Лариса Петровичева
Первоклассная учительница, дракон и его сын
Лариса Петровичева
Первоклассная учительница, дракон и его сын
Глава 1
Когда читаешь книги о попаданцах, то и подумать не можешь, что нечто подобное может случиться с тобой.
С одной из таких книг все и началось. Анна Олеговна, наша завуч по воспитательной, зашла в мой кабинет, когда я вышла в учительскую. Вернувшись, я увидела, что она сидит за моим столом и перелистывает книгу с таким видом, словно ей в руки угодила коровья лепешка.
Я почувствовала, как кровь прилила к лицу и отхлынула. Ненавижу, когда шарят в моих вещах. Ненавижу, когда кто-то берет мое.
– Юля, ну это позор, – хорошо поставленным голосом сказала завуч. Для полного осознания позора она продемонстрировала мне обложку. На ней девчонка в джинсах и футболке удирала на метле от дракона. Книга называлась «Попаданка на курьих ножках»: моя ровесница оказалась в мире, где есть драконы, ступы с бабою Ягой и волшебные мечи.
– Почему? – спросила я. С первого года работы в школе мне не хотелось заводить себе врагов, но сейчас в ушах шумело от гнева.
– Ты учительница! – заявила Анна Олеговна. – Ты педагог! Пусть только что из института, но все же надо понимать! Эти книжонки – просто позор. Что будет, если дети это увидят? А родители?
Я пожала плечами. Подошла, вынула книгу из рук завуча и спросила:
– Ну и что? Обычная книга.
Почему-то считается, что учитель – это женщина без половых признаков, затянутая в серый костюм с юбкой ниже колена. Я не собиралась быть такой, но понимала: меня постараются заставить.
– Юля, это помойная книжонка! – процедила завуч. – Я, кстати, зашла как раз об этом с тобой поговорить. Я видела твои фотографии в соцсети, это… – подбородки Анны Олеговны затряслись от возмущения. – У тебя там снимки в купальнике!
Это было сказано так, словно на снимках я была не то что в купальнике – в компании пятерых голых негров. Ту фотографию я помнила: стояла возле бассейна с медалью в руке – только что выиграла соревнования.
– Я занимаюсь плаванием, – холодно ответила я. – Профессионально. Как я должна быть одета в бассейне, в шубу?
Завуч поднялась, и я почувствовала, как в ней нарастает гнев. Она пришла сюда для того, чтобы услышать единственно верный ответ: ой, Анна Олеговна, я так виновата, я немедленно удалю эти фотографии. Вот у меня макраме есть и корзинки из газетных трубочек, подойдет?
Во рту сделалось горько. Я прекрасно понимала, что педагогический коллектив это болото старых жаб. Но пока мне было некуда больше пойти. Я не собиралась оставаться в болоте надолго, но…
– Юлия Сергеевна, в прошлом году родители из Второй гимназии написали жалобу в департамент образования, – отчеканила Анна Олеговна. – Учительница занималась бальными танцами, и платье у нее было… как у проститутки! Она, естественно, уволилась, чтобы не позорить звание педагога…
– Если у ваших родителей столько свободного времени, что они шарят по страницам учителей, – отчеканила я с той же холодной интонацией, – то пусть уделят это время своим детям. А если нет своей жизни, то не надо лезть в чужую!
Мне сделалось страшно обидно. И за себя, и за ту учительницу, которая была вынуждена уволиться из-за тупых куриц-мамаш, которые с чего-то возомнили себя вершителями и эталонами.
– И не прикасайтесь к моим вещам, – добавила я. – Я это не выношу.
Завуч поднялась, и теперь от гнева в ней тряслось все: и жирное лицо, и зеленоватое платье, и пальцы-сардельки с единственным украшением – обручальным кольцом.
– Ах, вот ты как заговорила! Соплячка, только из института, а уже рот открывает? Знаю я, как вы там учитесь и каким местом дипломы получаете! Вон, все видно на фотографиях! А потом идете в школу, шлюшки малолетние, детям головы морочите! Тоже мне, первоклассная учительница!
Первым порывом было взять свою сумку и уйти отсюда. Трудовую – забрать завтра, будет скандал – ну и пусть. Никто и никогда не посмеет так со мной разговаривать, я человек, и человек порядочный, а не вещь и не рабыня этой зеленой жабы!
