Ксения Беспалова
Портреты первых французских коммунистов в России. Французские коммунистические группы РКП(б) и судьбы их участников
Между тем, доверие к капитану со стороны большевистского руководства росло с каждым днем и, возможно, предоставление Садулем своих писем (тех, что он отправлял А. Тома) В. И. Ленину обеспечило ему большее доверие со стороны большевиков. Болтливый Садуль хвастал социалисту Ж. Лонге, что имеет неограниченное доверие среди большевиков[274], а Троцкий даже предлагал ему, шутя[275], поехать с ним в Брест-Литовск на мирные переговоры, но капитан отказался, понимая, какой скандал вызвала бы такая поездка[276] – ведь в России он находился в качестве французского военнослужащего.
Как военный Ж. Садуль проявил усилия для организации реорганизационных мероприятий в русской армии. Сотрудник ФРАМИС майор Лелонг отмечал, что Ж. Садуль являлся одним из инициаторов идеи содействия со стороны союзников в деле восстановления русской армии[277]. Однако Ж. Садуль в данном случае выступил скорее как посредник – именно через него в начале 1918 г. Троцкий сообщил послу Нулансу, что Советы нуждаются в военной помощи со стороны союзников в реорганизации армии[278]. Актуальными и первостепенными, по мнению Садуля, были вопросы о восстановлении дисциплины, привлечении опытных офицеров старой императорской армии, введении новых знаков отличия и многое другое[279]. Он также считал, что следовало бы запросить межсоюзническую помощь для организации армии[280]. В частности, в письме к А. Тома от 26 марта 1918 г. Садуль сообщал, что несколько французских офицеров будут находиться при Л. Д. Троцком и составят своего рода военный кабинет для наблюдения за действиями военного комиссариата[281]. Советское правительство действительно запросило межсоюзническую помощь. 23 марта Л. Д. Троцкий через военных представителей Франции, США, Великобритании и Италии официально просил помощи в создании новой армии, и ФРАМИС предложила своих офицеров в качестве инструкторов в военных училищах в районе Петрограда. Однако этот проект так и не был реализован[282]. Тем не менее для нас важно, что Ж. Садуль являлся непосредственным участником и медиатором в подготовке проекта по возможной военной помощи советскому правительству.
Капитан Садуль регулярно направлял А.Тома информацию о своих наблюдениях и делился размышлениями, отчитывался перед начальниками военной миссии, а также направлял письма некоторым своим друзьям, например писателю Р. Роллану, социалисту Ж. Лонге и своей супруге Ивон[283]. В 1919 г. он писал в своих письмах, что его послания являются искренними и правдивыми свидетельствами стороннего наблюдателя[284].
Действительно, анализируя эти письма, можно видеть, как происходила эволюция взглядов капитана и как менялось его отношение к большевикам. Он, будучи проницательным наблюдателем, одаренным здравым смыслом и доброй волей, видел, насколько велик масштаб зла, принесенного России от демагогической пропаганды большевиков. Но вместе с тем Садуль признавал, что большевики – это сила, и сила решительная, и альтернативы им в России нет[285]. Впоследствии он неоднократно призывал к скорейшему сближению меньшевиков и большевиков[286], повторял это в письмах во Францию и лично Л. Д. Троцкому. Пьер Паскаль тоже отмечал наличие подобных стремлений капитана Садуля к созданию коалиционного правительства из большевиков, меньшевиков, эсеров-центристов и левых эсеров[287]. Садуль сожалел, что русские партии упорствуют и не могут прийти к согласию.
Важно отметить, что, в отличие от официальных представителей Франции в Петрограде, посла Ж. Нуланса и его советников, Ж. Садуль моментально составлял мнение об увиденном, обозначая свое отношение к событиям, непосредственным очевидцем которых был. Он сам заявлял, что всегда высказывался свободно, поскольку не был официальным лицом[288], и его письма были плодом деятельности лишь политического информатора[289]. Ж. Садуль с первых дней погрузился в революционную атмосферу, в которой рождалось государство нового типа. Он тонко и точно подмечал недостатки в проведении большевиками своей линии. Но в то же время очевидно, что в силу частых бесед с большевиками он, сам того не замечая, переходил на их сторону[290].
