Лариса Валентиновна Кириллина
Алуэсса
Мой круг
Все привыкли к тому, что я веселая и заводная. Но в этой части моих записок будет много печального. Впрочем, характер у меня не изменился, и душа осталась всё той же. Только я теперь совсем уже взрослая.
Меня почти уже никто не зовет как девчонку – Юла. Разве что папа и мой младший братец Виктор. Для своих коллег и студентов в Межгалактическом колледже космолингвистики я – «магистр Цветанова-Флорес». Для моего учителя и членов его семьи я – Юлия (кое-кто произносит по-уйлоански распевно, «Юллиаа»). Для моих дочерей, Лауры и Валерии, – просто «мама». Для мужа, Карла-Макса, – то «Юльхен», то «чокнутая валькирия» (verrückte Walküre), то, когда он хочет призвать меня к приличиям – «баронесса». Ну да, баронесса Юлия Лаура Ризеншнайдер цу Нойбург фон Волькенштайн. Это тоже я. Так записано в документах и во всех базах данных Межгалактического альянса разумных миров. А мой муж – барон Карл Максимилиан с тем же звучным набором фамилий. А его отец – барон Максимилиан Александр. Оба они – известные космоплаватели, что на самом деле гораздо важнее баронского титула.
Среди моих близких друзей есть и куда более высокопоставленные особы. Это семья Киофар – потомки императорской династии с погибшей планеты Уйлоа. Правда, они вообще-то не люди. Но я никогда не стала бы обзывать их уродливым словом «гуманоиды». Нет, они просто немного другие на вид. Их кожа не розовая, как у нас, а серо-зеленоватая. У них три глаза (верхний отличается цветом от нижних и имеет другие функции), на голове нет волос, зато есть нечто вроде гибкого панциря, похожего издали на темную шапочку.
Для меня различия в нашей внешности не имеют значения. Совсем никакого. И если у кого-то имеются предрассудки на сей счет, лучше дальше вообще не читать. Ведь речь в этой книге пойдет в основном о них, уйлоанцах.
Мой учитель, профессор космолингвистики Ульвен Киофар Уликенсс Джеджидд – не только со-ректор Тиатарского межгалактического университета, но и принц императорской крови и верховный иерофант уйлоанской общины. Своих титулов он никогда не использует официально, поскольку на Тиатаре нет и не может быть никаких монархов: здесь изначально установился коллегиальный принцип управления.
В университете – два равноправных выборных ректора. Второй – профессор Уиссхаиньщщ, куратор Тиатары от Межгалактического альянса разумных миров. Он с планеты Аис, а значит, не только не человек, но даже не гуманоид, и почти на всех, включая меня, производит устрашающее впечатление. Мне мерещится, будто профессор Уиссхаиньщщ – порождение темной материи. Разумом я понимаю, что такого не может быть, коль скоро он живет в нашем мире. Лично ко мне Уиссхаиньщщ относится как минимум с интересом, если не с определенной симпатией. И всё равно я не хотела бы с ним регулярно встречаться. А моему учителю это делать приходится. Но Ульвен говорит, что никакой мистической жути в присутствии Уиссхаиньщща не испытывает, и если договориться с ним о чем-либо получается не всегда и не сразу, то причина не в инфернальной натуре коллеги, а в ином устройстве его разума и восприятия.
Во Вселенной существует еще одна планета, Лиенна, на которую Межгалактический альянс переселил другую часть уйлоанцев, пожелавших покинуть свой погибающий мир. Лиенна и Тиатара разделены таким немыслимым расстоянием, что между двумя диаспорами очень долгое время не было никаких контактов. Да и сейчас просто так взять и слетать друг к другу в гости нельзя, для столь дальнего путешествия потребовалось бы содействие самых высокотехнологичных цивилизаций Альянса, но они не занимаются ни пассажирскими перевозками, ни, тем более, благотворительностью, а затраты оказались бы поистине астрономическими.
