Квон Ёсон
Лимон
Основные герои
Ким Хэон – старшеклассница, погибшая в 18 лет
Ким Таон – младшая сестра Ким Хэон
Юн Тхэрим – одноклассница Ким Хэон
Санхи – одноклассница Ким Хэон и подруга Ким Таон
Син Чончжун – подозреваемый в убийстве Ким Хэон
Хан Ману – свидетель по делу об убийстве Ким Хэон, а затем – подозреваемый в убийстве
Шорты, 2002
Я рисую в воображении сцену, много лет назад происходившую в комнате для допросов одного полицейского участка. Это не значит, что я все выдумываю. Но я и не наблюдала допрос собственными глазами, так что не знаю, как сказать правильнее. Моя мысленная реконструкция строится на свидетельствах подозреваемого, которыми он позже со мной поделился, на некоторых уликах, а также на личном опыте и дедуктивных догадках. Меня интересует не только этот допрос. Уже более шестнадцати лет я дотошно перебираю и подгоняю друг к другу все детали и обстоятельства «дела об убийстве школьной красавицы», как его называли. Подробности преступления так глубоко отпечатались в моей памяти, что порой возникает мучительное ощущение, будто все это я видела или даже испытала сама. Воображение может причинять такую же боль, как и реальность. Нет, даже большую, поскольку над воображением не властны ни время, ни расстояние.
Десять с лишним минут старшеклассник сидел в комнате для допросов в полном одиночестве. Кроме стола и четырех стульев, в комнате больше ничего не было. На стенах не висели картины, на столе не стояли ваза или пепельница. Некоторые люди выглядят неуклюжими, даже когда ничего не делают, и юноша был одним из таких. Он сидел в неестественной позе, глаза затуманены, как если бы собирался заснуть. А может, просто от того, что не на чем было остановить взгляд. Словно камера, которой не на чем сфокусироваться.
Вошел следователь и уселся напротив парня. Глаза последнего слегка прояснились.
– Хан Ману!
Голос негромкий, но тон недружелюбный. Таким тоном классный руководитель или директор школы вызывают учеников перед тем, как наказать. Такая манера подразумевает враждебность, это задело юношу. Я думаю о злой иронии судьбы. Дело в том, что в школе никто не обращался к Хан Ману по имени – по крайней мере, в обычном смысле.
У него было несколько прозвищ, по-детски жестоко коверкавших имя, но самое известное появилось благодаря песне «Половина тысячелетия». Ее первые слова были созвучны имени Хан Ману, чего одноклассники не могли не заметить. Стоило слегка изменить произношение, и плач о мире, полном страданий, превращался в воззвание к Хан Ману. Школьники находили это очень смешным, и со временем забылись все прежние прозвища – его имя произносили, растягивая гласные на манер исполнителя песни: Хаан Манууу. Мне не довелось сталкиваться с ним до происшествия – когда я только перешла в старшие классы, он уже учился в выпускном. Однако я помню, как в школьном коридоре время от времени раздавался протяжный вскрик, зовущий Хан Ману и насмешливо подражающий печальному мотиву песни. В тех гротескных подвываниях мне никогда не слышалось ничего зловещего. После происшествия они прекратились. Никто больше не хотел и не мог обращаться к Хан Ману.
Мысленно я иногда называю его так, как одноклассники. Это стало моим способом вопрошания о смысле жизни. Не в философском плане, а в самом что ни на есть прикладном. Была ли хоть крупица смысла в жизни Хан Ману? Я так не думаю. Не каждое существование наделено смыслом. Хан Ману, моя сестра, я сама. Как бы я ни искала, сколько бы ни старалась, не могу найти ответа, зачем мы появились на свет. Наши жизни – лишь случайное начало и случайный конец, вот и все.
