Лана Гнедко
И прошло пять сороков…
И наступили другие времена…
Всё здесь так, и не так…
Только лица те же…
Или? Хотя…что гадать? Не лучше ли сказ начать?
Что в нем правда, а что кривда – решать не нам…
1. Свой срок есть у каждого
– Мы не имеем права вмешиваться…
– Вернее, применять свои способности, брат. А если стать человеком, как все? Тогда я имею право остаться со своим народом?
– Ты же знаешь, что за этим стоит. И что для этого надо сделать…
– Да. Разделение…и рождение новой жизни.
– Я не могу тебе помешать, сестра. Сам бы так сделал, если бы мог. Ты уже нашла того, кто поможет тебе в этом?
– Да. Но…как лучше поступить потом?
– Сотри все события. Так легче будет – и тебе, и ему.
– Хорошо. Я тоже так думаю. Благодарю тебя. И…пока есть хоть малейший шанс спасти и сохранить для Утра Сварога самое ценное, ты должен это сделать. Оно близко, а пока предрассветное время, самое мрачное….потому я останусь здесь. А, там, – она указала жестом вверх, впервые я хотела бы, чтобы мое видение будущего не оправдалось, ой, как бы мне этого хотелось, брат…но зато я смогу тебе помочь, указывая вам Путь…
– Тяжелую долю ты выбрала…
– А разве у тебя легче? Или проще? Я буду делать то, что могу сделать. И – что не могу тоже…
– Прощай, сестра!
– До встречи! Ты узнаешь меня, я верю!
…долго шли воины…туда, где они надеялись, что смогут сохранить и сберечь самое ценное, что было у их народа. И проползут во тьме лета под покровом мрака, но однажды свет далекой звезды разбудит их и укажет Путь…
Той самой звезды, что будет спасать тех, кто, стоя на перепутье, выберет свой Путь, единственный и верный…
И станут просыпаться воины – в потомках, и пробудятся былые навыки, и будет крепчать из лета в лето Дух их – тот, что не истребить никому и никогда…но это будет уже другой сказ…
Много вод утекло и камней разрушилось с тех пор…
Казалось бы – и память должна раствориться без следа вслед за ними. Ан – нет…
Настает срок, и и просыпается она. В тревожных снах потомков, смутных видениях, и заставляет очнуться от забвения. А поля безбрежные заполняют воины доблестные— и стоят дозором, и кто прозревает – тот и видит их. И будоражит умы прошлое, и встают картины…
Картины, что о славных делах нам ведают, и те, что так хотелось бы предать забвению. Но как ни гоняй камушек в ботинке – все равно почувствуешь…
И срок свой у каждой картинки свой…
Иная сразу откроется, и все тайны раскроет, а иную еще и понять бы. Хранит такая картинка свою тайну преданно, по чуть-чуть приоткрывая покрывала забвения. И кажется, что и не разуметь уже это никому, ан нет – глядишь, и воды вспять встают, и песок вновь в камень собирается. Вот тогда-то и начинает звучать самая сокрытая тайна – и не заглушить её уже никому. Видать, дождалась и эта тайна своего срока…
2 Знакомство
В раздумье был боярин. В пору бы Вече собрать, да что молвить он может пред своим народом?
Лгать – не его, а правда…
Он и сам сейчас не ведал: где Правда, а где кривда.
Все перемешалось, и отыскать верный Путь – вот что было для него самым важным.
А тут еще и матушка постоянно твердила, что негоже в его летах без верной дружины быть. Так и сгинет, не продолжив свой Род! А Род-то знатным был!
Послужили его предки во славу землицы родной, защищая её от ворогов. Не жиром, а доблестью и отвагой подтверждали свой чин, и давным давно стали занимать почетное место в Думе.
Потому и пошел к Волховице, поддавшись на уговоры матушки. Вернее, чтоб успокоить её, хотя и далось ему это с трудом, совершив усилие над собой. Но раз уж пообещал матушке – то выполнит. Старшие его братья давно сгинули: кто в открытом сражении, приумножив громкую славу Рода, а кто и без вести пропал в дальних походах.
