bannerbannerbanner
Соглядатай

Ларс Кеплер
Соглядатай

Полная версия

Глава 24

Эрик снова пришел на урок слишком рано и теперь стоял в подъезде дома номер четыре по Лилль-Янсплан. Шторы в квартире на первом этаже были раздвинуты, и он смотрел прямо на Джеки. Вот она стоит на кухне; протянула руку к шкафчику на стене, взяла стакан, подержала палец под краном. На ней черная юбка и не застегнутая блузка. Эрик вышел на улицу, чтобы лучше видеть, приблизился к окну, различил, что с мокрых волос у нее течет по шелку на спине. Джеки выпила воды, вытерла рот рукой и обернулась.

Эрик встал на цыпочки и различил за расстегнутой блузкой ее живот, пупок. Какая-то женщина с детской коляской остановилась на тротуаре и покосилась на него, и он вдруг сообразил, до чего нелепо выглядит со стороны. Он быстро пересек улицу и вошел в подъезд. Снова остановился в темноте перед дверью и потянулся к кнопке звонка.

После сеанса гипноза он все думал – а что, если алиби Роки существует на самом деле. Пришлось удвоить дозу стилнокта, чтобы уснуть. Назначить свидание в больнице Карсуддена Эрик смог только на завтрашнее утро.

Когда Джеки открыла, тонкая шелковая блузка была уже застегнута. Джеки спокойно улыбнулась ему, и блик подъездной лампы мигнул на круглых солнечных очках.

– Я немножко рано, – сказал он.

– Эрик, – улыбнулась она. – Проходите, пожалуйста.

Оказавшись в прихожей, Эрик заметил, что дочка Джеки прикрепила под табличкой «Не входить!» картинку с черепом.

Эрик следовал за Джеки по коридору, смотрел, как ее правая рука касается стены; он подумал, что Джеки двигается без видимой осторожности. На ней была черная юбка. Блестящая блузка навыпуск закрывала талию.

Когда ее рука коснулась дверного косяка, Джеки зажгла свет и прошла прямо в гостиную, потом остановилась, ступив на ковер, и повернулась к Эрику.

– Показывайте ваши успехи, – сказала она, жестом приглашая Эрика сесть за инструмент.

Он сел, поставил первый нотный лист, откинул со лба волосы, сосредоточенно положил большой палец правой руки на нужную клавишу и растопырил пальцы.

– Опус номер двадцать пять, – объявил он с дурашливой серьезностью.

Он заиграл такты, которые Джеки задала ему выучить. Хотя она и просила его не смотреть на руки, Эрик никак не мог играть вслепую.

– Вам, наверное, такая игра режет ухо, – сказал он. – В смысле, вы ведь привыкли к хорошей музыке.

– Сдается мне, у вас есть способности, – заметила Джеки.

– А бывают ноты шрифтом Брайля? Наверняка ведь есть? – спросил Эрик.

– Луи Брайль был музыкантом, так что, естественно, есть… но, в конце концов, надо, конечно, учить пьесы наизусть – ведь играть нужно обеими руками, – пояснила она.

Эрик положил пальцы на клавиши, глубоко вдохнул – и тут в дверь позвонили.

– Прошу прощения, я должна открыть. – Джеки встала.

Эрик увидел, как она открывает дверь квартиры. За дверью стояла Мадлен с какой-то высокой женщиной в спортивном костюме.

– Как прошел матч? – спросила Джеки.

– Один-один, – ответила девочка. – Это Анна забила наш гол.

– Пас был твой, – любезно сказала женщина.

– Спасибо, что проводили Мадде домой, – сказала Джеки.

– Мне это только в радость… По дороге мы говорили, что ей не обязательно быть самой правильной в мире, что ей, пожалуй, и подурачиться иногда не помешает.

Эрик не слышал ответа Джеки. Он увидел, как дверь закрылась и Джеки опустилась на колени перед девочкой, плавно водя руками по ее волосам и лицу.