Следователь предупредил парня, чтобы тот внимательно слушал, и стал объяснять, что этот допрос отличается от предыдущего, что надо давать хорошо обдуманные ответы, иначе ситуация грозит обернуться не в пользу Хана. Старшеклассник не отводил взгляда, но его лицо оставалось непроницаемым. Он всегда медленно соображал, однако почувствовал, что в следователе появилась угроза, какой не было в первый раз. Следователь был слишком возбужден, а возбужденные люди пугали Хана.
– Хочу уточнить твои прежние показания, – постукивая авторучкой по столу, начал детектив. – Около шести часов вечера 30 июня 2002 года, направляясь по адресу доставки на скутере, ты обогнал машину, за рулем которой находился Син Чончжун. Верно?
– Не совсем.
– Не совсем? – Уткнувшийся в бумаги следователь исподлобья взглянул на свидетеля. – С твоих слов записано именно так.
– В то время я уже доставил еду и возвращался. По дороге обратно, а не туда.
Следователь опять опустил взгляд. Для него разница явно не имела значения.
– Почему тогда здесь написано по-другому?.. Хорошо, возвращаясь после того, как доставил заказанную еду, ты обогнал машину, за рулем которой находился Син Чончжун. Теперь верно?
– Да.
– Какой модели была машина?
– Что?
Следователю показалось, парень намеренно делает вид, будто не понял вопроса.
– Модель машины! Что за машину ты обогнал?
– Не знаю. Цвет темно-серый и будто переливается. Я все это уже говорил.
– Конечно, ты все это уже говорил. Мы занимаемся как раз тем, что проверяем твои показания. Машина темно-серого цвета с оттенками?
– Да.
Следователь показал фотографию, при- крепленную к делу:
– Это она?
Потянувшись вперед, парень рассмотрел снимок, а затем перевел взгляд на собеседника.
– Может, и она.
– Я не спрашиваю, точно ли это та машина, я спрашиваю, та ли модель?
Хан еще раз посмотрел на снимок.
– Думаю, та.
– Уверен?
– Да.
– Хорошо. Молодец.
Следователь показал другую фотографию. Парень опять внимательно ее рассмотрел.
– Это твой скутер?
Хан Ману подтвердил без раздумий.
– Прекрасно.
Делая вид, что изучает написанное, следователь тянул время перед главным выпадом.
– Теперь самое важное. Ты сообщил, что на пассажирском сиденье видел Ким Хэон. Верно?
– Да.
– Опиши еще раз, как она выглядела. Во что была одета, как уложены волосы.
– Волосы были распущены.
– Не завязаны в хвост?
– Нет.
– Что насчет одежды?
– Одежда… Топ без рукавов и шорты…
– Топ без рукавов и шорты? – Следователь выделил последнее слово.
– Да, как я уже говорил…
– Хорошая память. Какого цвета?
– Что?
Следователь с горечью подумал, что люди на допросах никогда не отвечают четко и по делу.
– Одежда. Какого цвета были топ и шорты?
– Не знаю.
– Не помнишь?
– Нет, не знаю.
– Ты знаешь, во что была одета Ким Хэон, но не знаешь, какого цвета была одежда? Что за ерунда?
– Просто не знаю.
По всем признакам старшеклассник либо что-то скрывал, либо в голове у него был туман. Следователь успел подумать, что настал момент подсечь эту рыбу, но его собеседник вдруг начал нервно оглядываться.
– Что случилось?
– Мне пора идти.
– Что?!
– Сколько времени? Я должен успеть на работу.
Парень положил ладони на стол, всем видом говоря, что готов встать и уйти. Следователь безмолвно за ним наблюдал. О чем, интересно, он мог тогда думать? Стали ли его подозрения еще сильнее? Представлял ли он, глядя на руки юноши, что они вполне способны взять булыжник и ударить им по голове жертвы? Он мог заметить, что руки Хан Ману выглядят более мощными, чем руки Син Чончжуна. Впрочем, чтобы пробить голову девушки с черными блестящими волосами, не требовалась невероятная сила. Син Чончжун казался даже более вероятным кандидатом, если учесть, что он занимался спортом и был в прекрасной физической форме. Кроме того, Хан Ману уступал Сину в росте.
