Кэтрин Рамсленд
Откровения маньяка BTK. История Денниса Рейдера, рассказанная им самим
Я был служкой в церкви; в Лютеранской церкви Синая имелся обычай, по которому мальчики прислуживали при алтаре или зажигали свечи перед мессой, а также помогали пастору. На одной из месс я почувствовал, как на меня снисходит Святой Дух. Возможно, этот момент стал поворотным в моем духовном развитии – я стал служкой, лидером бойскаутов и помогал в церкви в белом стихаре. Помню, я сидел тогда в первом ряду, прямо перед кафедрой пастора. В тот день я был весь в белом, и мне показалось, что моя одежда светится. Некоторое время я очень старался вести себя благочестиво. Я не ругался, не употреблял алкоголь и наркотики, воздерживался от секса. Помню, как-то раз все принесли свои иконы и кресты, чтобы показать другим. Некоторые мальчишки упоминали имя Христово всуе и много ругались. Я так расстроился, что едва не заплакал, а дома рассказал об этом маме. Но в том же возрасте, в 12–13 лет, я стал все больше думать о связывании. Эти темные мысли я держал при себе. Если я делал что-то такое, то только в одиночестве. Мне казалось, что у меня нет друзей, даже родителей нет.
Единственная притча, которую я помню, звучит так: одному человеку принадлежало самое красивое озеро в округе, с зеленой долиной, окруженной старыми деревьями, яркими цветами и зеленой травой, чистое и прохладное. Он никого туда не пускал. Не позволял людям или животным пить оттуда, даже птиц прогонял. Однажды он погнался за птицей, поскользнулся, упал в озеро и утонул. Эгоизм убил его.
В каком-то смысле то же самое произошло со мной. Хоть я и не умер, для всего мира и моей семьи я – погибшая душа.
Дочь пастора стала моей первой подружкой. У нее были карие глаза; она была очень славная, честная и милая девочка. Наверное, я ее любил, потому что, если в воскресенье я не мог с ней увидеться, мне было очень больно. Когда ее отца перевели в другой приход, я сильно страдал. Я никогда не умел мириться с поражениями. Наверное, это одна из моих главных проблем – нетерпение и погоня за вниманием. Каким-то образом стремление привлечь к себе внимание, чувствовать себя желанным и любимым ребенком развилось у меня неправильно.
Был один случай, в котором проявилась моя импульсивность, – довольно для меня редкий. Ко мне в руки попало воздушное ружье одного из сыновей Бетти. Я выстрелил из него пистоном Боба по картонной коробке. Коробка загорелась, и огонь по сухой траве побежал к домам. Я знал, что это опасно, но мне очень хотелось посмотреть, что будет, и я его не затоптал. Мне было стыдно, и я знал, что у меня будут неприятности. В тот день я зашел слишком далеко. Но огонь меня возбуждал; у скаутов я славился мастерством в разжигании костров.
Осенью 1951 года я пошел в первый класс в школе Ривервью; мне было тогда шесть лет. В детский сад я не ходил. Оглядываясь назад, думаю, мне следовало бы посещать детский сад, потому что школа и уроки давались мне тяжело. По простым предметам вроде рисования я успевал лучше».
Мама
У Рейдера сложились амбивалентные отношения с матерью. Он любил ее, но иногда она казалась ему «предательницей».
«Наверное, в раннем возрасте я проводил слишком много времени с моими бабушками и дедушками либо с друзьями матери. Мы не были с ней близки. Я помню, что той длинной зимой 1949–1950 годов [когда Рейдер жил на ферме у бабушки с дедом] я скучал по ней. Думаю, что она тоже умела показывать разные грани своей личности [компартментализация], как я, но в хорошем смысле. Возможно, она, как я, любила ходить по грани. Ей тоже нравились книги ужасов про монстров и разные триллеры. Мы ходили с ней в кино. Помню один фильм «Судьба-охотница» [лента 1964 года про человека, выясняющего истинную причину авиакатастрофы]. Я был подростком, но гордился, что пришел с ней – со взрослой женщиной».
