Лариса Агафонова
Заглянуть за горизонт
Катерина. Маленькие радости
Катюша родилась в срок, легко, не мучая маму. Она, как сказала акушерка, сразу улыбнулась новому миру. Этакая солнечная девочка с серыми крупными глазками и тёмными, с едва заметной рыжиной, волосиками. Краснолицая, сморщенная, она казалась Валентине самым красивым ребёнком в мире. Девушка оказалась сумасшедшей мамашей, по первому писку срывавшейся к доченьке, хотя малышка росла спокойной и не требовала особого внимания.
Спокойная, самостоятельная, но очень ревнивая, Катюша не терпела никого рядом с Валей. Она могла часами играть в кроватке, не требуя маминой заботы, но, как только кто-то из соседей заходил в комнату, Катюшка начинала громко плакать, требуя, чтобы мама взяла её на ручки и разговаривала только с ней. «Собственница», – улыбалась Валентина. «Эгоистка», – качали головой знакомые. «Настоящая мамина дочка», – умилялись друзья.
Валентина дала Кате своё отчество – Степановна, а вот фамилию менять не решилась, становиться опять Наливайко ей не хотелось. Так они с дочкой остались Мироненко.
Теперь уже Оля часто сидела с двумя девочками, Аллочкой и Катюшей, давая возможность Валентине сходить по неотложным делам. Разница в возрасте у девочек была небольшая, после года и вовсе стала незаметной. Катя росла крепенькой, пошла в девять месяцев, рано заговорила. Девочки воспитывались рядом, почти как сестрички, не делили игрушки и вкусняшки. Единственное, что отличало их, – состав семьи.
Валентина рано вышла из декрета, отдав Катю в ясли. Не хотелось, конечно, лишать доченьку домашнего комфорта, но надо было работать. Сколько слёз пролила Валя, оставляя малышку в детской группе, сколько дум передумала, но выхода не было. «Эх, была бы у меня мать нормальная, можно было её привезти, понянчилась бы с внученькой! – размышляла Валя. – И Катюшка под присмотром, и я была бы спокойной, да и мама городской жизнью пожила, без этой бесконечной деревенской работы. Но что уж мечтать, коли не сложилось».
В раннем детстве дочка часто болела, простужалась от любого сквозняка, и врач в поликлинике посоветовал вывозить девочку на море, чтобы укреплять иммунитет. Первый раз Валя заняла деньги на поездку у друзей, потом долго отдавала с зарплаты, урезая повседневные траты. Поездка на море помогла, Катюшка почти не болела весь следующий год. Стало очевидным, что ездить на побережье нужно регулярно. Но даже с учётом скромного проживания в частном секторе, в проходной комнате, такие путешествия обходились довольно дорого.
Подумав, Валя пошла на курсы массажистов, надо же было где-то найти дополнительный источник доходов. Руки у женщины были по-крестьянски сильные, но при этом они хорошо чувствовали проблемные места. Валя и раньше снимала головную боль у подружек своим массажем. Изучив теорию, она почувствовала себя увереннее и стала регулярно приглашать клиентов на дом.
Конечно, это был не совсем законный способ зарабатывать деньги (налоги-то не платились), но многие преподаватели промышляли этим: кто-то репетиторствовал, кто-то вёл секции, некоторые, как Валентина, делали массажи. Валю передавали по цепочке, хвалили её чуткие руки, и скоро она могла уже выбирать клиентов сама.
Одно из тёплых детских воспоминаний: Катя сидит на маленьком стульчике, играет со своей обожаемой тряпичной куклой (была у неё такая любимица в нарядном белом платьице, сшитом мамой), а мама сильными руками мнёт чью-то спину. И каждый раз, подняв голову, улыбается доченьке. И девочка жмурится от спокойного тихого счастья.
Катюша рано стала самостоятельной. В пять лет ходила в магазин за хлебом и овощами, в шесть научилась готовить яичницу и гордилась тем, что кормит маму после работы. Воскресенье Валентина полностью освобождала для общения с доченькой. Они просыпались, валялись в кровати, неспешно строили планы, завтракали непременно блинчиками и шли гулять: в кино на утренний сеанс, в парк аттракционов или в любимый обеими цирк. Это было только их время. Катя обожала такие воскресные вылазки, потому что чувствовала себя самой главной, единственной в маминой жизни.