Следователь прочистил горло и опять потребовал слушать внимательно.
– Нам необходимо разобраться со странностями в твоих показаниях.
Он положил перед парнем обе фотографии и начал неторопливо объяснять. Син Чончжун ездил на «Лексусе» RX 300, то есть кроссовере с высокой посадкой. Разумеется, стекла в такой машине расположены выше в сравнении с обычным легковым автомобилем. Затем следователь указал на фото скутера. Полоса обзора у человека, сидящего на таком транспортном средстве, параллельна нижней части окна «Лексуса» или располагается еще ниже. Сообщив все это, следователь спросил парня, понимает ли тот, что все это значит.
Хан Ману молчал.
Детективу пришлось ответить на вопрос самому:
– Это значит, что со своего скутера-коротышки ты совершенно точно не мог видеть, была Ким Хэон в шортах или брюках.
Несмотря на категоричность заявления, следователь вовсе не был уверен в том, что разглядеть одежду девушки невозможно. Он всего лишь предполагал, что должно быть так. Однако, увидев озадаченное лицо свидетеля, решил, что нужно настаивать на своем.
– Выходит, ты видел Ким Хэон не в машине Син Чончжуна. Именно поэтому знаешь, что она была в шортах. Возможно, ты видел, как она выходила из машины или же как позже шла по дороге. В любом случае не в машине. Таким образом…
Хан Ману слушал, время от времени хлопая глазами. Он понимал, о чем говорит следователь, но не осознавал серьезность ситуации.
У детектива подергивались уголки губ – в предчувствии сокрушительного удара он едва сдерживал нервную ухмылку.
– Таким образом, последним, кто видел Ким Хэон живой, был не Син Чончжун, а именно ты. Догадываешься, о чем я?
Юноша молча смотрел на следователя. Тому в который раз показалось, что Хан только изображает непонимание. Стоило встряхнуть его по-настоящему.
– Я имею в виду, что ты становишься главным подозреваемым в убийстве Ким Хэон.
От неожиданности Хан Ману дернул плечами.
– Почему я?
Реакция показалась детективу наигранной. Он посчитал, что никчемный недоросток не может даже притвориться как следует.
– Что значит – почему? Ты слышал, о чем я говорил все это время? Ты убил Ким Хэон и решил переложить вину на Син Чончжуна, дав ложные показания.
– Я этого не делал. Зачем мне ее убивать?
– Откуда я знаю. Ты мне скажи.
– Я с ней даже ни разу не разговаривал. Все считали ее молчуньей.
– Кто эти все?
– Все в школе. Даже когда к ней обращались, она редко отвечала. А я и не обращался ни разу.
Пусть слова старшеклассника и были правдой, следователя это не интересовало, так как не имело отношения к делу.
– Хан Ману! Хватит нести чушь! Мы сейчас говорим о шортах. Ты сказал, что видел, во что одета Ким Хэон. Объясни, как тебе это удалось.
Следователь резко наклонился вперед. Сможет ли юноша оправдаться? Вдруг со скутера все было прекрасно видно?
Помолчав, Хан Ману с усилием заговорил. Со стороны могло показаться, что он борется с тошнотой.
– Я могу ошибаться…
Парень продолжал бормотать, но следователя уже захлестнуло чувство триумфа, он ничего не слышал.
– Неужели?! Теперь ты отказываешься от своих показаний?
– Нет. Я хочу сказать…
– И что же ты хочешь сказать?
– Я могу ошибаться, но, возможно, видел не только я.
Детектив сузил глаза.
– Не только ты?
Парень промолчал. Он жалел о том, что проговорился, и не хотел продолжать.