– Теперь можешь дурачиться, – мягко сказала она.

Джеки вернулась к Эрику, извинилась за прерванный урок, села на стул и приступила к объяснениям.

Эрик изо всех сил пытался скоординировать движения обеих рук; спина взмокла.

Вскоре девочка вошла в комнату. Одетая в просторное домашнее платье, она села на пол и стала слушать.

Эрик попытался сыграть первую часть, но ошибся в четвертом такте, начал сначала, снова запнулся на том же месте, посмеялся над своей бесталанностью.

– Что вас так насмешило? – спокойно спросила Джеки.

– Я играю, как ржавый робот.

– Мой ежик тоже играет странновато. – Мадлен, пытаясь утешить его, показала свою игрушку.

– С левой рукой просто беда, – пожаловался Эрик. – Пальцы не хотят вовремя нажимать на кнопки.

Мадде подмигнула, сохранив, однако, серьезную мину.

– Я хотел сказать – клавиши, – быстро поправился Эрик. – Твой ежик, может быть, говорит «кнопки», а я говорю – клавиши.

Девочка опустила голову и широко улыбнулась. Джеки поднялась со стула.

– Пора сделать передышку, – сказала она. – Сначала немного теории, потом закончим урок.

– Я включила посудомойку, – сообщила девочка.

– Ты знаешь, что тебе скоро спать, надо следить за своим режимом.

Они сели за стол. Эрик взял графин и налил воды в два стакана. Невозможно было не поглядывать украдкой на Джеки, пока она говорила про скрипичный и басовый ключи и знаки альтерации. Ее блузка смялась на талии, лицо было задумчивым. Под шелком Эрик угадывал белый лифчик и грудь.

Он ощутил тревожное удовольствие при мысли, что вот он смотрит на нее – а она даже не замечает.

Он осторожно подвинулся так, чтобы заглянуть ей между ног, и мельком увидел, как сверкнули ее белые трусы.

Сердце забилось сильнее, когда Джеки чуть расставила ноги. У Эрика появилось чувство, будто она знает, что за ней подсматривают.

Она пила воду.

Открытые глаза только угадывались за темными стеклами очков.

Эрик снова заглянул ей между ног, тихо придвинулся ближе, но в следующую секунду она положила ногу на ногу и поставила стакан.

Улыбаясь, Джеки заговорила о том, что думала, будто он священник или университетский профессор. Эрик ответил, что истина лежит посредине, и рассказал о своей работе в психиатрической клинике и об исследованиях в области гипноза, после чего замолчал.

Джеки собрала листки с теорией, выровняла по нижнему краю и положила перед ним.

– Можно задать вопрос? – спросил Эрик.

– Да, – просто ответила Джеки.

– Когда я говорю, вы поворачиваете лицо ко мне. Это естественное движение или этому учатся?

– Я просто делаю то, что зрячие считают вежливым, – честно объяснила она.

– Я так и думал.

– Это как зажигать свет, когда входишь в комнату. Просто чтобы уведомить зрячего, что ты здесь…

Она замолчала, ее тонкие пальцы осторожно гладили влажные края стакана.

– Простите. Я понимаю, что веду себя невежливо, задаю бестактные вопросы…

– Большинство людей не любят говорить о своих дефектах зрения. Я могу это понять. Хочется же, чтобы тебя воспринимали как личность, и все такое… но я считаю – лучше, когда говорят.

– Пожалуй.

Эрик смотрел на ее губы, накрашенные умеренно-розовой помадой, на очертания скул, мальчишескую стрижку и голубую жилку, пульсирующую на шее.

– Наверное, это странное ощущение – гипнотизировать других людей, иметь возможность заглянуть в их тайные, интимные мысли? – спросила Джеки.

– Это совсем не то, что подсматривать.

– Разве?

Глава 25

Светлое небо отражалось в целлофановой обертке блока сигарет, лежавшего на сиденье рядом с Эриком. Эрик медленно свернул в английский парк возле таблички, сообщавшей, что посторонним вход воспрещен и что все посещения следует согласовывать с начальством.

Областная больница Карсуддена – крупнейшая судебно-психиатрическая больница на сто тридцать мест, где содержатся преступники, которых из-за психических заболеваний суд отправил на лечение, а не в тюрьму.

Тягостная тревога ворочалась под ложечкой. Очень скоро он увидит Роки Чюрклунда и попытается расспросить его про алиби, о котором тот когда-то заявлял.

Если все сойдется, то, вероятно, новое убийство имеет отношение к тому, старому, и тогда Эрик признается во всем полиции.

Ведь, если Роки приговорили ошибочно, очень велика вероятность того, что параллель между старым и новым убийствами существует. Прижатая к уху рука Сусанны Керн окажется не просто совпадением.

И не обязательно я потеряю работу, сказал себе Эрик. От полиции зависит, отправить дело на рассмотрение к прокурору или нет.

У входа в белое административное здание висела табличка с изображением перечеркнутой камеры. А между тем весь корпус напичкан камерами видеонаблюдения, подумал Эрик.

Он взял сигареты и зашагал к белому зданию.

На дорожке перед сестринским постом улитка оставила блестящий косой след.

В ярком солнечном свете у дверей видно было, как пыль, медленно кружась, оседает на мебели в щербинах и на поцарапанном полу.

Эрик предъявил паспорт, ему выдали бейджик; он успел дойти до газетницы возле дивана, как показался мужчина с осветленными концами волос.

– Эрик Барк?

– Да.

Мужчина растянул губы, пытаясь изобразить улыбку, и представился: Отто. У него было усталое лицо с выражением печали, которую никак не скрыть.

– Касиллас хотел бы прийти сам, но…

– Понимаю, ничего страшного. – Эрик почувствовал, как жарко краснеет при мысли о вранье про доктора Стюнкеля и исследовательский проект.

По дороге мужчина сообщил, что он дневной санитар и работает в Карсуддене уже много лет.

– Мы обычно ходим через двор… не любим подземные коридоры, – пробормотал Отто, когда они выходили из здания.

– Вы знаете Роки Чюрклунда? – спросил Эрик.

– Он был здесь, когда я только поступил на работу. – Отто жестом указал на высокую ограду и мрачные коричневые строения.

– Какого вы о нем мнения?

– Многие здесь побаиваются Чюрклунда, – ответил Отто.

Они прошли через одну из дверей и дальше, к кабинету досмотра, где Эрику пришлось оставить все, что было в карманах.

– Можно захватить сигареты? – спросил он.

– Они могут вам пригодиться, – кивнул Отто.

Санитар сложил ключи, ручку, телефон и бумажник Эрика в пакет, запечатал и выдал квитанцию.

 

Потом он отпер тяжелую дверь, за которой была следующая дверь – с кодовым замком. Пройдя через нее, Эрик оказался в коридоре, устланным серым линолеумом; за бронированными дверями находились палаты.

В воздухе пахло моющим средством и давнишним сигаретным дымом.

Судя по доносившимся звукам, в одной из палат смотрели порно. В открытую дверь Эрик увидел толстого мужчину, который сидел на пластиковом стуле, подавшись вперед, и плевал на пол.

Они миновали очередную шлюзовую дверь и оказались на затененной площадке для отдыха. Шестиметровая ограда соединяла два кирпичных фасада и образовывала клетку вокруг пожелтевшей лужайки с посыпанными гравием дорожками.

Тощий парень лет двадцати с напряженным лицом сидел на скамейке. Возле кирпичной стены болтали двое охранников, поодаль стоял какой-то здоровяк, отвернувшись к ограде.

– Хотите, чтобы я пошел с вами? – спросил Отто.

– Не нужно.