Жизнь казалась безмятежно-ласковой, как небо, когда на него глядишь, запрокинув голову, а по гладкому голубому покрывалу плывут белые пушистые облака, в которых угадываются разные фигурки. Катя то и дело поднимала голову и застывала в изумлении: так быстро меняются картинки, не уследишь.
Отец. Не ждали… и правильно делали!
Спокойная и размеренная жизнь едва не рухнула промозглым ноябрьским вечером. Катюша оставалась одна дома. Тётя Оля привела её и Аллу из садика, мама была на массаже. Тусклая осенняя погода за окном не радовала, моросил пробирающий до костей дождик. Девочки на захотели играть и разошлись каждая по своим комнатам. Когда раздался стук в дверь, Катюша, не спрашивая «кто» (у них в общежитии и на ключ-то мало кто запирался), распахнула дверь. На пороге стоял «большой дядька», как она потом рассказывала маме. Мужчина вошёл в комнату, присел на корточки и, не поздоровавшись, спросил:
– Ты Катя?
– Да, – отчего-то смутившись, ответила всегда бойкая Катюша.
– Похожа, наша порода, – внимательно оглядев девочку, пробурчал мужчина. – Я твой папа, зовут меня Руслан, если твоя мать тебе не говорила. Я приехал тебя забрать. Хватит, нажилась здесь, поживёшь теперь со мной.
Девочка задрожала от страха.
– Какой папа? Мой папа уехал далеко и никогда не вернётся, – повторила она врезавшиеся в память мамины слова.
– Это стерва ещё и не то про меня наговорит, – хмыкнул мужчина, выпучив от злости глаза. – Собирайся, поедем со мной!
И тогда Катюша пронзительно завизжала и затопала ногами. Руслан оторопел, а когда попытался схватить вредную девчонку за руку, она увернулась и, продолжая верещать, рванула к входной двери. На её крик в комнату вбежал Жора Петрухин, следом его жена Оля.
Руслан стушевался от неожиданного вмешательства посторонних людей.
– Что вы здесь делаете? – с угрозой наступал на незнакомца Жора, а Оля прижала дрожащую Катюшу к себе и стала её успокаивать.
– Я приехал за дочкой. А вы кто такие? Не лезьте в чужую жизнь!
В этот момент в комнату ворвалась Валя, услышавшая крик дочери ещё на подходе к общежитию. Перепуганная Катюша кинулась под защиту матери. Руслан, сжав кулаки, шагнул к бывшей жене, но Жора встал перед женщиной со словами:
– Сейчас ты выйдешь из комнаты и больше здесь не появишься. Никогда! Ещё раз увижу рядом с общежитием – ноги переломаю. Качественно так, со смещением. – Жора, высокий, плечистый, мастер спорта по дзюдо, выглядел внушительно.
Руслан, основательно обрюзгший и растерявший форму за прошедшие годы, отступил, но вышел, пробормотав с угрозой:
– Я ещё вернусь.
И, действительно, возвращался не раз. В общежитие приходить он побаивался, караулил теперь Катю у детского садика, но она никогда не оставалась одна, всегда с мамой или тётей Олей. Вокруг всё время были люди, а откровенно привлекать к себе внимание Руслан опасался. Однажды путь к садику ему перегородила Валентина, настроенная весьма решительно.
– Что тебе нужно, Руслан? Зачем ты пугаешь девочку? – резко спросила она.
– Не твоего ума дело, женщина! – грубо отмахнулся Руслан. – Мне нужна моя дочь, а с тобой мне не о чем разговаривать.
– Здесь нет твоей дочери. Заруби себе на носу! Можешь на лбу написать химическим карандашом, чтоб не смывалось. Катя только моя, к тебе не имеет никакого отношения. И, вообще, она Степановна. Помнишь, на курс младше учился Стёпка, он ещё на гитаре знатно играл, вот от него я и родила, – Валентина была готова взять грех на душу и солгать, лишь бы обезопасить собственного ребёнка.