Но я удержалась, хотя сумку все-таки взяла.
– Про «каким местом» вы из личного опыта судите? – с ледяной вежливостью осведомилась я, и завуч поперхнулась воздухом. – Почему вы считаете, что можете диктовать мне, как жить? Почему вы полезли на мою страницу? Вам нечем заняться? Голову помойте! Или вы прямо в шубе купаетесь?
Я понимала, что хамлю, но уже не могла остановиться. Уволюсь, ничего страшного. Можно будет поработать в пиццерии, пока не найдется что-то получше. Но терпеть ту грязь, которую с ходу льют мне на голову, я не собиралась. И быть рабыней этой жабы, этих куриц-мамаш, которые будут мне приказывать, как ходить и как дышать, я не собиралась тоже.
Завуч открыла рот. Закрыла. Видимо, у нее в голове не помещалось, как вчерашняя студентка вообще смеет ей отвечать.
– И я не шлюшка, не судите людей по себе, – припечатала я. – Я первоклассная учительница, и вы еще в этом убе…
Я так и не поняла, кто именно ударил меня в голову. Боль раскатилась по затылку, расплескалась по кабинету золотыми и зелеными брызгами, и я увидела, как лицо завуча белеет от ужаса, словно она вдруг увидела то, что ее разум не мог принять и понять.
А потом меня поволокло куда-то назад, и кабинет рухнул в темноту. Из этой темноты выглянул огненный драконий силуэт, и все померкло.
***
– Какая-то она странная.
– Медир Кайлен, не сомневайтесь, это именно она. Ее называли первоклассной учительницей, она та, кто вам нужна.
Кругом по-прежнему была тьма, но в ней были голоса, звуки и чувства. Я поняла, что уже не падаю в бездонный колодец, а лежу на чем-то мягком. Запах был странным, словно рядом со мной было огромное животное, которому вдруг пришла в голову блажь побрызгать одеколоном на золотистую чешую. Но звериный запах почти сразу же отступил, и я услышала:
– Нет, все же она странная. Не думал, что в их мире нужные нам люди… вот такие.
– Медир Кайлен, не сомневайтесь! Ошибки нет.
Я попробовала открыть глаза, и это получилось. Я действительно лежала на диване – комната, в которой я оказалась, словно сошла с каталогов дорогой мебели. В нашей гимназии такого и быть не могло. Я повела головой, и затылок снова кольнуло болью.
Человек, который стоял рядом с диваном, выглядел холодным и властным. Идеально белая рубашка, тяжелая золотая брошь на яркой ленте галстука, брюки со стрелками, о которые можно порезаться, и все это щедро приправлено осознанием собственного достоинства и непроницаемым равнодушием – незнакомец производил впечатление президента, не меньше. Холеное лицо было наполнено гордостью, которая хорошо смотрелась бы на монете, в ярко-голубых глазах плыло любопытство, густо смешанное с презрением, четко очерченные губы скептически скривились.
– Что ж, – произнес он, – я вам поверю. Медира, вы слышите?
Медир и медира. Господин и госпожа? Язык, на котором говорили, был странным, полным щелкающих и шипящих звуков, но почему-то я прекрасно все понимала.
– Слышу, – ответила я и едва не закричала от удивления и страха: я говорила на том же языке! – Кто вы?
Что это?
Что со мной?
«Я, наверно, умерла, – подумала я. – Тромб оторвался, или что-то такое».
Я не знала, как еще можно объяснить эту огромную комнату, властного и гордого незнакомца, чужой язык, на котором я говорю, как на родном.
– Как вас зовут, медира? – в голосе незнакомца скользнули далекие усталые нотки. Мне послышался шелест льда.
– Юлия, – ответила я. – Кто вы?
– Медир Кайлен аш ан Тан, – представился незнакомец, и я вдруг увидела, как за его спиной развернулся огненный призрак – дракон вскинул голову на длинной шее и раскрыл золотые крылья.
Это было настолько красиво, что я ахнула от изумленного восторга. Призрак рассыпался искрами, и я спросила:
– Вы дракон?