Бывший священник курил, повернувшись ликом к высокой железной ограде. Его взгляд бродил по лужайкам парка и в лиственном лесу. На земле у его ног стояла кружка с засохшими следами кофе.

Эрик зашагал по дорожке, замусоренной окурками и пакетиками сосательного табака.

Вот сейчас я встречусь со священником, которого предал, осудив его, подумал он. Если у Роки Чюрклунда есть алиби, мне придется признаться во лжи полиции и принять последствия.

Из-под ботинок поднималась сухая пыль. Эрик понял: Роки слышит его шаги.

– Роки? – позвал он.

– Кто спрашивает?

– Меня зовут Эрик Мария Барк.

Роки разжал пальцы, выпустил прутья решетки, за которые держался, и обернулся. Он был высоким, метр девяносто с лишним. Плечи еще шире, чем помнилось Эрику; подернутая сединой окладистая борода и зачесанные назад волосы. Зеленые глаза, на лице выражение холодного величия. На Роки был буро-зеленый свитер в катышках и с потертыми локтями. Могучие руки свисали вдоль боков, в расслабленных пальцах сигарета.

– Главный врач сказал, ты любишь «Кэмел». – Эрик протянул ему блок.

Роки задрал подбородок и глянул на него сверху вниз. Он молчал и не брал подарок.

– Не знаю, помнишь ли ты меня, – сказал Эрик. – Я имел отношение к суду девять лет назад – входил в группу, которая проводила судебно-психиатрическую экспертизу.

– И какое заключение ты выдал? – хмуро спросил Роки.

– Необходимость неврологического и психиатрического лечения, – спокойно ответил Эрик.

Роки щелчком отправил непотушенную сигарету в Эрика. Окурок угодил тому в грудь и упал на землю. Рядом рассыпались искры.

– Ступай с миром, – невозмутимо предложил Роки и надул губы.

Эрик затоптал окурок и заметил, как по лужайке приближаются двое охранников с сигнализаторами нападения.

– Что здесь происходит? – спросил один.

– Просто недоразумение, – успокоил его Эрик.

Охранники еще постояли, однако Эрик и Роки молчали. Наконец охранники вернулись к своему кофе.

– Ты им наврал, – заметил Роки.

– Иногда мне случается врать, – ответил Эрик.

На лице Роки не дрогнул ни единый мускул, но во взгляде мелькнул проблеск интереса.

– Тебя лечат? Неврология, психиатрия? – спросил Эрик. – У тебя есть право на медицинскую помощь. Я врач. Если хочешь, я посмотрю твою историю болезни и план реабилитации.

Роки медленно покачал головой.

– Ты здесь уже давно – и ни разу не подавал заявления, чтобы тебя отпустили на побывку.

– А зачем?

– Ты не хочешь выйти отсюда?

– Я отбываю свое наказание, – сумрачно пояснил Роки.

– Тогда тебе трудно было вспомнить произошедшее. Сейчас тоже трудно? – спросил Эрик.

– Да.

– Но я помню наши беседы. Иногда ты как будто считал себя невиновным в убийстве.

– Ясно… Я облепил себя большим количеством лжи, чтобы избежать наказания, ложь осадила меня, как пчелиный рой, и я стал отшвыривать ее от себя и бросать на другого человека.

– На кого?

– Какая разница… Я был виновен, но позволил лжи одолеть меня.

Эрик нагнулся, положил сигареты к ногам Роки и сделал шаг назад.

– Не хочешь ли рассказать о человеке, на которого ты стряхивал своих пчел? – спросил он.

– Я его не помню. Но знаю, что считал его проповедником, грязным проповедником…

Священник замолчал и снова отвернулся к ограде. Эрик встал рядом с ним, бросил взгляд на лес.

– Как его звали?

– Я уже не помню имен, не помню лиц, засыпанных пеплом…

– Ты назвал его проповедником. Он был твоим коллегой?

Пальцы Роки судорожно вцепились в решетку, он прерывисто задышал.