Рейдер вспоминает несколько травмирующих моментов, связанных с матерью. Он считает, что первый случился, когда ему было три или четыре года.
«Однажды мама то ли захотела проверить меня, то ли правда ее рука застряла между подушек дивана. Она попросила меня сбегать позвать на помощь в соседний дом, к ее матери. Ее обручальное кольцо зацепилось за пружину, сказала мама. Я очень испугался, потому что она плакала. Но одновременно я был возбужден. Я разглядывал ее. У меня возникло странное чувство внизу живота. Я побежал к бабушке за помощью. Я часто думаю о том, не могли ли те ранние впечатления пробудить у меня темные фантазии о связанной женщине, зовущей на помощь. Диваны тоже возбуждали меня, и связанные женщины на них – но не моя мать. Такое же чувство у меня возникло, когда мы с мамой катались на колесе обозрения. Его же я испытал перед своим первым Большим G [оргазмом].
Еще одно травмирующее событие, которого мне никогда не забыть, произошло в дуплексе на Сентрал и Мэдисон, когда мы только переехали в Уичито. Мне было лет пять. У меня был по соседству приятель, с которым мы играли. Однажды я нашел на тротуаре игрушечный трактор – не на его участке. Трактор принадлежал тому мальчику, мы однажды играли с ним. Я принес трактор домой, и мама накричала на меня за то, что я его украл. Она по-настоящему рассердилась и ничего не хотела слушать. Я сказал: «Нет, трактор был не на их участке. Я не знаю, чей он». Она все равно заставила меня его вернуть. Я плакал, мне было очень стыдно. Я вернул игрушку. Никогда не забуду этот момент. Я злился на маму, потому что она не пошла со мной и не объяснила, что я не крал трактор, а просто взял поиграть. Из-за нее я чувствовал себя вором. Мне было одиноко и грустно. Возможно, так впервые проявилась моя импульсивность. Я действую не размышляя. Позднее я еще брал чужие вещи и прятал их.
Потом мы с ребятами увлеклись тем, что подбрасывали разные железки на рельсы и смотрели, как поезд расплющит их. Детектив из Министерства путей сообщения очень нас напугал, когда пришел к нашим родителям. Мама выдала нас бабушке с дедом. Это очень подорвало наши отношения с ней. Это было унизительно, и я чувствовал, что не могу ей доверять. Она поставила меня в неловкое положение».
Она унизила Рейдера и тогда, когда у него случилось первое семяизвержение. Он писал об этом в своей «Истории BTK»[10], которую частично беллетризировал для полиции, но где содержались и элементы правды: «10–11 лет: за мастурбацию бог покарает тебя смертью. Мамины слова после того, как она нашла у меня на белье желтое пятно от семени. Она хотела отшлепать меня, я отбивался. Она держала мои руки за спиной и собиралась отхлестать меня ремнем. Забавно, мне было больно, но Спарки [прозвище его пениса] понравилось. Наконец мама перестала за мной гоняться и сказала: «Господи, что я делаю?» Она поцеловала меня. Я прижимался к ней, и слезы катились у нее и у меня по щекам. Я слышал, как бьется ее сердце, и вдыхал восхитительный мамин запах».
В этом рассказе прослеживается характерный сценарий бондажа/доминирования: жестокость, смешанная с жалостью, насилие вместе с любовью. «Мама могла наказывать нас ремнем, гоняться по дому. Это было больно, и мне не нравилось, когда меня лупят, но, как я писал в своей истории, меня возбуждала погоня. Мне казалось, что это игра. Одновременно и боль, и возбуждение. Поэтому в истории, которую я написал, секс и побои идут вместе.