П. Паскаль указывал в своем дневнике, что еще до присоединения французских военных ко французской группе Ж. Лябурб была знакома с Ж. Садулем, которого она знала по ФРАМИС, и что он обещал ей активное посредничество по изданию газеты[291]. Соответственно эта газета, как и сама французская группа уже были созданы, а сотрудники ФРАМИС узнали о создании этой группы через Ж. Садуля, который весной-летом 1918 г. активно общался с лидерами большевиков. Вслед за П. Паскалем и Ж. Садулем ко Французской коммунистической группе Москвы присоединились еще два французских военнослужащих из ФРАМИС, рядовые Марсель Боди и Робер Пети.
Марсель Боди родился 23 октября 1894 г. в предместье Лиможа – небольшого французского провинциального городка. В своих мемуарах, изданных в разные годы с незначительными изменениями[292], он сам описал свои детство и юность. Его отец работал мастером по керамике, а мать была швеей[293]. В 12 лет юноша окончил начальную школу и по настоянию отца стал обучаться полиграфии в рабочей типографии родного города[294]. Тяжелое материальное положение семьи не позволило ему продолжать обучение, и юный Марсель восполнял это самообразованием. Нельзя не заметить, что сам М. Боди пытается в дальнейшем несколько приукрасить свое прошлое. Так, в анкете Коминтерна он укажет, что уровень его образования – средний[295], а это означало, что после окончания начальной школы он продолжал свое образование, и отнюдь не только через самообразование.
При внимательном прочтении его мемуаров становится ясно, что он происходил совсем не из простой семьи. Его отец был владельцем небольшого дома и являлся специализированным рабочим – фарфоровым мастером, работающим за токарным станком[296]. А лиможские фарфоровые мастера были настоящими аристократами по сравнению с простыми рабочими подобных мастерских. Очевидно, что у его отца доход был значительно выше, чем у обычного рабочего. Это дает основание полагать, что его семья относилась скорее к среднему классу, нежели к классу рабочих.
М. Боди вспоминал, что много времени уделял чтению; его любимыми авторами были Э.Золя, В. Гюго,А. Франс. Помимо французской художественной литературы юный Марсель зачитывался произведениями Льва Толстого, смерть которого потрясла юношу. Интерес к этому русскому писателю у юного Марселя сформировался при непосредственном участии его родителей и той социальной среды, к которой принадлежала семья[297]. Под влиянием русского писателя Марсель Боди полюбил Россию. Он решил изучать русский язык, дабы читать Л. Толстого в оригинале. Но в Лиможе никто не владел русским, и тогда Боди, выписав из другого города учебник, начал изучать русский самостоятельно.
Овладев типографским делом, он с 1907 г. начал работать в типографии[298], а с 1911 г. стал членом Французского профсоюза наборщиков и даже участвовал в цеховых забастовках[299]. Дружное пение «Интернационала»[300] во время забастовок придавало юноше боевой настрой. По словам самого Боди, ему с ранних лет не были чужды идеи социализма. Видя, как мать и сестра вынуждены шить по ночам[301], он задумывался об улучшении положения простых рабочих Франции. Вместе с тем нельзя не отметить, что мать и сестра М. Боди шили по ночам прежде всего в силу того, что имели много заказов. Более того, они стремились качественно выполнить свою работу, что было вполне характерно для той части ремесленников, которых можно отнести к мелкой буржуазии конца XIX в.[302] Все это заставляет полагать, что Боди при написании мемуаров не всегда точно стремился передать реальное положение дел, но был склонен учитывать обстоятельства текущего момента[303].
В 1914 г. М. Боди начал свой путь политика и вступил в ряды Социалистической федерации Лиможа[304]. Однако себя, будучи еще юным (20 лет), на этом поприще он не проявил. К тому же в тот год началась Первая мировая война. В 1916 г. Боди был мобилизован и зачислен в артиллерийский полк, где служил в качестве писаря[305]. Знание им русского языка было замечено командованием сразу же. Ему предложили отправиться в Россию с группой артиллерийских инструкторов в составе двух артиллерийских батарей, укомплектованных марсельцами и корсиканцами. Юноша с радостью принял это предложение. Но открывать страну своих грез он станетлишь после Февральской революции – усиливающиеся революционные настроения заставляли французское правительство колебаться с отправкой артиллерийской батареи, и отъезд группы постоянно откладывался[306].