– Похоже, до тебя никак не дойдет, насколько крепко ты влип. Не пытайся выкручиваться. Все это время ты утверждал, что был один. А теперь еще кто-то появился?
– Я никогда не говорил, что был один.
– Не говорил, значит? Хорошо. Так кто там был, кроме тебя?
– Обязательно отвечать? Могу я не отвечать?
Хан Ману не хотел рассказывать о своей спутнице. Тем более здесь, в комнате для допросов. Помимо воли нахлынули воспоминания о тепле ее тела, когда она слегка прижималась к его спине. Позже, рассказывая мне обо всем этом и вызывая в памяти ее прикосновение, Хан Ману расплылся в глупой улыбке – думаю, точно такую же увидел и детектив.
– Ты что, головой тронулся?
Вытянутое помятое лицо старшеклассника напоминало залежалый соленый огурец. Следователя накрыло желание закатить Хану пощечину.
– Хватит вилять. Ты только что изменил показания. Раз утверждаешь, что был не один, рассказывай, кто был с тобой.
Поджав губы, парень некоторое время собирался с духом.
– Я…
Следователь был весь внимание.
– Я правда должен идти.
Силы покинули детектива. Этот малый умел измотать собеседника. Был он на самом деле непроходимо глуп или же, напротив, слишком умен и лишь притворялся тупицей?
– Если не будешь отвечать на мои вопросы, сегодня отсюда не выйдешь. И завтра не выйдешь, и послезавтра. Возможно, вообще никогда.
– Я не могу остаться. Они без меня не справятся. Мне надо скорее идти.
– Поэтому не тяни и рассказывай, кто вместе с тобой видел Ким Хэон.
Еле-еле слышно подозреваемый назвал имя. На этот раз следователь не ожидал ответа и пропустил сказанное. Он чуть не взорвался от злости.
– Громче!
– Тхэрим… – повторил Хан Ману, брызнув слюной.
– Что за Тхэрим?
– Юн Тхэрим.
– Юн Тхэрим? Кто это?
– Учится с Хэон в одном классе.
– Это парень или девчонка?
Юноша взглянул с недоумением:
– Конечно, девочка. Это же женский класс.
Детектив внутренне чертыхнулся. Почему от него требуется помнить, был класс Ким Хэон женским или смешанным. Он еще больше разозлился на подозреваемого.
– Почему ты до сих пор скрывал такую важную информацию? Я могу арестовать тебя за дачу ложных показаний, так как получается, что в прошлый раз ты соврал. Хотя бы сейчас ничего не скрывай! Значит, 30 июня ты был с Юн Тхэрим?
– Да.
Детектив почувствовал, как у него начинает болеть голова.
– Почему вы были вместе?
– Она попросила ее подвезти.
– На твоем допотопном скутере?
– Да.
– С тобой рехнуться можно. Стало быть, когда ты направлялся по адресу доставки, нет, черт, после того как ты доставил еду, вы ехали вместе?
– Я возвращался. Она стояла на обочине, махала рукой. Я остановился, она попросила подвезти. Повторяла, что очень торопится.
– И вы вместе видели машину Син Чончжуна?
– Я не знал, что это его машина. Кто-то говорил, это машина его старшей сестры. Сестра купила совсем недавно, он берет покататься. Тхэрим попросила встать впереди.
– В смысле?
– Чончжун притормозил на светофоре, тогда Тхэрим сказала проехать чуть дальше и остановиться впереди.
– Впереди чего?!
– Впереди машины.
– Зачем?
– Не знаю.
– Но ты это сделал?
Следователь с трудом сдерживал раздражение. Манера парня отвлекаться на пустяки, но невнятно излагать нужную информацию страшно действовала на нервы.
– Да.
– Что дальше?
– Ну вот, поэтому.
– Поэтому что?
– Поэтому думаю, что Тхэрим тоже могла видеть. Не только я.