У нее были белые трусики, которые она прятала от всех, но однажды я их нашел. Они пробудили у меня интерес к сексу. Мне всегда нравился шелк. Я все время трогал свои детские шелковые одеяльца. Когда я нашел трусики, у меня возникло сильное желание мастурбировать на них. Но если бы мама узнала, это стало бы для меня настоящим самоубийством. Я спрятал их на место, не тронув, и взял другие, старые. Я использовал их и выкинул. Возможно, тот случай стал причиной, по которой я начал похищать женские вещи. Мне нравилось смотреть, ощупывать и забирать вещи из чужих шкафов. Я фантазировал о темноволосых женщинах, как мама, в белых трусиках, связанных. На одном из фото Глатмена была связанная женщина в белых трусиках. Поэтому, в каком-то смысле, мама стала сексуальным объектом моих фантазий, но ни в коем случае не жертвой. Иногда мы с ней ссорились, но я искренне ее любил.
Ее слабостью были коммивояжеры, которые приходили в дом, предлагая свой товар. Она приглашала их войти, поддаваясь на их уловки (я позаимствовал у них этот прием, потому что видел, как они уговаривают маму)».
Рейдеру запомнилось также, что он очень любил длинные волосы бабушки и ее ленты. «Насчет спальни бабушки Кук я больше всего помню ее щетки и расчески, длинные распущенные волосы и ленты, которыми она перевязывала косу. С распущенными волосами она появлялась очень редко, только по утрам либо после того, как вымоет голову и сядет сушиться. По какой-то странной причине мне запомнилось, как я лежал с ней в кровати ребенком и играл с ее волосами. Мне нравилось прикасаться к шелку одеяла и к ее лентам. Иногда бабушка завязывала волосы лентой. Мне нравилось брать конец ленты в рот.
Мама была очень добрая, держала меня на руках, когда болели уши, и прикладывала компрессы. Она жалела меня, когда я плакал из-за переезда моей первой подружки».
Ушные боли в детстве стали для Рейдера источником и утешения и гнева. «У меня ужасно болели уши, и несколько раз приходилось прокалывать барабанную перепонку, чтобы снизить давление. Я помню ту страшную боль. Женщина-доктор пришла к нам в дом и хотела помочь; мне запомнилась ее близость, ее забота, но больше всего – боль. Мне было пять или шесть, может быть, семь лет. Кажется, мама крепко держала меня, пока доктор лечила уши. Потом мне закапывали туда теплое масло. Наверное, это были мои первые опыты БДСМ: меня удерживали насильно и причиняли боль, а потом утешали. Возможно, с них все и началось. Мне захотелось продолжить». [Доктор позднее станет объектом его слежки под кодовым именем «проект «Док».]
Братья
«Братья все повторяли за мной. В детстве мы играли с ними в ковбоев и индейцев. Я был Роем Роджерсом, Пол – Джином Отри, а Билли какими-то другими ковбоями. Джефф [самый младший] тогда с нами еще не играл. У меня были пистолеты как у Роя Роджерса, а мою лошадь из палки звали Триггер. Я был Роем Роджерсом. Мы делали своим игрушечным коням хвосты и гривы, и у них была своя конюшня на ферме. Мы воспринимали их как настоящих лошадей. После школы мы смотрели вестерны и потом разыгрывали их.
Мы не дразнили друг друга. Временами могли подраться, но никогда до крови. Скорее это была дружеская возня, особенно если родителей не было рядом, и мы нападали на чужой форт или чужую территорию. Помню, однажды я разозлился и толкнул Пола. Он испугался, и я тут же отступил. Я тоже испугался. После того случая он никогда не доводил меня до такого. И ничего не рассказал родителям.
Думаю, мне было довольно трудно подавать братьям хороший пример. Возможно, именно поэтому я так погрузился в фантазии. Там я был настоящим предводителем. Возможно также, что по этой причине я фантазирую о слабых женщинах в мире сильных мужчин, в том числе уличных хулиганов.
У нас было соревнование по примеру «Самого большого в мире клубка». [Его начал в 1953 году Фрэнк Тобер. За четыре года он смотал клубок весом пять тысяч фунтов и высотой восемь футов. Он передал клубок в дар Коукер-Сити, штат Канзас, в 1961 году.] В 1950-х в Коламбусе, на Мейн-стрит хозяин заправки «Тексако» тоже стал сматывать клубок из шнурков и веревочек. Этот клубок стоял на всеобщем обозрении. Он был самым большим в мире. Это вдохновило меня и моих братьев начать наш собственный.