Если я умерла или вижу сон, то почему бы в нем не быть драконам? Буду думать, что сплю, и мне все это снится – и пылающий драконий силуэт за плечами человека, и мужчина с голубыми глазами, в которых сейчас плывут такие искры, что почти невозможно оторвать взгляд.
Кайлен кивнул.
– Верно. Я дракон. Вы учитель, так?
– Да, я учитель, – ответила я. Попробовала сесть: откуда-то справа метнулся человек в белом халате и помог. В острых чертах его лица было что-то крысиное, торжествующее. Он словно сделал что-то, чего сам от себя не ожидал.
– Мне понадобится ваша помощь, – произнес Кайлен и махнул рукой: человек в белом халате тотчас же направился к дверям. Когда он вышел, Кайлен сел на диван рядом со мной и устало провел ладонями по лицу.
– Вернее, даже не мне, – сказал он. – Моему сыну.
Я видела, что ему больно и тяжело говорить. Он всегда был сильным – но что-то пришло и сломало его, и он старался собрать себя по частям, но не мог.
Мне стало жаль его – настолько, что я даже отвлеклась от того, что меня вытащили в другой мир.
– Что с ним? – спросила я.
– Моя жена умерла полгода назад, – ответил Кайлен. – И сын… с ним случилось что-то вроде нервной болезни. Он словно бы окуклился. Замкнулся в своем горе, перестал говорить, перестал дышать огнем. Просто лежит на полу в детской и собирает игрушки в ряд.
Я была не дефектологом, а учительницей английского языка, но об этом «собирает игрушки в ряд» слышала, и не раз.
– Я хочу, чтобы он вернулся, – продолжал Кайлен. – Чтобы стал прежним Джолионом, чтобы все было, как всегда. Видите ли, я занимаю здесь очень высокий пост, и такой сын, каким стал Джолион – это стыд. Так нельзя. Пока я прячу его в этом доме, но сами понимаете, так не может продолжаться вечно, рано или поздно об этом узнают.
– И тогда вы потеряете все, – пробормотала я. Кайлен понравился мне сначала, но теперь я испытывала неприязнь. Ему нужен не здоровый сын, не несчастный мальчик, который остался один на один со своей потерей – ему нужно было усидеть в высоком кресле.
– Так и есть, – согласился Кайлен, и этот отклик на мои мысли заставил меня поежиться. Мне вдруг сделалось холодно.
– Он смотрит вам в глаза? – спросила я.
– Нет.
– Отвечает, когда с ним говорят?
– Нет.
Так. Теперь надо было признаться, что я понятия не имею, как с этим справиться. Я не врач. С чего Кайлен вообще решил, что я способна помочь его сыну?
– Почему вы выбрали именно меня? – спросила я, стараясь говорить как можно спокойнее, и делать вид, что все в порядке.
– Наши ученые знают, что в вашем мире есть похожий недуг, – объяснил Кайлен. – Что есть учителя, которые работают с такими детьми, и они, – он замялся, подбирая нужные слова. – Ведут себя, как нормальные.
«В вашем мире», – повторила я. Вспомнилась обложка моей книги, которая, наверно, сейчас валяется на полу в кабинете английского.
И только потом я поймала это «как нормальные» – и моя неприязнь увеличилась в несколько раз. Ему нужен не ребенок, а дрессированная собачка, которая дает лапу, когда нужно.
Завучу нужна была такая же собачка в моем лице. Послушная, милая, делающая то, что от нее требуют.
– Вы забрали меня из моего мира, – сказала я. Это был давний способ справиться с непонятной ситуацией: просто все проговорить вслух и действовать. Даже если понимаешь, что это не сон – он слишком яркий и жестокий для сна. – Вы хотите, чтобы я научила вашего сына быть таким, как все. Верно?
Дракон вздохнул. Над темными волосами проплыли огненные искры.
– Да.
– Вам это нужно потому, что скоро придется кому-то его показать. Так?
Кайлен посмотрел на меня с нескрываемым уважением. Я невольно расправила плечи.
– К сожалению, так. Через полгода запланирована моя встреча с королевой. Домашняя встреча, ее величество приедет сюда. Она должна увидеть не калеку и не дурачка, а нормального ребенка, наследника дома аш ан Тан.