Руслан от таких слов озверел:
– Ах ты, стерва гулящая, змеюка ядовитая, рога мне наставляла, а ещё обиженную святошу из себя корчила, – замахнулся он по старой привычке на Валю, но она, даже не отклонившись, крепко перехватила волосатую руку и сказала как отрезала:
– Только посмей! Я уже не та забитая девчонка, которую ты мог пинать и унижать. Вызову милицию, и тебя тут же заберут. Свидетелями всё общежитие будет. И если я тебя сама хоть раз увижу рядом с домом или детским садиком, напишу заявление о том, что ты хочешь похитить моего ребёнка. Здесь с этим строго, посадят в один миг. А меня можешь считать кем угодно, мне всё равно!
Она развернулась и ушла. Что подействовало на Руслана: угроза тюрьмы, бесстрашие бывшей жены или её предполагаемая измена, неизвестно. Но больше он в жизни Валентины и Катеньки не появлялся.
На волне эмоций молодой женщине даже не пришло в голову спросить у Руслана, зачем ему Катюша. Ответ стал очевидным лишь спустя несколько лет. Как только у них появился первый компьютер с выходом в интернет, Катя зарегистрировала мать в расплодившихся социальных сетях. Валентина стала общаться с однокурсниками и как-то, общаясь с одной из бывших приятельниц, узнала, что Руслан после неё был дважды женат. Оба брака оказались бездетными. Приятельница написала, что Руслан через однокурсников Вали узнавал место её распределения. Наверное, он вспомнил о девочке, которую родила его первая жена и которую он никогда не видел. И Руслан решил, что вот оно – продолжение рода. Видимо, это и послужило причиной его внезапного и кратковременного появления на горизонте Валентины и Кати.
Николай. Явился не запылился
С момента вторжения Руслана жизнь Валентины и Катеньки начала меняться. Человек, назвавший себя отцом, развалил хрупкую картинку, тщательно нарисованную девочкой: они живут с мамой, папа где-то далеко, он¸ наверное, хороший, но вовсе и не нужен. И вдруг вместо него явился чужой страшный дядька, вломился в их с мамой уютный маленький мирок и основательно расшатал его.
Катю периодически мучили по ночам кошмары. Она просыпалась в насквозь мокрой от пота пижаме и потом долго не могла закрыть глазки, боясь, что во сне снова придёт пугающий её незнакомец. Девочка стала плаксивой и раздражительной, всё чаще по вечерам прижималась к маме и не отпускала её ни на шаг.
Валя убеждала дочку, что всё плохое закончилось, «ужасный дядька» больше не появится, но её лучезарная девочка стала реже улыбаться и радоваться.
Однажды Валентина с Ольгой сидели на общей кухне в общежитии, как обычно делясь новостями и немного по-женски сплетничая. Валя жаловалась, что Катюша никак не придёт в себя после появления Руслана. Ольга, выслушав подругу, покачала головой:
– Муж тебе нужен, подруга, я считаю. Заведётся мужик в доме, всё спокойнее будет, да и Катюха твоя перестанет бояться.
– Да я уж и сама об этом стала подумывать. Только где ж его взять, мужа-то? Это только тараканы сами заводятся. Я, сама видишь, не красавица, да и лет мне уже не двадцать, – задумчиво ответила Валентина.
– А давай тебя перекрасим? Посмотри, вот у Кати твои серые глазищи, а волосы каштановые, с рыжинкой, и какая красотка растёт.
– А давай, – согласилась Валя. – Чего терять? Хуже не будет.
Сказано – сделано. Не откладывая в долгий ящик, подруги тут же нашли хну и покрасили Валину шевелюру в тёмно-рыжий цвет. Результат оказался потрясающий! Из зеркала на Валентину смотрела совсем другая женщина – более яркая, более заметная, более уверенная. А в сочетании с её короткой стрижкой, которую она носила с тех пор, как стала делать массаж клиентам (чтобы волосы не мешали), и которая ей удивительно шла, тёмный цвет волос совершенно преобразил молодую женщину.