Мы собирали свои клубки все летние каникулы на ферме Куков. Отыскивали леску, веревочки, старые шнурки от ботинок, и день за днем, неделя за неделей, наши клубки росли. Шнурки можно было найти в старом амбаре, как и леску и проволоку. Мы привезли клубки домой в Уичито и вернулись с ними на следующее лето, продолжая наращивать. Для меня поиски превратились в настоящее наваждение. Я победил и хранил свой клубок много лет. То чувство, когда связываешь концы шнурков и веревок вместе, доставляло мне большое удовольствие.
Я рано научился лазить по деревьям. Подрастая и становясь крепче, я забирался выше и выше. Мое любимое дерево находилось к юго-западу от дома – это был китайский вяз. У меня была любимая ветка и несколько мест, с которых было видно соседские дома. Там я прятался от братьев. У самой верхушки, после того как отец ее обрезал, я приколотил себе сиденье. Я даже спилил одну ветку и прятал там свои записи. Это было мое первое потайное укрытие».
Удивительно, но паршивой овцой в семье считался младший брат Рейдера. Джефф часто попадал в неприятности и вел себя агрессивно. «Брат № 4 мучил нашего пса. Однажды он посадил его в сушилку, но не включил обогрев. Несколько недель пес не мог нормально ходить! В нем была тяга к злодейству, которую он не умел скрыть, и он причинил семье массу проблем».
Эротические увлечения
По мере взросления Рейдеру все больше нравилось уходить из дома и бродить в одиночестве. В такие моменты он разыгрывал у себя в голове сценарии, которые его возбуждали. С наступлением пубертата они стали особенно острыми. Некоторые фантазии основывались на его прошлом опыте жизни на ферме.
«Сарай Куков был красный, выгоревший на солнце. Его перестроили из старого железнодорожного вагона, грузового. По какой-то причине он так и манил меня – все это железо, деревяшки, коробки с разными мелочами, старые мешки, обрезки кожи, которые использовал дед, его рабочий верстак, жестяные банки с гвоздями и шурупами. Казалось, будто тот вагон контролирует меня. (Однажды я сжег там мышь.) Я вообще люблю сараи, амбары и цистерны. По ночам сарай казался заброшенным и страшным. Я никогда не заходил туда ночью один – только в компании.
Стоило мне подойти к цистерне, и я ощущал напряжение в паху, а волосы на затылке вставали дыбом – особенно когда я поднимался по железной лесенке, куда нам запрещалось лазить. Дедушка Кук строго нас предупредил на этот счет. Цистерна была словно коробка печенья – смотреть можно, а есть нельзя. В наших играх она становилась тюрьмой или фортом. Если кого-то брали в плен, то связывали и сажали там. Мне нравилось сидеть связанным. Остальные играли в ковбоев и индейцев, а пленный сидел в цистерне. Иногда игры бывали жестокими. Странное чувство – когда ты связан и сидишь на дне, совершенно беспомощный. Крики [о помощи] улетают вверх, но никто тебя не слышит. Я боялся, но в то же время мне нравилось».
Рейдер находил ощущение беспомощности у связанной жертвы – будь то он сам или кто-то другой – завораживающим. «Когда курицу связывали и собирались зарубить, у меня возникало напряжение внизу живота. Наверное, это был Фактор Х. Смерть – в каких-то секундах. Они совершенно беспомощны. Иногда их связывали за ноги и подвешивали, а потом бросали на деревянную колоду. Когда им отрубали головы, они бегали по кругу, и кровь брызгала в разные стороны. Тот, кто распоряжается жизнью и смертью, всегда самый главный. Наверное, дело в контроле – связанный объект полностью его лишен. Он борется. Муха попала в паутину к пауку!»