Мне хотелось сказать ему очень много – например, что ребенок это не картинка с выставки. Но я лишь спросила:
– Моя оплата?
Кайлен поднялся, прошел к соседней стене и сдвинул в сторону картину – натюрморт с пионами и ягодами. За картиной оказался сейф, из которого дракон извлек небольшой металлический сундучок. Щелкнула крышка, и я увидела сокровища.
Нет, это и в самом деле были сокровища! Нитки жемчуга, золотые цепи в палец толщиной, серьги и кольца с такими камнями, которых я никогда не видела. Зрелище невольно завораживало, и я не знаю, как нашла в себе силы для спокойного, почти безразличного кивка.
– Хорошо, – сказала я. – Где Джолион?
– Идемте, – произнес Кайлен, и я вдруг подумала, что ему впервые в жизни настолько неуютно и тоскливо. – Я провожу вас в детскую.
***
Кайлен аш ан Тан, министр инквизиции Халлорана, окружил себя такой роскошью, что все земные дворцы казались похожими на хлев. Тончайшая роспись потолков, дорогое дерево и мрамор, редкие и очень изящные проблески золота, ковры, картины – мне казалось, что я иду по музею.
– И чем же занимается ваше министерство? – поинтересовалась я, невольно представив, как Кайлен собственноручно крутит дыбу и пыхает огнем на пытуемого.
– Утечками магии, – объяснил Кайлен. – В Халлоране она наполняет почти всех, и есть те, кто умеет ее выпивать из других. Вот с ними-то и приходится работать.
Я попала в мир, в котором есть магия и драконы. Выберусь отсюда живой – напишу об этом книгу. Впрочем, это еще неизвестно, смогу ли я вернуться, и сейчас лучше не думать об этом. Лучше попробовать сделать то, за чем меня похитили.
Правда я понятия не имела, как работать с такими детьми, особенно драконьими.
Мы остановились возле высоких белых дверей, Кайлен осторожно повернул ручку и негромко произнес:
– Он боится громких звуков. Сразу начинает кричать. Попробуйте переодеть его. Если получится, то думаю, дальше будет легче.
– Хорошо, – так же тихо сказала я и вошла в детскую.
Комната была размером с магазин игрушек в торговом центре. Чего здесь только не было! Куклы в пышных платьях, жуткого вида роботы, грозно сверкавшие оружием, машинки всех сортов и видов, странные существа, которые могли быть здешними динозаврами. Под потолком плыли воздушные шары, синие с золотом, возле окна красовалась клетка с огненно-рыжим попугаем. Настоящее сказочное королевство! По полу были проложены рельсы железной дороги, и меня обогнал черно-красный поезд, весело загудевший на повороте.
Я пошла за ним.
Джолион лежал на ковре. Перед ним была выстроена цепочка машинок, от крошечного кабриолета до большого желтого экскаватора, и Джолион то откатывал кабриолет в сторону, то придвигал его снова. Хороший, славный парнишка лет шести, с растрепанными темными волосами и тяжелым недетским выражением лица – от жалости у меня стиснуло сердце.
Я села рядом с ним на ковер и сказала себе: не сметь думать о том, что сейчас у тебя был бы сын на пару лет моложе. Не сметь вспоминать, как свекровь орала, что я подсовываю ее сыну чужого выродка, чтобы потом оттяпать квартиру.
Если я буду вспоминать, то ничего не смогу сделать. Мне нужно помочь мальчику, а не в очередной раз копаться в собственном горе.
– Привет, Джолион, – негромко сказала я.
Мальчик не ответил. Он был погружен в свои машинки и, кажется, даже не понял, что в детскую кто-то вошел. Возможно, сейчас он был в мире, где его мама еще была жива, где он не знал ни горя, ни боли – и я зачем-то пришла вытащить его оттуда.
– У тебя классные машины, мой хороший, – продолжала я. – Покажешь, как с ними играть?
Джолион не ответил. Кабриолет откатился в сторону, и детская рука вернула его в очередь. Я представляла, что чувствует Кайлен, когда видит своего сына таким – сломанной игрушкой, которую, быть может, невозможно починить.