В связи с тем, что Балтика находилась под контролем немцев, группа военных была направлена в Мурманск морским путем через Англию. В Мурманск группа прибыла в феврале 1917 г., а уже оттуда достигла Петрограда. Из Петрограда Боди отправился в Москву, в школу Лефортовского кадетского корпуса. Он вспоминал, что в течение двух месяцев вместе с сослуживцами находился там в пустом здании школы без дела[307]. Напомню, что в здании этой школы до Октябрьского переворота располагалось Алексеевское военное училище, которое было расформировано в ноябре 1917 г.[308] В феврале 1918 г. там будут открыты 1-е Советские Московские пехотные командные курсы РККА[309]. Наш герой находился в школе как раз в этот переходный период. Его обязанности сводились к обеспечению связи с оставшимся персоналом военного училища, что позволило ему сойтись с жителями Лефортово, попрактиковаться в русском языке и узнать русские обычаи. М. Боди вспоминал, что каждый день к нему подходили русские, движимые любопытством, и спрашивали, что он думает о ситуации на фронте и о событиях в России в целом.
Будучи в Москве, М. Боди стал свидетелем первомайской манифестации 1917 г. Он был впечатлен морем красных флагов, лозунгами «Да здравствует свобода», пением «Марсельезы» и «Интернационала», атмосферой всеобщей радости и счастья. М. Боди не просто наблюдал, но сам принял участие в шествии. Реальное положение дел, как он выяснил, было другим. От некоего французского промышленника (Боди не называет своего собеседника), живущего около десяти лет в России, наш герой узнал, что ситуация в стране крайне тяжелая и ухудшается с каждым днем: много павших на поле брани, голод в тылу, всеобщее непонимание смысла идущей войны и острое желание мира[310]. Там же, в Москве, М. Боди стал свидетелем Октябрьского переворота. Благодаря французским эмигрантам он смог вникнуть в тонкости происходивших событий, в суть политической чехарды, благодаря которой большевикам удавалось пополнять свои ряды. Он также видел, что на стороне восставших были в основном люди крестьянского происхождения.
Удивительно, но за почти год пребывания в России владевшему русским языком М. Боди военное руководство так и не поручило выполнения сколько-нибудь важной задачи. В своей автобиографии, хранящейся в фондах РГАСПИ, он написал, что при миссии служил в качестве переводчика[311]. Однако его единственным заданием стала поездка в январе 1918 г. в Мурманск с целью приема грузов для французских войск, которые находились на румынском фронте. Цель поездки заключалась в предотвращении разграбления поезда, перевозившего снаряжение. Вся эта операция провалилась, и этот канал снабжения французских войск сохранить не удалось[312].
Наконец, в марте 1918 г., когда большевики перенесли столицу из Петрограда в Москву, М. Боди был зачислен в состав ФРАМИС, где подружился с такими служившими в ней офицерами, как лейтенант Паскаль, капитан Садуль, а также капитан Фо-Па-Биде. В автобиографии Боди не акцентировал внимания на собственной деятельности при миссии, но все же остановился на деятельности этих офицеров, указав, например, что капитан Фо-Па-Биде являлся офицером спецслужб[313]. Можно лишь предположить, что Боди, будучи солдатом, выполнял разные поручения этих офицеров и наиболее тесно общался именно с ними.
Как было отмечено, у сотрудников миссии в тот период отсутствовала единая точка зрения на большевистское правительство, и некоторые из них проявляли симпатию по отношению к новой российской власти. Судя по всему, и не без влияния капитана Садуля, М. Боди решил перейти на сторону большевиков. Свой уход из ФРАМИС он объяснял «преступной деятельностью этой организации», очевидно, имея в виду контрреволюционную деятельность, проводимую Парижем и Лондоном[314].
Другим французским военным, присоединившимся к Французской коммунистической группе вслед за П. Паскалем, Ж. Садулем и М. Боди, был Роберт Пети.