Конечно, не о дружине хотел её просить, другое его волновало.
Давно про нее слыхал: мол, ведает тайнами, да не каждому их открывает. А вот в помощи редко кому отказывает. Он, как и многие бояре, не так давно перестал доверять и даже прислушиваться к тому, о чем вещали волхвы: уж больно противоречивые были их речи!
Так ежели они в таком замешательстве, то как другим отыскать верный Путь?
А тут даже не волхв, а неизвестно откуда появившаяся Волховица.
Может, и долго бы еще он раздумывал: встречаться или нет с Волховицей, как сообщил его постовой, что сама та явилась и встречи ожидает…
Она появилась пред ним внезапно, лишь он ощутил, как будто легкий ветерок коснулся его лица. И, хотя он ни разу не встречался с ней, но узнал сразу, что пред ним та самая Волховица, что вступила в открытую схватку с самим Борочуном, самим сильным, и, по слухам, самым злопамятным волхвом.
–Приветствую тебя, боярин! Дозволь пройти, да слово молвить, – произнесла она.
– И тебе поклон, коль не шутишь, – встал он, и жестом предложил присесть на скамью.
– Да какие уж шутки, – с горечью ответила гостья, присев на край предложенного места.
– А как звать-величать тебя? А то все Волховица, да Волховица, – спросил он.
– А чем тебе так не по нраву? Звать – достаточно обратиться ко мне с просьбой, либо вопросом, и ежели стоящее – то и ответ получишь, а коли надобность какая возникает – сама явлюсь. А вот величать…не те времена сейчас, чтобы величаться. Народ наш норовят уничтожить под покровом Ночи Сварога, и вероятность этого ой как велика!
Дружина – жена (старосл.), Жир, злато – золото
– А что ж сейчас явилась? Вроде не звал, хотя и слыхивал не раз о тебе, Хотя, признаюсь
встречи желал…
– Эх, неужто позабыл ты про навыки свои пластунские, что с малых тебя обучали старцы? Сильнее и быстрее любого зова мысли твои. Время не терпит уже более, потому и явилась сама.
– В чем нужда твоя, Волховица? Постараюсь помочь тебе, ежели в силах моих будет.
– Наоборот, боярин…это я могу помочь…
– В чем же? – усмехнулся он. – Неужто в делах ратных? Ты, прости уж за резкость, но не след девке, даже такой, как ты, средь воинов моих смуту сеять. А ничего боле ты вряд ли и сможешь.
– Посмеяться бы, да время не то. И не о том ты мыслишь сейчас, воин…видать, не готов ты еще меня услышать…а дале…и поздно может быть…
С этими словами Волховица встала, и, как вновь показалось боярину, растворилась в возникшем тумане, лишь свежесть как от грозы осталась.
И – показалось боярину, что он был уже когда-то знаком с Волховицей, и именно так она всегда и покидала его – растворяясь в легкой дымке. Но как такое может быть? Он точно знал, что не встречался с ней. Хотя…кто их знает, этих волхвов – и на что они способны, в этом он убеждался не раз. Да и за время радения вместе со своими пластунами он всякого навидался. Некоторым их способностям он обучился, но некоторые так и остались за гранью его понимания…
…да, дерзка Волховица. И и вроде и путь не указала, но показалось боярину, что начал рассеиваться туман происходящего, события стали выстраиваться в логическую череду, и начал он понимать их. Может, стоит все-таки обратиться к волхву? Спросить совета. Но – какому? С недавних пор перестал он ладить с Великим Волхвом – Борочуном. Уж больно тот стал склонять совет на сторону союза с Ляпайоне. Так, гляди, и до Большой Ектиньи дело дойдет! И ведь есть те, кто его поддерживает! А ежели обратиться к другим? Слыхивал он про волхва, что не кичится (надеюсь, и не будет впредь!) своими знаниями и умениями, да и настрой у него верный. Кажется, Рагощ его зовут. Но вот незадача: нет времени на встречи, недосуг ему отправляться в путь, надобно свои рубежи проверят.
