Ксения Пашкова
Натали Лан
Семь лет назад
За неделю до начала учебного года я решаю покончить с диетами. Стоя у зеркала, говорю, что с меня хватит. Надоело ощущать постоянный голод и слабость. Я с горечью провожу ладонью по поредевшим и потерявшим блеск волосам. Смотрю на уставшие потускневшие глаза, совершенно не узнавая человека, которым стала. Подсчет съеденных калорий, ежедневные взвешивания, изнурительные тренировки, дни без единой крошки еды превратили меня в жалкую тень. Несмотря на ушедшие килограммы, я все еще недовольна своим телом. Все слилось в одно сплошное «недостаточно».
Недостаточно стройная, чтобы носить обтягивающую одежду. Недостаточно тонкая талия, чтобы надеть платье. Недостаточно развиты мышцы, чтобы оголить руки. Недостаточно худые ноги, чтобы надеть юбку или шорты. Недостаточно высокие скулы, чтобы пользоваться румянами. Недостаточно красивая, чтобы ходить на свидания. Недостаточно уверенная в себе, чтобы дать отпор тем, кто будет смеяться или говорить гадости. Недостаточно сильная для этой жизни.
– Я так сильно хочу тебя полюбить, – сквозь слезы признаюсь я самой себе, продолжая рассматривать в зеркале собственное оголенное тело, – но у меня ничего не выходит… прости.
Я шепчу извинения, прошу прощения у организма, над которым без перерыва издевалась весь последний год.
– Ты не заслужил все это, это все моя вина, – слезы градом текут по всему телу. Я провожу ладонью по мокрым щекам, шее, груди и животу. Несколько слезинок успевают скатиться ниже и падают прямо на пальцы ног. Неожиданно становится холодно, и я, надев просторную футболку, забираюсь под теплое одеяло.
Приходит оповещение из ICQ. Учитывая, что с Артемом мы не общались с того самого дня в начале июля, у меня не возникает мысли, что это может быть он. Но на экране отображается его никнейм.
Art33mus: Извини, что заблокировал.
N@t@: А твоя девушка не разозлится из-за того, что ты мне пишешь?
Art33mus: Не было никакой девушки. Я все выдумал. Мне не стоило так тебе отвечать. Ты хотела поговорить, а я повел себя как последний урод.
N@t@: Ты хотел поговорить со мной гораздо чаще, и вот я действительно вела себя как уродка. Так что тебе не нужно извиняться.
Art33mus: Так между нами все нормально?
N@t@: Мы одноклассники, как и всегда.
Art33mus: Готова к девятому классу?
N@t@: Как никогда.
Art33mus: Ну, тогда увидимся через неделю.
N@t@: До встречи.
***
Если бы меня спросили, почему наши отношения стали меняться, я даже спустя семь лет не смогла бы дать ответ на этот простой вопрос. Возможно, дело в незначительных мелочах, о которых вспоминаешь уже потом, когда все заканчивается.
Весь девятый класс мы относились друг к другу с особым трепетом, как если бы нас связывало что-то большее, чем просто школа.
В один из зимних вечеров, когда нас задержали допоздна, он шел позади меня до самого моего дома, хотя его собственный находился в противоположной стороне. Когда я обернулась, чтобы сказать «спасибо», то застала лишь удаляющуюся сгорбленную от холода спину.
Каждый раз, когда он делал нечто подобное, в моем сердце селился покой. Мне казалось, что благодаря ему я перестану себя ненавидеть. И что у меня получится взглянуть на себя тем же взглядом, которым смотрит он.
В девятом классе я полюбила сочетание оранжевого и зеленого, потому что эти цвета неизменно напоминали о нем. О копне его рыжих волос и хитрых болотных глазах. Я полюбила их не специально. Руки сами непроизвольно тянулись к вещам этих оттенков, словно от них исходило так необходимое мне тепло.
Когда я в первый раз поймала себя на мысли, что хочу укрыться зеленью его глаз и россыпью веснушек на лице, мне стало страшно.
«Дура, перестань о нем думать!» – говорила я себе перед сном, а затем в очередной раз представляла наши возможные разговоры и встречи.
Но Артем больше не пытался со мной сблизиться. Мы практически не разговаривали, обходились короткими приветствиями и вежливыми улыбками. Мы, не сговариваясь, продолжали заботиться друг о друге, но после той ссоры что-то изменилось. Словно его чувства ко мне оставались прежними, но теперь он всеми силами хотел от них избавиться.