Я подкатила к цепочке машин еще один автомобильчик: золотистый седан чуть больше кабриолета. Взгляд Джолиона едва заметно прояснился, он подцепил машину и поставил ее в цепочку. Я обернулась: ага, вот этот бензовоз нам тоже подойдет.
Джолион разместил его в цепочке машин. Откатил кабриолет и вернул его на место. Мне казалось, что его маленькое тело одеревенело, мышцы сделались чужими и непослушными – теперь он только и мог, что лежать здесь, словно полено. Это было настолько горько, что я с трудом сдержала слезы. Когда-то этот мальчик бегал по комнате, устраивал сражения роботов и динозавров, направлял рыцарей на поезда и строил города и башни – а теперь лежал, растворившись в своем горе, и не хотел возвращаться.
Чуть поодаль на стуле лежала зеленая пижама с машинками. Я заметила на запястьях Джолиона отпечатки зубов – он впивался в руки, когда его переодевали или мыли.
– Хорошая игра, милый, – улыбнулась я. – У тебя на пижаме тоже машины, давай посмотрим?
Джолион позволил снять с себя футболку и шорты – он вцепился в мою руку, когда я надевала на него пижамную кофту. От боли у меня потемнело в глазах – сама не знаю, как я не заорала во всю глотку.
– Нельзя! – твердо сказала я, глядя в лицо мальчика. Следы от зубов наливались красным, Джолион смотрел на меня, как зверек, которого хотели убить. – Ты мальчик, Джолион, мальчик, а не собака. Кусаться нельзя.
Он не ответил. Когда я надела на него штаны, Джолион свернулся калачиком, глядя на цепочку машинок. Я вздохнула, легла рядом с ним и, обняв тонкие плечи, негромко пропела в маленькое ухо с родинкой:
– А баю, баю, баю, спать укладываю,
Спать укладываю, приговариваю.
Не ходи ты, коток, по чужим дворам,
Не качай ты, коток, чужих деточек…
Эту песню мне пела бабушка Тоня – мама нанимала ее, когда я была совсем маленькой. Я хотела петь эту песню своему сыну – и пела бы, если бы Максим не толкнул меня животом об угол стола к полному удовольствию свекрови. Джолион всхлипнул, и мне тоже хотелось плакать.
Мы оба потеряли слишком много.
Послышались негромкие шаги, и к нам подошел Кайлен. Осторожно поднял шорты и футболку сына, посмотрел так, словно ожидал чего угодно, только не того, что мы будем лежать в обнимку на ковре, как животное с детенышем.
– Как вы? – прошептал он.
– Мне нужен бассейн, – сказала я. – Завтра. Джолиону нужно плавать.
Кайлен посмотрел на меня так, будто я сморозила какую-то непередаваемую глупость.
– Он боится воды.
– Понимаю, – ответила я. – Я буду с ним, и он перестанет.
***
Если бы завуч и несостоявшиеся коллеги увидели, какую комнату министр аш ан Тан отвел для учительницы своего сына, то они удавились бы от зависти, а потом отравились. Я невольно почувствовала себя сказочной принцессой – ведь только принцессы могут ходить по таким пушистым коврам, спать на мягчайшей постели и вешать одежду в шкаф с перламутровой инкрустацией.
Кстати, одежда. Интересно, понимает ли мой наниматель, что она мне нужна?
Я подошла к шкафу и открыла дверцы: да, он понимал. Содержимое вешалок сделало бы честь небольшому модному магазину. Я вынула вешалку с платьем – настолько легким и прозрачным, что оно казалось сшитым из цветочных лепестков – и вдруг подумала, что это могут быть вещи покойной жены Кайлена.
Нет, ну не настолько же он дурак!
Я приложила платье к себе, посмотрела в зеркало – вроде бы в самый раз. Девушка вроде меня – выросшая в провинциальном пыльном городишке – и мечтать не могла о таких нарядах. Максим говорил, что его жена не будет меркантильной тряпичницей, а я так боялась остаться одна, что верила ему.
Господи, какая я была дура…
Я сняла блузку и брюки и надела платье: действительно в самый раз. Девушка в зеркале казалась незнакомкой – я смотрела на себя и думала, что это все-таки сон. Яркий, красивый сон, и скоро зазвонит будильник, чтобы поднять меня с кровати и отправить в школу.