Да, верно, так и следует сделать. Боеслав вышел палат. Обычно ему это помогало: посмотреть в ночное небо, отыскать там среди множества светил одну звезду – что, может, светит и не ярче других, но манит своей загадочностью. Но, что самое важное – Бояславу казалось, что звезда слышит его, и подсказывает верный путь. Не раз она ему помогала в его походах, и только благодаря ей он всегда определял верный путь.
– Что скажешь, Путеводная Звезда? – зычно крикнул Боеслав в ночное небо?
И показалось воину, что ответила ему его Звезда. Как? Не словами, а образами, что возникли пред разумом его. Не след, верно, ему было бросать своих дружников, да и время не то. А вот ежели послать к нему кого-либо? И не с вопросами, а на обучение? И снова обратился он к ночному светилу:
– Подскажи еще: кого след мне послать к волхву? Кто сдюжит, и, чтоб Великий Волхв принял его?
И увидал Боеслав Гардибора – знал он этого отрока давно, сын он был знатного боярина, но ничем не выказывал своего звания по праву рождения, на равных с простыми воинами обучался науке. Хотел он было отослать его к пластунам – да не приняли те, мол, надобно сызмальства обучаться у них, а сейчас время упущено. Да и другой рок у него, как сказал ему атаман пластунов. И внял ему Боеслав, ибо не раз верные советы давал атаман.
А, что? Гардибор смышлен и проворен, вот его и отправить к Рагощу! Гляди, и познает науку волхвов, а ежели не сдюжит – ну и то ладно, зато будет он знать про настрой волхва. Сказано – сделано, и был отправлен отрок Гардибор на обучение к волхву Рагощу. Долгий путь ему предстоял, навстречу Яриле Всесветлому.
3. Тьма наступает
Тяжелые времена настали для Ордена. Не успев оправиться от событий, произошедших восемь сороков назад, восстановить разрушенное и восполнить потери родичей, как наступил еще более мрачный период…
Мало того, что вороги всяческими уловками пытались разрушить Орден, раздробив на мелкие княжества а потом их захватить, ведь такое удалось им западнее Мерека как раз восемь сороков назад, но и внутри Ордена всячески пытались внести смуту.
Да и сам Мерек стал превращаться не в стольный град, коим можно было бы гордиться, а в стойло для всего мерзостного, что только мог придумать изощренный ум. Да, ростки это были еще раньше, когда было позволено Мереку стать центром торгового люда, вот и не удержались бояре Мерека, прельстились златом да помыслами ложными. Потому и получилось восемь сороков назад отсечь часть земель от Ордена, что направлены, куда Ярило свой путь устремляет. Вовремя не распознали смрад, что стал проникать в умы да помыслы, вот и поплатились.
А потом, когда бояре смолчали, и приняли самозванца, что взамен их царя прибыл из чужедальных земель – то и вообще все покатилось под откос.
Правда, надобно признать, что не смог самозванец оставаться в Мереке, и поспешил восстановить былой град, благо как раз в то время воды Студеного моря отступили и оголили былое величие.
Правда, не обошлось и без подлога – якобы самозванец сам построил град стольный, да ладно уж! Хорошо хоть, что не разрушил – и то благо.