На Тиатару уйлоанцы попали почти случайно – каким образом, я когда-то рассказывала. А Лиенну руководство Межгалактического альянса специально выбрало для колонизации, подобрав такую планету, которая максимально походила бы на Уйлоа. И если на Тиатаре принципиально избегали единовластия, то на Лиенне оказалась скрупулезно воссоздана Уйлоанская империя со всеми ее институтами – за исключением живого монарха. Кровные родственники императора Уликена Последнего уцелели лишь на Тиатаре. На Лиенне же культивировалась почти религиозная вера в абстрактного «звездного императора», который чудесным образом спасся и обитает в глубинах Вселенной. Вероятно, многим лиеннцам эта идея пришлась по душе, иначе там возникла бы череда самозванцев. В отсутствие «звездного императора» на Лиенне существовал (и сейчас существует) Императорский дворец, работали (и сейчас работают) Императорский университет, Императорская академия наук, Императорская государственная библиотека, Императорский госпиталь, Императорский космопорт, и так далее.
Принц Ульвен Киофар Уликенсс Джеджидд много лет ничего про это не знал, а когда, наконец, узнал, наотрез отказался обсуждать свой возможный визит на Лиенну. «Я же не сумасшедший», – сказал он нам, и я навсегда запомнила укоризненный тон, которым он произнес эту фразу. Власть со всеми регалиями его никогда не прельщала, хотя, став ректором, он обнаружил несомненный талант стратега и администратора.
О Лиеннской империи и культе «звездного императора» ему рассказали профессор Лаон Саонс и его дочь Илассиа, с которыми Ульвен познакомился в Виссеванском межгалактическом университете, где он защищал свою докторскую диссертацию. Профессор Саонс был одним из его оппонентов, а Илассиа влюбилась в «звездного императора» с первого взгляда и ради него прилетела на Тиатару как стажер-магистрант (она занималась и занимается биоэтикой). Вскоре она добилась желаемого: Ульвен женился на ней, ко всеобщему удовольствию. Несмотря на незнатное происхождение, Илассиа оказалась идеальной принцессой, и отлично могла бы справиться с ролью императрицы. Но Ульвен по-прежнему не желает даже слышать об этом. Свои научные труды он публикует под псевдонимом «профессор Джеджидд», а его жена преподает в университете как «магистр Илассиа Саонс». Лаон Саонс теперь тоже здесь, он профессор истории, специализирующийся на культуре Уйлоа.
Я поясняю все эти подробности для своих возможных читателей, если вдруг такие найдутся. Пишу в основном для себя, и выходит скорее дневник, чем роман. На моих глазах происходило столь много захватывающих событий, что жаль будет, если пережитое канет в вечность вместе со мной.
Pro domo
Для меня семья Киофар – не просто привычный дружеский круг, в который учитель ввел меня, когда я была шестнадцатилетней девочкой, его подопечной в Колледже космолингвистики. Я всегда легко завязывала приятельские отношения с самыми необычными существами, но тут возникла душевная близость, какой я раньше не знала. Моими подругами стали младшая сестра Ульвена, Иссоа, и его племянница Маилла, которая ныне – госпожа Маилла Ниссэй, супруга доктора астрономии Ассена Ниссэя и мать двух мальчиков-близнецов, Ульфара и Массена. Когда появилась Илассиа, я смогла подружиться и с ней, хотя она, честно сказать, ревновала меня к Ульвену.
И… сейчас я сложу нечто вроде оды в честь дома семьи Киофар. Не в стихах, конечно, а в прозе. И назову по-латински торжественно: Pro Domo – «О Доме».
Этот дом для меня – особенный.
Когда меня сюда ввели, я понятия не имела, что мой опекун не просто принц, а еще и иерофант, в обязанности которого входит проводить сакральные церемонии у очага, запретные для посторонних. Только после того, как мы с Ульвеном едва не погибли в спасательной экспедиции, для меня, инопланетянки, сделали исключение: наша с Карлом свадьба сопровождалась торжественной церемонией, к которой учитель нас долго готовил.
После всего, что мне довелось пережить и прочувствовать во время обряда, я начала воспринимать дом семьи Киофар как священное место, а не просто как обиталище тех, кто мне очень дорог.
Однако дом – не храм. Здесь течет обычная жизнь, пусть и подчиненная этикету. Появиться без приглашения могут лишь близкие родственники, а приглашение получить не так-то просто. Требуется одеваться надлежащим образом и вести себя соответственно. Почтенная дама (и тем более девушка) не должна оставаться наедине ни с хозяином дома, принцем Ульвеном, ни с другим мужчиной, не принадлежащим к ее семье.
Если свыкнуться с правилами, то вскоре они начинают ощущаться как совершенно естественные. Ты уважаешь хозяев, они уважают тебя, – в остальном же царит дружелюбие и сердечность.
В доме принца Ульвена я чувствую себя как под собственным кровом. Я не только часто бывала здесь в гостях на семейных праздниках, но и много раз ночевала, и даже подолгу жила – в дни как счастья, так и несчастья. После смерти моей мамы, когда Карл с бароном Максимилианом Александром находились в экспедиции на планете Ликанос и почти не имели связи со мной, Ульвен приютил меня с новорожденными дочками, папой и братом, и мы провели тут два месяца. Из его кабинета я вела занятия со студентами в Колледже – учитель понимал, что, если я брошу работу, это может сломить меня окончательно. Хотя сам Ульвен и Илассиа жили в то время в ректорской резиденции, а хозяйкой в доме семьи Киофар осталась принцесса Иссоа, мне казалось, что дом меня принял, и я со всеми моими родными нахожусь под его постоянной защитой. Это так необычайно и так отрадно!
До этого я была, по сути, бездомной скиталицей.
Во всей необъятной Вселенной не существовало другого места, которое я могла бы считать своим домом, и в которое мне хотелось бы время от времени возвращаться.
С Земли меня увезли, когда мне исполнилось семь лет. Мои родители работали в разных космопортах, и наши квартиры или коттеджи были служебными. Меня тогда это совершенно не волновало, мне нравились частые переезды. У бабушек – Юлии Анатольевны и Хулианы Гарсиа Флорес – я обычно гостила летом, и тоже воспринимала их дома в Подмосковье и на Юкатане как временное пристанище.
Потом – четыре года на орбитальной станции «Энцелад-Эврика», которая меньше всего походила на обычный человеческий дом. В нашем крохотном семейном отсеке было тесно, и мы в нем лишь спали или беседовали перед сном – смотрели видео, играли в тихие игры, делились мыслями и впечатлениями. Никаких неудобств я при этом не чувствовала. Мне хватало живого общения, а всякое, как я думала, «барахло», меня нисколько не интересовало.
Предложение полететь с родителями на Арпадан я восприняла как потрясающее приключение. Там нас ждала квартира в секторе, предназначенном для землян. Прихожая, две комнаты, кухонька (она же столовая), санузел с нормальным душем, – после закутка на орбитальной станции мне казалось: просто хоромы! Мы даже могли приглашать к себе одного-двух гостей!
Вещей у нас по-прежнему набиралось немного. Костюмы и платья из настоящей материи имелись только у папы и мамы, а я обходилась дешевой синтетикой из пульверизатора-пшикалки – поносил, испачкал и выбросил на переработку, не помышляя о штопке и стирке. Впрочем, знакомые иногда отдавали мне чьи-то куртки, футболки или штаны, и я без раздумий всё это носила. Меня нисколько не смущал мой мальчиковатый вид. Окружающим инопланетянам было всё равно, как я выгляжу. Лишь однажды, когда барон Максимилиан Александр пригласил меня на музыкальный вечер, я вдруг обнаружила, что надеть мне совершенно нечего, и даже поплакала от досады – но выход мы с мамой нашли, хотя, если честно, в той юкатекской блузке уместнее было бы появиться на карнавале. Решив, что главное мое украшение – неплохие мозги, я вернулась к обычному пацанскому стилю. И только попав под опеку Ульвена, я усвоила, что порядочной девушке не подобает выглядеть, будто она только что с кем-нибудь подралась, а в доме принца вообще надлежит носить исключительно длинные платья. Ну ладно, у себя-то я по-прежнему иногда щеголяю в штанах и футболке, позаимствованных у мужа.