Роберт Гастон Гюстав Пети родился 21 июня 1983 г. в Туре. Его родителями были Гюстав Пети, шорник и сапожник, и Валентина Герен, дочь мелких фермеров, портниха. Отец с течением времени оставил сапожное дело и стал работать в железнодорожной компании Paris Ouest, был членом СФИО[315]. Собственно, семью Р. Пети нельзя причислить к обычной рабочей среде. К тому же родители Пети были глубоко верующими людьми и с 15 лет юношу заставили вступить в католический союз служащих.
Как и П. Паскаль, Р. Пети был старшим ребенком в семье (всего у четы Пети было 6 детей). Он бросил школу, когда уже мог работать, и переехал в Париж, где стал секретарем-счетоводом в тканевом доме Giraudeau et Cie в Сентье. Будучи подростком, он продолжал свое обучение на вечерних курсах, которые посещал после рабочего дня. Благодаря этому в свои восемнадцать лет он становится настоящим «белым воротничком» и переходит на работу в страховую компанию, а затем в почтовую службу[316].
С началом Первой мировой войны Р. Пети был мобилизован, но оказался в запасе (у него был «белый билет»), и ему не довелось участвовать в боевых действиях. В 1915 г. опыт секретарской работы позволил ему стать секретарем в Главной квартире действующей армии Франции[317]. Но в 1917 г. Пети был направлен в звании рядового в Россию в составе ФРАМИС генерала А. А. Нисселя[318]. Русский он знал плохо (даже впоследствии после четырех лет проживания в России) и не был русофилом, как П. Паскаль и М. Боди, и, в отличие от них, не имел желания ехать в Россию[319]. Тем не менее с П. Паскалем и М. Боди он очень сблизился: с Паскалем на почве католицизма, а с Боди, очевидно, в силу схожего социального происхождения. Друзья называли его «Боб»[320]. П. Паскаль упоминает в своих воспоминаниях, что Р. Пети должен был покинуть Россию вместе с генералом Лавернем, но остался там, и был этому рад[321].
Радость остаться в России была связана также с тем, что здесь он познакомился со своей будущей супругой – Мари-Луизой Жаннио.
Мари-Луиза (Жаннио) Пети родилась в Париже 27 ноября 1894 г. К сожалению, о ее социальном происхождении, детстве и юности практически ничего не известно. В Россию она приехала раньше своего будущего супруга, в 1910 г. Она жила на Украине, в Днепропетровске[322], где была нанята богатой семьей из русской Польши в качестве гувернантки-наставницы. В 1915 г. во время пребывания в Крыму она познакомилась с революционерами, благодаря общению с которыми ей стала не чуждой политика. Однако вскоре, столкнувшись с трудностями в отношениях со своими работодателями, она связалась с французским консульством и переехала в Москву. Там она сняла квартиру, давала частные уроки французского языка и изучала русский язык[323]. М.-Л.Жаннио познакомилась с Робером Пети еще до октябрьских событий 1917 г. Как сообщает Л. М. Зак, они встретились в домашней столовой, открытой в Москве одной из француженок (имя ее не сообщается). Вскоре весной 1918 г. они поженились[324] и прожили всю жизнь рука об руку. Что касается ее решения примкнуть к группе, то оно не было продиктовано ее личными амбициями или политическими взглядами. К моменту ситуации «выбора» Мари-Луиза уже достаточно длительное время жила вне родины, и ее становление как личности происходило за пределами Франции. Ее нежелание возвращаться во Францию было продиктовано двумя причинами: во-первых, Франция, в которой она родилась, уже перестала быть для нее родной, а во-вторых (и это было главным) здесь, в России, она обрела в лице Р. Пети близкого человека. Вместе со своим супругом М.-Л. Пети оказалась вовлечена в деятельность Французской коммунистической группы Москвы. Соратники ласково называли ее «Малу»[325]. Деятельность М.-Л. Пети в этой организации не была слишком заметной – она главным образом помогала своему супругу при выполнении им своих обязанностей. Во время Гражданской войны Мари-Луиза занималась поиском жилья и пропитания для французских военных, находившихся в тяжелом положении[326].
В историографии встречается также точка зрения, что М.-Л. Жаннио познакомилась с Ж. Лябурб до вступления во французскую группу. Зимой 1918 г. девушка тяжело заболела, и ее будущий супруг Р. Пети искал для нее врача, которого как раз удалось найти через Ж. Лябурб[327]. Ввиду этого можно предположить, что через М.-Л. Жаннио Р. Пети познакомился с Ж. Лябурб и узнал, что появился клуб «Третий интернационал», о чем также мог рассказать своим коллегам по ФРАМИС.
