуляет с собакой, готовит ужин, смотрит телевизор… операторы, как я, помнят вызовы сном – наверное, это помогает не свихнуться. Контролеры – как-то отслеживают дальнейший прогресс и докладывают – изменилась ли жизнь к лучшему у госпожи Ольховской, например? Эффективна моя терапия? Удалось закрепить за сутки нужные паттерны?
– Хочешь убить интерес мужчины – начни проявлять инициативу. Это закон, который работает как закон природы. Даже сами знаки расположения должны быть тонкими, не роняющими достоинства женщины.
Тут уже без меня началась дискуссия между Валешиной и Мартой. При чем почтенная старожил фразу бросила, не собираясь спорить, а «подожглась» уже Оля – прямо как я недавно среагировала, начав лекцию.
– Неприлично открыто вешаться, все мужчины это считают вульгарным и могут лишь попользоваться на халяву, но не влюбиться всерьез. Да, Истрова – камень в твой огород, не скрываю.
– Не скрывай. Только кто эти «все»? Ты действительно у всех спросила?
– Цепляешься к слову?
– Ты утверждаешь, а я подвергаю сомнению. Мужчины! – Я окинула взглядом операторов и контролеров в зале – сильную часть нашего коллектива. – Готовы пройти опрос?
– Дамы, не втягивайте нас в свои разборки. Лично я не настолько глуп, чтобы, зная всю подоплеку, делиться мнением. Мне еще жить и работать.
– Угомонитесь.
Я была готова закрыть тему, но Валешина уперлась, желая утвердиться в своей правоте. Или ей отчего-то сильно хотелось меня ткнуть носом в недостойное поведение?
– Понимаешь, это бич современных отношений, легкодоступность женщин испортила мужчин. Зачем стараться, завоевывать, проявляться поступками, когда любая после пироженки в кафе готова к постели. Сегодня одна, завтра другая, недостатка нет – бросаются, как голодные собаки на кость. А нормальные, знающие себе цену, остаются в одиночестве. Не конкурентки они тем, кто отдается за просто так.
– Оленька. – Сухо произнесла Марта. – Тебя уже в другую степь слегка понесло. Инициатива от женщины, пусть даже явная, не равно распущенности. Не вини в своем целомудренном одиночестве несуществующую армию шлюх.
– Что вы! – Валешина ненатурально вскинула руку к груди. – И не думала! К тому же я не одинока, у меня не три, но один ухажер есть. Ценит, влюбляется, добивается благосклонности, все как положено. Подумываю согласиться, когда замуж предложит, и в моем случае избранник будет уверен, что выбрал не дешевку.
– А сейчас ты чего добиваешься?
Спросила Марта, но та повернулась с ответом ко мне:
– Доказать глупенькой, что ее поведение со стороны выглядят не мило и создает неприятную репутацию. Ты не такая, Соня, и о тебе не должны думать неправильно.
– А что с моим поведением? Я ведь Вадима Михалыча даже за зад не ущипнула ни разу! Такой соблазн, но ведь сдерживаюсь, как раз сохраняю лицо.
Кто-то двое из зала коротко засмеялись. Слушатели все, а зрителями себя не показывали – смотрели в мониторы, клацали мышками, кто еще с поиском не закончил. У меня минут десять назад имя на завтрашний вызов ушло, поэтому я свободно смотрела в лицо оппонентки, задаваясь вопросом…
– Оля, чем я тебе насолила, что ты ко мне так прицепилась? Чего тебе неймется, давай проясним.
– Не насолила. Твои выходки ужасают и жутко делается – куда скатишься с годами, если продолжишь?
– Выходки? Какие?
– Провокационные. Эти навязчивые комплименты, эта развязная открытость, бесцеремонные суждения. Пользуешься смазливой внешностью, юностью, как оружием, не боясь, что прилетит по голове. Знаешь, как говорят – есть ужас, какие дуры, и прелесть, какие дурочки. Ты последняя, знаешь, что простят капризы и неприличия за мордашку.
Я чуть рот не открыла, обалдевая от таких обвинений, как Марта опять вклинилась с комментарием:
– Это мне по возрасту положено бурчать на молодежь, завидуя, что сама так уже не могу. Но ты, ты ведь еще сама далеко не старая, Оля.
Я не удержалась:
– Не-не, как раз похоже, что старая. Внутренне седая брюзга.
Думала, Валешина натурально подорвется от ярости, но она лишь покраснела и процедила:
– Если ты так в себе уверена, что на самом деле все в рамках приличия и твоей репутации ничего не грозит – скажи Вадиму Михалычу лично то, что сейчас сказала. Про зад и щипок, не отрицаешь ведь, что соблазн есть, не соврала ради шутки. Если уверена, что он о тебе как о самоклеящейся подстилке не подумает – скажи. Или струсила?
– Ты меня на «слабо» берешь? Я не поведусь.
– Не ведись. Но что ты теряешь в итоге? А… все-таки репутацию.
– Да пошла ты.