Кошки ему не нравились. «У бабушки Кук на ферме обитало множество кошек. Она, как и моя мать, любила животных. В основном они были дикие, не ручные, но бабушка всегда подкармливала их у себя на кухне и отдавала им остатки молока от коровы. Мне кошки казались загадочными с их узкими зрачками, когтями, острыми зубами – такие быстрые, гибкие, стремительные, очень женственные. Они так и шныряли по старому сараю. Мне было на них наплевать. Я не понимал их и не ощущал потребности установить над ними контроль. Я придумал для кошек специальную ловушку. Они стали моими ранними садомазохистскими жертвами. Мне так и хотелось поймать еще одну – таинственное создание – и убить. Кошку невозможно связать проволокой, но я пытался. Они ужасно бесятся в такой момент. Я сажал их в сачок. Лучше всего было сразу их вешать. (Еще я вешал кроликов, которых мы растили на мясо, прежде чем их забьют.)
Могли ли кошки быть предвестником будущей охоты за женщинами? У женщин много кошачьих черт – такие же прищуренные глаза, длинные ногти, идеальные зубы, влекущие улыбающиеся губы, волосы, плавные движения, стройность и власть над мужчиной. Если мне попадается фотография глаз кошки, я испытываю странное чувство, будто кошка обладает сверхъестественной силой, но я могу контролировать ее.
Я как-то рассказывал [полиции в 2005 году], что мучил и убивал собак. Так вот, это неправда. Я сказал это, просто чтобы произвести впечатление. Я любил собак. Я связывал их, чтобы получить удовлетворение, включая наших домашних питомцев, но никогда их не пытал. Мне всегда нравились собаки, и я наслаждался дружбой с ними. От собаки всего шаг до волка – ближайшего ее родственника. Я сравниваю себя с волками. Я тоже одинокий волк».
Потом настал черед историй о смерти. «Бабушка Кук подписалась на «Редбук Мэгэзин». Мне тогда было двенадцать или тринадцать, и я помню историю про парня, который убил свою девушку. Кажется, он ее задушил. Когда я это услышал, то испытал сексуальное возбуждение. Я прочитал историю, потому что хотел узнать подробности, хоть мне и было неловко. Я уже начал потихоньку практиковать связывание. Это была моя первая сексуальная история – точнее, я так ее воспринял. Парень убил девушку, натолкав ей в глотку сухих листьев и тем самым задушив. Я помню тот журнал по сей день. В «Редбук» публиковали просто жуткие рассказы. Может, поэтому я позднее увлекся триллерами и журналами про настоящие преступления. Мне нравились иллюстрации со связанными девушками на обложке».
Монстры и фильмы ужасов
Фильм ужасов – идеальный способ показать девушку в беде. Рейдер интересовался монстрами с ранних лет и боялся их. «Впервые я начал видеть монстров в три или четыре года. У мамы, в доме ее родителей на улице Вязов, была спальня на верхнем этаже. Я помню, где она располагалась, и помню, что спал там и вообще любил заходить. Там стояла какая-то статуя, вроде «Мыслителя». Может, это был какой-то греческий бог в форме вазы. Но он мне не нравился, и с него начались мысли о монстрах, осаждавшие меня.
Позднее я начал видеть монстров повсюду: в рисунке обоев, ковров, древесины, в облаках, тенях, цветочных клумбах, деревьях в лесу и заброшенных амбарах. По какой-то странной причине у меня возникало сексуальное возбуждение. Вот он я – тень в лесу – гонюсь за тобой, настигаю, а ты увязла в смоле, ты беспомощна, чудовище приближается!
Особенное влияние на меня оказало несколько фильмов ужасов: «Дом восковых фигур», «Человек-волк», «Человек-невидимка» и «Мумия».
Для читателей, не знакомых с этими фильмами, я привожу их краткие описания.