М. Боди в своих воспоминаниях отметил, что французская группа, на момент присоединения французских военнослужащих, включала в себя лишь трех французов и нескольких бывших русских эмигрантов[328], очевидно, имея в виду Ж. Лябурб, И. Арманд, А. Барбере, Р. Барбере, Н. Нюрина, Н. Тихменева и А. Эбенгольца. К тому же он указывает и точную дату их присоединения к группе – 31 августа 1918 г. Судя по всему, память несколько подводит Боди, ведь как уже было отмечено, дата создания группы – 30 августа. Казалось бы, бывшие члены ФРАМИС должны были уже присутствовать на собрании 4 сентября 1918 г. Однако протокол этого собрания умалчивает о вступлении в ряды группы каких-либо новых членов. Тем не менее, для нас важно, что к организации французской группы никто из французских военных не имел отношения, и они были одними из тех, кто либо посещал собрания в клубе «Третий интернационал», либо услышал о создании французской коммунистической группы, либо откликнулся на заметку в газете «Правда» о собрании французской группы.
Первые встречи группы были немноголюдны и проникнуты скорее духом клуба по интересам, нежели атмосферой политического действия. Размах деятельности группы оказался обусловлен фактом ее вхождения в Центральную федерацию иностранных групп. Это позволило закрепить инициативный кружок в качестве официально созданной структуры при партийной организации. Кроме того, широкий масштаб деятельности группы начался только с момента вступления в ее ряды бывших сотрудников ФРАМИС. М. Боди отметил в воспоминаниях, что присоединение французских военных к группе изменило ее деятельность, сделав это маленькое сообщество центром притяжения для многих заметных людей[329]. Подобный эффект, скорее всего, был обусловлен присоединением к группе Ж. Садуля, который являлся одним из узнаваемых в Москве иностранцев. О нем упомянул даже К. Паустовский. В своей «Повести о жизни» он отметил: «…его (Садуля. – К. Б.) голубая шинель все время моталась между самыми митинговыми местами Москвы – памятниками Пушкину и Скобелеву»[330]. Кроме того, личное знакомство Садуля с Л. Д. Троцким, Л. Б. Каменевым и X. Г. Раковским придавало ему самому уверенности и повышало его авторитет в кругу соотечественников[331].
Итак, на момент создания Французская коммунистическая группа имела в своих рядах следующих членов: Ж. Лябурб, И. Арманд, Р. Барбере, А. Барбере, Н. Нюрин, Н. Тихменев и А. Эбен-гольц. Из них искренне разделяла идеи большевиков и стремилась всячески послужить делу революции только Ж. Лябурб. Близкими к ней по своим настроениям и теми, кто априори поддерживал линию большевистской партии, были И. Арманд, Н. Нюрин, Н. Тихменев и А. Эбенгольц. В французскую группу также вошли Р. Барбере, ее юный сын Анри и М.-Л. Пети, которые первоначально были равнодушны к политической деятельности и революционному движению – на их решение продолжать жить в России повлияли сложившиеся обстоятельства. Однако, как мы увидим позже, они также проявят себя в деятельности французской группы Москвы и в деятельности других французских групп.
Что касается французских военных, то отметим, что революционная атмосфера в России и пропаганда большевиков по-настоящему вскружили им головы. Французский славянофил П. Паскаль, испытывая искренние добрые чувства к русскому народу[332], поддержал русскую революцию и первоначально симпатизировал правительству А. Ф. Керенского[333]. Но позже, пытаясь осмыслить Октябрьский переворот в религиозном смысле, он отходит от потерявшего его доверие социалиста-революционера. Совершенная солдатами и крестьянами революция стала восприниматься Паскалем как движение христиан против государства[334]. Он воспринял ее как очищение, имеющее прежде всего мистический и религиозный смысл[335]. П. Паскаль видел в революции надежду на воплощение таких исконно христианских идеалов, как равенство, христианский дух общности, социальный порядок[336]. Большевики же привлекли Паскаля антивоенной направленностью своих устремлений и тем, что им было под силу, как казалось, ликвидировать несправедливость и остановить страдания русского народа[337], и их пропаганда мира отвечала его идеалам. Все это побудило его остаться в России и вступить с товарищами по миссии во французскую группу. Кроме того, важно отметить, что, по свидетельствам современников, П. Паскаль находился под влиянием Ж. Садуля, соглашаясь с ним фактически во всем[338]. Французский историк С. Кёрэ полагала, что П. Паскаль попал под влияние Садуля из-за своего слабого характера[339].