– Я помню только, что испугался. Наверное, поэтому и пытался переложить на него вину.

– Ты испугался его? – спросил Эрик. – Что он сделал? Почему ты…

– Роки, Роки! – позвал пациент, подошедший сзади. – Посмотри, что я тебе принес.

Они обернулись и увидели тщедушного человечка, который протягивал Роки завернутую в салфетку ватрушку с вареньем.

– Ешь сам, – отозвался Роки.

– Не хочу, – истово ответил сокамерник. – Я грешник, я проклят Господом и ангелами Его, и…

– Заткнись! – рявкнул Роки.

– За что? Почему ты…

Схватив человечка за подбородок, Роки посмотрел ему в глаза и плюнул в лицо. Когда Роки выпустил его, человечек потерял равновесие, и ватрушка полетела на землю.

На лужайке снова появились охранники.

– А если бы кто-то свидетельствовал о твоей невиновности, дал тебе алиби? – быстро спросил Эрик.

Зеленые глаза Роки смотрели на него в упор.

– Тогда этот человек солгал бы.

– Ты уверен? Ты ведь ничего не помнишь…

– Я не помню ни про какое алиби, потому что его не существовало, – оборвал Роки.

– Но ты помнишь про своего коллегу. Что, если это он убил Ребекку?

– Я убил Ребекку Ханссон, – сказал Роки.

– Ты помнишь это?

– Да.

– Ты знаешь женщину по имени Оливия?

Роки помотал головой, перевел взгляд на приближающихся охранников и задрал голову.

– Или, может, знал до того, как попал сюда?

– Нет.

Охранники швырнули Роки на решетку, ударили по коленному сгибу, прижали к земле и защелкнули на нем наручники.

– Осторожнее! – крикнул пациент, пытавшийся угостить Роки.

Более крупный охранник надавил коленом Роки на спину, второй прижал дубинку к его шее.

– Осторожнее, – заплакал пациент.

Следуя за охранником к выходу из отделения, Эрик улыбался. Не было никакого алиби, Роки убил Ребекку Ханссон, и нет никакой связи между убийствами.

На парковке он постоял немного, вдохнул полной грудью, перевел взгляд от деревьев парка к самому светлому небу. Легкость освобождения разлилась по телу, старое бремя свалилось с плеч.

Глава 26

Профессор судебной медицины Нильс Олен припарковал свой белый «Ягуар» наискось, заняв два парковочных места.

Государственная уголовная полиция сочла необходимым, чтобы он уделил повышенное внимание двум случаям явного гомицида.

Оба тела уже побывали на вскрытии. Нолен читал протоколы. Отчеты были безупречны и гораздо обстоятельнее, чем можно желать. И все же руководитель предварительного расследования захотела, чтобы Нолен еще раз осмотрел оба трупа. Полицейские все еще блуждали в потемках и хотели, чтобы он поискал неожиданные совпадения, характерные детали или улики.

Марго Сильверман твердила, что это поведение маньяка-нарцисса, она считала, что убийца глумится над полицией.

Нолен вылез из машины и втянул утренний воздух. День выдался почти безветренный, светило солнце и голубые жалюзи на всех окнах были опущены.

У входной двери что-то темнело. Сначала Нолен подумал, что кто-то оставил мусор за невысокой бетонной лестницей с железными перилами. Но потом он понял, что это человек. Бородатый мужчина спал на асфальте, привалившись спиной к бетонному цоколю кирпичного здания. На плечах одеяло, лоб уткнулся в согнутые колени.

Утро было жаркое, и Нолен надеялся, что человек выспится прежде, чем его обнаружит представитель охранной фирмы. Он поправил очки-«пилоты» и направился было к двери, но остановился, заметив чистые руки спящего и белый шрам на костяшке правой руки.

– Йона? – неуверенно спросил Нолен.

Йона Линна поднял голову и посмотрел на него так, словно не спал, а только ждал, когда Нолен окликнет его.

Нолен во все глаза смотрел на старого друга. Йона сильно переменился. Он оброс густой светлой бородой, отощал. Бледное лицо было серым, под глазами темные круги, нестриженые волосы свалялись.

– Я хочу увидеть палец, – сказал он.

– Я догадался, – улыбнулся Нолен. – Как ты? Вроде жив, здоров?

Опершись о ступеньку, Йона тяжело поднялся, подобрал сумку и палку. Он знал, как выглядит со стороны, но пусть. Он все еще скорбит.

– Ты самолетом или на машине? – спросил Нолен.

Йона рассматривал фонарь над дверью. В основании стеклянного купола под лампой накаливания скопилась кучка мертвых насекомых.

После приезда Саги Йона с дочерью отправились на могилу Суумы в Пурну. Прогулялись по берегу Аутиоярви, поговорили о будущем.

Он знал, чего хочет дочь, – ей не нужно было объяснять самой.

Чтобы оставить за собой место в парижском Коллеже искусств, Люми нужно было явиться на собрание через два дня. Йона договорился, что она поживет у сестры его приятельницы, Коринн Мейеру, в Восьмом округе. Они не так много успели скопить, но Люми хватит денег на первое время.

И в придачу – масса полезных знаний о ближнем бое и автоматическом оружии, шутила она.

С камнем на сердце Йона отвез дочь в аэропорт. Она обняла отца и прошептала, что любит его.

– Или ты на поезде? – терпеливо спросил Нолен.

Йона вернулся в Наттаваару, отключил сигнализацию, запер оружие в подвале и уложил вещи в заплечный мешок. Перекрыл воду, задвинул засов на двери дома, дошел до железнодорожной станции и поездом доехал до Йелливаре, дошел до аэропорта, перелетел в Арланда, сел на автобус до Стокгольма. Последние пять километров до кампуса Каролинского института он прошел пешком.

– Пешком, – ответил он, не замечая изумленного взгляда Нолена.

Не снимая руки с черных железных перил, Йона ждал, когда Нолен отопрет голубую дверь. Вместе они пошли по коридору с бледными стенами и потертыми рейками.

Опиравшийся на палку Йона не мог идти быстро; время от времени ему приходилось останавливаться и откашливаться.

Они прошли мимо двери туалета и приблизились к окну, на котором стоял горшок с растением, состоявшим в основном из корней. В солнечном свете за окном летали пушистые семена одуванчиков. В отдалении двигался неопознанный объект. Первым порывом Йоны было пригнуться и выхватить оружие, но он заставил себя подойти к окну. На тротауре стояла старушка, поджидая собаку, резвившуюся в одуванчиках.

– Как ты себя чувствуешь? – спросил Нолен.

– Не знаю.

Сотрясаемый крупной дрожью, Йона зашел в туалет, наклонился над раковиной и напился прямо из-под крана. Выпрямился, стряхнул воду с бороды, оторвал бумажное полотенце и вытер лицо, прежде чем вернуться в коридор.

– Йона, палец заперт в шкафу в секционной, но… Через полчаса у меня встреча с Марго Сильверман, она хочет, чтобы я посмотрел два тела, сильно искалеченных… Если хочешь – подожди у меня в кабинете, если тебе трудно…

– Это неважно, – перебил Йона.

Глава 27

Нолен открыл качающиеся двери секционной и придержал створку для Йоны. Вместе они вошли в светлый зал со сверкающим белым кафелем. Йона оставил свой мешок у стены рядом с дверью, но одеяло с плеч не снял.

В помещении стоял сладковатый душок разложения, несмотря на жужжащие вентиляторы. На секционных столах лежали два тела. То, которое доставили последним, было накрыто полностью, и кровь медленно стекала в желоб из нержавеющей стали.

Нолен с Йоной подошли к письменному столу с компьютерами. Йона молча ждал, пока Нолен отопрет тяжелую дверь шкафа.