Новый образ понравился всем, за исключением Катюши. Девочка даже сначала не захотела обнять маму, хотя обычно ластилась и норовила сесть на коленки. На вопрос: «Что не так?» – ответила с детской прямолинейностью:
– Моя любимая мама – светлая, а ты – тёмная, непривычная. А ты точно не станешь старухой Шапокляк? – хитренько прищурилась девочка. (Они с мамой часто разыгрывали дома сюжеты из любимых мультфильмов.)
– И даже крокодилом Геной не стану, – подхватила игру Валентина, радуясь улыбке ненаглядной доченьки.
Молодая женщина, примерив новый образ, расцвела, стала более заметной, не такой, как роза в пышном букете, конечно, а как скромная маргаритка. И даже тренер по баскетболу мужской сборной их института стал оказывать Вале знаки внимания, хотя работали они бок о бок вот уже несколько лет. Внимание Сан Саныча, конечно, льстило, но он был женат, а с женатыми она даже в мыслях не связывалась.
Время наступило непростое, девяностые годы двадцатого столетия. Продукты в магазинах словно испарились, достать что-то было делом хлопотным и затратным. Всем преподавателям института выделили земельные участки под Воронежем, где желающие активно сажали картошку, свёклу, морковку и даже разводили клубнику.
«Вот что я буду делать с этим огородом? – тоскливо задавала Валя сама себе риторический вопрос. – Была б машина, я б развернулась. Руки-то помнят привычную деревенскую работу. А так? После массажей на перекладных ехать, сажать, полоть. А урожай как вывозить? Одна морока. Но уж взялся за гуж, паши до рассвета. И ночуй на травке».
Кстати, самые активные дачники умудрялись поставить на участке маленькую будочку для ночёвки и бодро рысили на все выходные на природу.
Таких были единицы, остальные приезжали на общественном транспорте, пахали до темноты и возвращались усталые, но довольные результатами труда.
Вот и Валя, взвалив на себя очередной мешок с овощами, по-бабьи вздыхала и рассуждала про себя, что сейчас муж как раз бы и пригодился.
Как-то осенним вечером Валентина завозилась на участке и не успела на последний автобус, проходящий мимо дач. Хорошо хоть сумки с морковью и свёклой были не очень тяжёлыми, но начал накрапывать холодный дождь, а зонта, конечно же, с собой не оказалось. Да и чем его держать, этот зонт, когда руки заняты плодами своего труда? Разве что зубами.
Остановившись на шоссе, Валентина стала голосовать, но проезжающие мимо машины, как назло, были полными и не могли захватить ещё одного пассажира. Минут через тридцать, когда Валя совершенно окоченела, остановилась маршрутка, шофёр сначала проехал немного дальше, а потом затормозил и сдал назад:
– Залазь, – коротко обронил он страдалице.
Валя с благодарностью нырнула в тёплое нутро машины и попыталась унять дрожь, от которой зубы выбивали даже не чечётку, а самую что ни на есть барабанную дробь.
– Я вообще-то в гараж еду, тут недалеко. Пассажиров уже не беру, смена закончилась, но ты такая несчастная стояла на этой дороге. Дай, думаю, подвезу, – развлекал водитель женщину, пока Валя, сжавшись в комок, пыталась согреться.
Слово за слово познакомились. Спасителя звали Николай, Коля, как он сразу представился. Жил водитель в пригороде Воронежа, шоферил после армии. Нигде после восьмилетки не учился и был вполне доволен своей судьбой. Валентина рассказала, что одна растит дочку, работает преподавателем в институте.
– Элита то есть… – прокомментировал Николай. – Умная, значит, – уважительно покивал он головой.
Для Валентины Колина реакция была очень необычна и приятна. Не так часто ей делали комплименты, всё больше благодарили за хорошую работу. Коля довёз пассажирку прямо до общежития, донёс сумку до двери со словами:
– Теперь я знаю, где ты живёшь. Как-нибудь забегу, – и распрощался, отказавшись от предложенного Валентиной чая. – Машину мне надо в гараж отогнать. Начальник ругается, когда запаздываем.