Целый год Артем выглядел так, словно мое присутствие выжимает из него все силы. А затем наступило очередное лето. Он не писал мне, а я, вопреки всем обещаниям, снова начала себе вредить. Только вместо изнуряющих диет я начала есть. Есть слишком много. Есть до боли в животе. До такой сильной, что текли слезы. А потом я шла в туалет и избавлялась от всего, чем до отказа набивала желудок.
Это было началом чего-то страшного, с чем мне только предстояло столкнуться, но в то лето больнее всего было думать о том, что мы с Артемом никогда не станем ближе. Но я ошибалась. В который раз в жизни ошибалась абсолютно во всем.
Тем летом в моем дневнике появилось послание самой себе в будущее.
***
Дорогая Ната!
Не знаю, что сейчас происходит в твоей жизни, но я хочу попросить тебя об одолжении.
Если я все еще не призналась Артему в том, как сильно он дорог моему сердцу, пожалуйста, сделай это за меня. Ведь технически ты уже другой человек. Уверена, ты сильнее и храбрее.
Поблагодари его за заботу и доброе отношение. Не знаю, помнишь ли ты, но в школе мы так и не обзавелись настоящими друзьями (по крайней мере, до десятого класса, но я сильно сомневаюсь, что это изменится).
Помнишь, как после ссоры с Кристиной мы пришли на математику и заплакали? Опустили голову, думая, что никто ничего не заметит, но он всегда видел нас. В любом состоянии и настроении. Артем оказывался рядом и протягивал руку помощи. Когда в тот день все вышли из класса, мы, содрогаясь от рыданий, остались сидеть на месте. Он задержался и положил ладонь на наше плечо. Он, ничего не спрашивая, стоял рядом до тех пор, пока мы не успокоились. Помнишь это чувство, которое появилось внутри в тот момент? Я никогда и никому не была так благодарна. Надеюсь, спустя много лет ты все-таки преуспела и нашла настоящих друзей, и теперь тебе не так одиноко. Теперь тебя есть, кому поддержать.
Но если нет, найди Артема. Знаешь, я почему-то уверена, что даже спустя много лет он не откажет тебе в помощи. Он – замечательный человек. Возможно, самый лучший из всех.
Я постараюсь найти в себе силы и сказать обо всем этом ему лично. Может, в десятом классе. Не знаю, Ната. В последнее время мне как-то нехорошо. Со мной что-то не так. Я чувствую, как от меня ускользает контроль. Словно совсем скоро тело перестанет мне принадлежать. Я боюсь. Пожалуйста, скажи, что спустя пять или десять лет мы перестали бояться, и что перестали себя ненавидеть. Что перестали плакать при виде еды и своего тела. Я не вынесу, если все так и останется.
Чтобы не случилось, обязательно поблагодари от меня Артема. Можешь даже показать ему это послание, я не обижусь. Он заслуживает знать обо всем. Не знаю никого другого, кому мы могли бы доверить все наши тайны.
Может, ты встретишь кого-то еще. Кого-то достойного. Но для меня, пятнадцатилетней Натали, существует только он.
5 глава
Перед сдачей работы преподавателю я еще раз пробегаюсь глазами по написанному накануне тексту.
Смирение – не есть подчинение чужой воли. Смирение – есть безоговорочное принятие всех сторон жизни. Без смирения невозможно полюбить себя и других. Только истинно смиренный человек способен со спокойным сердцем встречаться лицом к лицу с неразрешимыми обстоятельствами. Только смирившись, мы можем познать истинную радость жизни. Стоит только принять начало и его неизбежный конец, как все становится понятным.
Еще вчера первый абзац казался мне едва ли не гениальным, но сейчас мне хочется смять листок и выбросить его в мусорное ведро. Какое к черту смирение? Пока одногруппники по очереди подходят к преподавателю, я достаю чистый листок и наскоро переписываю работу.
Смирение помогает прийти к принятию жизни такой, какая она есть. Но разве не оно же способствует разрушению этой самой жизни? Разве не смирение учит нас прикусывать язык, когда хочется ответить обидчику? Разве не из-за него мы проглатываем оскорбления и прощаем измены? Не за все стоит бороться, но в большинстве случаев стоит напрочь забыть о существовании слова «смирение».
Я бы никогда не посоветовала кому-то смириться.
Хочу, чтобы люди боролись, ведь, смирившись однажды, уже невозможно остановиться.
Перечитав, я решаю сдать именно этот текст. Если бы не смирение, моя жизнь могла сложиться совершенно иначе. Возможно, мне бы удалось избежать всего, что произошло в прошлом. Мгновенье, и в моем сознании мелькают картинки, в которых вместо смирения я решаю бороться.