После свадьбы с Карлом у нас появился семейный дом в Витанове —городке, основанном некогда переселенцами с Земли. Дом мы долгое время снимали и ощущали себя жильцами, а не хозяевами. К тому же в нем обитали фактически три семьи: мы с Карлом, его отец барон Максимилиан Александр, и мои родители с братиком Виктором. Я опять оказалась в привычной мне атмосфере суматошного общежития. Роль хозяйки играла мама, а все остальные ей подыгрывали в меру времени, сил и таланта. Из меня помощница получалась неважная, я с головой ушла в свои новые обязанности молодой жены любимого мужа и новоиспеченного магистра космолингвистики. Лишь после смерти мамы, когда прошли два самых тяжелых месяца, проведенных мною в доме Ульвена, я взяла на себя управление нашим семейным кораблем, оставшимся без умелого капитана. И мы, посоветовавшись с бароном Максимилианом Александром и с папой, решили купить этот дом в Витанове и перестроить его на собственный вкус. Однако превратиться в рачительную хозяйку не получилось: я по-прежнему много работала, и почти все обязанности по дому достались папе, который ушел в отставку, чтобы помочь мне с детьми. Их ведь было не двое, а трое, брат Виктор тоже нуждался в ежедневном присмотре. Они с папой были очень близки, и хотя брату нравилось, когда я вечерами его обнимала и и шепталась с ним по-испански, как это делала мама, он уже ощущал себя маленьким мужчиной и стыдился проявлять при мне слабость или лезть ко мне с детскими ласками.
Я никогда не испытывала тоски по Земле. Временами в памяти возникали живые картины той реальности, которую я запомнила в детстве. Но смотрелось это как фрагменты старинного кинофильма. Если бы попала на Землю, наверное, я ощущала бы себя там как на совершенно новой для меня планете. И что бы я стала делать? При моем веселом характере я, конечно, смогла бы завести много новых друзей. Однако покинуть Тиатару значило бы навсегда расстаться с Ульвеном. А этого я ну никак не хотела. Разговоры о том, что мы с ним всё равно останемся связаны, даже разлетевшись по разные стороны необъятной Вселенной, не могли служить утешением. Страшно было представить себе, что я никогда не увижу его, не войду в этот дом, не смогу наслаждаться беседами на всех известных нам языках, и между нами не вспыхнут наши знаменитые стычки с их неизменной финальной фразой: «Извините, учитель, больше не повторится»… Как это – не повторится?..
Папа с Виктором не могли относиться к Ульвену так, как я. Несомненно, папа тоже был благодарен ему за всё, что он сделал для нас, и глубоко его уважал, но держался с ним несколько отстраненно. Моей искренней вовлеченности в дела семьи Киофар папа не понимал. Уйлоанского языка он так и не выучил, кроме нескольких самых необходимых фраз. С Ульвеном он общался на космолингве, а иногда на английском. Виктор же поначалу вообще побаивался уйлоанцев: на Арпадане он их не видел, хотя там встречались и существа с куда более странной наружностью. Но те причудливые создания изъяснялись на космолингве при помощи лингвочипов, и это воспринималось нормально: чужие и есть чужие, поэтому речь у них механическая. А в доме знаменитого космолингвиста лингвочипы, как правило, не использовались, зато сам Ульвен хорошо говорил на многих земных языках, особенно на немецком и на английском, и это, в сочетании с его нечеловеческой внешностью, вызывало оторопь у моего малолетнего брата. Я решила, что Виктору там неинтересно, и перестала его с собой привозить. В Витанове у него появился приятель, мальчик Тадди, сын наших соседей, Джона и Мери, и они превосходно проводят время и в школе, и во дворе, и в гостях друг у друга.
Преподавание в Колледже приносит мне не только радость, но и приличные деньги. Не знаю, столько же или больше получал Ульвен, когда был магистром. Для меня мое жалованье всякий раз оказывается каким-то сюрпризом, и, когда оно поступает на мой виртуальный счет, я любуюсь красивыми многозначными числами. Я легко могу содержать всю нашу большую семью так, чтобы мы ни в чем не нуждались.
Деньги Карла и барона Максимилиана Александра распределяются между домашними тратами и содержанием их любимого космолета «Гране». Я настаивала на том, чтобы они вкладывались только в «Гране», с домом я как-нибудь справлюсь сама, но они со своей немецкой педантичностью продолжают переводить мне на счет установленную ими самими сумму, предназначенную для семейных надобностей. Папа намеревался поступить точно так же, однако тут я вмешалась: если он действительно хочет со временем возвратиться на Землю, деньги будут нужны огромные. Межгалактический альянс оплатил им полет с Арпадана лишь в одну сторону, на Тиатару, а отсюда на Землю уже – за свой счет. Пусть он откладывает свою пенсию бывшего консула – она тоже немаленькая, а если и тогда не хватит средств для столь дальнего путешествия, мы поможем – бароны согласны.
В глубине души я уже не верю, что папа в самом деле однажды погрузится в космолет вместе с Виктором и отправится на родную планету. Зачем? Чтобы там состариться и умереть? Чем плоха для этого Тиатара? Но лишать человека возможности порассуждать о самой вероятности возвращения тоже неправильно. Никакие пути не должны оставаться закрытыми! В том числе для меня.
Я должна была всё это объяснить, чтобы стало понятно, почему мой собственный дом в Витанове я не воспринимаю как нечто священное и незыблемое. Если обстоятельства резко изменятся, я смогу с ним расстаться без лишних эмоций.
Дом семьи Киофар – совершенно другое дело.
Он – единственный в целой Вселенной. Я ощущаю себя причастной ко всем его таинствам. Я люблю его облик, непохожий на земные дома, люблю его зеленоватые стены, люблю извилистость линий всех интерьеров и всех поверхностей. Люблю непривычную конфигурацию двух смежных гостиных. Люблю витую лестницу наверх. Люблю затейливые императорские вензеля на дверях Ульвена и его покойной матушки, госпожи Файоллы (теперь ее апартаменты занимает Илассиа). Люблю все комнаты, в которых я тут жила одна или с Карлом, от маленькой гостевой с кроватью-корабликом до просторной супружеской спальни. Люблю все старинные вещи, часть которых привезена с погибшей Уйлоа, а часть изготовлена на Тиатаре по соответствующим фотографиям: сундуки, светильники, столовую утварь. Люблю царящий везде полумрак, словно под поверхностью океана, и прохладную влажность, разлитую в воздухе. Люблю тот самый очаг, который зажигается только для церемоний, не подлежащих огласке. Люблю это невероятное сочетание современной техники и глубокой архаики, упоительных разговоров на ученые темы и придворного этикета. Люблю уйлоанскую кухню и уйлоанскую музыку. Люблю певучий уйлоанский язык, которым я теперь владею как уйлоанская аристократка (еще бы, меня учил его высочество принц!). Люблю носить уйлоанские платья со множеством складочек. Люблю примыкающий к дому двор с мощеной дорожкой, на которой я знаю каждый камень, с деревьями, цветником и кустами, и с бассейном неправильной формы, в котором я нередко плавала вместе с Иссоа.
Я люблю этот дом, и люблю всех, кто в нем обитает. Теперь-то уж можно об этом сказать без ущерба для чьей-либо репутации. Впрочем, нет: вслух по-прежнему очень много чего говорить нельзя, даже такому непокладистому существу, как я, и вовсе не потому, что на меня с укором посмотрит Илассиа. Просто нет таких слов ни в одном языке, которые в данном случае окажутся единственно правильными. Бывают случаи, когда опытный переводчик должен не говорить, а молчать. Извините, учитель, уже умолкаю.