И, что самое опасное – многие бояре Ордена поддались тому поветрию. Кто-то из них возгордился не по чину, кто-то перестал прислушиваться к советам волхвов, уверовав в собственную силу, а кто-то и поддался соблазну жира. Были и те, что переметнулись к самозванцу, прельстившись обещанными подарками. Самозванец так и сделал: щедро одарил их землями, отобранными у тех, кто не принял его власть, да и чинами так засыпал, что и позабыли бояре былое, и отреклись от предков и Рода своего. И что из того разрушительней – неведомо. Видать, и правда наступила тогда пора полночи Ночи Сварога. Даже среди волхвов не было былой сплоченности, стали раздаваться и оттуда довольно странные, а порой и откровенно провокационные призывы и советы. Да, не одно столетие шла борьба за земли, за народ, за души. А что уж за сёдня гутарить – близился разсвет, самое темное и хладное время…
И можно было бы все беды на это и свалить, но…Боги не имели права как прежде помогать своим чадам. Еще восемь сороков назад они должны были оставить Явь, но…
Когда угроза уничтожения могла оставить их? Удалось тогда спасти Орден, но лишились некоторых земель. И – полный запрет на присутствие в Яви. Только брат с сестрой смогли остаться: на Великом Суде Галактик они смогли доказать, что имели такое право вопреки всему: они покровительствовали этим землям и своему народу. Но впредь им особо было сказано: за малейшее вмешательство будут растворены. Но это уже совсем другая сказка. А пока…маялись чада в ночи, сбивались с Пути, не дойдя до Дороги, прокладывая новые Тропы, идя в никуда…
…совет бояр шумел…и когда-то должно было в этом поставить точку, ведь в противном случае недалеко и до истребления всего Рода человеческого.
Потому все чаще и звучали слова в поддержку объединения.
Вот только с кем?
С Мереком – за это почти все были «за», ведь до сего времени Мерек считали своим градом, стольным всех купцов, хотя и был он давно на особом положении – особенно с тех пор, как самозванца выгнали из него.
Но стали все чаще звучать доводы в пользу дальнейшего объединения, хотя здесь уже делились на группы.
Кто-то ратовал за Ляпайоне, кто – за Алексашку, и доводов "за" и "против" у каждой стороны было множество…
Первые склонялись на сторону чужеземца – ведь он смог не просто противостоять, но и объединял всех против набирающей силы островной империи, которая как наступающее чумное облако уничтожало все на своем пути, приходя на новые земли. И аппетит её все нарастал, который надо было незамедлительно остановить.
Потому и послали в Лютецию тонака Батизара. Хоть и юн он был, но отличился в боях небывалой отвагой. А главное – был он сыном Велеяра, и многие бояре хотели потрафить тому. Против был один Боеслав – именно в юности и видел он просчет: на неокрепшего духом отрока могло обрушиться неведомое. Узрел Боеслав в проявленной отваге Батизара больше заносчивости, чем доблести, да не стал об этом говорить. Вдруг и вправду он неверно понял? Ведь никто другой этого не заметил.
А намедни отказался Ляпайоне от своих планов объединения с Большой Ектеньей, решив обратить свой взор на общего их врага -островитян, решив освободить нижние земли, на которые возложили те сейчас свои права. А ведь восемь сороков назад они были еще частью Великого Ордена…
Многие бояре тогда предложили подождать: кто кого? Но решили пока послов оставить в Лютеции. События стали развиваться с такой скоростью, что надо было быть в курсе всех всего.
И что же?
Сработала удавка островитян, которые не на шутку испугались дерзких имперских планов Ляпайоне. Потерпев от них поражение, решил самозваный император обратить свой взор на Орден.
Были и те, кто молвил: ну как можно довериться тому, кто сам неизвестно чьего рода-племени, и прокладывал себе дорогу к власти, не взирая на жертвы. Тот еще "фрукт"! А власть он ой как любил! Жажда обладать ею так им овладела, что порой Ляпайоне становился гораздо опасней островитян. Чего стоил его договор с Павлушкой? И к чему он привел? Еще неизвестно, откуда об их замыслам узнали островитяне, но среагировали быстро, за что и поплатился жизнью Павлушка. И что можно было ждать от сына, предавшего своего отца? Можно было понять и Ляпайоне, когда тот смирился с тем, что уговор их держав был расторгнут. Хотя, конечно, остались связи, и вряд ли Ляпайоне полностью отказался от союза и с Алексашкой.
Но то – их дела, а сейчас в Думе настали тяжкие времена, и не след было заниматься кем-то на стороне. Да, именно так многие и решили: пусть разбираются западники сами, а им недосуг. Были в Думе и те, кто-то ратовал за всеобщее объединение, и в первый из них – волхв Борочун.