В «Доме восковых фигур» (1953) скульптор по воску Генри (Винсент Прайс) узнает, что его деловой партнер Мэтью (Рой Робертс) планирует поджечь их музей с восковыми манекенами, чтобы получить страховку. Генри выживает в пожаре, но получает тяжелые ожоги. Годы спустя он создает собственный музей. Но пока в музее появляются новые фигуры, трупы пропадают из городского морга – можно угадать как. Девушка-студентка пытается помешать Генри и оказывается в опасности. Она узнает, что Генри залил воском мертвое тело ее подруги – в этот момент Генри хватает ее и погружает, голую, в ванну, куда начинает лить горячий воск. Девушка пытается вырваться, но руки и ноги у нее связаны. Красавица-брюнетка в ловушке – та же самая картина, какую увидел маленький Рейдер, когда рука его матери застряла между пружинами дивана.
В «Мумии», фильме ужасов 1932 года, Борис Карлофф играет мумию египетского жреца Имхотепа. Его похоронили заживо в наказание за попытку оживить возлюбленную, принцессу Анкх-эс-эн-Амон. Археолог читает секретный свиток, оживляет Имхотепа, и мумия видит девушку, которую принимает за принцессу и пытается убить для того, чтобы забальзамировать и оживить заново. Сцена, в которой девушку заживо хоронят, напугала и одновременно зачаровала Рейдера.
«Человек-невидимка» (1933) с Клодом Рейнсом в роли доктора Джека Гриффина посвящен истории ученого-химика, который придумал средство, делающее человека невидимым. Психически неуравновешенный, он начинает считать себя всемогущим и превращается в убийцу, селящего ужас в целом городе. В конце фильма в него стреляют и убивают.
«Человек-волк» – это фильм 1941 года с Лоном Чейни – младшим, который лег в основу множества других фильмов об оборотнях в 1950-х. После нападения волка мужчина периодически начинает превращаться в дикого волка. Он полностью беззащитен перед болезнью, поразившей его.
«Оборотень, выслеживающий жертву, – говорит Рейдер, – его лицо настоящего чудовища, луна, мистика. Это меня сексуально возбуждало, я имею в виду охоту, преследование.
Из-за темы бондажа «Мумия» и похожие фильмы, где человек оказывается в ловушке, связанный и беспомощный, или его хоронят заживо, меня очень возбуждали. Помню, в восьмом классе мне стало скучно на уроке, и я начал рисовать женских мумий, плотно запеленатых. Я прикрывал рисунки рукой, чтобы никто не увидел. Так началось мое увлечение рисованием. Я сохранял их и прятал в своих Тайниках. Это был мой секрет.
Человек-невидимка, поскольку был невидимым, имел три характеристики, связанных с BTK: неуловимость (я оставался для полицейских невидимкой тридцать лет); забинтованный, как мумия, чтобы представать перед обычными людьми; настоящий преступник, как Винсент Прайс в «Доме восковых фигур». Одна сцена, насчет которой у меня были эротические фантазии, это когда он связывает женщину в машине и сбрасывает ее с обрыва. Она связана и беспомощна.
В середине 1950-х были популярны 3D-фильмы. Мне было восемь, и мы с мамой и тетей Кэтрин ездили смотреть «Дом восковых фигур» в 3D-кинотеатр в Питтсбурге, штат Канзас. Он меня по-настоящему поразил. Когда мы вернулись на ферму к бабушке с дедушкой, где спали с открытыми окнами, я видел чудовищ во дворе и слышал вой койотов. Всю ночь мне снились кошмары. Я боялся, что убийца придет за мной и превратит в восковую фигуру. А еще я представлял себе ту девушку в ванне с воском, которая не может выбраться. Наверное, тогда и решилась моя судьба. Она была еще одной «маленькой Нелл» [из «Дадли Справедливого»].
Еще, между восемью и десятью годами, некоторые передачи по радио, страшная музыка, темы ужасов, драматичная музыка, под которую в радиопостановках кого-нибудь связывали или убивали, вызывали у меня сексуальное возбуждение. Его усиливали еще и журналы, и книги, и у меня часто появлялась эрекция. Фильмы про Тарзана, вестерны про ковбоев и индейцев, где людей связывают, наши игры в героев кино. [Ему нравилось, как Тарзан прыгал по лианам, похожим на веревки.]