Разговор закончился, но народ в зале, наоборот, стал перекидываться шепотками от стола к столу и посмеиваться. Меня это не задело, но задуматься заставило. На что я способна? Где предел моей откровенности и грань, за которой уже я о себе буду думать, как о неприличной девушке?
Общепринято некрасиво домогаться человека вообще, публично – особенно. Меня бы не обрадовало, если вдруг контролер Валентин Иваныч заявит, что хочет лапнуть меня за грудь. Само желание я бы не осудила, а подачу да – эстетики лишено.
Прошло десять минут и до обеда оставалось полчаса, как руководитель объявился из арки коридора и пошел к дальнему столу, – как раз к Валентину:
– Листка не хватает. У себя искал нет, у вас где-то выпал или случайно к другим примешался. Посмотрите?
На меня с выжиданием уставился весь ближний круг, даже Марта поджала до бантика губы и блеснула искорками в блеклых глазах.
– Вадим Михалыч, я хочу пригласить вас на свидание!
«Хочу вас ущипнуть» – это слишком. Нашла единственно приемлемый вариант и громко озвучила. Он обернулся через плечо, слегка сведя брови в выражении «не то расслышал?».
Права Валешина – а что теряю? Ничего. А приобрету – возможно, бесценный опыт публичного позора. Повторила отчетливей и без робости:
– Или вы меня пригласите, разницы нет. Это не на спор и не шутя, я говорю о том, чего на самом деле хотела бы.
Тишина повисла гробовая. Насколько от мужчин далеки интриги и мелодрамы, но и они замерли, превратившись в любопытных зрителей. Потерянный листок отчета застыл на полпути, и контролер вылупился на руководителя в ожидании реакции. На него все в эту секунду смотрели с вопросом – «и что ты на это скажешь?».
Проблема… Как воспитать? Как заставить соблюдать границы? Как, если грубо, «заткнуть» самую озабоченную и неудобную во всех смыслах служащую? Проще всего – уволить. Вот такие варианты пронеслись у меня в голове, пока Вадим Михалыч сам в задумчивости, постучал ребром папки о стол.
– Софья Николаевна, давайте проясним…
– Давайте.
– Почему вы так откровенны в заявлениях на мой счет?
– Потому что вы не согласитесь. Я могу сколько угодно признаваться в любви, мне не грозит ответственность и взаимность – все знают, что вы не заводите служебных романов, железно. Вас мое поведение скорее допечет, чем понравится. Это все равно, что дразнить тигра. Любой будет храбрецом, если уверен, что хищник в клетке и не кинется. – Нашла место и для той самой фразы: – Вы – не кинетесь, даже если я вас за зад ущипну. Рискую лишь тем, что из зоопарка выгонят, уволите, если без метафоры.
Вадим согласно кивнул.
– Спасибо, в точку. Я тоже пришел к такому выводу, думая о причинах вашей…
У меня в голове в паузу заминки проскочили слова «навязчивости», «липкости», «маньячности».
– …самоуверенности. Хорошо. Вы сегодня свободны вечером?
– Да.
– Я приглашаю. Мне за вами заехать или встретимся где-то в городе?
– Лучше в городе.
– Договорились. В семь у ворот Парка «Вернисаж». Спасибо, Валентин Иваныч, это тот лист.
Взял искомое и ушел. А мне бы кто челюсть придержал! Я несколько секунд продолжала смотреть в проем пустой арки, где тот скрылся, и моргать забыла.
Марта сухо хлопнула в ладоши:
– Браво, девочка. Слов нет, только браво.
Глава одиннадцатая
После работы у здания я взяла такси и поехала домой, не тратя время на метро. Влетела через калитку, через крыльцо, в коридоре скинула обувь и меня тут же поймал папа:
– Сонечка, у нас гости. Хорошо, что ты пораньше, Константин Хлебников здесь, собирался тебя дождаться и украсть на вечер.
Точно! А я впопыхах не признала припаркованную у забора машину недавнего поклонника. Подумала, очередной нуждающийся приехал за юридической консультацией. Заглянула в кабинет:
– Добрый вечер.
– Софи.
Три Володи – с ними проще, а тут… Пару месяцев назад к нам приехал для консультации видный внешне, солидный по состоянию, то ли брокер, то ли банкир Константин, и забыл про свое дело, когда я вторглась в кабинет с подносом и чашками.
Две встречи, и я поняла, что он мне не нравится. Обходительный, а интуиция морщила носик на необликаемый в конкретное «душок». Сказала прямо, что общаться не хочу, но он сделал вид будто не принял отказ всерьез, брякнул про длительную командировку и исчез. «Сохранил лицо», как говорится. С тех пор месяц прошел.
– Меня не надо «красть» на вечер. Если у тебя к отцу дело, это одно, а ко мне не приезжай. Сказала тогда и повторяю сейчас. – Усмехнулась про себя, глядя на его слегка растерянное выражение лица. – Ладно, всего доброго. Мне бежать надо. Пап, на пару слов!