Ругал он бояр: мол, сами виноваты, надо было вовремя поклониться, да и был бы мир! Хотя сам он вел себя совсем по-иному: повздорил с другими волхвами, обозвав их неучами, а Волховицу вообще всячески старался при встрече задеть, противореча ей во всем.
Если доводилось им где бывать вместе – все делал наперекор! Но не это стало основным в его нраве – а стал он силу высасывать из тех, кто был ближе и кто хотел ему помочь. Именно такой и была Волховица, потому и накидывался он на нее как упырь, и таяла та после встреч с Борочуном. Заметил это и брат её, и и потому однажды, в очередной раз отследив это, оборвал этот поток. Было это как раз накануне его прощания с Волховицей, и он как мог постарался её оградить от таких вот «упырей»…
А итог был предсказуем: лишившись подпитки силы, Борочун вспылил на очередном думском собрании, и резко покинул его. Дальнейшим было его посещение волхвов – и там было то же…
В молчании провожали его, не остановив ни бояре, ни волхвы.
Каждый выбирает сам свой Путь, и не след волхву в том перечить…
Затаил обиду Борочун, и решил отомстить своим обидчикам. И первой была Волховица.
4. Новые мысли, новые планы…
Затаенная обида всегда опасней открытой борьбы. Утолить её страсть редко удается, с каждым событием она только растет, и кто ведает, к чему может привести.
Так было и с Борочуном – попал он в зависимость, и внутреннее упорство требовало от него действий. Он хорошо помнил, что произошло восемь сороков назад, и именно тогда там стала обретать силу его обида.
Он считал, что потерпели поражение и потеряли земли только из-за того, что слушались не его, а этих зазнаек, якобы представлявших Богов – брата с сестрой. Подумаешь, спасители Ордена и земель! А почему же тогда допустили такое? Сколько народа погибло, сколько было угнано в полон?
А другие покровители? И то хуже – совсем покинули их, бросив на произвол неведомых сил.
Он давно утверждал, что пора уж обратить свой взор на других покровителей. Подумаешь, вера у них – да предательство это! Весь мир давно уже отказался от прежней веры, и наступила пора религий. И кто оказался победителем? Именно те, кто отказался от старых Богов, отдав себя во власть религиозных властителей. Сколько империй было создано, и они с каждым летом набирают силу!
Так что пора и у них создать нечто новое, и он, Борочун, может это возглавить!
Для этого у него есть все: сила, знания, опыт!
А на счет Алексашки – это вряд ли, слыхал он про его подлый нрав, к папе тоже обращаться вряд ли стоит. Хотя…предложить ему сотрудничество, а потом…время покажет.
А вот Ляпайоне нельзя упускать из вида – прыток он, хотя и горяч!
Но смог же договорить с Павлушкой, хотя последний и снискал себе славу довольно неуживчего ни с кем солдафона.
Так размышлял Борочун долгими ночами, и пришел к выводу, что хватить сидеть, надо действовать, объединять бояр, а там, гляди, и весь Орден станет за него!
На счет религии и папы – это он, пожалуй, хватил, а вот Ляпайоне…ведь есть у них первый враг – набирающие силу островитяне, которых надо остановить, пока те не наложили свою лапу на весь честной свет!
Сказано – значит, надо делать!
И стал посещать Борочун старинные Рода, чтобы вначале изведать – кто, что о чем думает, да и при удобном случае в разговоре старался посеять зерно сомнения в правильности решений Велеяра. Смущало его, что стал за Велеяра Батизар, но со временем, Борочун был уверен, что сможет доказать ему правильность своих действий. Да и возглавить Орден он сможет – а Борочуну же не власть надобна показная.
И совсем не был Борочун подлым – он был убежден в верности своих мыслей, и потому действия свои и слова посвящал своему Отечеству. Что ж, время покажет, кто был прав, а кому пора и на покой…
5. Обманчивый блеск
«Молодость более подвижна, и, надеюсь, Батизар сможет все понять», – так объяснил Велеяр Боеславу свое решение направить сына в Лютецию. И никакие доводы против не слышал он…
Но именно в его младости лет, отсутствии опыта и закаленности духа и был просчет – на неокрепшего отрока обрушилась дворцовая роскошь.