Я верю в мир между жизнью и смертью – загадочный, потаенный, секретный мир привидений, колдуний, оборотней и демонов. Из них всех мне хотелось стать оборотнем – ребенком, который превращается в другое существо и ступает однажды на Темный путь».
Проблемы с развитием
«Моя мама упала с лошади, когда была беременна мной. Она сказала, что уронила меня головой вниз, когда мне было шесть или восемь месяцев. Я весь посинел, но в больницу меня не повезли. Я ударился правой стороной головы; наверное, тогда сеть и повредилась».
Рейдер рассуждает о типичных «признаках серийного убийцы», так называемой триаде Макдональда: энурез после пяти лет, пиромания и жестокое обращение с животными. Однако теория триады, возникшая в 1963 году, не получила достаточного подтверждения. Криминальный психиатр Дж. М. Макдональд заметил в своей публикации «Угроза убийства», что такое поведение (наряду с остальными) часто отмечалось у его самых агрессивных, садистических пациентов. Он сравнил 48 пациентов с психозами и 52 пациента без психозов, которые пытались совершить убийства. Макдональд не считал, что его исследование имеет прогностическую ценность; его выборка была слишком маленькой и нерепрезентативной. Однако другие ученые решили, что постулаты Макдональда стоит проверить.
Команда психиатров поделила 84 преступника, сидящих в тюрьме, на две группы: неагрессивные (53) и агрессивно-жестокие (31). Исследователи утверждали, что сорок три человека из группы жестоких преступников демонстрировали один или два признака из триады, а сорок пять – все три. Их исследование тоже было нерепрезентативным и плохо продуманным. Когда другие попытались повторить его на рандомизированных группах, результат получился даже не близким. Тем не менее некоторые криминологи продолжают применять теорию триады, относя ее в первую очередь к серийным убийцам, а в литературе эта связь – случайная! – считается чуть ли не обязательной. Некоторые жестокие преступники действительно увлекались поджигательством, издевались над животными или писали в постель после пяти лет, но ни в одном качественно разработанном исследовании триада не проявилась в большинстве случаев. Рейдер демонстрировал только один признак – жестокость к животным.
«Я пошел в школу в 1951-м – школа была старая, деревянная, и там учились все восемь классов. Мою учительницу звали мисс Салливан. Я влюбился в нее. Она была привлекательная, очень хорошо учила и с пониманием относилась к нам. Помню, она занималась со мной дополнительно, потому что у меня были проблемы с обучением. Папа тоже отставал по правописанию и математике, но он интересовался историей и спортом. Он работал на двух работах и мало времени проводил с нами, но его наши оценки интересовали куда больше, чем маму.
Во втором классе у меня начались проблемы с длинными словами. До сих пор мне часто приходится проверять сложные слова по словарю. Тогда в школе учили звуковому письму, а не орфографии, и мне было особенно тяжело. Я хотел, чтобы родители больше уделяли мне времени, занимались со мной, потому что это отражалось на моих оценках. Я стал стабильным троечником. Я неплохо показывал себя на рисовании, но отставал по английскому, математике и естественным наукам. (До сих пор мне нравится учить слова, писать и решать примеры по математике.) Для меня игры или фантазии были важнее домашних заданий. Домашние задания я всегда откладывал на последний момент.
Ребенком я был очень застенчив – почти до двадцати лет. Мама тоже была стеснительная, мне кажется. Она не любила скопления народа, не любила быть в центре внимания. Папа был более общительным, открытым. Я сильно боялся сцены, боялся выступать. Помню, в 1954-м, когда стала популярна научная фантастика, я написал рассказ «Сумасшедший ученый» и получил за него третий приз. Там было что-то про супербомбу, кажется, нейтронную, которая уничтожит не всех, а только плохих людей. Проблема заключалась в том, что мне надо было прочесть рассказ перед всем классом. Это было для меня нелегко. Я по сей день считаю, что отставание в учебе, стеснительность и неловкость впоследствии привели меня на темную сторону.