Конец августа. В школе много работы. Например, надо убрать фотографии в соцсети, чтобы никто не подумал, что у училки может быть в жизни что-то кроме мышиного пучка и юбки ниже колена.
Так что если это сон, то пусть снится подольше.
В дверь постучали, и Кайлен вошел, не дожидаясь моего ответа. Впрочем, зачем бы ему ждать в его собственном доме? Свекровь, бывало, так и говорила: живешь в моей квартире, так держи рот закрытым, когда я ночью вхожу в вашу комнату, чтобы что-то взять из шкафа.
Потом, после развода, я сказала себе, что ни один человек так со мной больше не поступит. Пусть я покажусь хамкой, но…
– Прекрасно выглядите, – заметил Кайлен, но глаза остались темными и холодными. Просто комплимент, дань вежливости, не больше.
– Платье прекрасное, – улыбнулась я. – Спасибо!
– Шкаф настроен на вас, – сказал Кайлен. – В нем всегда будет то, что вам понадобится.
Я невольно рассмеялась. Удобная вещица!
– Вот бы мне такой домой, – вздохнула я, прекрасно понимая, что в съемной комнате для этого чуда не найдется места. Кайлен махнул рукой.
– Если хотите, можете его потом забрать. Как он?
Я не сразу поняла, что он спрашивает о сыне. О маленьком мальчике на полу в детской, которого некому обнять.
– Вы правы, он будто в коконе, – заметила я. Когда-то подруга дала мне книгу о проживании горя, но сейчас я не могла вспомнить ни слова. – И ему не хочется выбираться.
Ноздри Кайлена дрогнули, черты лица потяжелели. Ответ ему не понравился. Видимо, мне надо было выглядеть лихо и придурковато, отвечать так, как он хочет услышать, и сулить золотые горы. Обычно те, кто так делает, получают премии и со временем выбиваются в начальство.
– Я вас для того и нанял, чтобы вы заставили его выбраться.
«Заставили». Вот как. Не помогли, не спасли – заставили.
– Вы похитили меня, насколько я помню, – я представила, как сейчас завуч рассказывает о том, как я пропала у нее на глазах, и мне захотелось рассмеяться.
Над головой министра проплыла одинокая искра. Должно быть, он пытался сдержать раздражение.
– У меня не было другого выхода. Королева должна увидеть нормального ребенка, а не это… – губы дрогнули, словно Кайлен сдерживал ругательство, – существо.
Мне захотелось вымыть ему рот с мылом, чтобы он больше никогда не сказал такого о Джолионе.
– Я очень рассчитываю на вас, Юлия. Я очень надеюсь. Вы не представляете, сколько лопат сейчас копает мне могилу.
Это было предсказуемо. Чем выше ты забираешься, тем больше рук хотят сбросить тебя с вершины горы.
– У вас есть психиатры? – спросила я. – Мальчику нужен детский психиатр.
Кайлен усмехнулся.
– Есть, конечно, вот только таких болезней у нас нет. Именно психиатры и посоветовали мне искать иномирянку.
Мне казалось, что в его груди сейчас вызревает пламя. Дракон готовился расправить крылья и исторгнуть огонь.
– Что будет потом? – спросила я. – Королева приедет, увидит нормального ребенка, уедет… а потом? Он так и будет жить надрессированной собачкой?
Движение Кайлена было молниеносным. Только что он стоял в стороне – и вот приблизился, и от него пахнет огнем, грозой и болью, и темные глаза смотрят на меня с такой ненавистью и горечью, что я не могу отвести взгляд. Тяжелая горячая рука легла мне на шею – почти легла, не хватило совсем чуть-чуть – и по коже скользнули едва уловимые языки огня.
Он сожжет меня, если захочет. Сожжет и будет искать другую иномирянку.
– Думаете, я не вижу, что он страдает? Думаете, мне безразлична его боль? – лицо Кайлена дрогнуло, и за ним я увидела призрак оскаленной драконьей пасти. – Или вы считаете, что я ничего не потерял? Что мне не больно?
Я дрожала от макушки до пяток. Мне никогда еще не было настолько страшно. Чужая воля подавляла, заставляла склонить голову, упасть на колени, умоляя о пощаде.