Не прошло и недели, как Николай заглянул в гости. Явился он с пустыми руками, но после вкусного ужина, взяв у хозяйки инструмент, исправил плохо закрывающийся замок на входной двери и наточил все окончательно затупившиеся ножи. Коля стал заходить часто, стараясь попасть на ужин, возил Валю на участок, помог вскопать огород и починил всё, что было нужно, в комнате у Мироненко.
Катерина. Дневник доверия
Дядя Коля – запретная тема в сознании, тщательно скрытая в дальнем уголке памяти. До недавнего времени Кате казалось, что ключ от этого тёмного чуланчика потерян. Воспоминания покрылись паутиной, и больше никогда рот не наполнится горькой слюной страха, которую хочется выплюнуть и прополоскать горло горячей водой. Кипятком… Но нет… Смерть отчима всколыхнула, подняла густую затхлую муть со дна, выплеснула всю недетскую боль юной девчонки…
Воспоминания лезут изо всех щелей, и не заткнёшь их ватой, не замажешь клейстером, который мама варила в тот год, когда в их комнатке появился ненавистный дядя Коля.
Катюше мамин ухажёр сразу не понравился. Девочка собиралась идти в первый класс, занималась на подготовительных курсах и вечерами ждала маму с работы, спеша поделиться с ней новостями, но в гости почти всегда заявлялся дядя Коля. Он был громкоголосый, любил травить анекдоты, не всегда пригодные для нежных детских ушей, громко чавкал за столом и, самое главное, отнимал драгоценное мамино внимание, которое раньше целиком и полностью принадлежало Кате.
Валентина и сама понимала, что Николай не дотягивает до её уровня, но он был один из немногих мужчин, проявивших к ней интерес. Да и помощь его женщина оценила. В её жизни так мало было случаев, когда для неё что-то делали. Обычно это она безотказно помогала своим многочисленным друзьям.
Через пару месяцев Николай окончательно переехал к Валентине. Оформлять отношения она не хотела, вспоминая первый неудачный опыт. Николай не настаивал, хотя страшно гордился тем, что женщина, с которой он делит постель, такая умная, работает в институте и столько книжек прочитала.
Сам-то он не притрагивался ни к какой печатной продукции, кроме газеты «Спорт». Прочитав, тщательно складывал типографские листы, оставляющие тёмный налёт на пальцах, в стопочку. Экономный Коля использовал газетку под очистки от копчёной рыбы, до которой был страсть как охоч. До сих пор Катя ненавидит её запах, напоминающий о прошлом, бередящий раны, заставляющий прятаться от себя самой.
В комнате у Мироненко мебели было немного, и большой книжный шкаф занимал половину пространства. Коля, за всю жизнь прочитавший, по его словам, полтора учебника, с уважением смотрел, как Валя в любую свободную минуту хватается за книжку. Женщина и дочку приохотила к чтению. Катюша рано выучила буквы и, пока мама делала массажи, читала, как она говорила, жутко интересные книжки. «Дети капитана Гранта», «Таинственный остров», «Белый Бим Чёрное ухо» – все эти произведения Катя проглотила ещё до школы.
Разбирая как-то завалы на антресолях, Катя наткнулась на свой первый и единственный дневник. Старенькая потрёпанная голубая толстая тетрадка с переводной картинкой Микки-Мауса на обложке. Детский, неоформившийся почерк (Катя ясно представила себя маленькую, в коричневой школьной форме с белым кружевным воротничком, с высунутым от усердия языком, за письменным столом, который с трудом поместился в уголке их комнаты); помарки, тщательно, до дыр затёртые лезвием (ну не было тогда корректоров); рисунки главных персонажей девчоночьих записей.
«…Опять приходил этот противный дядя Коля. Хотели пойти с мамой в цирк, а он сказал, что цирка ему в маршрутке хватает. И мама осталась дома».