Увела отца подальше от кабинета и шепнула:
– Я иду на свидание! С Вадимом! Могу приехать очень поздно, так что ты не волнуйся. Я наверх, принять душ, переодеться и снова на такси. К семи успеть должна.
– Перехвати перекусить! Ты еще не знаешь, куда тебя твой прекрасный принц поведет, чтобы голодной не осталась!
– Не останусь, ты меня знаешь. Если сам не догадается, попрошу его меня накормить!
Состояние было очень странным – я верила, и одновременно до последней минуты сомневалась, что не придумала себе эту встречу! Правда? Правда-правда?
Такси довезло быстро, пятнадцать минут до времени, но Вадима я уже увидела у ворот. Он переоделся в другую рубашку, более летнюю и легкую, закатал рукава, избавился от костюмной жилетки и переобулся из рабочих туфель в темные летты: кроссовки на узкой подошве, самая популярная и удобная городская обувь. Отметила все, и главное – свободный стиль ему шел намного больше делового. Вадим явно по жизненной профессии, кем бы ни был до работы руководителем, не кабинетная и не чинушная крыса. Эта вольная «шкура» ему роднее.
– Не против, если полтора часа на парк потратим?
– Нет. Я плана в голове не держу, так что, если у тебя есть свой – веди.
– Хорошо, что раньше семи добралась. Не опоздаем к началу.
И кивнул к воротам.
Я перекинула сумку удобнее. Захватила с собой кофту на случай холодного вечера, май – еще не лето, и подвязала рукава за ремешок, чтобы не потерять, если соскользнет. С любопытством посмотрела вперед – к началу чего идем?
– Открытый театр?
– Почти. Сегодня там не пьеса и не концерт, а представление «Арт-Миг», столичный художник создал шоу с крутящимися полотнами. Афиши не попадались?
– Нет… а ты наугад выбрал, или самому нравится изобразительное искусство?
– Не наугад. Но то, что нравится, очень избирательно – по всем жанрам не любитель.
Довольно легко получалось. Без отчеств друг друга пока не называли, но на «ты» перешли, и я не чувствовала неловкости, которая, боялась, что появится. Даже нашлось что спросить и что ответить. Я улыбнулась и расслабилась – пусть идет, как идет. Чудесный вечер!
В открытом амфитеатре почти все места заняли заранее. Играла музыка, народ стекался ручейками к центру, и я думала, что придется стоять, но Вадим что-то углядел, продвинулся к левому краю, меня за локоть придержал, направляя по нужному вектору, и вывел к ступенькам. «Галерка», но пара свободных мест на сплошном ряду нашлась.
К представлению все готово – конструкция с гигантским холстом, ряд баллончиков с краской, остальное для антуража якобы «мастерской» – подиумы, драпировки, пара гипсовых бюстов. Минуту спустя на две площадки зашли парень и девушка в белых, облегающих одеждах. Приготовились, будто гимнасты, и на момент музыкального затишья приняли позы, замерев. Натурщики.
На самом деле любопытно и завораживающе. Я любила все, что связано с художественным творчеством, – несбывшаяся мечта. Сколько себя помнила, всегда с придыханием относилась к атмосфере художественных классов, студий, настоящих мастерских, в которых все в беспорядке и наполненно мелочами подлинного пользования. Не как в магазинах, а «живое» – в баночках, в тряпочках, в разобранных натюрмортах, недописанных холстах и заляпанных мольбертах! Тут декораторы постарались!
Мне уже захотелось сказать Вадиму спасибо за то, что привел сюда. Не банально и так попав в мое по-хорошему уязвимое место! Но я только коротко взглянула на него, переключившись вниманием на сцену.
– Дамы! Господа! Рад видеть вас своими гостями! – Вышедший поклонился. – Начнем!
Оказалось, что холст не простой. Издалека приглядевшись, заметила ярлычки наклеенных по краям бумажек, но подоплеки не разгадать. Заиграло, зашумело аплодисментами, пара натурщиков сменили позы, а художник взял в руки первый баллончик. Он набрызгал на холст линий, раскрутил его, остановил под углом в сорок пять градусов от изначального положения и набрызгал вторым цветом клякс. Минут десять продолжалось непонятное действо, создавалась абстракция сине-зеленых оттенков, но все терпеливо ждали. Раз, два… на очередной раскрутке он зацепил бумажный ярлык и содрал первую неровную ленту. Потом еще несколько. И цветное полотно будто «разрезали» белые не закрашенные кусочки чего-то длинного и волнистого. Новое он забрызгал самым темным зеленым. Опять повернул, опять содрал, уже тоненькие, как струны, белые линии залил струей салатового оттенка.
Из-за того, что холст постоянно крутился, останавливаясь по диагонали, ромбом, вверх ногами или даже без остановки, не получалось ухватить глазами – что же он рисует! Окончательная композиция всякий раз ускользала. И музыка не просто так – ритм и действия ускорялись, автор красками буквально – жонглировал, а пара натурщиков не замирала, а начала плавно пританцовывать, превратившись из статичных фигур в алебастрово-белую пластику.