Пьер Паскаль являлся уникальным для своего времени и парадоксальным человеком. Этот «христианский большевик», славянофил, стремящийся к преобразованиям в обществе на основе религиозных ценностей, видел будущее России через призму религии. Христианская Россия привлекала его, и предопределила его искреннее желание остаться в стране своих грез и сделаться большевиком[340].
Прибывший в 1917 г. в Россию Ж. Садуль уже имел за плечами богатое политическое прошлое. Он был умен, образован. Вначале, по прибытии в Петроград, он ведет деятельность информатора и постепенно все более втягивается в политические дела, происходящие в России. В 1918 г. Садуль пытается подтолкнуть большевиков к альянсу с меньшевиками и эсерами, одновременно ратуя за сотрудничество Франции и новой России в войне. Постепенно он начинает принимать большевизм, но принимать его с оговорками, надеясь, что большевики мало-помалу приобщатся к западному восприятию идей социализма[341]. Паскаль в связи с этим отмечал, что хотя Ж. Садуль и марксист, но верит в буржуазную республику в России, хотя и более демократическую, чем во Франции[342]. Однако уже в 1920 г. Ж. Садуль проявит себя последовательным сторонником лидеров большевиков. Подобная трансформация его взглядов будет связана с его непосредственной вовлеченностью в революционные события в России. Немалую роль сыграют и личные контакты с русскими большевиками.
Что касается М. Боди, то его решение остаться в России продиктовано несколькими факторами. Во-первых, в письме другу в июне 1918 г. он писал, что «не может вернуться на родину, поскольку могущественные соседи хотят загубить русскую революцию»[343]. Во-вторых, решение было продиктовано его членством в СФИО; будучи социалистом по убеждениям, он попросту не мог отвернуться от свершившейся социальной революции и от перспективы увидеть своими глазами построение государства нового типа, в котором будут уравнены в правах и возможностях все граждане. В-третьих, с приездом в Россию Боди оказался в стране своих грез и при общении с местным населением познал русскую душу – то, что было ему знакомо по произведениям Л. Толстого, и то, что манило его в Россию из далекого Лиможа. В-четвертых, М. Боди, подружившись с более опытным и зрелым Садулем, находился под его влиянием, и, возможно, именно Садуль и подтолкнул более юного товарища к тому, чтобы остаться в России.
Р. Пети политической деятельностью до приезда в Россию не занимался[344] и вряд ли хотел этого. Его желание остаться в России было продиктовано тоже несколькими моментами. Прежде всего тем, что Р. Пети обладал истинным духом бунтовщика [345], и ему не чуждо было стремление к социальной справедливости, равенству, которые провозглашал Октябрьский переворот. Кроме того, на его решение могло повлиять тесное общение с русофилами М. Боди и П. Паскалем, а также общение со старшим товарищем Ж. Садулем, под влияние которого он также попал. Вместе с ними он остался в России, присоединился к Французской коммунистической группе и стал заниматься пропагандой идей большевиков.
Кроме отмеченных военнослужащих, решивших связать свои судьбы с большевиками, были и другие, которые присоединятся к группе позже. Но все они, будучи изначально под контролем своих офицеров[346], отреклись от данной ими воинской присяги под воздействием общей революционной атмосферы. Решение вступить в Французскую коммунистическую группу Москвы кардинально изменило их жизнь, ведь они не только стали дезертирами для своей армии и страны, но и на длительный период остались вдали от родных и близких им людей во Франции. Решение этих военных остаться в России и посвятить себя делу коммунизма можно считать по-настоящему смелой авантюрой. Конечно же, они прекрасно понимали, что за уклонение от приказов офицеров ФРАМИС рано или поздно придет расплата. Но этот идейный порыв и желание поддержать большевистское правительство были сильнее страха за их будущее на родине.