«…Отключили свет, я притащила нашу с мамой волшебную свечку, а дядя Коля затушил. Говорит, пожар может случиться, и зажёг керосинскую лампу. Она так воняет! И стихи мама не захотела при нём читать. И я стесняюсь. И его ненавижу. Пусть он больше не приходит…»
Раньше Катя с мамой частенько устраивали поэтические вечера. Когда в общежитии отключали свет, мама с дочкой зажигали свечку и, глядя на колышущееся пламя, вполголоса читали друг другу стихи. Валентине нравились Ахматова и Блок, Катюша восхищалась Есениным и Симоновым.
Когда Николай окончательно переехал к своей зазнобе, Катюша осталась одна. Конечно, мама была рядом, но совсем не так, как раньше. Больше не было совместных воскресных вылазок, вечерних посиделок на диване под стареньким клетчатым пледом. Уютный мир с грохотом рухнул с приходом в их жизнь дяди Коли.
Да и времени свободного у мамы почти не осталось. Подработку массажами она не бросала, а вечером спешила приготовить на всех еду. Николай брал с собой на смену обязательный «тормозок», чтобы не тратить деньги в столовой автопарка. Валентина такую бережливость поддерживала, тем более что зарабатывал Коля не очень много.
Соня
Маленькая, да удаленькая
Очень скоро Валентина забеременела. Николай сразу, без раздумий, заявил:
– Будешь рожать, а то у тебя дочка есть, а у меня никого. Наследник нужен. Пацана бы, конечно, хотелось. Но дочка тоже ничего. Будет мне на старости лет борщи варить.
К Кате он относился довольно равнодушно, правда, настаивал на том, чтобы девочка называла его папой. Катюшка пыталась бунтовать, но мама приняла сторону Николая, объяснив дочке, что так будет только лучше. У них же теперь настоящая семья: она, мама, папа. И девочка, скрепя сердце, согласилась, сначала с трудом, а потом привыкла.
Вторую беременность Валентина ходила тяжело, отказалась от госпитализации на свой страх и риск, поскольку видела ужас в глазах Катюши. Девочка так и не научилась засыпать, если мамы не было рядом. Невролог, к которому её направил педиатр, сказала, что ребёнок перерастёт, не нужно акцентировать внимание на страхе или уговаривать её ложиться в постель одну.
Катя до сих пор «в лицо» помнила каждую из тех бесчисленных непослушных овец, которых она пересчитала в детстве, пытаясь уснуть. Даже сейчас, взрослая и уверенная в себе (ну почти всегда), Катерина жутко боялась бессонницы. На всякий случай в тумбочке хранилось лёгкое снотворное. Что угодно, пусть утренняя боль в висках, пусть пара лишних чашек крепкого кофе, чтобы проснуться, только бы не лежать часами, прокручивая бесконечные мысли в гудящей голове.
Валентина набрала за беременность двадцать килограммов, страшно отекала, ноги превратились в тяжёлые неподъёмные тумбы. Токсикоз длился не в первом и третьем триместре, как это обычно бывает, а все сложные девять месяцев.
Николаю такие изменения очень не нравились, Валентина перестала быть «зазнобой» и «Валюшкой», как он прежде её называл, а стала «Валькой», нервной и плаксивой.
– Ты прямо рёва-корова, Валька. Только и делаешь, что мычишь, никак не отелишься, – хохотал он над своей «удачной» шуткой, обнажая мелкие желтоватые зубы. – Когда уже телёночка мне принесёшь?
Катя про себя называла отчима крысёнышем и ревновала маму теперь уже не только к нему, но и к ещё не родившемуся ребёнку. Тем более что подружки её «просветили»:
– Малыша мама будет любить больше, чем тебя. Ты папке чужая, а братик или сестричка будет родной.
– Вот посмотришь, няньку для младенца из тебя сделают, гулять совсем перестанешь.
Катя пыталась расспросить маму об этом, но та лишь отмахивалась. Ей хотелось только одного: доносить ребёнка и родить уже наконец.
Прямо перед появлением малыша Валентина получила долгожданную квартиру. В их институте, несмотря на изменения в стране, сотрудникам ещё давали жильё. Подошла и очередь Валентины.