Не видя за ней той низости, которую так старательно блеском балов и приемов старались прикрыть, погрузился Батизар в мир интриг, заговоров и коварства, узрев в нём для себя неслыханное дотоле блаженство.
Да так, что сумел он в письмах увлечь этой показушностью свою сестру – Светозару.
Рождены они были в один день и час, потому и связь между ними была сильной, и чувствовали друг друга даже при разлуке, которая, кстати, всегда давалась с трудом. Но именно сестрица его не раз и спасала Батизара в походах, держа над ним обережный круг.
Знал о такой связи между детьми и Велеяр. Светозара, хоть и была юной девушкой, но с младых лет проявляла недюжинный ум, сметливость, и, что было редко для боярских детей – стойкость духа.
Потому и согласился с просьбой сына послать вслед за ним сестру – авось, вместе они смогут разобраться во всех хитросплетениях Лютеции. Сам Велеяр и представить не мог даже толику того образа жизни, который царил в столице. Да и за государство он не считал тех, кто совсем недавно коварством и подлостью завладели частью некогда охватывающего все земли Ордена. Тем паче не мог он в полной мере осознать подстерегавшую там его детей опасность. Были, конечно, у Ордена свои поглядчики в землях, дотоле бывших в Ордене, но по-разному они видели то, что происходило. Видать, давало знать их долгое пребывание в теперь уже ставших чужих землях. Да некоторые из и никогда и не видали свою Отчизну, так что ж от них можно было ждать? Рожденные под чужими знаменами, как им увидать свет Ярила истиный? Нужен был новый взгляд, незатуманенный.
Неспокойные были времена, опасны стали пути-дороги, но Светозара была еще тем сорванцом – переодевшись в мужские одежи, да старательно спрятав волосы (на что она не могла пойти – так это остричь их, хотя и доставляли в дороге они много неудобств, в том числе и риск быть раскрытой), отправилась она в дальний путь, взяв с собой всего двух воинов, верных друже её брата.
Велеяр согласился с этим, хотя и пришлось выстоять сопротивление его дружины. Хотя та сопротивлялась только тому, что Светозара отправилась в Лютецию без пышности. Она была очарована письмами Батизара о новой столице, увидав в них только внешний блеск. Но Велеяр согласился с дочерью в том, что такой путь будет безопасней. Отправилась со Светозарой только её подруга, Зареслава. Напросилась та в дальнюю поездку потому, что давно ей нравился брат Светозры, Батизар. Да только тот никак не выказывал к ней интереса. Потому и надеялась Зареслава добиться в Лютеции ответных чувств. Слыхала она, что воздух в том граде буквально объят любовными страстями. О том ей поведал совсем недавно старый волхв, что навещал её батюшку. И хотя был тот далеко не такого именитого роду, как Велеяр, но долгая была беседа, после которой и позвал Зареславу батюшка, да и сам предложил ей отправиться в Лютецию со Светозарой.
Им хватило пары девятин, чтобы прибыть в Лютецию. Радости при встрече не было предела. И Батизар поспешил познакомить свою сестру со всем, что так понравилось ему. Светозара увидала тот стиль жизни, о котором прежде даже не слыхивала. И во всем ей вторила Зареслава, стараясь никуда не отпускать одну её подругу. И совсем не потому, чтоб уберечь, а чтоб самой познать все прелести новой, неведомой жизни.
Балы, приемы, выезды на охоту…
Наконец-то пригодилось умение не просто сидеть в седле, а и умело управлять лошадью, а уж о меткости молодых русичей стали ходить слухи по всей Лютеции.
Немного смущало Светозару довольно пренебрежительное отношение к порядку, а тем паче к чистоте, но…
Это все искупало блеск и пышность нарядов, а также ей понравилась такая изящная штучка с ароматом, с помощью которого можно было как бы отгородится от уличного смрада. И, потом, ведь пешком она не гуляла по Лютеции, только в экипаже, и что ей до нечистот, льющихся из окон по улицам!