– Когда любят, то говорят «никого не потерял», – не знаю, каким чудом я удержалась на ногах. – «Ничего» это про вещи, а не про людей.
Кайлен отвел руку. Рот сжался в нить, словно он приказывал себе: молчи, а то наделаешь таких дел, что придется долго жалеть.
– Я помогу вам, – едва слышно выдохнула я. – Но прежде всего вы должны помочь себе сами.
Что-то в этом роде мне говорил врач, когда я не хотела жить. Максим сказал, что я сама во всем виновата – надо было тверже стоять на ногах, когда толкают. Свекровь сказала, что жена, не способная рожать – обуза, которая не нужна в доме. А врач… врач просто делал свою работу без любви и ненависти.
Кайлен кивнул.
– Помогите, – произнес он. – Да, помогите нам.
***
Бабушка Тоня всегда говорила: ложись на новом месте – приснись, жених, невесте. Я тогда была в средней группе детского сада, моим женихом был Андрюха, который еще писался в постель во время тихого часа, и я его жалела, отдавала свой полдник, но вот во сне видеть не хотела.
В первую ночь в новом мире мне приснился дракон. Огромный золотой ящер летел над землей, под ним сверкали городские огни, сплетаясь в неизвестные галактики, и следом за ним скользил странный звук.
Я поняла, что это песня. Дракон летел и пел, и его песня пробуждала жизнь. Там, где падала тень его крыльев, прорастала трава и распускались цветы, животные с детенышами выбегали из лесов, косяки рыб кружили в волнах.
Дракон создавал мир. Он летел, и люди махали ему – его песня делала всех счастливыми. И я летела за ним, задыхаясь от восторга: я сама была драконом, и постепенно в его песне появились новые, зовущие нотки. Мы летели над бескрайним океаном, и счастье, которое наполняло меня, было настолько светлым и настоящим, что мне хотелось плакать.
Подушка была мокрой от моих слез. Проснувшись, я услышала негромкое цвирканье птиц в саду – начинался новый день, и сегодня я хотела отвести Джолиона в бассейн. Мальчик не чувствовал своего тела и боялся его – плавание могло в этом помочь. Плавание и танцы – жаль, что я не умела танцевать.
Дракон еще пел – проснувшись, я слышала далекий отзвук его души.
Поднявшись с кровати и приведя себя в порядок, я подошла к шкафу и негромко сказала:
– Купальник, пожалуйста. Зеленый.
Дверца бесшумно открылась, и с верхней полки мне в руки упал купальник – плотный, закрытый, с рисунком, похожим на драконью чешую. Замечательно.
Завтрак был накрыт в такой большой столовой, что в ней можно было бы разместить и накормить роту солдат, а не одного мальчика и его учительницу. Джолион сидел за столом, немолодой мужчина, смуглый и совершенно седой, кормил его с ложки, и я видела: Джолион откроет рот и будет есть, но сам не попросит ни еды, ни воды.
– Доброе утро, – улыбнулась я, прогоняя ощущение, что старик кормит куклу. Незнакомец аккуратно промокнул губы мальчика салфеткой и принялся аккуратно намазывать паштетом кусок хлеба.
– Здравствуйте, – ответил он. Голос был приятным, как у актера. – Вы медира Юлия, учительница Джолиона?
– Все так, – сказала я. Слуга бесшумно поставил передо мной тарелку: смуглые ломтики бекона, грибы, яичница с зеленью и фасоль. – А вы?
– Я Мадс. Личный слуга мальчика.
Я понимающе кивнула. Мадс поднес к губам Джолиона хлеб с паштетом, и мальчик осторожно откусил.
– Часто он кусает вас, медир Мадс? – поинтересовалась я. Мадс едва заметно улыбнулся, но в его взгляде была такая тоска, что у меня сжалось сердце. Я заметила на его запястьях широкие белые напульсники из плотной ткани.
– Почти каждый день. Это его способ выплеснуть боль.
– Сегодня я хотела попробовать отвести Джолиона в бассейн, – сказала я. Мальчик никак не отреагировал: бледное личико оставалось спокойным и отрешенным. Мадс неопределенно пожал плечами, но я видела, что эта идея ему не по душе.