«Тхэрим тоже могла видеть». Детектив считал рассказ Хан Ману попыткой запутать следствие, но я сразу поняла, как все было. В тот день Юн Тхэрим хотела разузнать, кто находится в машине Син Чончжуна. Именно по этой причине она попросила ее подвезти, именно по этой причине потребовала встать впереди машины. Просто Хан Ману не был способен понять скрытую суть происходящего.
– Так почему ты в прошлый раз не рассказал о Тхэрим?
– Просто… я думал, ей не понравилось.
– Что не понравилось?
– Ехать на скутере.
– Ей не понравился твой скутер?
– Это же Тхэрим.
– Что в ней особенного?
– Она бы даже близко не подошла к скутеру.
– Тхэрим сама так сказала?
– Да.
– Зачем же ты ее повез?
– Она попросила. И махала рукой. Я ей не предлагал.
– Ты ей не предлагал, это я понял. Но зачем ты ее повез, если ей не нравится твой скутер? И опять спрашиваю: почему ты сразу обо всем этом не рассказал?
– Вы просто не понимаете! Она ни за что на свете не сядет на скутер, любой.
Следователю захотелось кричать во весь голос.
– Хорошо, хорошо, дело не в тебе и не в твоем скутере, а в скутерах вообще. Она не ездит на скутерах. Теперь я все правильно понял?
– Никогда не ездит. Тем более на скутерах для доставки еды. Вы не представляете, как я удивился, когда она попросила. Потом слезла и сразу убежала, так ей не понравилось.
– Значит, сразу убежала? А что за срочное дело у нее было?
– Срочное дело?
– Ты сказал, она очень торопилась…
– Я не спросил.
«Что за идиот», – подумал детектив. Не знаю, был ли идиотом он сам, однако как можно не догадаться, что за срочное дело было у девушки, считавшей ниже своего достоинства ездить на скутерах, но при этом попросившей недалекого школьника ее подвезти и обогнать машину Син Чончжуна? Как можно не понять, что она хотела увидеть, кто едет в машине? А разглядев, что рядом с Чончжуном сидит моя сестра, Тхэрим больше не нуждалась в услугах подвозившего ее парня. Я хотела бы взглянуть на сцену в машине ее глазами. Увидеть, какой красивой, холодной и безжалостной показалась Тхэрим моя сестра.
Следователь тряхнул головой. Безмозглый недоросток приплел Юн Тхэрим и постарался все запутать, но, если подумать, в тщательно разработанной версии никаких трещин не появилось.
– Только знаешь что, Хан Ману? Все это вранье тебе не поможет.
– Я не вру. Но мне надо идти. Можно?
– Не врешь? Да все это стопроцентное вранье! Я, конечно, допрошу Юн Тхэрим, но тебе стоило придумать что-нибудь поубедительней. Как она могла видеть то, чего ты сам не мог видеть? Хорошо, допустим, тебе все-таки удалось разглядеть, что у Ким Хэон были распущены волосы и что на ней был топ. Но как девчонка могла увидеть больше? Она что, выше тебя ростом? Да пусть даже выше! Ни ты, ни она не могли видеть, что Ким Хэон была в шортах.
– Мне правда пора идти, – хмуро произнес школьник.
– Ты чем меня слушаешь?! Я уже сто раз повторил, что на твоем гребаном карликовом скутере никто не смог бы разглядеть, что она была в шортах!
– Хорошо.
– Хорошо?! Нет, посмотрите на него! Теперь ты наконец признаешься? – В запале вскричал детектив.
– Я просто не знаю, что еще сказать. Но я хотел попросить…
Следователь навострил уши.
– Не обзывайте мой скутер, пожалуйста.
Детектив обреченно засмеялся.
– Ну что ты опять несешь?.. Ладно, спрашиваю в последний раз. Ты видел, что Ким Хэон была в шортах, и поэтому думаешь, что Юн Тхэрим тоже могла это заметить. Все верно?
– Да.
– Я проверю, но если она не подтвердит, твои дела плохи.
