Лариса Сугатова
Свет в конце пути
В убежище нас осталось мало. Очень мало. Только те, кто успели укрыться в подземных пещерах остались в живых после взрывов. Еды на всех не хватало. Пришлось включить режим жесткой зкономии. Уже проявляли себя болезни из-за плохого питания и недостатка солнечного света, ставшего теперь губительным.
До того, как это случилось, солнце светило иногда ярко, иногда не очень. Белые ватные облака плавно плыли по небу, ветры случались нечасто. И вообще жилось хорошо, чего не скажешь о нынешнем состоянии ни снаружи за пределами бункера, ни внутри большой пещеры, расположенной среди холмов, окружающих город.
После этой ужасной катастрофы наступила ядерная зима. Произошло резкое падение температуры, морозы стояли под сорок градусов, солнечного света катастрофически не хватало, выйти наружу без защиты невозможно.
Сухо. Ни дождей, ни снега. Сухие пески поглотили все, кругом одна выжженная земля, растрескавшаяся от стылого холода. Остались лишь разрушенные пустынные города и пепел. Кругом пепел вперемежку с песком.
Сначала из больших городов уезжали толпы людей, во многих местах вспыхивала, как порох от зажженной спички паника. Ее пытались пресекать, пока еще были здравомыслящие люди, но вскоре это делать стало уже некому. Люди гибли, не имея укрытия. Многие ослепли, когда взглянули на вспышку при взрыве и блуждали, пока не погибли.
Вскоре оставшиеся уже дрались за еду. Хотя многие стали обессиленными и сил на серьезные драки не было, но мелкие потасовки возникали часто. Дороги постепенно становились все более и более пустынными, города и поселки все более заброшенными, заправочные станции и магазины опустошенными. От мира оставались лишь его очертания.
Прошел почти год. Силы уже иссякли у оставшихся в живых, не только физические, но и моральные почти совсем. Очень давила тяжесть дальнейшей неизвестности. Как все будет?
Мне недавно исполнилось семнадцать. Уже несколько месяцев я жила в бункере. Когда случились взрывы, последний год в школе только начался. Тогда я и потеряла семью. За прошедшие несколько месяцев я не смогла найти никого из своих. С людьми, оказавшимися в восточной части города близ окраины, я и укрылась в бункере, расположенном внутри пещеры.
Жили мы все в одном помещении. Спали на полу на деревянных досках, постелив, у кого что было из одежды.
Еду нам выдавали понемногу, очень экономно. В одном из отсеков бункера хранились продукты с долгим сроком хранения, но так как бункер не достроили, продуктов было мало. Все мои мысли постоянно были о близких, с теми, кого я любила. Я постоянно размышляла о том, что будь мы все вместе, возможно, весь этот кошмар выглядел бы иначе. По крайней мере, в моем восприятии.
В месте, где раньше находился оживленный город, теперь в оглушающей тишине, лишь торчали пустынные полуразрушенные здания, на первый взгляд пустынные. Оказалось, что там есть жизнь. Вот только можно ли это назвать жизнью.
Недалеко впереди я увидела стайку копошащихся у чего-то крыс. Через стекла противогаза рассмотрела странных существ, гораздо больше крыс. Мутанты? Я лишь хотела вернуться ненадолго. Увидеть свой дом.
На обратном пути пришлось бежать. Свора одичавшик голодных животных едва не растерзала меня. Я судорожно колотила руками в ярких оранжевых перчатках по двери. Музыкой показался протяжный скрип тяжелой двери бункера.
***
Это произошло в очередную вылазку в город. Я уже побывала на месте своего дома. Никого там не было. Ноги сами понесли к бывшему зданию школы.
–– Лина?– голос сзади прозвучал неожиданно.
Я медленно повернулась. Этот голос я не спутала бы ни с чьим другим.
–– Паша? – во рту пересохло словно от жажды, хотя холод пробирал до костей.
Как он узнал меня? Мы оба были в противогазах. Радостно поприветствовали друг друга. Это можно было назвать радостной пантомимой двух людей в противогазах.
–– Значит, ты жива, – он облегченно вздохнул.
–– Где ты живешь сейчас? – я смотрела на него широко раскрытыми глазами с нескрываемым изумлением.
–– Живу… – он усмехнулся, – в погребе.
–– Да. Все мы сейчас не живем, а выживаем. У нас в бункере осталось мало продуктов, и я не знаю, что будет дальше, – сказала я.
–– Не могу похвастаться обилием еды. Тоже осталось немного из того, что было в погребе, – ответил Паша не без грусти.
Мы стояли среди руин школы. Это было так странно. Больше никуда не надо было спешить, никаких уроков, занятий, не прозвенит до боли знакомый звонок. Ничего. Решение у Паши пришло спонтанно.
–– Лина, может, уйдем отсюда? – спросил он неожиданно.
–– Куда, Паш? – обреченно ответила я.
–– Говорят, на северо-востоке остался город. Там есть цивилизация, – голос его звучал не очень уверенно.
–– Не знаю… – я колебалась, не зная, что делать.
–– Хорошо. Давай встретимся завтра. Подумай. Если решишь идти со мной, я буду ждать тебя здесь, – сказал он. От слов его веяло решительностью.
Северный ледяной ветер пронизывал насквозь отсыревшую тяжелую одежду. Леденящее душу холодное дыхание зимы захватило все вокруг.
После встречи с Пашей я шла домой с каким-то новым чувством в душе. Помимо обычной напряженности, у меня появились проблески надежды.
А вдруг и правда остался целый город выживших? Тогда мы могли бы вернуть многое из утраченного. Возможно.
В бункере оставались еще несколько человек. В последнее время мы делили съестное очень скрупулезно, припасов оставалось все меньше. Но Данил, тот, кто постоянно твердил, как любит меня, и остальные после моего рассказа о последнем выходе наружу отказались идти со мной. Они утверждали, что я все выдумала, что нигде и ничего нет, никакого города выживших не существует, и незачем ходить среди этого, ставшего таким опасным, мира. На вопрос, что же они станут есть, лишь пожимали плечами и отводили глаза.
В конце концов, пришло осознание о необходимости выдвинуться в путь. Мои товарищи не препятствовали мне, но никто из них не захотел изменить свое решение и отправиться со мной. Данил пытался отговорить меня, но его попытки сделать это, не казались мне убедительными.