– Он боится воды. Помыть его – это целое приключение.
– Понимаю. Медир Кайлен уже рассказал мне об этом. Кстати, где он?
Джолион откусил еще немного, прожевал и зажал рот ладонями. Мадс положил недоеденный хлеб на тарелку и придвинул мальчику стакан с оранжевым соком.
– В министерстве, разумеется. Он рано уезжает и поздно возвращается. В каком-то смысле работа это просто предлог держаться подальше от всего этого.
Я мысленно усмехнулась. Сильный мужчина сторонится собственного ребенка… впрочем, кто я такая, чтобы его осуждать? Если раньше это был обычный мальчик, то видеть на его месте куклу просто невыносимо.
«Или вы считаете, что я ничего не потерял? Что мне не больно?» – прозвучал голос Кайлена у меня в ушах. Да, ему нужно было справиться с горем – и он рухнул в работу. Не самый худший способ, если вдуматься.
– Я бы попросила вас пойти со мной, – сказала я. – И кого-нибудь еще из слуг.
– Разумеется, – ответил Мадс. Джолион сделал несколько глотков, и он промокнул капли сока салфеткой с таким теплом, которого не подделать. Слуга искренне любил своего воспитанника и жалел его. Пусть уж лучше он будет рядом с нами, чем холодный отец, который тоже окаменел от своей потери.
Бассейн был небольшим – самое то, чтобы научить мальчика плавать. Я проплыла туда-сюда: отлично, вода теплая. Теперь главное, чтобы Джолион хотя бы попробовал подойти к ней.
Но, увидев, куда его привели, Джолион рухнул на пол и заорал – громко, нервно, на одной высокой ноте. Мадс попробовал было поднять его – мальчик извивался в его руках так, что я испугалась, что он разобьет себе голову.
– Нет! – крикнула я слуге, который стоял у пульта управления. – Давайте по-другому. Спускайте воду!
Должно быть, у меня был по-настоящему решительный вид: слуга пробежался пальцами по кнопкам, и вода стала уходить из бассейна. Я поднялась по лесенке, подбежала к Джолиону, который крутился на полу дождевым червяком, и легла с ним рядом, повторяя его имя. Зубы мальчика тотчас же сомкнулись на моем запястье – и сразу разжались, словно он вспомнил, что кусаться нельзя. Я обняла его, прижала к себе: Джолион трясся от ужаса, и я услышала, как клацают его зубы.
– Не бойся, милый. Все, воды больше нет, – повторяла я. – Не бойся, я здесь, все хорошо…
Наконец, Джолион перестал кричать: обмяк в моих руках, всхлипывая и бормоча что-то невнятное. Кайлена можно было понять: если ребенок вот так рухнет на пол при королеве, то министр недолго просидит в своем кресле. Его отправят в отставку при первом же удобном случае – езжай в деревню, лечи ребенка. Особенно если он успел намозолить глаза, но формально до сих пор придраться было не к чему.
Мы встали. Я показала на пустой и сухой бассейн и сказала:
– Видишь? Нет воды. Ничего нет.
Джолион издал длинный прерывистый вздох. Я взяла его за руку, и он не вырывался. Мы медленно подошли к бассейну, и я сказала:
– Садись вот сюда. Воды нет, бояться нечего.
Мальчик послушно опустился на край бассейна, свесил вниз тонкие исцарапанные ноги. Я спустилась вниз и встала перед Джолионом.
– Дай ручку, мой хороший.
Джолион по-прежнему смотрел куда-то сквозь меня, но все же протянул руку – значит, он слышал меня и понимал, чего я от него хочу. Я взяла руку мальчика и принялась массировать пальцы, напевая с ходу придуманную песню:
– Пальчик, пальчик, моя радость,
Ты какой, ты какой?
Пальчик, пальчик, моя радость,
Ты большой, ты большой.
Сначала рука Джолиона казалась твердой, словно вырезанной из дерева, настолько мальчик был напряжен. Я пела, массируя каждый сустав, и потихоньку в руку приходила мягкость. Мадс стоял в стороне, смотрел так, словно боялся спугнуть нас. Закончив массаж, я протянула Джолиону руки и сказала:
