Lars Gert
Аномалия №26
– Как же вы распознаёте, кто – хороший, а кто – плохой? – Изумились мы.
– С годами я тоже кое-чему научился, кое-чем обладаю. Чуйка у меня на людей. Чем грешнее человек – тем грязнее он выглядит через определённую призму насквозь; этой призмой и является моё чутьё.
И пожелав доброго здоровьица, положили мы трубку. И пошли гулять, но вид сегодня был премрачный: вместо яблонь и поля малины – пни тополей, грачи и вороны…
После всего, что мы пережили, после всего, что мы увидели и услышали, обоняли и осязали, мы решили покинуть эту зловещую, мрачную деревню навсегда. Но мы очень долго не могли продать свою квартиру, потому что в долбанном доме №13 никто не хотел приобретать жильё. Спустя многие месяцы нам всё же удалось избавиться от своей №66, значительно сбавив при этом цену. А что делать? Иного выхода мы на тот момент, тот отрезок времени не видели.
Мы зашли попрощаться со своим знакомым, но увидели, что дверь в его квартире приоткрыта. Кровь застыла в наших жилах.
Мы вошли, и с ужасом увидели, что наш шофёр сидит посреди комнаты на табурете, средь голых стен, и в руках у него электродрель. Казалось, он не был удивлён нашему визиту. Он смотрел исподлобья.
– Я ждал вас.
Похоже, мы пришли не вовремя; вид у водителя был престранный.
– Меня преследуют сны, – Начал он, откашлявшись. – Будто бы я в круглом цирке, и там девушки, с которыми меня связывает что-то общее и хорошее, какая-то дружба. Нас связывает что-то важное, у нас доверие. Они и на сцене, и в зале, 4-5, и там и там одновременно. Я их ищу, а они меня.
Мы стояли, переминаясь с ноги на ногу.
– И видел я иной сон, – Продолжал сидящий на стуле. – Будто бы у меня гости по случаю моего дня рождения (или нет?). Ибо в моём доме мои друзья, и на столе – большущий белый торт с кремом. Однако самого меня нет, а вместо свечек для торта – свечки, которые обычно ставят за упокой… А я сам, в другом уже сне будто бы иду по льду или снегу; очень долго иду, и нутром чую, что под тем слоем (льда, снега – неважно) находится пропасть; толща воды – море или даже океан. Холодная вода, в которую не проникает ни фотона света.
А мы всё молчали, точно воды в рот набрали. Или нам его скотчем залепили? Мы взирали на нашего знакомого, который выглядел разбитым, уничтоженным, несчастным.
– А недавно мне приснилось вот что. Будто бы я – с моим крёстным где-то на заработках, и ночую в какой-то церковной келье. И тут его дочь, человек из моего далёкого прошлого меня находит и как бы между делом говорит, как она неоднозначно ко мне относится, а именно любит. Мы громко разговариваем и даже смеёмся (на дворе, повторюсь, тёмное время суток). Крёстный просыпается и велит нам быть потише, и чтоб тотчас уснули, но мы продолжаем. После она ведёт меня куда-то, и вдруг мы у школы, где когда-то учились. Там, со стороны недостроенного бассейна и здания трудовика мы останавливаемся, смотрим вверх и видим, что в такой час школа жилая, живая; там горит свет. Мы поднимаемся, заходим в помещение, но там двое мёртвых человечка, проткнутых чем-то острым. Застывшая кровь. Причём, что странно, те людишки – нарисованные почему-то; это картина. Чёрно-белая, и как бы под Средневековье – нет, скорее Ренессанс. Она утверждает, что это наши дети (или могли ими быть?). И я просыпаюсь под какую-то шумную и злую классическую музыку XIX века… Может, она была мне по судьбе? Простите, это личное, а я вам изложил, как на духу.
– Н-ничего…
После долгого молчания водитель труповозки произнёс следующее:
– Планета Земля – как шахматная доска: это набор чёрных и белых зон. В одних (белых) зонах человек чувствует себя хорошо, и сравнительно счастлив; в других же, чёрных, творится сущий беспредел – проигрываются целые места в автобусах, реки крови, проворачиваются тёмные делишки… Так что, уезжая, помните: как бы не набрести вам на очередное чёрное поле, ибо они повсюду; 26-ая точка – не единственная аномальная зона (хотя и своеобразная, одна из худших в своём роде). Ну, а я не могу больше терпеть всё это дерьмо: голоса; они преследуют меня…
После всех этих напутственных и горьких слов наш знакомый вдруг решил распотрошить свой живот, направив сверло своей включённой в розетку электродрели прямо в середину брюшной полости. Мгновенно начали разлетаться в разные стороны грязные хлопья, комки из крови и человеческой ткани. Глаза шофёра остекленели – он был уже мёртв; так и застыл с электродрелью в руках.
В диком ужасе, сломя голову мы помчались, куда глаза глядят, во всю прыть, перепрыгивая на лестнице через две ступени – куда подевались наше давление, наш возраст, наши больные ноги?
Уехали мы оттуда, и никогда больше туда не возвращались…