– Видимо, джинсы тебе не по размеру. Видишь? У тебя тут две складки, над ними все и смеялись.
– Мне искренне вас жаль.
– Почему?
– Если я вдруг похудею, вам будет даже не из-за чего посмеяться.
Я улыбаюсь и почти заставляю себя поверить, что тот разговор закончился именно так.
– Я недавно на одном сайте читала статью про одну крутую диету, хочешь пришлю тебе потом ссылку?
– Я тоже видела одну классную статью. Называется «научись тактичности за пять минут», прислать тебе?
Родители не учили меня смирению, они поощряли мое бунтарство, потому что их юность была именно такой: свободной, дерзкой и немного безумной. Им не хотелось ограничивать меня в чем-либо, они позволяли самовыражаться так, как того просила моя подростковая душа. Но они не научили меня правильной реакции на оскорбления и насмешки. И я не знала, как с этим справляться.
Впервые услышав, как другие обсуждают мое тело, я понятия не имела, во что это выльется. Диеты – возможно, но лечение у психиатра…? Разве моя семья могла представить, что такое может случиться со мной: с ребенком, которому годами вторили, что он самый лучший? У нас дома было не принято обсуждать чью-то внешность, вес или рост. Отец часто хвалил чью-то лужайку, а мама восхищалась чувством стиля нашей соседки. За столом родители говорили о фильмах и политике, вспоминали молодость и сокрушались о том, как быстро и незаметно она прошла. Может, если бы они перемывали чужое грязное белье, осуждали и плевались в сторону всех наших знакомых, я бы не выросла такой ранимой и восприимчивой к критике?
Вернувшись после занятий домой, я слышу в комнате соседей подозрительное многоголосие. Если у них снова встреча с друзьями Ника, то есть вероятность, что Даниэль тоже здесь. Накануне он написал мне «привет», но я слишком погрузилась в подготовку к занятиям в институте и напрочь забыла ему ответить. Кажется, скоро придется писать себе напоминания на самоклеющихся бумажках и развешивать их по всему дому.
– Нати! – раздается знакомый восторженный голос. Обернувшись, я вижу вышедшую из комнаты соседей Лунару. – Ты пришла!
Она бросается ко мне, и я позволяю ей повиснуть на моей шее и стиснуть в крепких объятиях. Когда мы только познакомились в парке на окраине города, я не подозревала, что она станет первым человеком, которому я начну доверять после череды отвратительных предательств.
– Ты здесь, – констатирую я очевидное, улыбаясь и искренне радуясь ее неожиданному появлению.
– Флориан тоже тут, – она кивает в сторону комнаты соседей, – у нас вечер кино. Присоединишься?
– Я не могу… я должна, – у меня почти вырывается очередная нелепая отмазка, которая позволила бы провести весь вечер в одиночестве, но мне искренне хочется провести время с друзьями, – да, я присоединюсь, только сейчас переоденусь.
– Супер! – она еще раз мимолетом обнимает меня и бежит в комнату со словами, – Нати сейчас подойдет.
Переодевшись, я захожу на кухню и беру себе хлебцы, чтобы пожевать их во время просмотра фильма. Телефон, лежащий в кармане домашних брюк, издает короткую вибрацию, оповещая о новом сообщении. Только не это, думаю я, когда вижу на экране, что оно от Артема.
Перед тем, как пойти к ребятам, я возвращаюсь к себе в комнату, сажусь на кровать и решаю ответить обоим парням.
Артем: Мы можем встретиться и поговорить?
Натали: Я уже сказала тебе, что мы не будем это обсуждать. Даже не проси. Встретимся на встрече книжного клуба. На этом все.
Даниэль: Привет!
Натали: И тебе привет! Прости, что не ответила сразу, меня вчера в буквальном смысле придавило тетрадями и учебниками. Поговорим завтра?
Только я собираюсь отложить телефон, как приходит ответ от Дани.
Даниэль: Да ты издеваешься!
Натали: В смысле?
Даниэль: Я обожаю извлекать людей из-под книжно-тетрадных завалов. Обидно, что ты меня не позвала.
Натали: Ахахах. Ну, прости. Как-нибудь в следующий раз.
Даниэль: Ловлю на слове.
Натали: Хорошо. Мне пора.
Даниэль: Да, конечно. Поговорим завтра, как ты и написала.
А затем, как назло, мне отвечает Артем.