Взрослые и дети
После того, как наша с Карлом приятельница Фатима Сантини-Рунге, ведущий специалист по биогенетике из Института космобиологии на Арпадане, выяснила, что в генах семьи Киофар присутствуют некие аномалии, и сильнее всего они проявляются у принцессы Иссоа, главной темой наших бесед оставалась проблема наследия и наследственности.
Еще до присылки на Тиатару материалов Фатимы постепенно вызревало решение, которое покончило бы с неопределенностью в передаче прав на императорский титул. У Ульвена, как все мы знали, не могло быть детей, потому что мы с ним во время спасательной миссии на Сирону подверглись космическому облучению. Нам с Карлом удалось перехитрить судьбу с помощью биокоррекции моих клеток и искусственного оплодотворения. Ульвен не мог прибегнуть к этому средству. В его случае оно оказалось бы бесполезным.
Это значило, что на нем прервется династия.
Какое-то время он обдумывал предложение своей племянницы Маиллы Ниссэй: усыновить оного из двух ее сыновей, Ульфара или Массена. Но рассудив хладнокровно, Ульвен отказался от этой вроде бы очевидной идеи. Мальчики – близнецы. Между ними могла начаться вражда не на жизнь, а на смерть. А если и не вражда, то обычная зависть и ревность.
Он решил объявить наследницей принцессу Иссоа. Да, она не мужчина, а женщина, однако в нынешнем мире это уже не имело такого значения, как в древности.
И тут обнаружилось, что Иссоа – существо, природа которого отличается от природы других уйлоанцев.
Она – алуэсса.
В прежних частях моих записок я уже объясняла, что алуэссы считались мифическими персонажами, уйлоанскими океанидами, певицами и пророчицами, прекрасными и опасными, предания о которых запечатлены в выдающемся памятнике уйлоанской поэзии – «Уйлоаа алуэссиэй инниа», или, в переводе на космолингву, «Песни уйлоанских океанид».
Можно возразить, что при постоянных контактах между разными цивилизациями сейчас никого уже не удивишь существами самых причудливых форм. Я сама с кем только не общалась!
Но речь-то шла не о разных космических расах. А о внезапной мутации внутри одной уйлоанской семьи. Причем семьи императорской, где очень тщательно соблюдали законы преемственности. Титул наследовал старший законнорожденный сын, и до сих пор традиция не прерывалась.
У самого Ульвена эти гены тоже присутствовали, но не преобладали. Однако ими могли объясняться его лингвистические таланты, необыкновенная память, способность воспроизводить почти любую фонетику, – наконец, пристрастие к музыке и поэзии. Невзирая на занятость, он сохранил за собой в Колледже курс поэтического перевода. Сам Ульвен стихов не слагал – но откуда мне точно знать?.. В его внутреннем мире были сферы, куда он никого не пускал. Иссоа сообщила мне, что именно брат обучал ее музыке. Но ни разу при нас, своих близких друзьях, он не пел и не играл – якобы, музыка обнажает глубины души, а при его положении в обществе это непозволительно и даже опасно. На Иссоа этот запрет почему-то не распространялся. Неужели он уже тогда понимал, что она – другая, пускай поёт, ибо не петь алуэсса не может?.. А заглянуть ей в душу ни у кого из земных существ не получится.
Внешне она не так уж сильно отличается от других уйлоанцев. Родные надеялись, что с возрастом некоторые особенности уйдут, – как у нас, людей, исчезает младенческая синеглазость. Но облик Иссоа по мере взросления становился всё более своеобразным. Цвет ее кожи зеленей, чем у брата и у старшей сестры Ильоа. Сама кожа – плотней, а чешуйчатость выражена отчетливее. Перепонки между пальцами не кажутся атавистическими, а подушечки на пальцах снабжены мельчайшими розовыми присосками (на руках Ульвена они почти не заметны). Изумительные глаза Иссоа не голубые, как у старшей сестры Ильоа и племянницы Маиллы, и не серо-коричневые, как у брата, а бирюзово-аквамариновые. Ободки вокруг глаз – золотистые, а не темные.
Сама Иссоа восприняла новость с Арпадана как должное. Она вообще обладала спокойным нравом, хотя отнюдь не была безвольной. С виду – нежное и застенчивое существо, а во время церемонии у очага – величавая иерофантесса. Кое в чем – наивная девочка, но притом наделенная мудрым и почти всеведущим сердцем.
Брат с сестрой очень любят друг друга. Я знала, как сильно умеет любить Ульвен, хотя он никогда не выказывал внешних признаков обуревавших его страстей. Он не стал бы ни навязывать свою волю Иссоа, ни причинять ей другое насилие. Если она согласилась стать принцессой-наследницей и снять с него бремя ответственности за судьбу династии, то вовсе не потому, что он так приказал, а потому, что она сама так решила.
Но как быть, если она – алуэсса?..
Ульвен считал: нечестно и даже преступно скрывать генетические особенности принцессы-наследницы от всех, причастных к событиям в императорском доме. Однако и разглашать эту тайну прямо сейчас он совсем не хотел. Семья Киофар в ее нынешнем виде и так уже прослыла сумасбродной. Уйлоанская община Тиатары могла не принять алуэссу в роли продолжательницы династии и потребовать передачи титула одному из племянников либо кузенов принца Ульвена. В этих случаях связь тоже шла бы по женской линии, причем косвенной, однако все предполагаемые кандидаты не несли в себе роковых генетических аномалий.
Информацию стоило бы еще раз изучить и перепроверить.
Как ученый, Ульвен настаивал на продолжении исследований. Об этом мы и говорили на наших встречах, куда приглашали только ближайших родственников и друзей.
На сей раз мы сидели в малой гостиной, где когда-то Ульвен показал нам материалы Фатимы. Нас было больше, чем в тот раз: к нам присоединились барон Максимилиан Александр и Маилла.
За окном раздавался детский хохот и визг: четверо малышей развились в бассейне. Осторожности ради в водоеме было сделано съёмное мелкое дно, чтобы дети не утонули. Но за ними всё равно наблюдали двое взрослых – Ассен и мой папа. Близнецы Ассена и Маиллы, Ульфар и Массен, играли с моими двойняшками, Лаурой и Валерией. Уйлоанцы, даже такие маленькие, от природы умеют нырять и плавать, а моих девочек надо учить, они уже держатся на воде, но плавают неуверенно. В остальном же – дети как дети. Ассен объяснил своим сорванцам, что при первой попытке опасного баловства они будут наказаны, причем не только им самим, а «дядей Ульвеном». Папу они, очевидно, не очень боялись. Зато мои дочки совсем не боялись Ульвена. Он их откровенно баловал.
Заслушавшись детскими криками, я пропустила начало рассказа доктора Келлена Саонса и очнулась лишь на словах «…ваши уважаемые кузены». А, те самые, братья покойной госпожи Файоллы?.. Или их сыновья?.. Да, наверное, сыновья.
– Эта линия не обнаруживает той удивительной наследственности, которая выявлена доктором Сантини-Рунге, – продолжал Келлен Саонс. – Поэтому нет оснований предполагать, что гены иной природы, господин Киофар, вам могли достаться от матери.
– Вы уже предложили провериться моей старшей сестре?
– Нет еще, господин Киофар. Она ведь живет не здесь, и у меня нет повода беспокоить ее просто так.
– Дядя, давай, я сама скажу ей, будто выявлен, например, некий сбой в наших генах, поэтому нужно, чтобы она тоже сдала анализы в Тиастелле.
– Хорошо, Маилла, скажи. Полагаюсь на твое хваленое благоразумие и надеюсь, ты не откроешь Ильоа, какие мы ищем гены.
– Скорее всего, они у нее тоже есть, раз есть у меня. Но вряд ли столь ярко выраженные, как у тебя и Иссоа. Мы с мамой точно не алуэссы. Я, как ты видишь, сумела родить двух мальчишек.
– За это следует сказать спасибо Ассену.
– С алуэссой у него бы получились две девочки.