Была Светозара представлена братом самому Ляпайоне, и сразу же им очарована! Жаль, что был он уже женат, хотя…
Пообщавшись с другими особами при дворе, Светозара поняла, что нравы здесь совсем другие, нежели у них! При том, что Зареслава постоянно ей твердила, что жена – это вообще не помеха! К тому же и лучше – значит, у неё будет только одна, которую надо превзойти в глазах самопровозглашенного императора!
Как же нынешняя жизнь отличалась от суровых правил и обычаев, царивших в её семье! Но Лютеция есть Лютеция, и Светозара постепенно стала забывать о множестве былых приличиях, и освоила нынешние. И в том ей верной напарницей была Зареслава. Она даже предложила называть друг друга на новый лад, забыть, по её словам, доморощенные их имена. Светозаре она предложила представляться как Селеста, небесная. Батизару она предложила имя Бернар – ведь он могуч, как медведь. А себе она подобрала имя Женевьев – так её однажды назвал один вельможа, увидавший её скачущей на коне, когда белокурые её волосы развевались на ветру.
6. Иная жизнь
Иногда Светозаре по ночам снилось, что приезжает батюшка и забирает её обратно домой. А там – не понежишься в кровати до обеда, надобно спозаранку подниматься, да делами заниматься! Праздность совсем не в чести у них, каким бы знатным ты ни был! Зато здесь…
Светозара даже представить не могла в самых безудержных фантазиях, что можно устать от безделия.
Но это была такая приятная усталость…
Томно потягиваясь в постели, можно было и помечтать неспешно, пока челядь подготовит утреннее умывание. Конечно, странностей нынешнего уклада, особо в том что касалось чистоты, здесь было немеряно, но Светозара их не приняла, стараясь соблюдать домашние привычки. На баню, конечно, рассчитывать не приходилось, здесь об этом и слыхом не слыхивали, но вот утреннее и вечернее омовение она соблюдала. Но…добавила к ним привычки здешние. Это касалось необычного напитка. Поначалу он показался ей горькой жижей со странным вкусом, и она с трудом сдерживалась, когда ей предлагали отведать кофею на приемах, но потом ей показалось, что она стала понимать магию этого напитка и пристрастилась к нему.
Да, как раз и мечталось замечательно с чашечкой кофею, рисуя картинки одна заманчивей другой! Особенно про…Ляпайоне.
Но как бы ни была увлечена юная девушка иной жизнью, чтила она заповеди чести, что впитала с молоком матушки. И, если и мечтала о жарких объятиях Ляпайоне, то только с одним условием: после свадьбы!
Ну что ему стоило развестись с его дурнушкой? Так не один раз говорила ей Зареслава, ой, Женевьев, так она просила её называть.
Это у неё на родине о таком можно было и не помышлять, а здесь отношение к такому очень просто. Видать, не освящались Родом брачные узы, потому так просто разрывались.
И уж точно не одного наследника она не замедлит подарить своему избраннику.
Был того же мнения и братец её, вернее, все для этого делал: устраивал нечаянные встречи сестрицы с императором, да еще и подливал маслица в разгорающийся костер страсти. И если для Ляпайоне это было очередной интрижкой, то для Светозары…
Девушка не на шутку увлеклась, принимая за истинное чувство привычный в Лютеции флирт. Была она чистой и неискушенной в амурных делах, а про флирт да кокетство и во сне не слыхивала!
Женевьев однажды обронила, что ей уже давно пора оставить эти старомодные привычки: мол, после свадьбы, подумаешь! Сама она давно перестала блюсти себя, соблазнив Батизара, вернее, Бернара! Но хитрила сама: знала, что тот обязательно исполнит свое обещание обвенчаться.