Я не знаю, какой у меня IQ. В старшей школе я освоил арифметику, но только после дополнительных занятий. У меня проблемы с правописанием. Я был «худшим в мире» по нему. Все равно мне кажется что я достаточно умен и обладаю здравым смыслом и самоконтролем.
С девочками у меня в начальной школе не ладилось. На вечеринках я стоял у стенки. Когда мы еще жили на Сентрал и Мэдисон, у меня появилась первая подружка. Потом, во втором-третьем классе, «ТБ» стала следующей. Я провожал ее до дома и носил ее книжки. Она разрешала мне играть с ее собакой, пекла для меня печенье, но была скорее пацанкой. Внешне она ничем не выделялась, но мне нравилась. Когда ее семья переехала, мое сердце было разбито.
Я знакомился с девочками в церкви, в воскресной школе. Одна из них, «СБ», о, я по-настоящему влюбился в нее. «Щенячья любовь» в раннем возрасте, около десяти лет. Она была дочерью церковного пастора. Мы встречались с ней дома, вечерами. У них в подвале была комната, где мы играли в настольные игры, в карты и смотрели телевизор. При каждой возможности я старался остаться с ней наедине. Мы обменивались подарками на Рождество, дни рождения и праздники. [Став взрослым] Я все еще помню, какой она была очаровательной. Я вел дневник и писал про каждый вечер, проведенный с ней. Когда они переехали в другую церковь близ Канзас-Сити, я долго плакал. Мне казалось, я теряю всех девочек, которые мне нравятся.
Насколько я помню, сексуальное образование началось у нас в 6–8-м классах, оно было даже в церкви, то есть примерно в 1959–1961 годах. В то время образование реформировали: мы смотрели в школе фильмы, но они не выходили за рамки пчелок и бабочек. Папа рассказал мне о сексе слишком поздно и не особенно вдавался в детали. Он сказал: «Никогда не ложись с девочкой в одну постель». Мама вообще этого не обсуждала. Поэтому я был очень застенчивым. Я мало что понимал про девочек, пока не стал подростком. Большинство моих детских подружек были пацанками, за исключением моей щенячьей любви в Лютеранской церкви Синай.
В детстве у меня были приступы: падал сахар крови. Я всегда носил с собой печенье или арахисовое масло. Низкая глюкоза и гликоген могут вызывать приступы агрессии. Мозгу нужно 80 миллиграммов глюкозы в минуту, чтобы правильно функционировать. Если уровень падает, начинается нервозность и раздражительность. У меня все это было – до такой степени, что я не мог нормально соображать. Гнева я не чувствовал, но все вокруг словно расплывалось, становилось нереальным».
Рейдер посещал старшую школу Уичито-Хайтс с 1959 по 1963 год. Он также подрабатывал с частичной занятостью. «Когда я начал подрабатывать, оценки у меня ухудшились. Опять английский, математика, сложные предметы, которые мне не давались. Зато я был все время занят, зарабатывал деньги. Как большинство мальчишек, я хотел производить впечатление и копил на машину, поэтому работа была для меня важней школы».
Ему было семнадцать, когда он получил серьезную травму головы. «В 1962-м в Церкви Синай устраивали рождественскую вечеринку для молодежи. Мы ездили от дома к дому и в каждом ели по одному праздничному блюду, а потом скорей мчались к следующему. Частью веселья были гонки на машинах; и тут-то я попал в переделку. Ночь была туманная, середина декабря. Я знал короткий путь, чтобы доехать до следующего дома первым – тот располагался, как забавно, на Гидравлик-стрит (название, символизирующее силу и давление, улице, где происходили многие важные вещи, там жили несколько моих жертв и несколько девушек, с которыми я встречался). Я гнал слишком быстро для таких погодных условий и свалился в кювет на повороте дороги. Просто не успел среагировать. «Бах!» – и лобовое стекло разбилось. Я сильно порезал левую руку, хотя был в перчатках. Порез проходил прямо по суставу пальца. Еще сильней был порез на правом виске, в углу глаза. Повсюду была кровь, я был словно в лихорадке. Мой пассажир громко стонал. Он ударился о боковую стойку.