– Может быть, Юлия – алуэсса? – пошутил Ульвен.
– Нет, что вы, учитель, я плохо плаваю! – возразила я. – И пою так себе…
– Зато превосходно летаете.
Я хотела ввернуть «исключительно с вами», но решила, что намек на челнок без руля, в котором мы с ним мчались навстречу смерти, прозвучал бы слишком болезненно. И я ответила:
– Вот куплю себе флаер и назову его «Чокнутая валькирия» – тогда вы оцените мои виражи!
Он взглянул на меня с одобрением. Несомненно, он понял и оценил уловку с подменой.
– Кстати, друг мой, что слышно насчет экспедиции? – спросил барон Максимилиан Александр.
– Переговоры ведутся.
– Я хотел бы попасть в команду, – сказал Карл.
– Непременно на «Гране»? – поинтересовался Ульвен.
– Как угодно. Но «Гране», мне кажется, тоже стоит привлечь. Для космолета с таким оснащением заурядные рейсы на орбитальную платформу Сулеты – все равно как для вас обучение школьников грамоте.
– Дорогой мой Карл, я уже говорил вам, что вы сами вправе идти на любые риски, но я не могу посылать вас туда, где реально очень опасно. Прошу вас, не надо настаивать. Мне не хочется становиться виновником вашей гибели или тяжелой болезни. Я такого себе никогда не прощу.
– Но я с детства летал на «Гране» с отцом…
– Вы летали в обитаемые миры. Уйлоа – мертва. Вероятно, придется составлять экипаж из существ, которые мало чувствительны к радиации.
– Аисяне и виссеванцы?
– Но, Ваше величество, – вклинился в их диалог профессор Лаон Саонс. – Вы не можете мне запретить принимать участие в экспедиции! Там должен быть хотя бы один уйлоанец! Причем с надлежащим образованием! Я столько лет об этом мечтал, и вообще весь план был изначально мой собственный! Отстранять меня – это несправедливо!
– Спросите у Илассиа, – ответил кратко Ульвен.
– Я поддерживаю отца, – почти без раздумий ответила она. – Мне бы тоже хотелось участвовать, но я понимаю, что мне нельзя. Я обязана быть рядом с вами.
– Господин Киофар, – сказал барон Максимилиан Александр. – Нашим близким действительно стоит себя поберечь ради будущего обеих семей. Относительно Карла вы полностью правы. Но я вынужден всё же настаивать на моем участии, если будет использован «Гране». После того, как космолет побывал в чужих и весьма небрежных руках, мне не хотелось бы уступать кому-либо место навигатора и капитана. Даже если экспедиция на Уйлоа станет последней в моей карьере, это достойное завершение.
Детский смех и визг за окном превратились вдруг в оглушительный рев с истошными воплями.
Я не выдержала и вскочила: «Извините, учитель, я быстро» – и понеслась посмотреть, что случилось в бассейне.
Драку двух мальчишек с двумя девчонками я уже не застала. Близнецов крепкой хваткой держал Ассен, а Лауру и Валерию обнимал мой папа – тем не менее, дети продолжали вопить как резаные, вне себя от ярости и обиды.
– Вам хочется, чтобы к вам вышла не тетя Юлия, а дядя Ульвен? – встряхнул Ассен сыновей.
Они мигом притихли, и только мои двойняшки продолжали хныкать.
– Дети, хватит! Давайте во что-нибудь поиграем! – предложила я.
– Мам, а чего они… – начала было Лаура, но я ее перебила: – Не злитесь, просто Ульфар и Массен не рассчитали сил, они не хотели сделать вам больно и не учли, что вы младше их. Правда, ребята?
Близнецы предпочли согласиться.
– Хотите дружить? Или вас лучше прямо сейчас рассадить по разным углам? – спросила я у обеих поссорившихся парочек.
– Дружить! – загалдели все четверо, мальчики на уйлоанском, Лаура на испанском, а Валерия на немецком.
– Отлично! Сейчас покажу вам игру «хоровод»!