И так она была убедительна, что смогла внушить мысль о Светозаре и Бернару, чтобы тот ускорил события, видя, что его сестру смущает такой напор и нынешние нравы. Послал он гонцов с письмом к батюшке с просьбой о благословении союза Светозары с Ляпайоне. Но наказал: прежде подать письмо матушке, дабы она подготовила благоприятное время для новостей и его просьбы: знал про суровый нрав батюшки…
И не зря – Велеяр вспылил: как посмели его дети прельститься на этот фальшивый лоск? И тут же отправил ответ: немедля возвернуться домой обоим! И послал новых гонцов в Лютецию, решив, что прежние устали. Да и не мог на них уже положиться: их умы тоже были замутнены призрачным блеском самозванцев! Да еще и подписался его сын по-странному, не нареченным именем. Вот еще!
Но тщетно это все было: успели прибывшие гонцы порассказать о всех «прелестях» той жизни. И стал еще больше заполнять яд лживых примеров неокрепшие души. Нашлись и среди бояр те, кто увлекся этими россказнями. Несколько из таких высказали желание самолично навестить Лютецию – якобы с тем, чтобы подтвердить или опровергнуть все слухи о «той» жизни.
Светозара была очень расстроена таким откликом батюшки, и собралась уже было немедля последовать домой, но остановил её Батизар с вновь прибывшими боярами: мол, уехать домой всегда они успеют, а напоследок стоит посетить сегодняшний прием у самого Ляпайоне! Тем паче, что у них было особое приглашение, ведь устраивался он в честь самой Светозары, в чем его страстно поддержала Женевьев. Как? Домой? Не для того она с таким трудом добилась своего путешествия в эту далекую, и такую влекуще-манящую страну!
Ну разве могла Светозара устоять?
7. Пришла беда-открывай ворота…
Велеяр знал своего сына. И вынужден был признать, что упустил его, вовремя не заметил, как превращался тот из милого мальчугана в юнца, больше интересующегося собой…
Тяжелы были роды у его дружины, дети были слабыми, вот и поддался на уговоры, и не стал сызмальства заниматься с сыном воинскими забавами. И больше среди нянек проводил время Батизар. А те уж были рады стараться да улюлюкать песни сладостные, да медоточивые…
Даже волхв нарек его совсем другим именем, что было наказано ему! Но своенравен был Борочун, да накануне повздорил он с Велеяром, и решил так ему показать свою власть!
А вот дочь радовала именитого боярина: хоть и росла сорванцом, но готова была на познание всех умелостей, а уж о нраве её добром и отзывчивом знали не только домашние. Никогда не бездельничала, и все дела спорились у неё. Да и времена настали в ту пору смутные, все боле в походах время своё проводил Велеяр, не было времени на воспитание сына.
Вот если бы все было наоборот! Но что есть – то есть…
Потому, отправив гонца с наказом возвернуться домой, вслед снарядил своих верных воинов, чтобы в любом исходе дела доставили ему детей!
Послал было гонцов Велеяр, да не успели они отбыть. Был объявлен всеобщий сбор, дабы провести ревизию всего воинства: уж больно тревожные вести стали поступать из кабинета Алексашки.
Проведали тайные посланники, что готовил тот коварный замысел: объединиться с новоявленным императором, чтобы покончить с ненавистным всем самозванцам Союзом, родиной народов вольных. А сам-то был марионеткой островитян…
А, судя по донесениям Батизара ( все-таки посылал он отчеты в Думу, хотя странно, что время находил даже на их начертание!), Ляпайоне больше склонялся к дружбе с Орденом, а не с Большой Ектеньи, памятуя о провале похода вместе с Павлушкой против колониальных притязаний островитян.
…давно не бывало такого жесткого обсуждения в Думе. Чего греха таить – разные были бояре, и не все считали главным для себя честь и доблесть. И сегодня, к сожалению, отнюдь не каждый был готов положить живот свой во славу своей Родины. Были и такие, что превыше всего стали ценить удобства, злато и меха, мечтая возлежать на последних, вкушая изысканные яства, и любуясь молодухой. До открытого распутства, конечно, еще не доходило, но…