Артем: Значит, ты окончательно решила вычеркнуть те полгода из своей жизни? Иначе, как еще объяснить тот факт, что ты не желаешь даже поговорить со мной? Знаю, что наше общение превратилось в жалкие отголоски того, что нас когда-то связывало. Но, Ната, как ты могла молчать о таком? Думаешь, я просто сделаю вид, что ничего не слышал? Как, по-твоему, я себя чувствую? Ты заболела после того, как мы по неизвестным мне причинам перестали общаться. Все это случилось из-за меня? Что я сделал? Просто скажи. Я имею право знать. Господи! Это я чуть не угробил тебя, да?
– Ната, ну ты где? – пришедшая в комнату Ясмина застает меня в слезах. – Что случилось?
Она закрывает за собой дверь и тихими шагами приближается к кровати. Я беспомощно выпускаю из рук телефон. Соседка кладет его на прикроватную тумбу.
– Я бы хотела тебя обнять, – шепчет она.
– Не надо, – я отрицательно мотаю головой, потому что чувствую себя слишком уязвимой, оголенной, как нерв.
– Ладно, – она садится рядом, но так, чтобы не касаться меня.
– Я буду в порядке, просто дай мне пять минут.
– Да, – соседка кивает, но будто бы не мне, а собственным мыслям, – я тоже так всегда говорила. Но ни пять, ни десять, ни тридцать минут никогда не помогали. Даже годы ничего не меняли.
– Мне жаль, – я вспоминаю о том, что пришлось пережить Ясми, и снова чувствую нашу незримую связь, – такое просто не должно происходить. Ни в одной семье.
– Но оно происходит, – соседка горько усмехается, – я каждый день думаю о детях, которых избивают родители, и никто не приходит им не помощь. А ты? Думаешь о тех, кто морит себя голодом и сидит на диетах?
– Конечно, думаю, – мне все еще непривычно говорить с ней об этом. Ясмина – не тот человек, которому я собиралась довериться, но оно выходит само собой. – Мне хочется внушить каждой девочке, что она идеальна, и что она не нуждается в доработке и исправлениях. Но это невозможно. Мы ничего не можем сделать, и это самое ужасное. Нам удалось пережить ад, а никого другого из того же самого ада мы вытащить не можем. Иногда я чувствую себя виноватой. Словно, убегая, я оставила всех остальных там и не вернулась за ними потом, когда окрепла. Мерзкое ощущение.
– Согласна. У меня все то же самое, – Ясми кивает и, заметив, что я больше не плачу, с облегчением вздыхает, – идем? Об остальном сможешь побеспокоиться чуть позже, а сейчас нас ждет кино.
– Хорошо, – быстро приведя себя в порядок с помощью бумажных салфеток, я направляюсь к друзьям, позволяя себе отвлечься от нахлынувших воспоминаний.
Шесть лет назад
Как же приятно ни на что не надеяться и ничего не ждать. Большинство одноклассников ушли после выпускного в девятом, и теперь мне предстоит учиться с малознакомыми ребятами из других классов. Некоторых из них я знаю в лицо, других же вижу будто впервые.
Быстро поздоровавшись и назвав свое имя, я нахожу свободную парту у стены и интересуюсь у новых одноклассников, не занята ли она. Они пожимают плечами, что мной расценивается, как зеленый свет. Разложив все вещи на столе, я решаю скоротать время до начала урока за игрой в телефоне.
– Морской бой? – интересуется подсевший ко мне Артем.
Я недоуменно наблюдаю за тем, как он достает из рюкзака учебник по истории и тетрадь.
– Надеюсь, ты не против? – он невинно улыбается и поправляет новые модные очки в тонкой оправе.
В нем изменилось буквально все. Из голоса исчезла привычная звонкость, а на ее смену пришла незнакомая мне хрипотца. Он держится уверенно, в какой-то степени даже нагло. Впервые при виде него у меня в голове всплывает слово «мужчина». Я наблюдаю за его расслабленными движениями и ловлю себя на мысли, что его энергетика стала совершенно другой. В нем едва узнается мальчик, который предлагал мне помощь с домашним заданием и пытался угостить выпечкой из столовой. Теперь он похож на человека, который приходит и берет все, что захочет. Такие перемены будоражат не только меня. Я сразу замечаю, как девушки из класса с интересом рассматривают его и приветливо улыбаются.
– Просто из наших тут только Олег, а мы с ним никогда не ладили, – продолжает говорить сам с собой Артем, пока я пытаюсь выйти из ступора.
Он нравился мне весь девятый класс, но только сейчас я осознаю, насколько наивны были те чувства.