– Садись, – сказал Нолен и поставил на стол банку.

Из папки некрашеного картона он достал и выложил перед Йоной анализ проб из Государственной криминалистической лаборатории, старый бланк дактилоскопирования, анализ отпечатков пальцев и увеличенные копии фотографий из телефона Саги.

Йона сел и посмотрел на банку. Через пару секунд взял ее в руки, повернул к свету, рассмотрел поближе и кивнул.

– У меня здесь все материалы собраны, я предполагал, что ты придешь, – сказал Нолен. – Как я и говорил по телефону, все сходится. Старик, который нашел тело, отстриг палец, это видно по углу среза… и отстрижен палец был спустя долгое время после смерти, о чем тот старик и сообщил Саге.

Йона внимательно прочитал анализ-подтверждение из лаборатории. Лаборатория сделала ДНК-профиль, основываясь на тридцати коротких тандемных повторах. Стопроцентное совпадение подтверждалось еще и анализом отпечатка пальца.

 

А идентичных отпечатков пальцев не бывает даже у однояйцевых близнецов.

Йона положил перед собой фотографии изуродованного торса и стал тщательно изучать фиолетовые входные отверстия от пуль.

Он откинулся и закрыл глаза, чувствуя жжение под веками.

Все сходится.

Угол вхождения пуль – тот самый, о котором говорила ему Сага. Размеры тела, конституция, руки, ДНК и отпечатки пальцев.

– Это он, – тихо сказал Нолен.

– Да, – прошептал Йона.

– Что теперь будешь делать? – спросил Нолен.

– Ничего.

– Тебя признали погибшим. Был свидетель твоего самоубийства, один бездомный, который…

– Да, да, – перебил Йона, – я разберусь.

– Твою квартиру продали, имущество описали. Выручили почти семь миллионов, деньги передали в Государственный наследственный фонд.

– Так, – коротко сказал Йона.

– Как Люми приняла все?

Йона перевел взгляд на окно и стал рассматривать косой свет и грязные разводы на стекле.

– Люми? Она уехала в Париж, – ответил он.

– Я имел в виду – как она восприняла твое возвращение после стольких лет, тоску по матери и…

Йона уже не слушал Нолена; перед ним широко распахнулись картины памяти. Больше года назад он втайне от всех отправился в Финляндию. Ему вспомнился тот день, когда он приехал в Хельсинки в мрачную клинику радиотерапии онкологических заболеваний и забрал Сууму. Она тогда еще могла ходить с роллатором. Он в точности помнил, как солнечный свет падал в холл больницы, бликовал на полу, на стеклах, на светлой деревянной обшивке стен и рядах кресел-каталок.

Они медленно прошли мимо пустого гардероба, мимо автоматов с конфетами и очутились на свежем зимнем воздухе.

У Нолена звякнул телефон; патологоанатом поправил очки на длинном носу и прочитал сообщение.

– Марго приехала. Пойду отопру. – И направился к двери.

Суума захотела получать паллиативное лечение в квартире на Элисабетсгатан, однако Йона отвез ее и Люми в дом ее матери в Наттавааре, и они провели вместе счастливые полгода. После нескольких лет цитотоксинов, облучения, кортизона и переливаний крови остались только болеутоляющие. Трехдневные морфиновые пластыри и дополнительно – восемьдесят миллиграммов оксинорма в день.

Суума боготворила дом и природу вокруг, воздух, струившийся по спальне. Семья наконец воссоединилась. Суума исхудала, потеряла аппетит, у нее выпали все волосы, она стала гладкой, словно грудной младенец.

Под конец она почти ничего не весила, у нее все болело, но ей все-таки нравилось, когда Йона обвивал ее руками, сажал к себе на колени и они целовались.

1  2  3  4  5  6  7  8  9  10  11  12  13  14  15  16  17  18  19  20  21  22  23  24  25  26  27  28  29  30  31  32  33  34  35 
Рейтинг@Mail.ru