– Теперь я могу идти?
– Давай, проваливай.
Следователь угрюмо наблюдал, как парень встал, попрощался и, шаркая кроссовками, заспешил к двери. Некоторое время он продолжал сидеть, погруженный в мысли, то и дело ударяя папкой с бумагами по столу. Я знаю эту его привычку. Как и манеру постукивать исписанной авторучкой по стопке безупречно составленных документов следствия. Хорошо помню его лицо, его интонации, короткую и толстую, как у гориллы, шею, мощные плечи. Он несколько раз приходил к нам домой, а мы с мамой, в свою очередь, несколько раз были в полицейском участке.
В тот день детектив сосредоточенно просчитывал ситуацию, сравнивая подозреваемых: похожее на сморщенный соленый огурец лицо Хан Ману и чистое, гладкое лицо Син Чончжуна; дешевую майку футбольного болельщика, в которую был одет один, и дорогую рубашку второго; мать-вдову и отца, работавшего бухгалтером; худшие оценки в классе и одну из лучших успеваемостей в школе; доверие, которое вызывали свидетели, подтвердившие алиби обеих сторон. Прикидывая все это, следователь не пытался понять, кто из двоих совершил преступление, а решал, кому из них разрушить жизнь, объявив убийцей. Потому что именно это он намеревался сделать.
Я часто проигрывала в воображении сцену второго допроса Хан Ману, подгоняя факты друг к другу, подобно тому, как сооружают постройку из конструктора «Лего». Его допрашивали семь раз, но именно второй допрос задал направление следствию и предопределил судьбу дела. Мысленно возвращаясь в тот день, я постоянно обнаруживала, что та или иная деталь слишком выделяется из остальных аккуратных кубиков «Лего». Однако это не было связано ни с детективом, ни с Хан Ману. Дело было только во мне.
Точно так же и в этот раз. Представляя, как следователь смотрит на руки подозреваемого, я написала, что не требовалось невероятной силы, чтобы пробить голову девушки с черными блестящими волосами. «Черные блестящие волосы» как раз и являются той неуместной деталью, которая по какой-то причине попала к остальным. Достаточно было сказать «пробить голову девушки» – разве существенно в данном случае описание ее волос? Да и мог ли следователь во время допроса рассуждать в таких бесполезных живописных подробностях? Хотя я уверена, что детектив время от времени не мог не думать, какой красивой была моя сестра. Но это неважно. Проблема во мне; в том, что, представляя сцену допроса, я использую кубики, не подходящие по размеру. В воссозданных размышлениях детектива отражаются мои собственные чувства и мое собственное отчаяние. Вероятно, это признак того, что я до сих пор не освободилась от прошлого. Все эти ненужные декоративные детали свидетельствуют, что и шестнадцать лет спустя я нахожусь в плену воспоминаний о той великолепной красоте. Красоте, из-за которой позволила перекроить свое собственное лицо, теперь ставшее похожим на дешевый платок, собранный из обрезков.
Сестра была настолько красива, что, однажды увидев ее, трудно было забыть. Завораживающее совершенство формы, не имевшей содержания. Ей было всего восемнадцать лет. Кто разрушил эту безупречную форму? Хан Ману, Син Чончжун, неизвестный третий? По крайней мере, теперь я знаю, кто из них точно не совершал преступления. Нет, убийца известен мне тоже. Именно поэтому я сделала то, что сделала, и нет мне прощения.
Я слышу, как ребенок смеется в ответ на шутку бабушки. Детский смех – как звук колокольчика, напоминающий о моей вине. Моя дочка скоро пойдет в школу. До шестнадцати лет, до того самого июньского дня, я не могла и представить, что за жизнь меня ждет. Я никогда не хотела такой жизни. Но все обернулось именно так, и в этом должен быть хоть какой-то смысл. Я не хотела такой жизни, но это не значит, что не я ее выбрала.