– Ладно, – выдавливаю я из себя, надеясь, что в ближайшие дни он подружится с кем-то из наших новых одноклассников и пересядет к ним. А еще у меня нет ни малейших сомнений, что он не станет больше возиться со мной, когда способен вскружить голову буквально любой свободной девушке в классе. Словно в подтверждение моих мыслей к нам подходят две подруги, держащиеся за руки. Они уверенно наклоняются над нашей партой и поочередно протягивают Артему руку в знак знакомства.
– Какие милые, – ухмыляясь, замечает он, когда они возвращаются на свои места.
Я оставляю его комментарий без ответа. В течение дня к нему подходят еще несколько раз. Он каждый раз пытается привлечь меня к беседе, но я отворачиваюсь, всем своим видом показывая, что мне это не интересно. Когда к последним урокам все относительно успокаиваются, Артем, к сожалению, переключается на меня.
– Как прошло твое лето?
И зачем только он ко мне лезет? Стоит отвыкнуть от общения с ним, как он с новой силой врывается в жизнь.
– Ничего особенного, – говорю я, рисуя в блокноте пышные розы с шипами.
– Держи, – Артем протягивает мне черную гелевую ручку.
– И зачем она мне?
– Ей удобнее рисовать, – буднично отвечает он.
– Тебе-то откуда знать?
– Ну, как бы стыдно художнику не разбираться в подобных вещах.
– И давно ты стал художником? – мне кажется, что он шутит или издевается, но лицо Артема остается серьезным.
– Думаю, с рождения, – мой вопрос заметно поднимает ему настроение. – Похоже, ты знаешь меня ничуть не лучше всех этих незнакомцев.
– Видимо, ты держал это в тайне, – я гордо вскидываю подбородок, уверенная в том, что запомнила бы такую важную деталь. – Учительница по изобразительному искусству всегда хвалила талантливых ребят, и ты никогда не входил в их число.
– Может, ты просто невнимательно ее слушала? – в его голосе я отчетливо слышу издевку. Он намекает на мое безразличие по отношению к нему, и это вполне справедливо. Когда я заинтересовалась им в девятом классе, Артем уже слишком отдалился, чтобы у нас получилось сблизиться. Это угнетало меня без преувеличения целый год.
– Ну, хорошо, – я вырываю из середины тетради двойной листок в клетку, – нарисуй мне розы.
– Слишком просто, – он фыркает, но забирает протянутый листок.
– Ты прикалываешься? У розы такое сложное строение.
– Не смотри, – приказывает Артем, принимаясь усердно выводить линии, и я послушно отворачиваюсь.
В общей сложности он рисует два урока и одну десятиминутную перемену. И только, когда я собираюсь уходить домой, он окликает меня и протягивает рисунок.
– Это… – у меня нет ни малейших сомнений, что это орхидеи. Ветвь с несколькими фиолетовыми цветками, – у тебя что, всегда с собой цветные карандаши?
– Тебя это удивляет? – он принимает оскорбленный вид.
– Раз ты художник, то нет.
– Рад, что мы это выяснили, и как тебе рисунок?
– Прекрасные орхидеи, – я провожу указательным пальцем по нарисованным лепесткам и бутонам.
– Розы весьма узнаваемы, – он неожиданно возвращается к нашему недавнему разговору, – орхидеи – единственные цветы, которые у меня не выходит довести до идеала. Мне приятно, что ты сразу их узнала.
– Я могу оставить их себе?
– Конечно, ты ведь теперь моя соседка по парте. Тебе можно все, – он подмигивает и, закинув на одно плечо рюкзак, направляется к выходу из кабинета. Выйдя вслед за ним, я замечаю, что из школы он идет в сопровождении тех самых подруг, которые подходили к нам в начале дня.
Вернувшись домой, я беру в руки ножницы и свой дневник. Вырезанный рисунок клею на новую страницу и делаю подпись «Орхидеи от Артема». Их насыщенный фиолетовый цвет завораживает и словно дурманит сознание. А потом я ловлю себя на мысли, что мне не нравится чувствовать себя так. В мои планы точно не входило целый час рассматривать подаренный Артемом кусок бумаги.
– Дерьмо, – выругавшись вслух, я иду на кухню, где собираюсь в очередной раз наесться до боли в животе, а затем пойти в туалет и опустошить набитый желудок. Это случается не часто – где-то раз в месяц, когда я чувствую себя виноватой или когда особенно сильно стыжусь своего внешнего вида. Но этого хватает, чтобы ощутить опустошенность и хорошо знакомую ненависть.