Они с Колей срочно зарегистрировали брак, чтобы с учётом второго ребёнка можно было претендовать на трёхкомнатную квартиру. Но не получилось: дали только двухкомнатную. Правда, с изолированными комнатами, с раздельным санузлом и крохотной шестиметровой кухней.
Валентина и этой квартире была рада несказанно. Ещё бы, впервые в жизни у неё есть ванна и своя кухня, пусть маленькая, но зато в ней нет надоевших соседей, и никто не стоит над душой, требуя освободить конфорку. Счастливая обладательница отдельной жилплощади отмыла раковину, отдраила ванну и осуществила, наконец, давнюю мечту: повесила на кухне красные занавески в белый горох. Разве это не чудо?
Катюша получила свою отдельную комнату с детским диваном, маленьким письменным столом и невиданным сокровищем – комодом, в котором можно хранить столько всего сокровенного. Правда, мама предупредила, что, когда малыш подрастёт, Кате придётся потесниться.
«Когда это ещё будет!» – подумала девочка и успокоилась.
Рожала Валентина тяжело. Двое суток мучений и раздирающей внутренности боли, без наркоза, без кесарева, для которого не было показаний. А раз нет, так и рожай сама! Тёмной стылой мартовской ночью на свет появилась девочка, крупная, рыжеволосая и крикливая.
– Вот уж намаетесь с ней, – отирая пот со лба, вздохнула уставшая акушерка. – Навидалась я таких шумных!
Измученная Валентина кивала, как китайский болванчик, поглядывая на дочку, ни на миг не прекращавшую кричать.
Девочку назвали Соней, якобы в честь матери Николая. Она и была с самого начала вся в родню отца и ни капельки не походила на Валентину и Катю. Про себя Валентина повторяла, что ни в какую свекровину честь она не называла свою младшую дочку. Есть у неё теперь две «императрицы»: Екатерина и Софья. И надеялась, что судьба не обделит удачей девочек, носящих царские имена.
А пока Соня не прекращала плакать. Как только открывала глаза – сразу поднимала крик, поела – и опять вопли. Сначала Валентина пугалась и бегала к педиатру чуть не каждый день. Девочку обследовали, сделали кучу анализов – ничего.
– Она просто привлекает внимание, хочет быть в центре событий, – подытожила невролог.
Сонюшка кричала и днём, и ночью. Новоиспечённый отец потерпел пару недель и выселил Валентину в комнату к Кате.
– Мне на маршрут рано вставать и пассажиров возить. А я который день с гудящей головой еду. Не ровен час угроблю кого, посадят ведь. Так что ты уж сама с этой горластой спи.
– А как же Катя? Ей в школу утром.
– Подумаешь! Что, она палочки не нарисует? И так шпарит, как пулемёт. Понимать разницу надо! – выходил из себя Николай.
Кате, с одной стороны, нравилось, что мама снова рядом. А с другой – противная Сонька орала не замолкая.
Валентина разрывалась между ребёнком, домашними делами и мужем. На Катю внимания уже не хватало. Девочка заканчивала первый класс, училась на «отлично» и успевала помогать маме.
Катюшка как-то сразу повзрослела, со вздохом приняв, что она теперь старшая, и начала жалеть маму. Ревность к сестрёнке она спрятала так глубоко, что и сама стала забывать о ней. Только иногда, тоскливыми воскресными вечерами грустила, вспоминая их с мамой распрекрасную жизнь вдвоём. И бежала к молчаливому другу, которому можно было всё рассказать. До поры до времени…
«Мамочка такая нервная. То плачет, то вздыхает. И засыпает сразу, как Сонька замолкает».
«…Вчера чистила морковку и порезала палец. Плакала. Никто не пожалел… Научилась строгать капусту».
«…С Сонькой надо было гулять. Не пустили с Аллой в кино».
«…Крысёныш опять на ужин принёс вонючую рыбу и пиво. Маму тошнит от этого запаха, а он смеётся. Ненавижу его…»
